Не плачь, мама

Дмитрий Самгин

Не плачь, мама

– Павел Дмитрич, майор погоди, дело закончил, да погоди ты. – Кувшинов почувствовал как его ухватили за локоть. Скривившись от ноющей боли в шее, и необходимости сейчас с кем-то разговаривать он повернулся.

– Ты дело закончил? – Матюгов не отпускал локоть.

– Ну. Извини, шея болит, хотел в поликлинику успеть.

– Сейчас? Сегодня? Не успеешь. Совет нужен. Опоздал ты в поликлинику уже. Пять минут. Зайдем. – Он тверже сжал локоть и кивнул на дверь.

– А кабинет у тебя меньше, – они вошли в комнату где между низкими шкафами стоял стол. – окна во двор, хорошо. А у меня на Ильинку, а там трамваи ,остановка , колокола. Звонят заразы, надоели.

– Что полковник сказал по твоему делу? – Петухов повесил китель на спинку кресла. Сдвигая стопку бумаг на край уронил карандаш и долго искал его кряхтя и тихо ругаясь.

– Посмотрим, Думаю там все ясно. И где продуло? Что ты хотел спросить. Ты девочкой занимаешься? Выяснили что-то?

– Да, убийство. Похоже на серию. Третий похожий случай за год.

– Москву подключат. – Устало проговорил Кувшинов двигая шеей и кривясь от боли.

– Завтра вечером приезжают.

– Ну, и правильно. Что ты хотел спросить?

– Москвичи пока разберутся, время пройдет, а у меня подозреваемый готов. Задерживать сейчас, не дожидаясь москвичей, но улики косвенные потом объясняй что о чем.

– Что у тебя на него.

– Он по подобному отбыл.

– Все? Живет рядом?

– Не совсем. Девочку около Козино нашли, а он за Заволжьем.

– Далеко. Где был во время?

– Выясняем. Еще одно было по этой же трассе.

– А третье?

– Оно за Уренью. Сам понимаешь, другой край.

– Делай что должен, мне что ли тебя учить. Выясняй по времени. Если малейшее подозрение задерживай. Хуже не будет.

– Это да. Я с москвичами работал, потом напишут, выставят дураком, а ты оправдывайся.

– Я бы задержал. – Кувшинов встал и выглянув из окна во двор повернулся к двери.

Павел Дмитрич поднял воротник куртки, закрывая ноющую шею и перепрыгнув через темную лужу, пошел к остановке. Осень все больше отнимала солнце и рабочий день заканчивался уже в темноте. Он все-таки решил доехать до поликлиники и поэтому оставил машину у здания прокуратуры, а сам стоял под мелкой изморозью и ждал. Где то выше, над темными мокрыми листьями раздался короткий удар колокола, а за ним еще. Воздух загудел не надолго, но как и всегда когда майор слышал колокол все мысли таяли, и становилось тише. Церковь к которой он давно привык и почти не замечал белела вниз по улице еще не освещенной фонарями и широкие ворота ее открываясь выпускали размазанные пятна людей. Вдалеке зазвенело и трамвай, распугивая автомобили, гордо и презрительно спускался по улице.

– Я говорил, что трамвай быстро придет.

– Твой дядя также одевается, когда служит?

– Также. В деревне, конечно попроще все. Там все проще.

Павел Дмитрич прислушался к голосам за спиной.

– Да, быстро пришел. – Майор представил говоривших по голосу. Должно быть молодые люди и мелкие. Лет двадцать три, двадцать пять и голоса кислые, студенты, наверное. Хорошо, что кроме них ни кого на остановке нет и если трамвай пустой, то можно будет спокойно посидеть у окна.– Он сделал шаг вперед к подъезжающему вагону и на миг обернулся. – Так и есть тощие, еще тридцати нет, если студенты, то последний курс. Позади старичок спешит, но вагон пустой, все сядут, а похоже в поликлинику я и правда не успею. – Он поднялся по низким ступеням в ослепительный вагон, и обойдя кондуктора сел на свободное место. Двое бухнулись в кресла за ним и майор сначала решил пересесть, но от боли в шее двигаться не хотелось вовсе – Ладно, потерплю. – Трамвай затрещал и вагон закидало из стороны в сторону.

