Аксолотль и статуэтка превращений. Часть первая

Суповая миска упала на многострадальную Лешкину голову, куда до этого падал чайник. Леша повалился на пол вместе с превращающимся в осколки сервизом.

Хотя в доме и ревела музыка, грохот разбивающегося сервиза Альбина услышала. Такой гром трудно не услышать. Наверное, с таким же чудовищным грохотом сходит с гор убийственная лавина, или взрывается вулкан.

Обеспокоенная Альбина Степановна прибежала на источник шума и застыла потрясенная. Уж лучше бы на ее глазах ушел под землю город с миллионом жителей, или прокатилось цунами. Ее бесценный сервиз, доставшийся как трофей от какого-то уже давно позабытого мужа, это богатство, которое она не выставляла на стол даже по большим праздникам и только бережно ласкала, иногда стирая с него пыль, лежал теперь на полу в невзрачных осколках, среди которых елозился помятый Лехоша. Над сервизом стоял на стуле и хрустел стаканами Саша. Его блеклые глазки выпучились на манер совиных, а и без того бесцветное лицо приобрело цвет хорошо выбеленной стены.

– Мам, а где ты такие чулки купила? – Некстати спросил Лехоша. Иногда такие вопросы, заданные невпопад, спасали его от маминого наказания, но не в данном случае.

– Что это? – Очень четко, и даже как-то спокойно спросила Альбина Степановна. Что могли ответить на этот вопрос Саша и Леша? «Это твой сервиз, мама, разве не видишь? Был и нету, одни осколки остались». Страшно, что даже свалить друг на друга было нельзя, что часто в таких случаях делалось. Оба преступника были пойманы на месте преступления после совершения святотатства.

Альбину охватил гнев.

Альбина в гневе.… Это не просто слова. Это формула ядерного распада, цепной реакции атомного взрыва. Это смертоносная вспышка сверхновой, несущая гибель всему живому на многие тысячи световых лет вокруг. Это темная, разрушающая сила вселенной, всех ее стихий, вместе взятых. Что там какие-то стаи гиппопотамов или дивизии вымерших тираннозавров, одна Альбина, если ее раздраконить как следует, становится страшней и опасней всего мезозойского зверинца.

Лицо женщины странным образом перекосилось. Вспыхнул пламень неземного зла в белесых, как у всех Бякиных, глазах. Завитые в мелкую колечку волосы зашевелились на манер кос Медузы Горгоны. На обнаженных руках вздулись вены и мышцы. Альбина сорвала занавеску, прикрывающую дверь, вместе с занавеской упала гардина. Из гардины свирепая женщина вырвала стальную трубку. Потом в лицо детям была брошена фраза, заставившая их испугаться еще сильнее.

Нет, Альбина почти не читала книг – иногда позволяла себе скромную беллетристику, что уж говорить о Николае Васильевиче Гоголе. Но сказанная фраза была по-гоголевски емкой, краткой и фатально-глубокой.

– Я вас породила, – с расстановкой сказала Альбина Степановна, – я вас и убью!

Сообразительные детишки не стали дожидаться, когда мама примется их убивать, и пустились наутек. Саша вырвал ногу из ящика со стаканами, спрыгнул со стула, выбежал из дома. Следом ускакал на четвереньках Лехоша. Альбина, размахивая трубкой, бросилась следом….

Илья Карин позвонил Вильяму где-то в половине десятого вечера:

– Вилька, ты спишь?

– Нет еще.

– Тогда приходи ко мне, тут у Бякиных что-то страшное творится: визг, вой, грохот. Все соседи на улицу высыпали.

– Что там необычного? Ну, порют братишек в очередной раз.

– Э, не говори. Так – да не так. Такое впервые происходит. Давай, тебе пятнадцать метров пройти.

– Хорошо, – Вильяма разобрало любопытство. Он, как и прочие творческие натуры, отличался любознательностью.

На слух и взгляд непосвященного человека за железными воротами бякинского двора происходило яркое историческое событие, описанное в Новом завете, а именно: избиение младенцев Иродом Великим. Избиваемые младенцы визжали, орали, хрипели громко, долго и предсмертно. И хотя многим было известно, что за забором проживает всего двое субъектов, попадающих в категорию младенцев, по громкости криков можно было предположить, что их там скопился целый батальон. И все они дружно, оптом и в розницу, подвергаются чудовищным и самым изощренным истязаниям.

