Часть встречи

Александр Самарцев

Часть встречи

Слово о крайнем

Как бы ни старался постмодернизм снивелировать фамильные признаки поэзии, в стихотворных опытах они проявляют себя с тою же беспощадностью, с какой на любом носителе выдают и свое отсутствие. Признаков таких немного. Это непрограммируемый вброс адреналина за счет свободного сочетания разных энергий; это интонационные модуляции, свидетельствующие о музыкальном генезисе; это, наконец, слова, расставленные в том порядке, который поэт признает для себя наилучшим. Всеми этими признаками стихи Александра Самарцева обладают в разной, но необманно присутствующей мере. На сем можно было бы и закончить, предоставив дальнейшее читателю.

Но ситуация в поэзии – не как роде или виде словесного искусства, а как главном фиксаторе состояния конкретно русского языка – ныне такова, что наличие признаков Поэта важнее, нежели симптомов версификации. Важнее – потому и значительно реже встречаемо. И только по этим знакам судьбы и породы можно составить мнение о роли поэзии в информационном – то есть постпоэтическом – обществе. Искать точки трагедии – а быть Поэтом в постпоэтическом пространстве по определению трагично – и жать на них ради проверки болезненности – занятие не самое гуманное. Но, во-первых, информационная среда заведомо не гуманистична, во-вторых, такая акупунктура необходима, если есть намерение приблизиться к истине, а не раздать пачку комплиментов, полагающихся по жанру предисловия. Самарцев отчетливо понимает, как легко тут запутаться и соблазниться:

без костей трагедии бла-бла-блажмет на те же точки акупунктур

Чем, собственно (бла-бла-бла), и занимается современная поэзия процентов на 90.

Из короткой биографии нашего автора на «Новой литературной карте» явствует, что по первому образованию он двигателестроитель. Как от чумы убегая от обыкновения пользоваться подобными сближениями, рискну все же опереться – на слово, а не на специальность. Ибо двигатель своей поэзии Самарцев строит из расходного поэтического материала – слова. Эка невидаль… Да вот ведь и невидаль! Система – а настоящий Поэт работает всегда в системе, как бы сам ее ни отрицал, – так вот, система Самарцева им самолично атрибутирована (сегодня за Поэта этого никто не сделает): «Только сама речь, ее волновой характер, слово, как вечно возобновляемый – и бесконечный – ресурс, а не оформляющее образ или даже метаобраз, то есть обозначающее, подсобный материал, если уж до конца честно – здесь казался – и разочарования нет до сих пор – непочатый край».

Словописцев, оперирующих речью, а не применяющих ее для создания маски, в русской поэзии сегодня единицы. Александр Самарцев – один из единиц. Одно бесстрашие, как правило, ведет за собой череду других. Не побоявшись работать со словом, Самарцев не боится говорить сам с собой, в свою очередь, не боясь от этого сойти с ума, поскольку поэзия изначально, в своей магической и сакральной основе, не умна. Это еще Пушкин подметил. С другой стороны, в одиночке диалог с собой – часто единственный способ спастись от безумия. Потому что на втором полюсе вдохновенья, сладких грез и молитв леденеет и этот страх («Не дай мне Бог сойти с ума!»). Самарцев разметафоренную дурку подымает до хосписа («я крайний в этом хосписе мужчин»), но от этого трагизм только по-новому освещается.

Если поэзия «глуповата», Поэт тем более обязан быть умницей. Самарцев не боится демонстрировать творческие принципы забытого и осмеянного, как все всамделишное, метаметафоризма. Владимир Соколов, написавший: «Нет школ никаких – только совесть…» ошибся – или сознательно – и для своего времени актуально – прибегнул к апофатизму. Но непостижимость дара и его средств совести не мешают. Во всяком случае, не ограничивают ее свободы. Александру Самарцеву школа, из которой он вышел в абсолютное одиночество Поэта, дает возможность поддерживать постоянную связь с ушедшими в иное измерение однокашниками – в первую очередь с Алексеем Парщиковым – и не опасаться дилетантских упреков в подражательности. Перекличка поэтов одного круга так же непосредственна, как переписка разлученных влюбленных. Это есть культурное бесстрашие. Ни с кем не связаны внутренне только профаны.