– Я говорил, что зря только ты меня вытащил. Что думаешь, я из-за этого в бога начну верить? Вот посмотрю на старые иконы и послушаю как этот поп что-то там басом бормочет и все? А вообще, думал я про это и мать у меня молится там чего то. Пробовал читать библию, и еще разное, но там так написано, и зачем они так написали. А еще, если бог знает и видит все, то как он терпит столько всего. Войны там всякие. А сколько крови за него и с его именем пролилось. Причем и с той, и с другой стороны в бога верят и стреляют друг в друга, а попадут, то радуются. Убили и довольны. А бог один. А они радуются. Как верить то в него, – говоривший замолчал и трамвай качнуло на повороте так что старичок сидевший впереди чуть не слетел с кресла. В последний момент, схватившись за ручку он удержался и с интересом, и улыбкой обернулся на говоривших которых тоже слышал.

– Это уже потом,– начал второй волнуясь и радуясь. – Я это тоже знаю и не понимаю, только это уже потом. Ты хочешь чтобы тебе сначала объяснили чтобы ты поверил , а …

– Конечно, а как же иначе, как я могу верить в нелогичную, противоречивую идею, я что болван или дурачок?

– Ты не понимаешь этого, а значит не веришь и делаешь вывод, что бога нет, а я вот не пойму как это так, вот камень в космосе летает и опля, на камне живая материя, опля она уже понимает что-то и о себе, и вокруг. Это кто же щелкает пальцами показывая такие фокусы. Сами собой даже вещи попроще не происходят, а тут жизнь вдохнуть и законы задать по которым эта жизнь течет. И понять, и объяснить это ни кто не может. А это есть. Было и есть. Не замечать нельзя и понять нельзя. Остается верить в него, кто это делает.

– Что-то плохо он это делает.

– Тебе надо с моим дядей поговорить он лучше меня все это скажет. Только я так думаю, что не все бог видит, а ждет и от нас, чтобы мы его закон чтили и не нарушали. Свобода воли, какая ни какая есть.

– Свобода? Так почему садист, какой-нибудь не наказывается сразу богом, он же нарушает его закон самым мерзким способом, а бог ждет чтобы его поймали и люди наказали. Вот, например девочку маленькую в городе изнасиловали и убили, а тот, кто это сделал и в церкви был хоть раз или мимо проходил. Так что ж не сошел со старой иконы ни кто и не поразил его молнией. Бог же знал, что эта мразь в своей жизни задумает и исполнит. Он что, на его стороне был, что ли раз знал и не помешал?

– Будет суд. Будет страшный суд и на этом суде за все ответит каждый. И девочка в рай попадет, а этот зверь в аду вечно будет гореть.

– И ты в это веришь?

– Верю, и иначе не может быть. И встанет бог на колени перед этой девочкой и возьмет за руку и введет на небо.

– И ты в это веришь?

– Верю.

Говорившие замолчали, а майор с удивлением и любопытством ждал продолжения их спора, такого редкого, которого ни разу не слышал, а только читал о них, таких спорах, давно, когда-то. Трамвай бросило в сторону и старичок снова вылетел из кресла, а удержавшись встал, поправляя пачканную куртку и сделал к говорившим шаг.

– Да, да правы вы. И суд будет, и девочка та в рай попадет, и зверь этот в аду гореть будет. Все так. Только я думаю, что на колени бог встанет перед другим человеком. И этого человека ни вы, ни я, и ни кто не знает. Ни герой он и не известный человек. Только сделал он самое трудное и большое, что мог в своей жизни. – Майор смотрел прямо в лицо стоящего рядом старика, и те двое за спиной молчали, и то же было понятно, что смотрят они в старое лицо, и нет улыбки в глазах их.

