скачать книгу бесплатно
– Офицер ФСБ решил жену проконтролировать. Прослушал ее разговоры, а потом застрелил вместе с любовником, помощником прокурора. Да ты, наверное, об этом и сам слышал.
– Слышал. Только про СОРМ упоминания не было.
– Тем не менее налицо грубейшее нарушение закона и опасное преступление. Все это с использованием служебного положения. Такие дела караются законом очень сурово. Даже строже, чем убийство в темном переулке ради грабежа. Сначала офицер ФСБ использовал СОРМ для прослушивания разговоров, потом со служебным удостоверением проник в здание прокуратуры, выбил ногой дверь кабинета, закрытого на ключ, и из табельного оружия застрелил свою жену и ее любовника. Для Кавказа это, может быть, и норма, но не с точки зрения закона. Многие высокопоставленные персоны по шапке получили. Хотя сняли тогда только заместителей прокурора и директора управления ФСБ. Остальные хватанули по выговору. Кому-то, кажется, дали неполное служебное соответствие.
– А нам данные СОРМ когда будут предоставлены? – спросил подполковник Чесноков, предпочитающий не погружаться в дебри местных семейных разборок.
– Я думаю, это и есть информационное обеспечение. Правда, я подготовил в черновике дополнительный запрос. Потом принесу вам, товарищ подполковник, на подпись. Там много вариантов. Требование на данные СОРМ в том числе.
– Что ты еще запрашиваешь?
– Беспилотники. Чтобы с большой высоты горы в районе начали контролировать. Как иначе до бандитов добраться, если мы не знаем, где они базируются?
– Если они на дорогу выходят, там их следует, мне кажется, и ловить,?– высказал свое предположение капитан Редькин.
– Это будет делать МВД,?– проговорил майор Помидоров.?– Или Росгвардия. Они одним миром мазаны, из одного корыта едят.
– А что главное действующее лицо скажет? – спросил командир сводного отряда и посмотрел на меня.
– Подумать надо, товарищ подполковник,?– осторожно заметил я.?– Навскидку я ничего предложить не могу.
Чесноков положил руки на стол ладонями вниз, на манер примерного первоклассника, и подвел итоги нашего разговора:
– Короче говоря, так. Ты, старлей, продумай, что можно сделать в этой ситуации. Оперативный отдел разработает нам план реальных мероприятий, совместимый с соображениями МВД или Росгвардии, и доложит его через сутки. Да и взводу твоему отдохнуть надо, сил набраться. Значит, ровно через сутки собираемся здесь же, в том же огородном составе.
Естественно, командир отряда подполковник Чесноков не мог обойтись без своей обязательной шутки насчет огорода.
Мой взвод получил целые сутки на отдых. С одной стороны, это было хорошо и правильно. Отдых бойцам, естественно, требовался.
Но когда командование отряда принимало такое вот решение, оно не учло мнение командира взвода, то есть мое собственное. Именно я знаю своих бойцов несравненно лучше, нежели кто бы то ни было еще.
А мнение командира взвода было вот каким. Излишний отдых кошмарно утомляет солдат. Иногда дело доходит едва ли не до полной потери боевой готовности. Это я по собственному опыту, по ощущениям своего тела прекрасно знаю.
А суточный отдых – это очень тяжелое испытание. Я бы даже сказал, что результатом его может стать сильнейшее расслабление. Не только физическое, но и психологическое. Оно, на мой взгляд, даже страшнее, поскольку быстро сводит на нет всю боевую подготовку.
После такого долгого отдыха солдаты превратятся в вялых и ленивых бесхребетных амеб, мало пригодных для участия в боевых действиях. Этого я, человек ответственный, допускать не желал.
Поэтому расслабляться я своим парням не позволил. Когда решил, что взвод после двухсуточных боев отоспался и отдохнул, восстановил силы, поднял солдат и сам возглавил марш-бросок на десять километров, вдоль забора, окружавшего военный городок. Правда, согласно карте, длина периметра, обозначенного этой изгородью, составляет четырнадцать с половиной километров. А бежать нам приходилось по дороге, что в общей сложности добавляло еще около километра.