Возле двора Шайкиных столпился прочий любопытствующий люд, тихо слушал несущиеся над улицей детские вопли, вносил комментарии и предположения относительно происходящего. Были здесь все Шайкины: необъятная Анна Павлиновна, тощая старушка Прасковья Опанасовна и Леночка Шайкина в промежуточной весовой категории. Стоял Тузик, пьяный, мало что соображающий, но довольный людским скоплением. Трущаяся здесь же Нюрка уже не вызывала в нем страха и ненависти. Да и Нюрка не порывалась шпарить Тузика кипятком. Возможно, она считала свою миссию выполненной: Тузик от злых духов освобожден и пришло время обратить внимание на Бякиных.

Илья Карин к общему собранию не примкнул и просто стоял возле открытой калитки, пытаясь разобраться в происходящем на слух.

– Слышишь, как орут? – Сказал он весело. – Не иначе всей семьей гоняют.

Бякины всегда отличались шумностью семейных разборок, но в этот раз переплюнули сами себя. Кроме пронзительного визга двух избиваемых младенцев из двора, скрытого забором и густым садом, доносились и другие звуки: звон бьющегося стекла, грохот падающего железа, треск ломаемого дерева. Потом раздались дружное куриное кудахтанье и поросячий визг, словно неизвестный, но крайне опасный, хищник ворвался в садок к спящим курам, терзая и пожирая несчастных пеструшек.

– Да, ты прав, – решил Вильям. – Много мы с тобой разборок слыхали, но такой шум впервые случается. Пойдем поближе подойдем.

В отличие от взрослых, изображавших напускную тактичность, мальчишки подошли к самому бякинскому забору. Однако за густо растущими орехами и вишнями ничего не увидели. Иногда свет фонаря на крыльце на мгновенье затмевали какие-то быстро проносящиеся тени: кривые, суетливые, похожие на стремительных монстров, да вопли избиваемых братишек доносились с разных концов двора, причем одновременно, словно Саша и Леша под действием волшебной силы обрели вдруг способность к моментальной телепортации.

– Эх, жаль, – посетовал Илья, – ничего не видать. Судя по звукам, здесь происходит настоящее смертоубийство, а мы этому преступлению свидетелями не станем. Жаль. Жаль.

– Сашка! – Раздался совсем рядом хриплый рык деда Степана. – Выходи, паршивец, сейчас я тебя убивать буду!

– Ишь ты, убивать. – Оживился Илья. – Я убийства только в кино видал. Хочу наяву посмотреть. Как Сашку дед палкой охаживал – видел, как Альбина ремнем метелила – наблюдал. Но чтобы убивали….

– Так что, через забор лезть? – Усмехнулся Вильям. – Смотри, дед Степан не видит нефига. Примет тебя за Сашку и убьет, как обещал. К утру только твой труп и опознают.

– Да риск велик, – согласился Илья. – Я еще жить хочу. Эх, давно мечтал бякинский двор скрытыми камерами оснастить. Много пропустили.

Кто бы спорил. И вправду много пропустили. Все компоненты модных ныне боевиков, фильмов ужасов, вестернов и детективов собрала семейка Бякиных в своем дворе, на радость соседям и себе на горе.

Когда Саша и Леша выскакивали из дома в тщетной надежде убежать от мамы, они толкнули и уронили на асфальт некстати подвернувшегося дедушку. В молодости дед Степан служил в советских карательных органах, выискивая в рядах простодушных колхозников враждебные шпионские элементы. А какие умные речи произносил он после увольнения из «органов» и отсидки за излишнее рвение и «перегибы», а как достойно нес себя, когда работал сторожем в магазине. А как вздрагивали простодушные соседки, когда «Стяпан Сляпой», шел в сельсовет или исполком, поблескивая толстыми линзами своих очков, чтобы «стукануть» на очередного не понравившегося соседа. С младых ногтей Степан высоко нес свое достоинство и не любил, когда его кто-нибудь ронял. А тут уронили не то, что достоинство – уронили саму персону, ценную, любимую, родную. Когда же об него споткнулась выбежавшая вслед за сыновьями Альбина, и железная трубка в ее руках чиркнула по асфальту в нескольких миллиметрах от его драгоценной лысины, старика взорвало. Бодро вскочив на ноги, старик сбегал в дом, вытащил из шкафа толстый офицерский ремень с медной бляхой и подключился к погоне. А братья Бякины скрылись в саду.

