скачать книгу бесплатно
Дорога до Солнца
Дмитрий Самков
Георгий Какава
Дивный мир, процветавший на островах в холодных водах океана 3-4 века назад сегодня видится сквозь розовую дымку и сладкий аромат цветущей сакуры, однако это не было так романтично. Когда все вокруг рушится, когда жить как раньше уже невозможно, есть только один выход: начать с чистого листа. Не каждому даруется шанс сойти с намеченного пути, не каждый может выбрать другой сценарий своей истории. Получится ли это у одинокого война в средневековой Японии? Жизнь—это дорога, дорога до Солнца. Кто-то старается пробежать ее как можно скорее; кто-то шагает осторожно. Кто-то сбивается с пути и падает, а кто-то доходит до самого конца.
Пролог
– Просыпайтесь, – громким шепотом раздался хриплый женский голос.
Повариха зашла в темную комнату. Запах плесени и сырости ударил в нос. Было темно, тусклый свет проникал через узенькое оконце, струился молочным ручейком по стене и разливался по полу. Ржавые ключи исчезли в складках ее одеяния. Они позвякивали, и звук этот раздавался эхом в конце длинного коридора, откуда пришла гостья.
Женщина была в сером поношенном платье. Подол украшали заплаты и потертости, несколько пятен сажи и жира. Длинная белая шея была статно и изящно выпрямлена, острые черты лица добавляли строгости образу. Оно было усталым и грустным, но во взгляде всегда присутствовала гордость и спокойствие. Седые волосы изо дня в день были туго собраны и уложены наверх, только один выбивающийся локон всегда спускался со лба, окаймляя скулу.
– Не шумите, – сказала она, увидев десяток молодых девушек. Они встали со своих лежанок и начали вяло подтягиваться к середине комнаты. Белые фигуры, точно призраки в ночи, выглядели очень изможденными. Угловатые плечи, длинные пальцы, впалые глаза, ярко-выделенные ключицы и ровная бледная кожа, выглядывающая из глубоких декольте запашных платьев, выполняющих скорее роль накидок, чтобы совсем не замерзнуть.
– Что случилось, госпож…
– Тщ, – она приставила палец к губам. – Берите свои вещи и идите за мной.
Женщина выглянула в коридор, осмотрелась по сторонам и вышла из комнаты. Мужчин не было видно. В последнее время их стало меньше. Она следила с кухни за тем, что происходит внутри этих стен и видела, что хозяева куда-то постоянно уходят. С каждым разом в крепости становилось все тише и спокойнее. Старая повариха понимала, куда они пропадают, она знала, что происходит и по вечерам, когда ложилась в свою кровать и думала об этом, она не могла сдержать улыбку.
Одним утром старуха проснулась и поняла, что стало подозрительно тихо. Со своего рабочего места она заметила, что мужчин совсем мало, некоторые участки на стене остались без часовых. Она часто навещала девочек, поэтому в этот раз, как обычно, пошла к ним утром. И вот они уже идут по центральной площади с видом хозяев.
Пожилая женщина с раннего детства росла самостоятельной. Эти глаза получили цвет ответственности, еще когда ей было пятнадцать. Она привыкла все делать сама, привыкла, что на ней висит вся жизнь, кипящая и бурлящая вокруг. Благодаря этому, она всегда знала себе цену. Это внутреннее ощущение было стержнем, показывало высокую «породу». Это в ней видели все. Кто-то ее уважал, кто-то боялся. Спустя годы маленькая девочка превратилась в статную даму. Даже в этой крепости, где она жила в какой-то каморке, грязной и тесной, где она служила обычной поварихой, женщина все равно заставляла этих мужчин опускать глаза. Она могла крикнуть что-то им, и те сразу успокаивались, смотрели на нее с легким испугом, даже самые наглые, взгляд был похож на тот, что примеряют на себя нашкодившие дети перед матерью. Она смогла в этом несправедливом мире, где привилегии раздаются мужчинам, рожденным в данном племени, в котором женщины появляются лишь с одной целью, выпрямиться, и с гордо расправленными плечами, вытянутой в струну спиной подняться по головам этих глупых мальчишек до того уровня, где она находится сейчас. Формально, она все еще повариха, формально, хранится в этой крепости, как вещь. Да только вот на деле, женщина знает, что перед ней открыто гораздо больше дверей, чем у нее есть ключей, что она может позволить себе гораздо больше, чем ей позволяют мужчины. Она чувствовала их уважение, и это безусловно расширяло ее права.
– Госпожа, нам ведь влетит! – жалобным голоском сказала одна из девушек. Она была очень худенькая. Лицо отображало испуг. Она бежала трусцой, неуверенно наступая на землю, среди десятка таких же как она, прячась за спиной уверенной поварихи, пока та ступала размеренно, чеканно, даже немного величественно.