Но я не говорил этого своим солдатам. Ни к чему им думать о собственной подготовке лучше, чем она есть на самом деле. В реальности их возможности лишь соответствовали необходимости, не более того. Годового срока службы не хватает на полноценную качественную подготовку. Получить таковую могут только солдатыконтрактники.
Марш-бросок, как ему и полагается, выполнялся при полной выкладке. То есть в полном обмундировании, в бронежилете и в шлеме, с оружием в руках. На ногах не легкие кроссовки, а тяжелые берцы.
Разница между этим марш-броском и теми, которые мы проводили в расположении батальона, состояла только в том, что здесь, в Дагестане, магазины автоматов у бойцов были снаряжены патронами. А это дополнительные килограммы. Особенно для тех, у кого на автомате «АК?12» стоит не стандартный классический магазин на тридцать патронов, а четырехрядный на шестьдесят или барабанный на девяносто пять. А таких парней во взводе большинство.
Патроны всегда имеют свой собственный вес, пусть и не слишком осязаемый. Чтобы не так остро чувствовать его в бою, следует привыкать к нему на занятиях, добиваться того, чтобы во время бега он стал незаметным и привычным.
Кроме того, солдату стоит научиться по весу определять количество патронов в магазине, чтобы вовремя менять его в условиях реального боя. Для этого проводятся специальные тренировочные занятия. Они касаются и офицеров. Так, я, например, могу подсчитать патроны с точностью плюс-минус два. Есть специалисты, которые вообще не ошибаются на этот счет. Я не уверен в том, что они не считают патроны при стрельбе, но предпочитаю не занимать этим голову.
В условиях батальона марш-бросок обычно проводится сразу после общего подъема или даже до него. Мы же бежали среди бела дня, что выглядело непривычно для местных жителей, дома которых стояли поблизости от военного городка. Поэтому, когда мы летели по дороге вдоль забора, я видел, как переглядывались люди, идущие по улицам. Они наверняка думали, что где-то случилась беда и солдаты побежали туда.
Но нам до этих взглядов дела было мало. Мы просто тренировались.
Еще до марш-броска я через штаб запросил в автороте грузовик для выезда взвода на гарнизонное стрельбище. Машина была выделена нам сразу, как только мы вернулись.
Но сегодня я остановил грузовик за пять километров до конца поездки, приказал взводу выгружаться, а машину отправил к пункту назначения пустой, чтобы потом не возвращаться к ней на своих двоих, не терять драгоценное время. До стрельбища мы снова бежали.
Задумал я это умышленно. При стрельбе всегда очень важно задерживать дыхание, иначе ствол автомата будет гулять, не позволяя качественно прицеливаться. А дыхание после бега, да еще в таком темпе, который я изначально задал, даже у самого тренированного спортсмена не будет ровным и безмятежным.
Но практика показывает, что в бою солдатам обычно приходится стрелять сразу после перебежки или даже в ходе таковой. Я хотел потренировать бойцов взвода на стрельбу по мишеням именно в ходе передвижения. Причем не при короткой перебежке, а после преодоления относительно продолжительного участка. Такие ситуации в реальных боевых условиях встречаются сплошь и рядом. Солдаты должны быть готовы к ним.
Вообще-то, говоря честно, они и без дополнительных занятий были готовы, поскольку уже не раз отрабатывали такие методы стрельбы на батальонном полигоне. Я же исходил из того, что навыки такого рода никогда бывают лишними. В этом меня убеждала действительность, ход всех последних боев с участием моего взвода.
На стрельбище нас уже ждали. Комендант, старший прапорщик, заранее предупрежденный моим звонком, выставил мишени на все три отделения. Еще с дистанции я взмахом руки потребовал у коменданта освободить место. Он спрятался в свой блиндаж с наблюдательной стереотрубой. Мы начали стрельбу сразу после бега, одновременно тремя колоннами, выходя на позицию по отделениям.
Я сам при этом не стрелял, сразу нырнул в маленький блиндаж коменданта, чтобы в стереотрубу просмотреть результаты стрельбы.
– Вы внепланово прибыли,?– сообщил мне старший прапорщик и глянул на часы.?– Через десять минут спецназ Росгвардии приедет. Вы к тому моменту закончите?