Пережив, как и все поэты его поколения, «ступор надежд безымянных тупик и облом», Самарцев нашел самый непрямой, но и самый обнадеживающий источник света:

но есть есть из туннеля свет строкиотточенной как Боже помоги

Если последовать за Поэтом, рано или поздно есть шанс убедиться, что туннели когда-нибудь кончаются.

Марина Кудимова

Встреча с Александром Самарцевым

Название новой книги Александра Самарцева вызывающе полемично, и, как и в случае Бродского, это – символ веры: мировоззрение, сведенное к одному догмату, одной непроницаемой для логики формуле. Все есть встреча и все есть речь. Вопрос: может ли речь быть замкнута на себе, может ли монолог не быть диалогом (встречей), может ли речь – любая, от бессвязного бормотания до Нобелевской речи – не быть поиском связи, ее восстановлением, сиречь религией, связыванием оборванных нитей, соединением разрозненных частей?

Прекрасного распавшиеся части и они же – разорванная связь времен… Связывает ли их Самарцев, показывая их в их разрыве (но не распаде!) с иной, чем поэтическая, логикой, оперирующей понятиями дабы вогнать самое жизнь (встречу) в общепонятную схему? Иными словами, достигает ли цельности, воссоздает ли картину мира, его единство, или и в этом случае – апофеоз роящихся частиц, обломки разных лексических пластов, кружащиеся в водовороте текста – каждого по отдельности и всех вместе?

Вопрос не в том, управляем ли этот хаос, а в том, насколько он управляем, становится ли порядком, не переставая при этом быть хаосом? Именно об этом я спрашивал себя всегда, читая или слушая Самарцева уже более двадцати лет. Название новой книги этот вопрос снимает, точнее – переводит и его, и все читаемое на тот уровень, где вопросов уже не задаешь, веря автору на слово, что все это – встреча, переживаемая им настолько сильно, настолько эмоционально, что речь (часть встречи) только такой и может быть – сумбурной, захлебывающейся….

Эллинист Пушкин как-то обратил внимание на разницу между вдохновением и восторгом, понимая под первым ясность и силу схватывающего понятия ума, ставящуюся греками превыше всего и бывшую образцом миро- и богопознания. Это-то и отличает классицизм от романтизма – традиции, которой следует (точнее, следовал, пока был жизнеспособен) модернизм, одного из последних могикан которого мы и видим в лице Самарцева. Здесь тип «вдохновения» (или, по Элиоту, концентрации) более близкий восторгу, чем соображению понятий, но только восторгу дано объять необъятную мощь, утверждает восточно-христианское богословие (преподобный Максим Исповедник). И кажется именно это и пытается сделать Самарцев. Объять необъятное, встречу с которым переживает так по-юношески интенсивно, неся околесицу, бормоча, восклицая, строя причудливые системы, крутя свой детский – из 50-х годов – калейдоскоп, где перемешано все со всем

Он всегда взволнован, этот антипод концептуалистов, всегда бьется с какими-то ветряными мельницами, что может вызывать недоуменную улыбку, раздражение, негодование, но вряд ли – равнодушие. Кстати, по поводу рыцаря печального образа, создававшегося, когда рыцарство могло вызывать лишь смех, моя дочь, прочитав Сервантеса, заметила, что если Гамлет – сумасшедший, то Дон Кихот – это вообще клиника Может быть. И тем не менее именно этой книгой, если вспомнить Достоевского, человечество оправдается на Страшном Суде. Иными словами, Александра Самарцева, на мой взгляд, нельзя не любить, как сказал Бродский об Анатолии Наймане, а это – главное. Встреча состоялась. Речь – удалась.

о. Константин Кравцов

Моей дорогой Юлии

«На сцену упала кулиса…»

С. Р.