– Так! – приказным тоном сказала пожилая женщина. – Успокоились и слушаем меня. Я знаю, что делаю, поэтому сомневаться неуместно!
Девушка стыдливо посмотрела в пол, ее белые щеки вспыхнули смущенным румянцем.
Процессия двигалась так по узким улочкам старой деревянной крепости, направляясь к стене. Ворота оказались закрыты, а перед ними стоял худенький парнишка. Его тонкие ноги выглядывали из-под грязной рваной тряпки, обвязанной вокруг пояса. Еще не мужское, а совсем мальчишеское тело было местами измазано грязью. Легкий пушок начал появляться у него на груди, а лицо не приняло выраженных угловатых черт. Тем не менее он решительно выступил вперед, грозно смотря на группу девушек. Они не должны тут находиться, это запрещено.
– Стоять! Вернитесь на свое место! Вы забыли, что бывает за неповиновение?!
Но повариха не остановилась, даже когда ее «свита» притормозила, не решаясь ослушаться приказа этого караульного. Она сделала еще несколько шагов и посмотрела пристально в его глаза. У него в руках была сабля, направленная в лицо женщине. Она же просто стояла. Руки ее изящно были переплетены в ладонях чуть ниже груди, плечи расправлены, подбородок поднят. Под ее взглядом юноша начал терять свою уверенность. Он опустил голову, отвел глаза, а ноги стали словно ватными.
– Куда вы направляетесь? Вернись в свою комнату и запри их… – начал было он, уже не таким уверенным голосом.
– Открой ворота, – тихо и властно сказала женщина.
Юноша оторопел. Его лицо исказилось удивлением, он не ожидал такого от простой поварихи. Он открыл рот, чтобы приказать нахалке уйти прочь.
– Мы уходим. Сейчас и навсегда. Так и передай этому помойному псу, если он вообще вернется.
Женщина не стала дожидаться ответа. Она просто пошла на парня, не сворачивая и не отводя своего взгляда. В конце концов он подчинился ее воле и отскочил в сторону, опустив глаза в пол. Еще секунда и она бы его задела. Девушки неуверенно проскользнули следом за своей предводительницей. Группа остановилась перед высокими бревенчатыми воротами. Они были закрыты на огромный засов с увесистым замком. Посмотрев на него, повариха развернулась. Парень стоял в стороне и глядел в пол. Почувствовав на себе взгляд женщины, он поднял глаза. Несколько мгновений ее строгое лицо в морщинах сурово смотрело на него, пока юноша не вздрогнул и не отвернулся. Он подошел к замку и судорожно начал перебирать ключи. Урониив их на пол, парень стал шарить по земле, пытаясь поднять ржавую связку. Руки неуверенно открыли и сняли замок. Он шагнул в сторону. Строгая госпожа посмотрела на него с таким возмущением, какое присуще оскорбленной даме. Примечательно, что ее лицо вообще не изменилось, тело осталось в том же положении, только глаза полыхнули так, что парень мигом поднял тяжелый засов и открыл ворота.
Бескрайние синие просторы моря, соединяющиеся с белоснежной полосой мягкого песка. Зеленые поля, простиравшиеся далеко вперед. Их ровность нарушал лес, местами редеющий, а местами становившийся непроглядно черным. Над крепостью возвышалась скала, часть крупных зданий стояли у самого ее отвесного края, всегда находясь в тени.
Женщина решительно двинулась по дороге, даже не оборачиваясь назад, чтобы взглянуть на безобразные деревянные стены. Медленной походкой она вышагивала, подняв голову с гордостью, но не с той, с которой идут победители, а с природной, самой естественной. Следом за ней неуверенно шли молодые худенькие девушки. У них начинается новая жизнь. Чей-то конец становится чьим-то началом.
Глава 1. Ронин
Ведь это было пять минут назад,
Воспоминание бурей пронеслось,
Будто вернулся в этот сад:
Улыбка, радость, смех, курьез.
Волны, со звоном разбивающиеся о берег, то выбрасываются с густой пеной на сушу, то тонкими ручейками стекают обратно в глубину. Этот звук гудит в ушах, и только он начинает затихать, как следующий удар наполняет голову спокойным, но, кажется, невыносимо громким шумом. Чайки, парящие в небе, то и дело ныряют под воду, увидев серебристую спину рыбешки, и только брызги, разлетающиеся в разные стороны, сверкающие на солнце, напоминают об этом; сначала одна крикнет, сидя на утесе, возвышающемся недалеко от берега, и десятки других зальются пронзительным воплем, и вот уже некогда казавшийся громким шум волн едва различим. Судно покачивается в такт ветру, который колеблет поверхность моря, это движение может убаюкать, подобно движению матери у детской колыбели. Доски, созданные из столетних деревьев, скрипят так тихо, что даже звук собственного дыхания может его заглушить. Брызги отлетают от бортов во все стороны, и маленькие капельки, подхваченные ветром, оседают на щеках, заставляя поморщиться.