– И кому же поклонится он – спроси тот, кто не верил в бога и был сегодня в церкви первый раз.

– Поклонится он тому, кто победил в себе зверя, поборол чудовище, хотя терзало оно его и требовало зверства. Как он поборол, не нам судить только благодарен будет бог ему и встанет перед ним на колени. И будет тогда…

– Тут трамвай остановился и двери открылись. Старик посмотрел за темные окна, и виновато улыбнувшись, быстро перехватив перила, не уверенной походкой выбрался из трамвая.

Следующее утро было обычным и не интересным.

– Ну, что, опять убийство? –Кувшинов только сел за стол, а лейтенант уже стоял перед ним довольно улыбаясь.

–Тут все просто. И на место преступления выезжать не надо. – Лейтенант положил на стол перед Павлом Дмитричем новую папку и в доказательство своих слов просто открыл её. Фотографии были сделаны при плохом освещении, и растерзанное тело ни сразу можно было отличить на сером фоне стены.

– Подвал?

– Да, гаража.

– У него что, ноги отрезаны?

– По колено. Отрублены, а потом перевязаны аккуратно.

– Зачем? Кто сообщил? Как нашли.

– Соседский парнишка услышал стоны и сказал отцу. Они вызвали полицию

– И что хозяин гаража задержан или скрылся.

– Нет. Ждал дома.

– Пьяный?

– Нет.

– Что, признался? – Кувшинов рассматривал с отвращением фотографии

– Да головой мотнул, что его подвал, а так молчит.

– Он глаз ему выткнул?

– Да, глаз ножом вырезал, пальцы рук молотком раздробил. Ногу отпилил или отрубил, а потом перевязал.

– Зачем?

– Не знаю. Пожалел наверное. Половой член вырезан. Зубы с низу выдернуты плоскогубцами…

– Хватит уже. Сам вижу все. Где это было.

– Около Козино. Там бывший военный городок.

– Подозреваемый бывший военный? На этой почве может с катушек слетел.

– Нет, кажется, нет. Проверим.

– Около Козино говоришь? Это там где девочку убили?

– Да, недалеко.

– Проверьте срочно, где он был в предполагаемое время убийства девочки. Я пока его допрошу, как узнаете все, сразу ко мне.

– Хорошо.

Только когда Павел Дмитрич назвал фамилию и имя парень взглянул в лицо сидящего напротив следователя.

– Да, это я. – голос, как и взгляд его, был резким, но коротким.

– Вы знаете, почему вы здесь?

– Конечно.

– За что вы его убили? – сидевший напротив пожал плечами и быстро взглянул в лицо следователя.

– Психическими расстройствами не страдаете? Наркотики или психотропные средства?

– Нет. Не замечен.

– Вы так спокойны, а между тем вы раздробили человеку пальцы молотком и вырезали ему глаз ножом.

– Нет.

– Что нет?

– Не ножом. Шилом.

– А как вы это сделали шилом.

– Привязал голову к столбу, чтобы не дергалась и все. Пощекотал немного, да и надавил, глазик то и лопнул.

– С этим человеком вы были ранее знакомы?

– Нет. Он делал у меня неделю назад ремонт.

– А как он попал в подвал.

– Я дождался его около дома и сказал, что надо бы доделать кое что, а когда приехали, ударил его сзади, и, связав, притащил в подвал.

– Где это было?

– На Бору.

– Далеко. Вы специально поехали за ним, чтобы привезти в подвал?

– Да. Так и было.

– Вы знаете, что недалеко от вас неделю назад убили девочку.

– Да знаю. – Голос сидящего напротив стал тише.

– Где вы были в день убийства.

– Знал что спросите. В тот день к себе в поселок, на родину ездил. Там подтвердят.

– Далеко?

– В Дивеево.