На сцену упала кулиса                            в луче пропылилась онаприказ настигает Улисса курите щавель чайханасъезжаются гости фуршета стесненные длинным столоммы пели однажды про это про твой юбилей напроломв отшибленном семьдесят пятом                                                   слайд-шоу меняют конейпорядок бывает разъятым обратным с крестей и с бубейразмазанный по асимптотам блатною цистерной в Афганшесть соток родня «шестисотым» потрем же обман об обманУлыбок базар с монитора глаголет очнитесь дедыя вру про себя словно город хлебнувший мешок DVDприцелен рассказчик физтеха затянутый в щукинский классживот мой непрочное эхо смертям хоть одна б задаласьзато сплошняком усыпляла стреляла навскидку зваласорвав тормоза сериала сирень и сукно со столаи нет окружений властнее для воблы на телеверхуМедея и все ее змеи бикфордом плетут who is whoБесчувственной пяткой надкусан паркет или так ламинатпинг-понг антрекота с арбузом бойца не заметил отрядотлетную в дырочках шляпу Ла Скала дыхалкой отжегты все юбилеи отплакал кромсая то лук то востока надо ведь надо же старче лицом к утомленной стеневосстать травянее и жарче жары безветрильной вовнев луче мы про это бренчали крошили училищный мелно песням не кланялся щавель откуда он здесь уцелел

«Острей запахла талая вода…»

Острей запахла талая водаот двух прудов на повороте в Узкомубавишь скорость раз и навсегдапо ржавым тормозам ты свой ты узнан.Вот-вот из застоявшихся глубинединожды я знаю чей единветвистый всплеск прижал кружное месток еще пустому лесу горьких щекно взрыв большой по тихому течети ёк твоя ёк-ёк в нем эсэмэска

«С желтых желобков двора Вернадского…»

С желтых желобков двора Вернадскоголифт возносит на этаж на тот жеОтмокаешь сумрачными краскамидежавю забудем ты продолжиДверь открыть на три прыжка прихожуюсон во сне включается кондишенв сбывшейся пусть потеряю прошлуювремя побежденное все спишетСнимков комариное кружениес жалобным испугом кошка-букаластится подсыпь чего кошернеегранулами ультразвукаКто мы здесь умрем или состаримсяесли не уже но и без еслипульс разжался детского кристалликадолгий-долгий вместе

«Ты одна меня помнишь в бумажной венгерской джинсе…»

Ю.

Ты одна меня помнишь в бумажной венгерской джинсеу «Смоленской» с пионами с розами тут же на всеза еще не отбитым от рук восхищенным умомотпустившего душу ловить наши дни кувыркомИх сжимает по зернышку пухом на горьком клеюс покаянным восторгом не раз и не сто расклююСтолько столько живут попадая в свои же следыесли локоть знакомил с лицом из толпы от балдыстолько столько рождаются к пеплу и праху спинойотмечать по-домашнему блеянье вьюги роднойдаст пион прикурить после рейсов туда и назадкак залитый очаг лепестки рассыпаясь горчатНадо память подрезать сойдет примороженный хромс потаенных копирок и кто из нас клон с молокомкто по мудрому трус за двоих против счастья трясясьты одна ты глазами одна ближе страсти по воздуху страстьотрясаемый счет стайкой пуха да стелется ейи не вся и не всякая боль этой жертвы смелей

Чуть по-другому

«…и что нельзя беречься».Д. СамойловДавай давай помедлимподобные рисковымне то чтобы кометама ноготкам левкоямшуметь и расставатьсяособенно второеу стойки регистрацийнад Истрой за рекоюотпущенные детидетей понарожалируль облаками вертитбез видимой педализаглушена машинамай сразу вновь за маемпогода беспричиннарастратим все что знаемособенно сенсорныхтик-таков стрелки нервыу лопухов подсолнухориентир неверныйк земле до посиненьяприжаться нет подушектрадиция семейнаперебивать но слушатьдавай ведь всё насталосквозь никогда возможнейне то чтобы сначалаа вот же вот же

«Верен электрочайник газ языкаст обманчив…»

Верен электрочайник газ языкаст обманчивкто вскипятит быстрее выплеснет перенянчитУтро искрит промерзло запах «Нестле» от елкии голубей Сан-Марко на середине ВолгиЖмется весной к жилищу птичьих ветвей засадакрасною клеткой скатерть вздута ее и надоКлеммы судьбы совпали щелочно и кислотноищешь ключи в диване собранного неплотноОтпочковались наши не из песка ли пряткис верхом тебе две ложки мне как всегда несладкийВольно – былым свиданьям им не узнать о многомчто кипятку прикажешь то и пожнешь ожогомВыплеснулось впиталось но и когда нет ближеон как вода заноет сам же себя залижет