– Снимай! Снимай быстрее! Чего ты там копаешься так долго?!
– Не могу, не получается.
– Попробуй с этой стороны.
– Черт, не понимаю, как это снять!
– Ну так давай! Тяни сильнее!
– Сейчас, уже почти.
– Ну поживее там!
– Да пытаюсь я! Пытаюсь!
Люди. Они все время нарушают ту идиллию, которую вокруг создает природа. Тэкеши медленно открыл глаза. Лучи яркого солнца, до этого не проходившие сквозь веки, в одну секунду ударили по черноте; все вокруг стало ослепительно белым, невозможно было не зажмуриться. Еще одна попытка, а за ней еще одна; постепенно воин смог различить фигуры, окружившие его. Невысокий мужчина стоял в метре от головы только что очнувшегося, его серая рубаха была вся в пятнах от рыбы, руки замотаны лоскутами уже пожелтевшей ткани, а широкая шляпа была настолько дырявая, что едва ли спасала от палящих лучей в особо жаркие дни. Он крутил в руках небольшой клинок; по красной ленте, местами потерявшей свой цвет, но с по-прежнему отчетливо заметными иероглифами, аккуратно начертанными юным самураем, которая была намотана на рукоятку, Тэкеши сразу узнал свой вакидзаси[1 - Вакидзаси (сёто) – короткий японский меч. В основном использовался самураями и носился на поясе. Его носили в паре с катаной.]. Вторым человеком был юноша, лет семнадцати на вид. Он сидел у ног самурая и усердно пытался стянуть его поножи. Лицо его было спрятано за волосами, мокрыми от пота; рваные брюки были неумело заштопаны на скорую руку и явно принадлежали кому-то, кто сильно крупнее этого юнца. Ребра, проглядывающие сквозь кожу, выдавали в молодом человеке отчаявшегося от голода сына рыбака.
В следующую секунду Тэкеши уже стоял на ногах, его глаза осматривали неумелых воров, но в мыслях он знал и без этого, какие движения через мгновение сделают его единственным живым человеком на этом корабле. Еще секунда. Катана[2 - Катана (дайто) – длинный японский меч, который имели право носить только аристократы и самураи. Последние, как правило, носили два меча: дайто и сёто (большой и малый соответственно), эта пара называлась дайсё.] в его руках сверкнула ярче солнечных лучей, отражающихся от поверхности воды. Еще секунда. Тэкеши стоит один на палубе, его катана по- прежнему чиста и сверкает, за бортом слышится всплеск, неуклюжие тела барахтаются в воде.
Воин сделал шаг вперед и поморщился: острая боль пронзила его тело – за ночь кровь уже остановилась, но раны еще долго будут о себе напоминать. Он поднял свой меч, который трусливый рыбак уронил от неожиданности, поправил ленту.
Каждая капля на этом мече – груз на твоем плече
С этими словами отец передал ему пару своих мечей. Спустившись на сушу, Тэкеши сразу почувствовал жар, исходящий от камня, которым была вымощена дорога, и, конечно же, сильный запах рыбы, которая могла уже потерять свою свежесть под палящим солнцем. По сторонам были только одноэтажные деревянные домишки, покосившиеся не то от старости, не то от неумелых рук тех, кто их возвел. Похоже, это небольшая портовая деревня, которая ничем не отличается от тысячи других таких же деревень: все завязано на рыбе и изредка заходящих торговых кораблях; население едва ли превышает полсотни, потому что мужчины умирают на войне, а женщины от голода, ну те, кто доживает до четырнадцати, естественно. «Интересно, думали ли эти люди когда-нибудь о том, что в мире есть множество мест, где можно заниматься не только рыболовством? Знают ли они, что даже служанки сёгуна[3 - Сёгун – в период Эдо фактический правитель Японии, являющийся административным управляющим страны, но в отличие от императора не обладающий сакральным обоснованием власти. Де-юре подчиняется суверену, который назначает на этот титул, однако де-факто, титул «сёгун» переходил по наследству.] едят лучше, хотя во дворце их и за людей почти не считают?», – подумал Тэкеши, глядя на кораблик-точку у горизонта. Когда Тэкеши был на службе у своего господина, он видел много таких городов, он путешествовал по всей Японии, но было в этом Богом забытом месте что-то еще… Вот дом, у которого дверь висит на одной петле, вот оборванная бельевая веревка, как долго на нее ничего не вешали? Где же жильцы этого дома?