– Проверим. И все-таки, почему вы с ним так. Может раньше его знали или поругались. Пили или деньги он должен. Всякое бывает. Мне надо причину узнать. Зря молчите. Когда к вам пришла полиция вы не сопротивлялись и сразу все подписали. Почему?

– Знал, что придете и ждал.

– Почему ждали? Если знали что придем, почему не пытались скрыться?

– Я видел как Митька от гаража испуганный к отцу побежал. Понял все.

– Митьку видели?

– Он мимо меня пробежал, я понял и..

– И что вы сделали?

– Пошел домой.

– И что?

– Налил водки, хотел выпить, но не стал.

– Вы один живете? Жена умерла пять лет назад. Правильно? Вам тридцать восемь. Почему не женились.

– Не ваше дело.

– Мое. В этом кабинете мое дело слушать ответы на вопросы. А ваше..

– Не нашел свою любовь. Устроит ответ.

– Вам пожизненное грозит.

– Вы думаете, я не знал это, водку в стакан наливая? Знал, что это последний стакан в моей жизни. – Он помолчал. – Поэтому и не выпил.

– Как это?

– Не хочу, чтобы это был последним, хочу, чтобы последним остался который до этого был.

– А когда это было?

– Не имеет отношение к делу.

– Вы не похожи на сумасшедшего.

– Откуда вы знаете какие сумасшедшие бывают? Я когда ему пальцы дробил так у меня все тело пело от восторга, а когда он стонал, видя как я ему ногу сейчас отрублю, так хохотать хотелось. Откуда вам знать какие гадины в душе у меня.

– Понятно. Они виноваты? На сегодня все. Завтра вас ждет психиатрическая экспертиза. Она все решит.

– Не надо её, нет необходимости. Я признался. Сажайте меня.

– Это пожизненно понимаете?

– Эх, майор, конечно понимаю. Захоти я и не нашли бы вы его тело никогда, захоти я, и меня бы не поймали, и под дурочка закосил бы так, что лечили бы долго-долго. Пожизненно лечили. Не хочу я этого. Пускай пожизненно, а там я сам решу, какой срок у этой жизни. Спрячьте от меня этот мир, а то поломаю. И его поломаю, и душу свою, да и чужую не удержусь.

Когда конвоир закрыл за собой дверь, Павел Дмитрич остался один и шея заныла с новой силой, отчего майор сморщился, но удар колокола за окном помог очнуться.– Каких только мерзавцев земля не рождает. Такой и девочку мог убить. Запросто. Если не он девочку, то такой же, который радость от мучения другого чувствует и глядя на страдание торжествует. Зачем же церковь? – Майор вспомнил недавний разговор в трамвае и задумался. – Если бог таких не наказывает, то что же нам терпеть и страшного суда ждать? Нет. Я его накажу. Устал от собственной мерзости и спрятаться хочет. Надо посмотреть, может что-то похожее было. Не может такой зверь долго терпеть, наверное, напрятал трупов по ямам, а теперь устал. Мерзавец.

–Товарищ майор, там сестра задержанного Терещенко к вам.

– Сестра, заводи, то есть проси, конечно.

Вошедшая расстёгивала пуговицы на куртке будто отрывала их и сняв платок с шеи беззвучно, одними губами поздоровалась. Присев на стул она наконец прямо посмотрела в лицо следователя и выдохнула через сжатые губы.

– Толик арестован. Говорят, он человека убил.– Она помолчала.– Жестоко убил.

– Да, он подозревается в жестоком убийстве. – Майор налил стакан воды и подвинул перед собой. – Вы что-то хотели рассказать следствию. Мне рассказать про своего брата. Вы его родная сестра.

– Да, родная. Мы выросли вместе.

– Он недавно приезжал в Дивеево. Вы там до сих пор живете.

– Да, я там живу. Он был и останавливался в мамином доме.

– Он весь день был у вас на виду и никуда не отлучался больше чем на 3 или 4 часа.

– Он в монастырь приезжал.