За садом бабушка Муня и дед Степан ухаживали не особенно старательно. Нет, по весне все деревья были аккуратно выбелены, и земля под стволами тщательно перекапывалась, а заблудись в саду бедолага-крот, его будут долго и остервенело гонять лопатой, пока бедный зверек не сбежит к соседям, причем по поверхности земли, огромными прыжками, визжа и спотыкаясь. Но от прочих вредителей деревья не опрыскивались, по весне не подкармливались, а про новомодные химические штучки, способные за короткое время превратить яблоки в насыщенные нитратами арбузы, старики слыхом не слыхивали. Половину урожая съедали воробьи, вторую – Саша и Леша, из того, что осталось, бабушка Муня варила варенье. Сад дед Степан посадил во времена своей энкавэдешной юности, и теперь гигантские деревья просто доживали свой век вместе с хозяевами.

Под деревьями росли высокие кусты черной смородины и крыжовника, цветы и какие-то премерзкие колючки, долженствующие давать целебные плоды, но не приносящие обитателям дома ничего, кроме болезненных уколов. В колючках залег Саша, надеясь, что из этих шипастых зарослей его никто выковыривать не будет, распластался, пронзенный во многих местах острыми иглами, и затих.

Леша же, вспомнив первобытную юность человечества, полез на дерево и повис на тонкой ветке, нависающей над птичником и кроличьими клетками. Недооценил он свою многоопытную маму. Частенько бивала она своих сыновей разными подходящими и не очень хозяйственными предметами, часто устраивала она погони и выслеживания – так что имела опыт. Ее острый слух быстро распознал вкрадчивый шорох листьев, а некстати выглянувший месяц осветил непонятный нарост на ветке.

Альбина высоко подпрыгнула, взмахнула трубкой и ткнула ею в этот нарост.

– У-у-у-и-и-и! – Пронзительным визгом придавленного поросеночка взвыл Леша Бякин.

Альбина стала прыгать, стараясь достать своего младшего сына трубой, а Леша начал пятиться, перебираясь на все более тонкие ветки.

– Слезай, скотина! – Орала Альбина Степановна Мазлумян.

– У-у-у-и-и-и! – Выл в ответ Леша.

Наконец Леша добрался до тоненьких веточек, не способных выдержать даже его мышиный вес. Послышался легкий хруст, предполетный писк Леши, а потом раздались чудовищный грохот, треск, крик перепуганных кур, визг поросенка, и запоздалое мяуканье придавленной кошки. Сорвавшийся с дерева Леша Бякин упал на крышу птичника, скатился по ней и свалился на многоярусные кроличьи клетки. Клетки обрушились на землю, а дальше началась цепная реакция.

Упала сбитая клетками стена птичника, рухнул вниз стоявший на сваях поросячий саж. Повалился забор. Загремел бьющийся об забор шифер. Взмыла высоко в темное небо, словно обретшая способность летать, несчастная кошка, до этого беспечно ловившая мышей под сараем, пролетела над деревьями ночной птицей и канула в неизвестность. Следом за ней полетели в разные стороны куры и петухи.

Вся эта разбуженная живность заорала на все голоса. Хорошо еще, что кролики отличаются природной молчаливостью, иначе и они заорали бы благим матом, – кроликам досталось больше всех.

Но громче всех выл Леша. Уж он-то природной молчаливостью никогда не страдал – выл всегда, лишь только представится подходящий случай, лишь только маленькая неприятность заденет его своим краем. Неудачи в школе, оброненный в грязь пряник, отобранный старшим братом любимый карандаш, вызывали у Леши приступы поросячьего визга. Сегодня Леша старался изо всех сил. Его маленькие, но такие мощные, легкие, его железные голосовые связки издавали такой фундаментальный визг, что граждане, живущие на другом конце Солохиного яра перепугано выходили из домов, принимая Лешкины крики за сигнал пожарной сирены. В глубинах колючек заплакал и Саша Бякин. По громкости Лешкиного воя он решил, что брата постигла скоропостижная кончина, и теперь костлявая смерть в лице мамы с трубой подбирается к нему в темноте.

Услышав этот плач, Альбина двинулась в сад. По случаю предстоящего замужества она была облачена в длинное вечернее платье с блестками и высоким разрезом на бедре. Зацепившись за куст, Альбина сделала этот разрез еще более высоким и откровенным, доходящим до подмышки, а шипы на волшебных колючих кустах покрыли все платье оригинальными дырочками и сделали по краю симпатичную бахрому. Такое изменение покроя в другое время обеспокоили бы Альбину Степановну, но сейчас, когда в душе пылал обжигающий огонь мстительности, она таких новшеств не замечала и не оценивала. Может быть, потом, к вечеру следующего дня у нее появится новый повод устроить сыновьям порку, но пока, пока… пока бы за сервиз наказать.