– Закончим за пять минут. Я дал приказ отстрелять только по одному стандартному магазину. Тридцать выстрелов.
– Это десять очередей.?– Старший прапорщик никак не мог привыкнуть, что в спецназе ГРУ принято давать очереди не по три, а по два патрона.
– Это по нашей норме будет пятнадцать очередей.
Я осматривал мишени в стереотрубу и довольно хмыкал. Солдаты мои стреляли очень хорошо. Бег и учащенное дыхание не помешали им. В реальном бою наш противник был бы уже уничтожен. Восьмисот с лишним патронов при такой точности стрельбы вполне хватило бы на то, чтобы положить любую, даже самую многочисленную банду.
Как раз в момент осмотра мишеней я услышал шум двигателей. Наша машина приехала раньше и стояла в стороне, на площадке, отведенной для транспорта. К ней подъезжали два грузовика, как я определил по звуку двигателей. Значит, раньше времени прибыл спецназ Росгвардии.
Но в оставшиеся четыре минуты нам никто не помешал. Росгвардейцы построились на автомобильной стоянке и терпеливо ждали, когда мы завершим занятия.
Мы быстро закончили их, отстреляли, как и намеревались, по стандартному магазину. Я дал отмашку замкомвзвода старшему сержанту Коле Сметанину, чтобы он построил бойцов и выводил их к машине по стационарной бетонной дорожке, вьющейся между насыпными холмами, имитирующими естественные преграды, а сам направился на автомобильную площадку прямым путем, через эти самые кучугуры.
– Здравия желаю, товарищ майор! – поприветствовал я командира отряда спецназа Росгвардии.?– Старший лейтенант Трилуков, командир взвода спецназа ГРУ. Мы отстрелялись. Можете выходить на позицию.
На стрельбище прибыли два взвода наших смежников. Майор махнул рукой капитану, приехавшему с ним, и тот повел людей на позицию для стрельбы. Причем не на ту, где только что отстрелялся мой взвод, а по крайней правой дорожке, еще не до конца забетонированной.
Видимо, им следовало выполнять другое задание. В той стороне, насколько я знал, недавно начался монтаж механического приспособления для передвижения мишеней в горизонтальной плоскости от одной бетонной плиты до другой. Своего рода имитация перебежек. И даже мишени в виде согнутых бегущих фигур уже были готовы.
Наверное, монтаж уже был закончен, и спецназ Росгвардии будет опробовать новый участок стрельбища. Жалко, что я не знал о его готовности. Иначе выпросил бы время, чтобы потренировать взвод там.
Вообще-то, это стрельбище официально считалось армейским. У МВД республики существовало свое, используемое совместно с управлением ФСБ. А Росгвардия, насколько я понимаю, формировалась за счет соединений и подразделений как раз МВД. Значит, ей следовало бы на свое стрельбище ездить.
Как я понял, спецназ Росгвардии готовился к проведению какой-то конкретной операции. Именно потому командиры привезли бойцов на новый участок армейского стрельбища. Но это был только логический вывод военного разведчика, который требовал подтверждения.
Поэтому я прямо спросил:
– К конкретной операции готовитесь, товарищ майор?
Он недовольно пошевелил губами и проговорил:
– Операция-то конкретная, только вот в наших действиях пока ничего подобного не предвидится. Противник вполне реальный, а вот как его найти, нам никто не скажет.
Мне было понятно, что майор не станет откровенничать с незнакомым ему офицером, пусть тот даже и служит в спецназе ГРУ, то есть занят выполнением схожих задач. Поэтому я не настаивал на прояснении данного вопроса.
Глава четвертая
Старый Абдул-Азиз вернулся на кухню через минуту. Как и большинство мужчин, он не любил долгих телефонных разговоров даже с младшим внуком, которого не видел уже много лет. У деда было множество вопросов к нему, но он не желал уподобляться любопытным женщинам.
На кухне он сразу сказал старшему внуку:
– Иди, поговори с Латифом. Он ждет.
Шабкат поставил чашку с чаем на стол, расплескав немного, и торопливо ушел в комнату.
Абдул-Азиз сам говорил излишне громко и часто не слышал все чужие слова, особенно издалека. Поэтому ему показалось даже, что его внуки между собой почти не разговаривали.