«“Границы – блеф” а вот и дошутились…»

«Границы – блеф» а вот и дошутилисьс отменой виз лидирует Эйлатлюбимая уже раскрашен Штирлицдо дыр затерт рентгенный вариантотправленный ко дну а все что метилхрустит в капкане разрывных тенейно сам капкан остроугольно светела кто еще цветнейВнесла в синайский зной помол свой Истране колется откуда дни растутзажмуренность подводная слоитсягубами губ у выхода простудС утра задуло стрекотом киношкижизнь надморская взыблена в зенитпрохладен пол балкона                                       суматошныйдым выдыхаясь прутья зазмеитСожженных красок сгущены провалычерным-бела там щелка для ключейживой? – разбудишь на границе алойне выдам кто живей

«И в Африке и на обетованной…»

И в Африке и на Обетованнойпоэт погонщик свой и свой же песединоверно бремя караванаплевать на лай сомнений нервов грезНеколебимы пилка для ногтейпуловер с капюшоном полосатыйнести свою пустыню так теплейа внешнюю оставь для конденсатаНо сух просторный получений залтам наш багаж просвеченный упалточнее выпал и не наш точнееу суеты собачий нюх качелейпусть замкнут он конвейерной петлейа караван стоит один одна ливзведен мобильник прочее деталинайдется все как в Яндексе откройза оба чемодана сам сойду явстречает на парковке бодрый «чииз»совпали бирки слепком с поцелуяудобней на плечо мне ляг смягчисьв заторах в утомительных рулежкахпока рецепшен ключ не обнаружьот лоджии от как и мы бескожихи сумеречно средиземных лужТы ты поэт дотошна несекретначувствительна к пиявкам смспоследняя бессчетна сигареткапесок морской но вот и он исчезна полпути к посадочным огнямкак силомер выскальзывая рыбинойсжат Nokia его бы я отнялот жадности к усталой ли к обыденной…Спираль восхода стиснула балконты помаши оттуда и вдогонсмешная руки взденешь низачемнопалате номер Крестный путь храняпо дому беспорядочным кочевьембольшую верность вирус выбор дняи пишутся встречающие тропымолчанием подолгу навсегдадля неуемной умоляльной пробыморозную пустыню без следаоставить за плечами капюшоном– щепоткой неба в развороте сонном

«На участке домик второй прогнил…»

На участке домик второй прогнила еще родительский не обшитвыходные в пробках остатком силтормоз-газ скрепило каркас обидПоскорее с ноутом и под пледзабывай мобильный бросай теряйот его вибраций садится светкак на ладан раем дыша на райСколько ни работай ни говориобступила рваная но семьяэлектропилою от головысердце ходит ниша в тебе мояХодят по безветрию остриёмхвойные смотрители-сторожапаутинной пустошью осквернёнвоздух гарью Галича ворожапо его лекалам Шаов Тимурбез костей трагедии бла-бла-блажмет на те же точки акупунктуркровь не доливается в песнь козлапочкою двурогой уперт жасминбездыханно вздернутый парашютприземленью памятник иже с нимиз анабиоза дым теплый пьют

* Трагедия (греч.) – песнь козла.

«Не зацепило не пришлось…»

Не зацепило не пришлосьнапрасно поделомя перетягиваю злостья а не мы вдвоемЖизнь говоришь вокруг тебяне красит никоговосторг мой трезв а не бедано и не без тогоОбнять затихла оттолкнутьв какой из клинча светмы против нас или отнюдьживой живой секрет

На слом стены

Когда в Берлине рушили Великуюшампанским обливаясь салютуяа у листвы подножные каникулыеще текли помянутые всуепредзимней мутью утром фары грезилив московском ущемленном рваном гейзеретуман был целью рупором опоройитогом крахом их отменой скоройотодвигалась трещина сосущаясудьбу под нешипованной резинойпод колесом или дубинкой случаяна волю дуновений ТриединойЦвети же к ней болотная испаринаразрытых труб заподлицо сиротскихправдоподобно копия состареназаломленные руки кляча осликцок-цок вжик-вжик падение сокровищасопровождают бережным зигзагомсмычок и подбородок Ростроповичапир камертонов жвачкой будь же заданПолзла ли память ближний ль свет разведочнобрал в перекрестье вырванные лицапризнать свое без ретуши без кепочкикак отпустить и даже не проститься