От этих мыслей Тэкеши отвлекла женщина, громко захлопнувшая после выхода дверь. Воин решил узнать у прохожей, в какой части империи он находится, но, услышав голос, женщина вздрогнула. Когда она обернулась на него, лицо ее моментально изменилось и приняло выражение страха. Женщина за пару секунд оглядела незнакомца и быстро забежала в свой дом. Пройдя дальше по улице, герой заметил, что людей не то что полсотни, тут и тридцати не наберется. Тэкеши, все еще верящий в то, что кто-то из жителей сможет ему подсказать, где он находится, направился в сторону от моря, вглубь деревни. Люди из окон смотрели на него с подозрением. Замечая, что он их видит, они моментально задергивали шторки, а те немногие, кто был на улице, сворачивали в переулки, видя его вдали. Тэкеши не мог представить в какой части Японии он оказался, ясно было одно: оставаться в этой деревне он не собирается, и чем быстрее он выйдет за ее пределы, тем быстрее эта гнетущая атмосфера тишины и напряжения его отпустит. Уверенным шагом он направился по прямой дороге, в конце которой виднелись ворота. Только он вышел за стену, как почувствовал, что взгляд последней женщины, той, что сидела в самом крайнем доме и не отводила глаз даже тогда, когда он посмотрел на нее, уперся в потемневшие от старости доски массивных дверей, которые Тэкеши с яростью и одновременным облегчением захлопнул. Наконец-то тишина. Другая тишина. Больше не чувствуется этого тревожного молчания, каждая секунда которого заставляет сердце ускоряться. Тэкеши почувствовал не жар, исходивший от деревенской земли, а приятное тепло солнечных лучей на своем лице. Казалось, он слышал, как они пронизывали воздух, добираясь от далекой звезды сюда, к нему. Идти сразу стало легче, раны как будто забыли, что им свойственно болеть и зажили, а тяжелые доспехи едва ли стали весить больше льняной рубахи.
Трудно сказать, сколько самурай шел по этой дороге. Если ориентироваться по солнцу, то часа четыре, если по ощущениям, то не меньше жизни. Горы вдалеке напоминали огромные стены, которые никого не пропустят в этот уголок планеты. И синие корни врастали в зелень лугов, которая, становясь деревьями, тонкими струйками поднималась к самым вершинам, где цвет камня уже не был сине- серым, а становился голубым за туманной дымкой. Снежные шапки не давали этим великанам слиться с небом, а может это облака? А вот река, которая проходит ровно между двумя соседними горами. Вода настолько чистая, что кажется, будто это Земля раскололась и мы видим продолжение неба. Сначала эта синяя ниточка петляет между деревьев, пытаясь будто бы запутать случайного наблюдателя и спрятаться от него, но потом становится все шире и шире, и вот Тэкеши стоит уже перед могучим потоком, который с шумом проносится мимо вместе с небольшими веточками и листиками. Вот место, где река прячется под мостом, все-таки смог человек оставить свой след в этом мире, но его можно простить, на ту сторону перейти все же надо. Проходя мост, воин посмотрел вниз, где, даже не вглядываясь, он смог разглядеть каждый камешек. Как странно, некогда такая ярко-голубая вода сейчас уже не кажется такой, сейчас перед ним нет ничего, она настолько прозрачна, что лишь завихрения на кромке, вызванные быстрым потоком, напоминают о ней. Стая мальков гоняется друг за другом, пока крупная рыба не проплывет над ними. Яркие спины этих беззаботных и добродушных обитателей реки заставляют грустить, что природа создала такую красоту под водой, но не наделила человека возможностью насладиться ей. И только такие прозрачные места созданы будто нарочно, чтобы подразнить, показывая только самую малость от того волшебного мира, доступного обладателям жабр и плавников.
Тэкеши мог бы простоять весь день на этом мосту, если бы его не отвлек стук копыт и тихое пение, хриплым голосом разливающееся по всей долине. Совсем крохотная старушка сидела в телеге, едва доставая ногами до нижней перекладины. В ее внешности не было абсолютно ничего приметного, он мог бы встретить такую бабушку в любом уголке Японии: серебряные волосы, туго собранные и подвязанные лентой, виднелись из-под сугэгасы[4 - Сугэгаса – традиционный головной убор в Японии, представляющий собой коническую широкополую шляпу крестьянина. Сплетена из осоки. Если шляпа сплетена из рисовой соломы, то называется “амигаса”]. Лицо было все исписано морщинами, но это нисколько не сказывалось на ее красоте; каждая трещинка на этом лице как будто с гордостью заявляла: «Да, я видела в этом мире все, и время отметило это, чтобы не дать мне об этом забыть». Платье, цвет которого трудно передать: можно увидеть и зеленый, и коричневый, и серый – было скроено очень просто, но невероятно аккуратно. Белый воротничок, торчащий из-за запаха одеяния, не оставляет даже и повода назвать ее грязной крестьянкой, хоть мозоли на руках и черная грязь, забившаяся в глубокие линии на ее ладонях, несомненно, свидетельствуют о том, что старая японка проводит большую часть своей жизни возделывая почву, несмотря на свой возраст.