Шабкат быстро вернулся на кухню и ничего деду не сказал, хотя не мог не видеть, с каким нетерпением тот ждал его слов.
В конце концов Абдул-Азиз не выдержал. Ему по возрасту уже давно можно было проявлять нетерпение. Оно не выглядело тем самым женским любопытством, демонстрировать которое он не желал.
– И что тебе брат сказал? – осведомился старик.
Шабкат скривил лицо, но все же ответил:
– Он записал мой телефон. Завтра позвонит и назначит мне встречу.
– Встречу? – удивился и возмутился старик.?– А со мной повидаться он не желает? В родной дом зайти совсем не хочет?
– Дедушка, о встрече попросил я. Она должна быть не простая. Я приеду на нее с оператором и возьму у брата интервью. Мне следует заранее подготовить вопросы, которые я буду задавать. Когда Латиф позвонит, я передам их ему. Он заранее продумает ответы на них, чтобы не было потери времени при самой съемке. Если какой-то вопрос ему не понравится и Латиф не захочет на него отвечать, то он скажет мне об этом. Я его задавать не буду. Представляешь, дедушка, какая это будет бомба! Такое интервью станет сенсацией года! Интервью в горах у эмира боевиков. Я утру нос всем своим недоброжелателям. А их у меня хватает. Одни в Сирию летают, привозят оттуда репортажи из-под минометного обстрела. Другие в Ираке ищут сюжет, третьи из Донбасса не выбираются. А я прямо здесь, под боком у того человека, который наводит страх на целый район Дагестана. Такого на нашем телевидении с конца прошлого века не было, с чеченских войн!
– Это Латиф наводит страх на целый район Дагестана? – удивился старик.?– Я в первый раз слышу, что мой внук кого-то пугает.
Шабкат обреченно махнул рукой.
Он наконец-то решился сообщить деду то, о чем раньше говорить стеснялся:
– Тебя уважают, поэтому не говорят ничего. Другому человеку сельчане уже давно высказали бы претензии. Со мной они не молчат, так и делают.
– Кто именно и что тебе высказывал? – строго, но сдержанно спросил Абдул-Азиз, убирая медали со стола в коробку.
Он собирался вытащить их оттуда и повесить на свою старую гимнастерку с погонами младшего лейтенанта только в праздничный день.
– Да хотя бы жена Нияза Рамазанова не молчала, когда я в магазин заходил. Она даже проклинала Латифа, да и меня заодно. Другие люди за спиной шептались. Я же не глухой, все слышал.
– А я вот глуховат стал,?– признался вдруг дед, сел и опустил голову.?– Может, и у меня за спиной люди шепчутся, хотят, чтобы я что-то предпринял. А что я могу сделать? Он же мне родной внук! Сын моего сына! Не могу же я его прогнать, сказать уходи, мол, Латиф, в другой район. Ведь там тоже люди живут, точно такие же, как мы.
Сел на свое место и Шабкат.
Сначала он молча смотрел, как изменилось и резко постарело лицо деда, как потускнели и замутнели его глаза, смотрящие в стену перед собой, потом все же сказал:
– Дедушка, у тебя есть другой внук, старший. У тебя есть я, правнуки и правнучки. Все мы тебя любим. Ты не расстраивайся так из-за Латифа. Он давно отрезанный ломоть, уже много лет живет сам по себе, ни с кем из нас не считаясь. Ему наплевать, что у меня и у тебя за спиной говорят люди. Латиф всегда думал только о себе и сейчас поступает точно так же. Не стоит он того, чтобы ты за него так переживал!
Старый Абдул-Азиз встал, расправил плечи, даже ростом стал выше.
