Полная версия:
Оленька
И брал свое нередко, чуть не с боем.
Ах, наши юноши! Горячие сердца!
11
Они влюблялись и порой жалели,
Что уж давно отменены дуэли.
И честь теперь – не честь, и стыд – не стыд.
И все теперь не то, – другое время.
Другие нравы и другое племя.
И только память душу бередит
12
Былым великолепием веков,
Звучанием отчаянных подков
И звоном шпаг, и веры чистотой.
Все скрыло время. Лишь страницы книг
Имеют власть сдержать его на миг.
Чтоб напоить нас призрачной мечтой.
13
Но годы шли, и тетя Сима стала
Заглядывать тайком на дно бокала.
От одиночества: так говорит молва.
Валерка вырос в срок и в срок влюбился.
Да от любви не многого добился,
Как повествует первая глава.
14
И одиночество, и неудачи сына,
И скудный быт, и бедности рутина,
Все тетю Симу двигало к вину.
Она уже открыто выпивала
И, не скупясь, Валерку угощала.
Не будем это ставить ей в вину.
15
Как говорится, помогло несчастье:
Инфляция. Валерка в одночасье
Тут протрезвел. Потом уж появилась
И наша Оленька. Ее наивный пыл
В Валерке снова чувства оживил,
И в сердце вдруг надежды дрожь забилась.
16
Ах, чувства, чувства! С детства, с малых лет
Они на все пророчат свой ответ.
Наш царь не ум, а буйных чувств набеги.
И так всю жизнь: что б там ни суждено,
Мы чувства обуздать стремимся, но,
Увы, нас всех воспитывал "Онегин".
17
И мы уже со школы брали в толк,
Как на дорогу вдруг выходит волк
В содружестве с волчихою голодной,
Как удивленный гусь скользит по льду,
И как пастух уже не дул в дуду,
И мальчик прятал пальчик свой холодный.
18
Затем, взрослея, были мы пьяны
Тем духом долгожданной новизны
От чувств, рожденных в нас письмом Татьяны.
Сочувствовали ей, страдали с ней
На трепетной вершине юных дней,
Где так трагичны кажутся обманы.
19
Поздней читая, – мы удивлены
Столь точным описаньем старины
И на роман смотрели по-другому.
Потом, уже в годах, читали вновь,
Все видя в нем: и мудрость, и любовь,
И тонкий смех, и наставленье дому…
20
Вы спросите: но почему "увы"?!
Я объясню. Хотя, надеюсь, вы
Давно уже об этом догадались.
Для объяснений нужно нам опять
К героям нашим поскорее мчать.
Они уже, конечно, нас заждались.
Глава шестая
1
Вы помните, как Ольге не спалось,
Как ей сомненьем мучиться пришлось,
Бороться с чувствами, о дяде вспоминая?
Не только Ольга не могла уснуть,
Не только ей теснили чувства грудь
Тогда, шарьинской тихой ночью мая.
2
Валерка Пилин ею был пленен
Тем самым вечером, когда услышал он
Как Оля пела. Чувства в нем взыграли.
Бессонной ночью он явился в сад
Под Олино окно. Влюбленный взгляд
С него он не сводил. Сверчки вовсю орали.
3
И тут в окне – она!.. Валерка взмок…
Вот руку подняла… вот трет висок…
Сквозь тучи нежно лунный свет струился…
От трепета и скованности вдруг
В руках Валерки тихо треснул сук.
Он испугался и во мраке скрылся.
4
Когда б ни чувств кипучая игра,
Спала б спокойно Оля до утра.
Да и Валерка бы не потащился
Средь ночи под ее окно стоять.
И по-другому, может быть, как знать,
Героев наших путь земной сложился.
5
Когда б нам быть хоть чуточку черствей,
То были б мы, я думаю, ей-ей,
Удачливее и в любви, и в деле.
Но миром правят чувства: мы никак
Не в силах победить такой пустяк,
Порой, справляясь с ними еле-еле.
6
Вот в чем беда. И, верно, потому
Душа всегда противится уму,
И потому не спят герои наши.
Им чувства не дают никак уснуть,
Терзают душу, разрывают грудь.
Жить с чувствами, хотя трудней, но краше.
7
Не зря Сервантес сравнивал с войной
Любовную игру. И старец Ной
Не зря же взял по паре каждой твари.
Где чувства есть, там все перенесут
Влюбленные, везде найдут уют,
Им и Чукотка – жаркое сафари.
8
Не так уж страшен ад, как говорят.
И рай не так хорош, как нам твердят.
И даже солнце пятнами покрыто.
И ночь не так черна: во мраке – брешь.
Так где ж тот идеал гармоний? Где ж?
Все таин тайною от нас сокрыто.
9
Все унесет забвения река.
Лишь гений Пушкина – загадка на века.
Его поэзия нескоро станет древней.
И не идут никак из головы
Эпиграфы его второй главы…
Шарья, Шарья, – любимая деревня!
10
Я не могу Шарью не обожать.
И чувств своих не в силах удержать,
Когда брожу по улицам знакомым,
По тихим улочкам провинции моей,
По ветхим переулкам старых дней,
Где были мы малы, почти как гномы.