– В монастырь? Так он не жил дома?

– Первую половину дня он был в монастыре, а потом у нас. Помогал мужу, потом в баню ходили. Выпили, конечно.

– Вечером он был спокоен, ни как не взволнован?

– Да нет, даже радостен, как то. Нет, другой бы это не заметил, но я то его давно знаю. Он был доволен

– Доволен. Радостен? Может возбужден.

– Нет, просто доволен, а почему вы спрашиваете?

– Это нужно для следствия. А зачем в монастырь приезжал?

– Полгода назад он сказал, что хочет в монастырь уйти. Я, конечно удивилась, а потом подумала, что наверное и лучше.

– Не понимаю. Объясните, пожалуйста.

– Последние полгода он ездил по монастырям и узнавал как это все. Как стать монахом. Сомневался, конечно, но и не отказывался от этой мысли. Это же непросто, понимаете.

– А почему он принял такое решение? – майор внимательно смотрел на женщину и ни как не мог поверить в то, что слышал.

– Толик мой старший брат и его отца мы никогда не видели, а мать не рассказывала. Мой отец женился на моей маме, когда Толику было уже пять, а умер он, когда тому было десять, а мне соответственно пять лет. Вот так маме не везло в жизни. Бывает такое. Он – мой отец, был добрым, и Толика, и меня любил, Он попал в аварию. Мы маленькие были. Мать больше замуж не вышла с двумя детьми, но мы неплохо жили, работа у мамы была хорошая и огород. Но …вот Толик.

– Что Толик?

– Он всегда был угрюмый какой то, скрытный. Жестокий. – Последнее слово она произнесла твердо и громко.

– Именно жестокий?

– Как вам сказать, он не жалел особо ни кого. Ну, мальчик конечно, но вот однажды я пришла из школы, а за столом мама сидит в руки так уткнулась и прям рыдает. Рыдает и всем телом вздрагивает, остановиться не может. Толик стоит за ее спиной и с каким-то ужасом на неё смотрит. Смотрит, знаете не понимающим таким взглядом. Я, конечно, испугалась к матери подбежала. Что? Спрашиваю, Что случилось?

– Он, – говорит она сквозь какой-то стон и на кресло рукой показывает. Думает, что там кто-то сидит. Он сидит. Толик. А тот уже за её спиной в каком то оцепенении стоит. – А она говорит, на стул показывая. Он, говорит Шарика убил. Палкой. Насмерть. И голову ему ножом … Шарику. Затем она лицо руками закрыла и, замолчав, задрожала вся.

– А что брат?

– Толик тут оттолкнул меня и так навалился на нее, будто пытаясь укрыть собой, и застонал весь. Мать чуть со стула не упала, вывернулась из под него и вскочила на ноги в испуге. Я сначала тоже испугалась, думала он на мать напал. А потом гляжу, а он тоже плачет. Прямо всем существом своим плачет, и остановиться не может, и сам лицо от нас прячет.– Сестра замолчала и подняла стакан к лицу. – Нет, он хороший. Толик. Толик -хороший. Хотя потом еще… И мать плакала и он как-то…

– Ваш брат обвиняется в жестоком убийстве человека, и подозревается еще в одном.

– Кто, Толик? – женщина застыла. – Он не мог. Нет, он … нет.

– Так мог он или не мог? – майор спросил и тут же понял, что вопрос такой задавать сестре нельзя, а посмотрев на нее стал уверен, что та его поняла. Женщина повела плечами и опустила глаза.

– В монастырь он хотел. Это я знаю. – Она замолчала и немного подумав поднялась со стула. – Не успел, наверное. Но не доказано еще ни чего, правда? Вы разберетесь, правда же?