Заметив Тэкеши, женщина потянула поводья. Невольно удивляешься, видя, как эта кроха останавливает лошадь, весящую, пожалуй, в сотни раз больше ее самой, а в руках нет даже капли напряжения. Лошадь будто бы сама решила остановиться, и только натяжение в веревках выдает волю старой женщины.
– Сколько лет тут езжу, но таких путников еще не видала! Здравствуй, господин! – ее хриплый бархатный голос звучал тихо, но воин слышал каждое слово отчетливо. – Ну что ты молчишь? Неужели я такой неприятный собеседник, что ты даже не поздороваешься?
– Здравствуй.
– Ну, хоть голос твой услышала. Как ты оказался в наших краях?
– Что это за место? В какую сторону мне идти, чтобы добраться до Эдо[5 - Эдо – крупный город. В период правления клана Токугава (1603-1868) играл политико- административного центра Японии. Данный период получил название в честь этого города. Ныне это действующая столица Японии – Токио.]
– Эдо?! – старушка звонко засмеялась. – Ничего себе! Зачем же тебе туда?
– Я там живу, там мой господин, – на последних словах Тэкеши сделал паузу и посмотрел в землю.
– Значит я все правильно поняла, ты самурай?
– Был. Нет у меня господина! – его взгляд устремился прямо в глаза старушки.
И сразу увидел какую-то теплоту. На лице женщины не дрогнула ни одна морщинка, она как будто не услышала грубости, с которой Тэкеши ей ответил. Напротив, ее лицо украсила улыбка.
– Так значит, ты…
– Да, я ронин. Самурай без господина.
– Ну, на это можно посмотреть и по-другому. Господина у тебя нет, но так ли он тебе нужен? Я вот всю жизнь без господина прожила, и ничего. Муж был, дети есть, а вот господина нет. А до Эдо тебе будет очень трудно добраться… Без лодки. Посмотри лучше, какая тишина вокруг. Я слышала, что в центре империи совсем не так. Впрочем, дело твое, если тебе действительно это надо, – старушка снова звонко засмеялась и дернула поводья. Ее лошадь медленно пошла, однако через минуту о них напоминала только пыль, поднявшаяся от колес.
Так ли он тебе нужен?
Слова эхом отдавались у него в голове. Он стоял и не мог сдвинуться с места, пока в воде не плюхнула хвостом рыбка. «Куда же меня все- таки занесло», – подумал воин и пошел в сторону леса.
Лучи теплого солнца долетали до земли и оставались там янтарными лужицами. Оно давно миновало зенит и сейчас медленно катилось к шапкам гор, которые уже не были белоснежными, они пленяли нежно-розовым цветом; отвести взгляд было невозможно. Еще через десять минут Тэкеши уже не помнил ни старушку- кроху, ловко управляющую своей повозкой, ни странных людей в портовой деревне, ни того, что случилось минувшей ночью. Казалось, что до этого момента его не было на этой Земле, будто он не существовал. Он посмотрел на небо. Стая журавлей пролетала над долиной. Огромные крылья этих свободных птиц резали небо, оставляя за собой алые полосы заката. Эти птицы – это еще одно коварство природы. Человек видит их с земли. Эти гордые точки в небе, которые изредка спускаются ниже, позволяя любоваться собой мгновение и снова взмывают в небо, сами они видят мир таким, каким ни одному человеку увидеть его не дано. Мы можем лишь фантазировать и представлять, что видят эти свободные странники с высоты, с которой могут посоревноваться только, может быть, горы. Ах, люди! Сколько они о себе думают, но в конце концов, мы можем лишь мечтать о том, что однажды, хотя бы раз, мы увидим это во сне.
Посмотри лучше, какая тишина вокруг!
И правда – тишина. Только шелест листьев, который, надо сказать, был очень приятным, отделял Тэкеши от абсолютной спокойствия. Деревья как будто тоже уговаривали заблудившегося воина остаться. На входе в лес, густой и темный, прямо на стволе дерева,
выгравировано:
Прислушайся, тут говорят шепотом
По телу самурая пробежали мурашки, заставившие его поежиться и вздрогнуть, и в голове сразу раздался громкий голос, который будил их раньше по утрам – его господин. И детский крик… И все стихло.
Как только густая крона многовековых деревьев сомкнулась за его спиной, в голове не осталось и эха от прошлых звуков. Не меньше часа герой шел в полной тишине, в сопровождении только одного лишь шепота. Шептал ли это кто-то в лесу, или может деревья так делились с ним мудростью, которой обросли за столько лет, а может это его собственные мысли, которые он не решался озвучить себе всю жизнь сейчас вырывались наружу. Пускай они были не громче шелеста деревьев, но кажется, будто Тэкеши оглох бы от их пронзительности, будь они хоть самую малость громче. Так или иначе, ронин был уверен, что ему больше никогда не надо возвращаться в Эдо, его ничего не держит и никто не ждет. Что дальше? Куда теперь?.. А так ли это важно? Сейчас надо лишь найти ночлег, потому что солнце уже сменилось луной, и теперь тысячи тысяч звезд, как маленькие глаза, смотрят на него и ждут: как же дальше сложится его жизнь.