«Скопом читаю кого ненавидел когда-то…»

Скопом читаю кого ненавидел когда-тоон как обещано стал плодовит уязвимдва мы по-дзенски могли тусоваться неназванных братасыпать на раны пыльцу без уколов без мин…В кухне пацифик на краске плохой намалёвандвум героическим айсбергам женщина шепчет «Земля!»чуткость и риск тошнота перед часом неровным– Можно ль ей с Вами? – Ахиллу с Аяксом нельзя.Сдуйся пацифик сосущая травма фантомнавсе поросло стихотропным где клумбы а где клеверастерва в переднике замыслом та же Мадоннасрежет по лезвию танцы «пора брат пора»Что ж не могу наизнанку простить не себе листупор надежд безымянных тупик и обломразворошенную пропасть тупой на пружинах постелигруз назовите хоть ревностью пять ли в одномОн он изъял нас во всей полноте нарочитои суетой не скрывая красуется как на войнерезче затяжка фатальнее сзади прошитоя то дышу то читаю и нравится мне

Из истории консультанта

У меня была папка для перспективных гордость моятысячи доверялись конвертамполучая ответы-клишедважды в неделю живьем приходил самотекпару имен из него удалось протолкнуть случайноперспективные самые терпеливыеих команда никогда не ределая понимал по мимике завотделом что ни разу не ошибся                                                                                   с предложениемно свято блюлась очередность печатания своего широченного кругаперспективные являлись как на биржу трудаследующая вакансия вашано и когда вместо парторга в кресло зава сел экс-нападающий                                                                                    Саша Ткаченкоподписывающий стихи моей креатуры не глядябедных перспективных вечно кто-нибудь переигрывалидя с колесЯ предам подопечных моих ради кроличьей воли в Кельне«Юность» тощую кто теперь с придыханьем раскроеткто как Пуханов на рынке Тишинском среди чебурековполубрезгливо признается «Вот и я здесь аж целой страницей                                                                              а никому не нужно»Прибить бы на месте пухлой папкойзаслуживая клеймо «Сальери»скольких ради него не перекрестясь отодвинулкто сегодня Пуханов и где этот вшивый орган Совписатранзит глория мунди сим-симосторожнее двери заклинило вышибло двериесли кто и рулит нет не пафосный бренди не выслуга братне кавычки цепей тиражами под три миллиона сто тысячсам сам процесс и рулитврешь как запах вранья типографскийудушающим лилиям нечего рядом ловитьсмерть смерть смерть             где же где твои перспективы

«Полем трясся – исхлестали стебли…»

В. Пух.

Полем трясся – исхлестали стеблишина смякла порваны штаныБыл бескостным – позвонки ослеплиа срастешься все тебе должныРейн великий русский нас намылитцепь и ржавых пару шестеренчто бы ни свело в езде навылетбегства путь волхвами заметенВрать хорош прощеным воскресеньемруки не в крови елей не тотмаслом отдают велосипеднымсредство знал но и оно пройдет