Когда женщина вышла из комнаты, Павел Дмитрич долго сидел и думал. Вся её речь была или большой глупостью, или какой-то чудовищной верой в его, майора милиции справедливость. Её признание только подкрепляло доказательства обвинения, а значит направлено против брата. Хотя и брат не особо защищается, принимая всю вину без запирательств. Или она хочет доказать, что он с детства невменяем и эти случаи подтверждают и дают шанс на более мягкое наказание. Но нет, в её действиях нет хитрости. Даже до глупости бесхитростно. Тогда зачем она приходила? Просто узнать о брате. Завтра будут результаты психиатрической экспертизы и может быть все объяснится.

– Не понимаю чего-то. – Думал Павел Дмитрич открывая дверь своего кабинета. – Убил он. И даже не пытается сопротивляться. Почему убил? Мотив в чем? Уже не вопрос. Легко ответить. С детства склонность к жестокости, сестра сама рассказала. Может он и боролся с этим в себе, только не справился и сорвался. Что, жалеть его за это. С пониманием отнестись к победившей слабости. Это не он виноват, это его природа, его гены или что там, наследственность такая. Про отца то мы ни чего не узнаем, а мать, судя по всему доброй была. А тот, кого он замучил в чем виноват, в том, что зверь в нем победил в этот вечер, что какая то деталь его внешности нестерпимо будоражит дикость в мозгу этого подонка. Сейчас экспертизу принесут и все станет понятно. Болен, тогда лечить, здоров, получи по всей строгости. У нас все просто, и это правильно, по закону. Зверь должен быть наказан. Девочку не он, так такой же снасильничал и вот тут еще поработать надо, не он ли, все-таки. Мог же, раз уже сделал такое.

Когда только подозреваемого ввели в кабинет Павел Дмитрич заметил происшедшую перемену в нем и внимательно наблюдал за тем как тот усаживался на стул и осматривался.

– Ваша сестра приходила.

– Да? Зачем? И что?

– Узнавала что с вами.

– А что со мной? Со мной конец. Это понятно, но смертной казни у нас нет поэтому… Не легче. Уж лучше разом.

– Экспертиза показала, что вы здоровы. Вот заключение.

– Конечно, здоров. – Усмехнулся подозреваемый.

– Почему вы улыбаетесь.

– Потому, что вашу экспертизу обмануть ничего не стоит.

– Ну, вам это не удалось, как я понимаю.

– Откуда вы знаете.

– Перестаньте.

– Ладно. Я готов.

– К чему? Сестра говорила, что вы про монастырь думали.

– Думал. Но не успел. – Ответил Толик помолчав.

– Если бы по настоящему думали, то смогли бы успеть. Смогли бы сдержаться, если уж по настоящему решили.

– По-настоящему решил. По-настоящему. Но, не успел, так получилось. Обманул он меня.

– Я вас понять может и могу, но оправдать не хочу. Фотографии видел где человек изуродован вами.

– Ну, и кончайте быстрее, все равно ни кто не поймет и не поверит. Что тогда тянуть.

– Чему поверит? Хватит.

– Не важно.

Здесь в комнату постучали и майор Матюгов вошел быстро и зло. Павел Дмитрич недовольно взглянул на него, но по виду понял, что тот пришел с чем-то важным. Он все еще ждал, что его дело свяжется с делом убитой девочки и даже испугался немного, когда Матюгов поздоровавшись, внимательно осмотрел подозреваемого.

– Разреши Павел Дмитрич пару вопросов твоему задать? Спасибо.

– Вот этого человека не знал раньше? – Сидевший взглянул на фото и покачал головой.

– Может видел его поблизости от дома?

– Нет, никогда не видел. – Матюгов протянул фото Павел Дмитричу.

– Подозреваемый по убитой девочке. Москвичи одобрили эту версию и работаем пока по ней. Да. Павел Дмитрич ты все-таки побеседуй о нем. – Он положил фото на стол и вышел.

Павел Дмитрич взял фото с которого смотрело обычное лицо с пустыми глазами и жидкими волосами на лбу, ни чем не примечательное, и если бы он встретил это лицо в трамвае так и не подумал бы. Павел Дмитрич отложил фото и устало вздохнул.