Выйдя из леса, в низине, на склоне одного из холмов Тэкеши увидел несколько огней. Похоже это деревня.
Глава 2. Незваный гость
Ее избалованный вид,
Поблекший в сей тени раздора,
Щедр на свои скалы и хребты,
Красив на свои прекраснейшие горы.
Безнадежность – не помеха ей,
Продолжит быть она сплоченной.
Жемчуг родины моей,
Процветай, живи, ни беды не знай, ни горя!
Запах сырости и плесени ударил в нос. Да, бывали пробуждения и поприятнее. Открыв глаза, Тэкеши понял, что ничего не изменилось: он лежал на полу в комнате, где окон не было, а во всем остальном доме окна были настолько грязными, что едва пропускали солнечный свет; темнота осталась темнотой.
Не то что бы прошлой ночью у него было много времени на осмотр. Увидев пустой, полузаброшенный дом, воин понял, что очень устал, и, если он хотя бы попробует найти другое место для ночлега, ноги его предадут и откажутся служить. И раны, о которых он напрочь забыл, пока пребывал в том раю, резко дали о себе знать, точно, как маленькие дети, будто бы нарочно просыпаются и заливаются неистовым криком именно в тот момент, когда изнеможенная мать смыкает глаза, мечтая о мимолетном мгновении тишины. Да и погода не оставляла страннику выбора: от приятного тепла и лучей ласкового солнца, в которых наш герой только что нежился, не осталось и воспоминания. Дул холодный ветер, порывы которого кричали в уши, предупреждая, что с каждым часом ночи, с каждой новой звездой на небе природа будет все беспощадней; если случайный гость не укроется под крышей, кровь в его жилах замерзнет и, возможно, никогда больше не запульсирует фонтаном жизни.
Прошло несколько минут; глаза Тэкеши начали постепенно привыкать, они как голодный крестьянин на пиру в императорском дворце выхватывали из когтей темноты все больше предметов, и придвигали к себе, словно блюда с аппетитной едой, которой до этого были лишены. Все это было настолько необычно, что в воине даже проснулся азарт, вот уже различимы очертания низенького стола, который находится в двух метрах от… Что же это? Горшок! Определенно, это большой горшок, и Тэкеши был готов поклясться своим мечом, что он смог разглядеть листья, пожелтевшие и до конца высохшие. Когда-то давно тут росло крепкое и сочное растение. А вот из черноты показался угол шкафа, нужно лишь немного подождать, пока громила осмелится выйти целиком. Так необычная пустая комната, напоминавшая темное ущелье, в которое заглядываешь и не видишь абсолютно ничего, постепенно наполнилась обычной мебелью. Чернота ушла, ее работа тут сделана, оставив за собой тусклый свет, непонятно откуда исходящий, которого хватало исключительно на то, чтобы распознать очертания, но цвета, рельеф и текстура были по-прежнему недоступны путнику. Пустота в голове тоже постепенно начала заполняться: Тэкеши вспомнил все, что с ним случилось до этого. Гробовая тишина нарушилась. В доме все осталось как прежде, и на улице мало что изменилось.
В голове Тэкеши проснулись все мысли, которые дремали, пока он спасал мебель из лап темноты. Но и они все затерялись в красном пламени, заполнившим все его сознание – Тэкеши попытался встать, опрометчиво решив, что раны в его плече ему это позволят. Да, стоило, наверное, обработать их перед тем, как он ложился на грязный пол в незнакомом доме. Что же, делать нечего. Зажмурившись, стиснув зубы, самурай сделал резкое движение. Боль пронзила тело вновь, закрытые глаза не спасли от вспышки огненного цвета, словно выжженной на внутренней стороне век. Ничего, нужно просто перетерпеть, но как же неумолимо долго тянется время! Лишь когда направляемый острыми иглами, словно окружавшими его, заставляющими содрогаться от каждого движения, раненый добрался до стены и оперся на нее, алое пламя стало розовым, позволив вновь увидеть комнату, которую герой с таким трудом восстановил из темноты. Шаг. Снова пламя. Другой. Все повторилось. Так герой добрался до дверного проема. Постепенно, организм привык и научился не замечать боли. Отлично, теперь пора заняться раной всерьез.
Подойдя к зеркалу, мутному и грязному, сняв слой пыли, что позволило хоть отдаленно увидеть свое отражение, Тэкеши стал аккуратно расшнуровывать свои доспехи. Взглянув в круглое окошко, которое оставили его руки на зеркале, протирая его, он увидел себя, стоявшего в некогда белой с легким чайным оттенком рубахе. Да, сейчас белым, пожалуй, был только правый край, остальное же представляло собой все возможные оттенки красного, от самого темного, в месте соприкосновения с плотью, похожего уже на черный, до светлого, едва уловимого.