– Нет, Шабкат,?– заявил он.?– Ты мыслишь неправильно. Мне трудно тебе объяснить, но я попробую. Только говорить начну издалека, из своего детства. Я еще совсем мальчишкой был, когда мой отец держал во дворе трех собак, хороших, настоящих кавказских овчарок. Две собаки, помню, были нормальные, хотя и не сказать, что ласковые. Собаки в наших горах вообще, как ты знаешь, крайне редко бывают ласковыми. Так вот, две собаки у отца были нормальными, уважали людей, без дела ни на кого не бросались. А один кобель оказался просто совершенно неуправляемым. Он был самым красивым из всех трех, очень ласковым и игривым. Но всем нам никогда не было понятно, как он себя поведет в той или иной ситуации. Однажды этот пес покусал маму только за то, что она муху у него со спины согнала. Потом меня сильно порвал. Если бы отца не оказалось дома, мог бы и загрызть до смерти. Отца он послушался, отпустил меня. А потом и на него напал, потому что тот не дал ему подраться с чужой собакой. В тот первый раз отец только одним взглядом победил его. Он сунул руку кобелю в пасть, разрешил грызть ее, а сам ему в глаза смотрел. Пес этого взгляда не выдержал, поджал хвост, отступил и убрался в конуру. Но через какое-то время он снова напал на отца. К нам тогда чужой человек в гости пришел, и отец хотел всех собак на цепи посадить. Кобель на папу напал. Не захотел на цепь садиться. Он тогда папе обе руки сломал, такие челюсти были сильные. Не давал в дом уйти, не отпускал. Тогда уже мама ружье вынесла. Кобель словно все сразу понял, ушел и лег спокойно около своей будки. У нас тогда три конуры во дворе стояли. У каждой собаки своя была. Отец этого кобеля застрелил даже со сломанными руками. А потом, уже ночью, я слышал, как он сидел на кухне и плакал. Я подошел к нему, сильно удивленный, потому что даже не представлял себе, как взрослый мужчина может плакать. Отец сказал мне, что все три собаки для него были как дети. Двое нормальных, а один – трудный ребенок. Но именно таких детей родители всегда любят больше, потому что вкладывают в них больше сердца, пытаясь исправить. А тут пришлось этого трудного ребенка убить. «Но если бы я не пристрелил его сегодня, то завтра или послезавтра он разорвал бы меня»,?– сказал мне тогда отец.?– Старик помолчал, потом налил себе чаю в чашку внука, выпил его одним глотком и продолжил: – Вот ты, Шабкат, вполне нормальный, даже очень хороший внук. А Латиф – трудный. В него, ты уж извини, больше сердца вложено. Это потому, что я о нем всегда больше думал, беспокоился за него. За тебя мне волноваться не приходилось. Ты всегда с головой дружил, знал, чего хочешь, и добивался своего. А Латиф с самого детства желал именно того, что ему дано не было. Только власти и ничего больше. Остальное его очень мало интересовало. А власть над чем или кем – это ему тоже было не важно. В раннем детстве он хотел командовать сверстниками, потом – всеми людьми, окружающими его, знакомыми и совсем чужими. Латиф не терпел, когда кто-то имел власть и пытался им командовать. И вот до чего это его довело. Просто так власть тоже в руки не дается. Обычно ее заслужить нужно. Латиф желает просто прийти и взять ее, но ничего из этого не получится. Он может получить власть только тогда, когда люди будут его бояться. А власть страха, она ведь всегда ненадежная, не имеющая уважения. Он вернулся в наши горы не один. Те бандиты, которые пришли с ним, наверное, признают его власть. Я не могу знать, как они относятся к Латифу, но жители нашего села его боятся. Латиф питается этим их страхом, чувствует свою власть. Поэтому я думаю, что он не уйдет отсюда, пока его не убьют.
– Убить его сложно,?– задумчиво произнес Шабкат.?– Он очень осторожен. Латиф даже мне свой телефон не оставил, только мой номер спросил. Я даже уверен, что звонить он будет не со своего аппарата. Не захочет номер показать.
Дед вроде не слышал, о чем говорит старший внук.
– Люди не могут жить в постоянном страхе. Если Латиф придет в село, то его здесь и убьют, чтобы прикончить свой собственный страх,?– проговорил Абдул-Азиз.
– Не решатся,?– сказал Шабкат.?– Страх не позволит им это сделать.
– Я решусь. Я бояться не умею,?– сказал вдруг дед, встал и двинулся в свою комнату.
Но он прошагал только половину длинного коридора, вернулся, взял со стола коробку с начищенными медалями и ушел снова.