Саша, однако, вскоре затих. Да, острые колючки вонзились в самые неподходящие части его тела, пригвоздив к земле; хилая душонка разрывается от страха; и сердце вырывается из груди, трепеща испуганным цыпленком; но героический ужас убил в Саше желание плакать и вообще шевелиться.

Мама Альбина пробежала мимо него, оставив на облюбованном Сашей кусте изрядный кусок фиолетового платья. Не найдя старшего сына в саду, она вернулась к сараям и клеткам, где Леша уже почти выбрался из руин.

Теперь вернемся к деду Степану. Старик уже много десятилетий носил мощные очки с толстыми линзами, но в последнее время очки помогали плохо. Днем он еще как-то обходился, хотя мог принять соседского пацаненка за внука и кинуться бить, а одиноко стоящий столбик – за бабушку Муню и попытаться поцеловать. С наступлением же сумерек старику приходилось труднее. В такое время суток он пользовался, как правило, слухом и обонянием, и только удивительная память, развившаяся за время службы в «органах» не позволяла ему заблудиться в собственном дворе.

Сидел бы дедушка Степа в креслице перед телевизором, попивал свой жиденький чаек, слушал бы телевизор и ругал власти, так нет же – поперся в сад со своим старым ремнем!

– Сашка, выходи, засранец! – Ревел старик, размахивая ремнем. Наивный дедушка: не такой его внук простак, чтобы выбраться из кустов на этот зов под жестокий ременный удар.

– Выходи, Сашка! – Скрипел дед Степан и углублялся все дальше в сад. За садом шел огород. Старик пересек и его, слегка потоптав бабушкины помидоры. Огород оканчивался забором, отделяющим его двор от двора соседей. Прошедшим летом Саша и Леша выдрали из забора целую секцию. Они играли в рыцарей, и куски старого штакетника как нельзя кстати подходили для изготовления мечей. В таком состоянии забор простоял до сентября, пока заблудившийся в огороде дед Степан не прошел сквозь эту дырку как сквозь пограничный переход, не заметив пересечение границы. Забравшись в соседский сад, старик пошел дальше, как и прежде, размахивая ремнем….

И здесь на сцену выходит главный миротворец, успокоитель и утешитель – бабушка Муня. Нерасторопная старушка попала домой в самом разгаре светопреставления, когда уже был повержен птичник, когда Леша Бякин уже оглашал окрестности воем пожарной сирены, а любимая кошка прыгала по ветвям наподобие макаки резуса и все никак не могла приземлиться. До этого старушка вела неспешную беседу с соседками и до того увлеклась, что не сразу услышала жуткую какофонию, несущуюся из двора. Но когда услышала и оценила масштаб происходящего, пришла к выводу, что без ее вмешательства уютный дом пострадает как от нашествия варваров, тогда и поспешила домой со всех своих коротеньких ног.

– Стой, Альбина, стой! – Закричала баба Муня, хватая свою дочь за руку.

– Они мой сервиз разбили! – Прохрипела Альбина. В этот момент она пыталась добыть из руин клеток Лешу Бякина. Леша добываться не желал и поэтому проворно углублялся в руины.

– Ничего, – говорила бабушка Муня утешительное. – Новый купишь.

– Новый – не старый. Он был мне дорог, как воспоминание. Сейчас таких не делают.

– Тогда Алешку маленького пожалей. Убьешь трубой ненароком.

– Не убью, он живучий, в меня уродился.

– Тогда курей, уток и кроликов пощади.

Альбина задумалась над этим предложением и огляделась. И только тут она осознала, какие масштабные разрушения сделали они вместе с сыном, какие потери понесло домашнее хозяйство. Свет фонаря на крыльце дома освещал ужасающую картину потерь и бедствий. Орали куры. Самые проворные из них взлетели на крышу и деревья, но благодаря своей слепоте с этих насестов соскальзывали и, неуклюже хлопая крыльями, падали на землю. Носились апоплексические кролики, потерявшие от ужаса всю свою осторожность.