Раненый воин сделал глубокий вдох и тесно сжал зубы, когда ткань, которая за сутки покрылась коркой крови, запекшейся под темным металлом брони за прошедший солнечный день, отходила от ран. Теперь из металлической рамы зеркала на Тэкеши смотрел изнуренный мужчина; мышцы, некогда украшавшие его тело, теперь не просматривались за густой краснотой. Над лопаткой зияла отвратительная дыра, края которой разверзлись так, что у плоти не было возможности даже схватиться, не то что срастись. Да, тот верзила был силен, раз пробил его доспех.
Трава была холодной, но приятно ласкала голые стопы. В доме не оказалось воды; неудивительно, похоже в него никто не заходил годами. Тэкеши смутно помнит, но, кажется, вчера ночью, проходя по дороге, он слышал всплески.
Вода в озере была не такой синей, как во вчерашней речке, тут она была зеленоватой: холмы, возвышавшиеся стеной, не дающие чужому взгляду обнаружить это место, отражались в ровной глади воды, на которой изредка появлялась рябь от утреннего ветерка, доносившего приятный запах цветов с того берега. Оставив всю одежду на берегу, воин сделал неуверенный шаг. Остывшая за ночь вода, как только коснулась большого пальца ноги, словно в одно мгновение добралась до сердца и своей цепкой рукой сдавила его, не давая возможности биться. Все мускулы в теле Тэкеши напряглись, вызывая судорогу от макушки до того самого злосчастного большого пальца, который предал своего хозяина и первым коснулся воды. Только когда самурай погрузился с головой в воду, он почувствовал спокойствие. Розовое пятно обняло его и ширилось вокруг, высвобождая его светлую кожу. Парой мгновений спустя пятно скрылось на глубине, оставив белую точку посреди озера.
Тэкеши поддался могучей силе воды, которая старалась вытолкнуть незваного гостя на поверхность. Распластав руки и ноги, сделав глубокий вдох, мужчина закрыл глаза и погрузил голову в воду так, что над кромкой воды виднелось лишь лицо. Грудь, полная воздуха, как льдина плавала по изумрудному озеру. Раньше этот бесстрашный воин всегда оборачивался, проверяя, не украл ли кто оставленные на берегу вещи, но только не здесь. Быть может, дело в том, что сейчас там остались лишь штаны, выданные ему во дворце господина, а может, ему и вовсе больше вещи не нужны, когда вокруг так хорошо. Одна лишь мысль о материальном несомненно и однозначно в один момент камнем на его шее потянет ко дну: это озеро не простит ему таких мыслей.
Со стороны леса донесся треск веток и шелест сухих листьев. Похоже на крупную птицу или мелкую лисицу. Мир вокруг неожиданно наполнился звуками, как будто кто-то поднял купол, накрывавший это озеро, и шум со всей округи собрался в пчелиный рой и витает вокруг, не давая вновь услышать сказочную тишину, которая громче любых мыслей. Еще пару часов и солнце окажется в зените, а дел еще много. Тэкеши знал, что стоит ему выйти из воды, как раны и боль снова вернутся, на этот раз стоит оказать им внимание.
Солнечный свет струился через проем; без труда уже можно было видеть абсолютно все предметы, находящиеся в комнате. Пройдя немного дальше, самурай обнаружил большую кровать, стоявшую у стены. По правую сторону от изголовья были огромные окна, позволяющие хоть небольшому количеству света просочиться внутрь дома, темного и мрачного со стороны улицы, будто хранящего траур. Пыль витала в воздухе, можно было различить отдельные мелкие частички, бесцельно кружащиеся в пространстве, гонимые еле заметными потоками ветра; в этом месте свет буквально можно было увидеть, словно некий художник набрал его на кисть и смело махнул ею прямо по воздуху, вырисовывая лучи.
У изголовья кровати был платяной шкаф, большой, внушительный, наверняка хозяйка гордилась им и не упускала возможность похвалиться таким красавцем перед гостями. Внутри аккуратной рукой было сложено множество тряпочек разных цветов: женщина, жившая тут раньше, определенно любила хорошо выглядеть и переодевалась при любом подходящем случае. Красный лоскут ткани отлетел в другой край комнаты – платье с золотыми цветами, которое явно носили в самые торжественные минуты. Синяя тряпочка отправилась в угол – похоже, в этом она ходила каждый день. Вот и объект поисков – белый хлопковый дзюбан[6 - Дзюбан – нижняя одежда в средневековой Японии, которую надевали на тело, прежде чем облачиться в основной наряд.]. Треск рвущихся нитей раздался по всему дому. Еще. И еще. Тэкеши держал в руках полоски чистой ткани, которые раньше висели на теле хозяйки, храня его в ответственные моменты, теперь они послужат и ему. Ей они точно уже не пригодятся, что бы здесь ни случилось, эта женщина вряд ли теперь выйдет в свет в одном из своих прекрасных нарядов. Полностью замотав торс, стянутый как корсетом, раненый воин почувствовал, что на первое время, пока его кожа и плоть изрезаны и подвержены опасности, это сможет его защитить. Теперь движения не вызывали такую боль, и, в конце концов, это не первое его ранение, и уж точно не последнее.