Триптих Алеше

IЯ бы сузил засушливый августзажигалку ведя параллельно подкове маршрутакак научен из стереометрии «эквидистантно»грыз сжимал звуковые пружиныцинка минус а перед Чернобылем йодаи прикушенных слез развиваться мешаетдетям зайцам жуку-водомеркеправильное капризное важнейшее из искусствне черешню а косточку будто бы ищут нагнусьЗавербованный от Левенгука меняющий линзы подростокненабеган до бочки таинственных лапок детсада на мертвом часумы с таким же кудрявым в круизе идем лицеистом охотясь                                                                                       и возрасты смяты29привесив прощаньюокуляр лужниковскийне ужатый еще козырькоми от рифм увильнув лезем на их амбразурутеснотища касаний вьется ленточкою матросскойкрепче лиан и узлов к центру цветканекоторые дикие в шубе навынос как микрофон вздутая пагода                                                                                                 и трещоткалюпин астрамерия самый обыкновенный камышБез надлома негаданно станем к стыду же добрейзренье режется кто водит кто кости обмоет кто палеонтологс черепах Луна-парка съезжают приливные велорулиприподнять эту засуху веки фантомной Москвекрест повис у плечапо дуге по мосту передвинут один за другим несинхроннопока хватит настырности шила и сердца желательно двух антрацита                                                                                                  по склонамнарастает двойная петля похорон слухов о похоронахЖивчик взрыв он лелеял носил и его же откатс перерывом на более менее сон я забит новостями отстойного                                                                                                   радиосайтамартиролог свободы по убывающейАксенов из комы Зыкина в оренбургском пуховомМайкл-юла штатовский Межиров чуть заикаяськняжич Сева Некрасов Лосев нет не философ другойроженица сбита на «зебре» ментоми автобус на воздух с ментамиТы замкнул эту лестницу и на борт стрекозы подтянуливзвинчен циркуль стреляя черешневым сокомвспых да вспых межнебесная степьшвов изжога шлейф глин и лопатнедоношенных где-то драконьих осколковс черенком гостья-мякоть свистит и свистела где б ейсвой же ракурс переформатироватьпо родству поминальному палому голому пирровууспеваешь успеешь успейIIЭкскурсанты на Каменный мост за плечами трояквсе довольны режим еще с печки не бряка покатят шаром а припомнят дурдомтолько задние числа в почете крутомДля чего-то с Поклонной взирал Бонапартты поднимешь щелчком этот вид-водопадв контражуре от башни софитных светилкрасный ворон сажал их журавль ослепилМожно выстроить клин острием и резьбойна себя на бабло и на есть кто живоймуравьи-членовозы жучок-светофорпод землей ли в трубе пережатый просторон втекает в застолья берлоги нон-стоплица встык и валетом на пленный сиропдемократия пас исподлобья как Стусзаводной минаретище чистит нам пульсох до въедливой пыли смололи зернодокрутили дожали с борьбой заодносладок ил мастерских царь-каштан угловат«левый» Кремль я вожу притушив газаватметодисты навытяжку млеют наглейнагоняя не страх а румянцы нулейна купюры с рябиной со сливой хромойхолм сиять обнесен погребальной каймойдо ушей вековечны случайные ртыкак спасенная кража улыбки простынеужели зашкалило профиль в анфасзвоном звонниц спеленут осколочный вальси петлялось и жглось обгоняя приветгромового щелчка вспышки вспышки все нетIIIСлова сомнутся скоро им ханапока идем пока идти данадугой дорога трасса подвеснаявершину клятвы Герцен-Огаревзакрыл трамплин                            ампирных потолковлепнину веселя и осредняяОна засыплет поле Лужниковтрамвайчики бухтят голы удвоиввынь пестик георгина из левкоевв нас бьется лепестковый рыхлый кровзародыш бомбы как он жить готовно грузится во благо летних сбоевПух перепрел курсором зной зависболотный дух не знает сослаганийа надо б надо б флэшечку на бисвикторией с разжатыми ногамирогаток пугал как стрела поманитраскованней выныривая изДом где полюбим скрыт за той дугойи кодовый замок во мне затикална страже встал кузнечик заводнойдзы-дзы язык один сплошной артикльс разлив-травой пожара под балконмаши маши да не отсохнет онА клятва клятв дающая дроздадавала даст другому континентуей реки гнуть текущие сюдаудваивая грудь – удар – и нетуно есть есть из туннеля свет строкиотточенной как Боже помоги

«Кукует к вечности готовясь…»

портрету из фильма К. Шахназарова «Сны»

Кукует к вечности готовясьлес от обочины раздетв нем на коряге гладиолусчуть сфокусируешь – кларнетну а наощупь – веткой веткапотри ее кора вельветнавсплеснут их пять как расплестидельфиньи жабры-лепесткиВедь кто-то положил сама лина место видное едваНас прочно чудеса досталино вот овал там пыль вдовапортрет похожий невозможноу стенки противоположнойшагнешь к нему как от негонет меж вами ничегокоряга пень доска в белилахствол оборотень-инструментпять лепестков из тех ленивыхдельфиньих лет

Однажды в Сочи на предвыборной