– Можно посмотреть еще раз. – Подозреваемый протянул руку и майор немного подумав подвинул фото к нему.

– Вы думаете это он девочку убил?

– Знакомое лицо? Видел его?

– Вы думаете это он?

– А что ты спрашиваешь? Такие как он также как и ты говорят, что это их природа виновата, что это сильнее его и тому подобное. Может и он в этот день сорвался. Погода на него подействовала и он сначала изнасиловал десятилетнюю девочку, а потом убил.

– Я не говорил этого.

– Не говорил, правда, но и раскаянья в тебе нет. Как же монастырь, как вера в бога. Ты же готовился. Это предполагает желание жить этим, понимание места веры в жизни, и тут же замучил, зверски замучил парня. Вот чего я не пойму. И раскаяния такого церковного в тебе нет, а значит оправдываешь это чем то. Чем это ты для себя оправдываешь? Вот этот тоже нашел оправдание своей мерзости. А ты как с собой живешь все эти дни. А если бы соседский мальчишка не услышал и тебя бы не поймали, что, так и ушел бы в монастырь с этим? И стал бы этот грех замаливать. Как это? Объясни. Что молчишь?

Сидевший напротив смотрел на фото со спокойным ожесточением и Павел Дмитрич подумал, что это его слова, наконец, дошли до чего-то важного в нем и сейчас тот расскажет об этом, но подозреваемый молчал. Долго молчал.

– Это не он. – Наконец заговорил он, будто заставляя себя.

– Что значит не он?

– Не он девчонку убил.

– А кто?

– Вы правы, я просто не успел и… И ошибся. Обманул он меня. И уверен я был в то время что прав. Обманул. Да не поймете вы. А тогда я думал, что я прав и монастырь спасет.

– Кто обманул? Кто её убил? Ты?

– Нет, Тот, которого в подвале нашли. Он девочку изнасиловал, и убил он. – Павел Дмитрич почувствовал как все его лицо и плечи, и язык во рту напряглись и мысли остановились.

– Вы бы его никогда не нашли. Я точно знаю. Он наверняка и алиби себе приготовил, и как обмануть вас знал и вашу экспертизу обошёл бы, уж поверьте мне. Он же на меня похож. Он как я. Поэтому и увидел в нем это я сразу. Лишь намек, мелочь сначала заметил. Как лицо его на чуть изменилось когда он девчонок увидел и как он с ними говорил. Незаметно следил когда они по дороге в школу через лес пошли. Думал сначала, что показалось мне, а когда он на следующий день вернулся, как бы инструмент забыл, я решил посмотреть повнимательней. Приехал как и накануне когда девчонки в школу выходили, копался чего то, ждал, болтал с мной, показывал как правильно плинтус ставить. А затем по краю леса прошелся будто за грибами. И тогда я лишь поволновался, будто понюхал его запах. Он же меня за обычного принимал, обычный бы не учуял. Думаете неприятное почувствовал? Нет, это было не неприятно, это было знакомо и понятно… Уж поверьте. Не нашли бы вы его. А я, когда из монастыря приехал и узнал, что в лесу девчонку убитую нашли, то сразу все понял. Пошел на то место где её нашли и. – Тут он опустил голову и помолчал. – Почему то плачущую мать вспомнил. Будто она, мать моя сейчас стоит и рыдает над этой девочкой. А эту девочку я убил. Но ведь правда я убил. А она меня родила. – Он говорил так потому что уверен в том был. – Такой же, как я. По жизни своей такой же. Сначала хотел в полицию. Только ведь не поверили бы вы мне, да и доказательств у меня не было кроме догадок о себе самом. А потом, знаете, обрадовался. Подумал, что вот этого зверя, вот так же по звериному… И знаете, так захотелось…, а еще, что подумал. Если этого зверя убью, то будто зверя в себе убью. Обманул он меня, зверь тот. Когда понял что обманул, то поздно было.– Толик замолчал.