Между кроликами сновал кабанчик, топтал несчастных зверьков, кидавшихся под его копыта, как камикадзе под танк. Мускусные утки, все как одна, застряли в заборе. Теперь их задние части, суетливые хвосты и подвижные лапки дергались внутри птичьего двора, а гибкие шеи и головы трепетали снаружи. В свойственной их породе манере селезни астматически шипели, а самочки панически крякали. Поросячий саж и кроличьи клетки превратились в скопление поломанного дерева и металла, в недрах которого шебуршил и пронзительно выл Лехоша

Обычно состояние домашнего хозяйства Альбину не слишком заботили. Главное – есть, что поесть и чем очередного мужа попотчевать. Всех этих кур, цыплят, уток, свиней, кроликов и нутрий Альбина Степановна представляла в готовом виде, лучше, жареном или запеченном. Хозяйством занимались родители. Но вид произведенных разрушений вверг и беспечную Альбину в состояние некоторого замешательства, – вдруг скончаются от стресса утки, куры и кролики, подоспеет время свадьбы, а на стол ставить нечего. Решив так, Альбина отдала матери свое боевое оружие, трубку от гардины.

– Забирай! – Сказала она.

Увидев сдачу оружие, затих Лешка Бякин, зазвенел металлом, зашуршал поломанным деревом, выпростал из руин свою всколоченную голову. Близость главной защитницы – бабушки навела его на мысль, что мама больше его трогать не будет, все беды миновали и впереди только сладострастные минуты бабушкиного обожания. Обычно после очередной маминой порки или Сашкиных издевательств бабушка принималась Лешу жалеть, кормить его размоченными в сладком чае сухарями, гладить по головке. И если бы этому событию не предшествовали жестокие телесные страдания, Леша такие минуты бы любил.

– Вылезай, калека, как-то слишком миролюбиво позвала сына Альбина. Леша поддался на такой призыв и выбрался из развалин. Альбина медленно подошла к нему, совсем нежно взяла за руку, а потом, резко подняв с земли обломок доски, пару раз ударила по поджарому заду. Лешка громко взвыл, вырвался на волю и, продолжая выть, скрылся в саду.

– Вернешься – добавлю! – Крикнула ему вслед Альбина.

– Все, отвела душу? – Осуждающе спросила бабушка Муня.

Альбина ничего не ответила. Завернувшись в остатки своего изорванного, словно простреленного ружейной дробью платья, она отправилась к дому и села на ступеньках крыльца.

Теперь дед Степан. А дед Степан по-прежнему охотился на внука в соседском саду. Как только в ближайшем кустике раздавался подозрительный шорох, дед наносил туда хлесткий удар ремнем. Саши в кустах не было (что ему у соседей делать?). Шорох в основном издавали суетливые ежи, или просто вечерний ветерок играл листвой. Но когда на выложенной половинками кирпича садовой дорожке показалась человеческая тень, дед Степан, размахивая ремнем, ринулся к ней. «Наконец-то, – подумалось старику, – сейчас маленький стервец ответит за все».

Бякины не знали задних соседей. Ну, живут там какие-то, садик тенистый развели, теплицы держат, деньги зарабатывают. Они даже ссорились с ними только однажды, когда Леша лазал в теплицу за ранними огурцами, порвал пленку и был пойман на месте преступления. Кстати, ни Альбина, ни старики не посчитали Лешкин проступок преступлением и крайне возмутились, когда им выставили претензии и счет.

Соседи тоже с Бякиными знаться не хотели. После последний схватки, в которой, конечно же, проиграли, они со стариками и Альбиной даже не здоровались, а вечерами швыряли им через забор разный мусор.

Но этим вечером их ждала новая встреча. Правда старик принял соседку за своего старшего внука, а соседка, в свою очередь, посчитала деда кровожадным убийцей-маньяком, так разрекламированным в последнее время телевидением.

Раздался пронзительный женский визг, и дед Степан сразу понял, что имеет дело отнюдь не с внуком, но с какой-то незнакомой женщиной, странным образом оказавшейся на его пути. Он поспешил удалиться, но заблудился среди помидорных грядок и теперь блуждал там, начиная панически плакать. Соседка же повалилась на дорожку и продолжала орать, суча ногами по кирпичному покрытию.

Громко топая ногами, на помощь жене прибежал хозяин сада.

– Что, Люба? – Задыхаясь, спросил он.

– Вон, – указала Люба на смутную тень старика, топчущего помидоры, и горько всхлипнула….

Во двор к Бякиным постепенно приходило успокоение. Альбина, отведя душу на Лешкиных ягодицах, сидела на ступеньках дома, куталась в обрывки платья, нервно курила. Бабушка Муня стояла над ней и говорила утешительные слова. Мол, сервиз, конечно, вещь ценная, красивая, жалко до слез, но и без него прожить можно. Вот они с дедом без всяких сервизов трех дочерей вырастили (к слову сказать, непутевых.) Не стоит этот сервиз жизни ее сына, Алешки маленького. Сам Алешка маленький, все еще страдающий неземным страданием, подобно проголодавшемуся волку выл где-то в саду. Но Альбина на утешения не поддавалась.