Утром ни Абдул-Азиз, ни Шабкат ни единым словом не поминали ночной разговор на кухне. Они по крайней мере не говорили о нем вслух. Но дед и внук старались не смотреть один другому в глаза, словно оба в чем-то провинились. Следовательно, то, что было сказано вчера, запало в голову и тому, и другому. В остальном их поведение ничем не отличалось от обычного. Никто не подумал бы, что ночью на кухне состоялся серьезный разговор и дедом было высказано такое вот обещание.
Но Шабкат очень хорошо знал, что старый Абдул-Азиз не умел говорить просто так, как это делают многие люди, особенно в возбуждении, только потому, что имеют во рту язык. Если он что-то обещал, то всегда это делал. Шабкат боялся и за деда, и за брата, хотя его выбор при этом оказался однозначным. Внук готов был помогать Абдул-Азизу по мере своих сил. Но тот об этом ни разу не просил. Шабкату, хорошо знающему характер своего деда, было не сложно предугадать, как тот воспримет предложение.
Да и вообще в доме не было людей, которые могли бы обратить внимание на какие-то странности во взаимоотношениях внука и деда. Кроме них двоих тут располагалась еще небольшая съемочная группа, которая приехала в село вместе с Мухаметдиновым-младшим.
Эти люди больше с удивлением смотрели по сторонам. Они впервые попали в такое непривычное для себя место, обитатели которого придерживаются других обычаев, иначе себя ведут и вообще живут на основе иных ценностей, нежели москвичи.
Шабкат, руководитель группы, настоятельно не рекомендовал своим подчиненным соваться в какие-нибудь местные дела. Он вообще советовал им даже разговор с местными жителями поддерживать на уровне нескольких простейших фраз. Поздороваться, пожелать всего хорошего и попрощаться.
Сам он с утра, как и всегда, засел за свой ноутбук, набрал какой-то текст, потом распечатал его на мобильном принтере, свернул листы бумаги вчетверо и убрал в карман. При этом Шабкат никому не докладывал, что он делает.
После этого руководитель группы и оператор отправились в дом старика-фронтовика, Героя Советского Союза Амин-Султана Муслимова, о котором и делали фильм. Этим утром, как и в минувшие дни, телевизионщики снимали в доме и во дворе героя бытовые сцены. Так было задумано изначально.
Гримера, молодую и очень болтливую девушку Риту, они с собой уже не брали, поскольку сам Амин-Султан категорически отказался прихорашиваться перед съемками.
– Какой я есть, таким буду жить, да и умру,?– заявил он, рукой отстраняя от лица кисточку с гримом.?– Не надо меня приукрашивать. Я не женщина.
Шабкат очень старался уговорить Муслимова, но безуспешно. В конце концов они решили снимать героя таким, каков он есть. Хотя предсказуема была реакция редактора, который сидел в Москве, не понимал менталитета мужчины гор и обязательно должен был высказать свое неудовольствие по этому поводу.
Поэтому гример съемочной группы была свободна.
Звукооператора Кирилла в длительные командировки Шабкат обычно с собой не брал никогда. Но в этот раз тот так просился, горел желанием посмотреть на Кавказ, где никогда в жизни не был, что устоять было трудно. Шабкат взял его с собой, хотя с техникой отлично справлялся и сам. Поэтому звукооператор, которого в группе традиционно звали радистом, тоже на съемки не поехал. Он только технику приготовил и потом должен был очистить запись от посторонних шумов на своем ноутбуке.
Подошла к концу работа во дворе у Амин-Султана. Старик с искренней радостью рассказал московским гостям, что он до сих пор любит колоть дрова и чувствует себя после этого полным энергии. Такая работа была для старика вовсе не тяжелой обязанностью, а своего рода возвращением в те годы, когда он был молодым и сильным.
Ему удавалось вернуть себе хотя бы кусочек молодости. Это обстоятельство радовало Амин-Султана как ребенка, совершившего взрослый поступок. Оно заставляло его довольно улыбаться.
Как только москвичи сели в свой редакционный микроавтобус, на котором и приехали в Дагестан, двоюродному брату позвонил Латиф. Микроавтобус еще не успел тронуться. Шабкат повернул ключ, выключил двигатель.