Похоже, самое время осмотреться. Голова самурая стала совсем ясной, и он смог увидеть вокруг себя просторный, красивый дом. Все было покрыто слоем пыли, свидетельствующем об отсутствии хозяев, однако грязным назвать его было трудно: все было на своих местах, все было очень аккуратно, нет ни единой вещи, которая лежала бы как-то криво. Доски скрипели под ногами, создавалось впечатление, что этот дом стонет, и каждый шаг, который делал путник, для старой постройки был тяжелым испытанием. Бывали участки на полу, которые заставляли жилище петь очень прерывисто и тихо, а были и такие, которые подобно клавише на фортепиано, заставляющей инструмент залиться мелодичными звуками, вызывали громкий скрежет, и чем сильнее проседал пол под ногой, тем дольше и увереннее страдал дом. И вот, наконец-то тишина, Тэкеши стоит и думает:
А было ли вообще что-то? Может мне показалось? Я все выдумал?
Но только нога поднимается хоть самую малость, переносит хотя бы грамм от веса всего тела, как доски снова начинают выть, наполняя этим теплым звуком, в котором хранится история, все вокруг.
Светлое дерево преобладало в интерьере, стены, пол, оконные рамы, и лишь в некоторых местах появлялись темно-бордовые акценты, демонстрируя изысканный вкус архитекторов. Тэкеши не сразу обратил внимание на то, что в этом доме насторожило бы любого крестьянина: обычно, такие здания представляли собой одну большую комнату под крышей, может быть с парой перегородок. Здесь же хозяева решили все разгородить на несколько комнат, сделав этот простой и невзрачный снаружи дом, внутри похожим на жилище богатого вельможи. Все помещения были просторными: минимум мебели и яркость ясного дня. Как бы грязь на окне не пыталась задержать свет, все же, через такие огромные окна, высившиеся от пола до потолка, достаточно солнечных солдат проходило на защиту этого дома от всепоглощающей черноты.
Похоже, за этой дверью находится кабинет главы семейства. Как часто он сидел тут за работой? Может он просто прятался тут от жены в поисках одиночества, чтобы побыть наедине со своими мыслями, которые предательски разбегаются при виде кого-то постороннего, как толпа юных девушек утром на реке во время купания, заметив рыбака, направляющегося в их сторону. А может в этом доме жил важный человек, который несмотря на изолированность места от центральной Японии, занимался особо приоритетными делами государства, прячась от невежественных соседей, которых волнует только фермы да местные склоки, тут, в его последней цитадели спокойствия государственного чиновника. Хотя не исключено, что он был обычным работягой, который просто иногда закрывался в своем кабинете, чтобы спокойно поработать.
Тэкеши перешагнул порог и сразу почувствовал, с каким трепетом хозяин относился к этому месту. Никогда мы не узнаем, что конкретно происходило в данной комнате, но мы невольно сами заражаемся благоговением перед тихой колыбелью, в которую мужчина переносил всю свою жизнь, подобно птице весной, собирающей все, что плохо лежит, чтобы обустроить свое гнездо. Гость вдруг неожиданно для себя понял, что маленький порожек стал самым большим препятствием, выше гор, растущих вокруг этого дома, шире моря, которое он пересек, чтобы очутиться здесь. Кажется, будто он уснул и проснулся в чьем-то сне, даже не в своем. Пускай человека, который был господином этого места уже скорее всего нет на этом свете, воин осознал вдруг, что определенно находится у него в гостях. Еще две минуты назад он швырял и рвал одежду женщины, которая также жила в этом доме, он ночевал как у себя, не потому что был уверен, что тут никого нет, а потому что ему было все равно, он был слишком усталым, чтобы думать об этом. Но сейчас он остро чувствовал, что не может сделать и шага дальше, пока хозяин не скажет ему тихим голосом: «Проходи, путник, но ничего тут не трогай». Тэкеши знает, что это уже не тот дом, в котором он проснулся сегодня утром во мраке; дом стоит вокруг этой комнаты, но сама комната – это уже совсем другие владения.
Перед окном стоял стол, с пыльной подушечкой перед ним. Аккуратно сложенные бумаги лежали ровно на уголке. Подув на листы, гость высвободил из-под сугробов пыли аккуратные иероглифы, оставленные человеком, который, судя по уверенному почерку, писал всю свою осознанную жизнь.
Хадзи. Жизнь в Кайо