– Какой был сервиз, – горько посетовала она, глубоко затягиваясь сигаретным дымом.

– Ну и шо, – проквохтала бабушка Муня. – У наши времена никаких сервизов не было. И жили себе. Дед Степан «врагов народа» выявлял. Да, кстати, куды ж он подевалси?

Тревожную весть о старике принес Саша Бякин. Позабыв про угрозу быть битым, если не убитым, он подбежал к женщинам и прокричал, задыхаясь:

– Мама, бабушка, деда убивают!

– Кто убивает?

– Сосед!

Дома Бякины частенько ссорились друг с другом, дрались, били посуду и ломали мебель. Иногда казалось, что этот дом сосредоточение ненависти друг к другу. Однако когда в дело включались посторонние лица, Бякины сразу же прекращали усобицу, объединялись в братской, единокровной любви и с устрашающим шумом сметали неприятеля. Обычно шум производили Саша и Леша, Альбина, вооруженная камнями и прочими метательными снарядами, шла в авангарде, дед прикрывал тылы и фланги, а бабушка Муня на всякий случай таилась в засаде.

Вот примерно таким порядком двинулось в бой бякинское семейство. Однако за уважительным отсутствием сразу двух представителей семейства, боевой строй пришлось делать компактным, а ряды тесными. Даже бабушка Муня, обычно во время предыдущих сражений залегающая в засаде, ныне выдвинулась вперед в общем боевом натиске. Все три представителя семейства побежали в сад.

Деда Степана не то, чтобы били – так, трепали просто. Муж испуганной женщины, огромный и сильный, поднял старика над землей, так что его вытянутые ноги только слегка задевали кирпичную дорожку, тряс для стимуляции мыслительного процесса и задавал вопросы. Толстые очки старика висели на одном ухе, а лысенькая головушка болталась взад-вперед.

– Говори, – грозно вопрошал мужик, – что ты хотел сделать с моей женой?

– Я… мя… ня…, – невнятно отвечал старик.

– Как ты здесь оказался, старый развратник?

– Я… ня… мя…

– И зачем тебе ремень, извращенец?

– Толя, осторожно! – Предупредила женщина. Предупреждение это было нужным, но несколько запоздалым. В уютный садик, такой покойный и нежный, заросший отцветающими гвоздиками и расцветающими хризантемами, вломилась Альбина, тайфун в порванном платье. Следом, немного отстав, бежали Саша и бабушка Муня. Саша орал даурским котом, пронзительно, скрипуче, противно. Запыхавшаяся старушка молчала, но она держала в руках стальную трубу от гардины.

– Отпусти его, убийца! – Проорала Альбина.

Хозяин двора ничего не понял. Он готовился наказать какого-то зарвавшегося старикашку, как он предполагал, бомжа, почему-то напавшего на его жену, но тут из темноты вынырнули три монстра в человеческом обличии. Альбина быстро выхватила из рук матери трубу от гардины и приемом японских самураев нанесла размашистый удар. Сосед-мучитель тут же отпустил свою жертву и повалился на землю, схватившись за голову. Однако упал на землю и дед Степан и тоже схватился за свою лысину.

– Ой, Толенька, – запричитала женщина. – Что они с тобой сделали? Убили тебя, Толенька! Милицию надо вызывать и «скорую»!

– Сашка, вызывай «скорую»! – Прокричала бабушка Муня. – Твоя мать твоего деда убила! – Бабушка Муня ясно разглядела, что основной удар стальной трубы пришелся именно на голову деда Степана. Бабушка Муня знала, что ей делать. Не знал Саша. За «скорой помощью» он не побежал и продолжал швырять в соседей камни.

Хотите знать, как изгонялись из дома несостоявшиеся кандидаты в мужья? Изгонялись жестоко, как изгоняются из пчелиного улья утратившие надобность и доверие трутни. С громом, криками и побоями. Иногда их приходилось эвакуировать на машине «скорой помощи» по причине травматического обездвиживания. Некоторые, самые быстрые и трусливые спасались бегством, проворно преодолевая высокий забор. В такие мгновения от Альбины могли пострадать и ближайшие родственники, и страдали, если не успевали вовремя спрятаться. Так что боевого задора или, как в просторечье говорится, дури, ей было не занимать.