11
Казалось нам: деревья – великаны,
Дома – дворцы. Неведомые страны
Уже с соседних улиц открывались.
И чей-нибудь незапертый сарай
Служил пещерой тайною, где рай
Мы сами строили. И ссорились, и дрались.
12
Потом влюблялись… Все теперь забавно.
Ах, боже мой, как это было славно:
Свиданья назначали при луне…
Я помню, как-то мы вдвоем с Валеркой
Полгода увлекались пионеркой
С соседней улицы. Она досталась мне.
13
На Пристани, у бабушки своей
Провел Валерка в детстве много дней.
Как вкусен бабушкин творог на сдобной булке!
Ах, Пристань милая, убогий уголок.
Валерка звал меня, когда он мог,
В дом N 2 в Кирпичном переулке,
14
Где бабка Зина до сих пор живет.
Давно одна. Грустит да хлеб жует.
С тех самых пор, как деда схоронила.
Не хочет покидать свой старый дом,
Решив себе, что доживет и в нем,
Пока ее не приберет могила…
15
Когда Валерку мучили сомненья,
Он ехал к бабушке. И здесь без сожаленья
Любил часы раздумий проводить.
Вот и теперь, об Ольге размышляя,
Приехал он в двадцатых числах мая
Сюда, чтоб бабку Зину навестить.
16
Еще он смутно видел перспективы
Романа нового, и грустные мотивы
Ушедших дней тревожили его:
Он вспоминал о Саше. Пусть иначе,
Без трепета, но из-за неудачи
Былой любви, рождались у него
17
В душе сомнения: получится ли снова?
Захочет ли свиданий Кистенева?
И, помня первых опытов дефект,
Он мнил себе ужасные картины.
Но тихий дом премудрой бабки Зины
Имел оздоровительный эффект.
18
Как мы боимся после неудачи
В себя поверить снова и назначить
Другой возлюбленной свидание в ночи.
Начать с нуля, дарить стихи, цветы…
Читатель мой, я думаю, и ты
Знал поражения? А, впрочем, стой, молчи!
19
О поражениях мудрее помолчать.
Итак, Валерка наш решил начать
Все заново, попробовать сначала.
Как привидение, ходил он, молчалив.
А бабка Зина, вмиг сообразив,
Что внук влюблен, Валерке не мешала.
20
Под вечер мелкий дождь заморосил.
Попили чай. Валерка попросил
О прошлом рассказать (хотя не раз
Он слышал эти сказки старины),
Снял дедову двустволку со стены
И долго чистил, слушая рассказ.
Глава седьмая
1
Ах, бабка Зина! У нее талант
Рассказчицы. Как истинный брильянт
Ее рассказ в оправе слов старинных
Блистает неподдельной чистотой, -
И необыкновенный, и простой
Одновременно. Чудные картины,
2
Воображая, Пилин рисовал
В своем уме. Он многое бы дал,
Чтобы на день хотя бы очутиться
В деревне Круглице далеких тех времен,
Когда еще и он был не рожден,
И бабка Зина, сказки мастерица,
3
Была совсем девчонкою. Она
Всю жизнь свою в деревню влюблена,
В простой и скромный быт людей деревни.
Сама трудилась в поле с ранних лет,
Ее учили то отец, то дед -
Старатель уважать обычай древний.
4
Валерка слушал бабкины рассказы
Про лес и труд, про старые наказы;
Про игры деревенской детворы;
Про то, как по деревне бродит леший,
То едет на волках, то ходит пеший,
Заглядывая в сонные дворы.
5
Где стянет курицу, где в парня превратится,
Чтобы похитить юную девицу,
Да спящую утащит в темный лес
И там замучает ее; или отпустит,
Но своего, однако, не упустит.
И с девкой будет множество чудес
6
Потом твориться. Будут говорить,
Что ей на свете лучше и не жить.
А может, из деревни вон изгонят,
Чтоб не смущала молодых парней
(Завистниц будет множество у ней),
Или тайком убьют, да и схоронят…
7
Любил Валерка с детства вечера
Седой зимы, когда его пора
Идти ко сну еще не наступала,
А за окном уже царила темь;
И бабка Зина тихо между тем
Свое повествованье начинала,
8
Со спицами в руках, или шитьем,
Или пасьянсом. Так они вдвоем
Засиживались чуть не до полночи.
И, слушая причудливый рассказ,
Борясь со сном, но, не смыкая глаз
(Хотя уже и спать хотелось очень,
9
И тайный страх его одолевал),
Он ноги из-под стула поднимал,
Чтоб леший не схватил его за ногу,
А все ж просил еще, еще рассказ…
И бабушка ему на этот раз
Расскажет про волшебную берлогу,
10
Где жил не то медведь, не то колдун:
– "Он был ужаснай бабник и шалун,
И часто портил девок деревенских.
А можа, просто на него пеняли:
Со старины привычку переняли.
Кто ж сыщет правду-то в секретах женских.
11
Я с детства слыхала о том медведе.
Самой мне бабка как-то о соседе
Рассказывала: мол, его жана
Детей довольно долго не имела.
Но стала в лес ходить, да так умело,
Што очень скоро родила она.
12
Все говорили, будто сам медведь
Помог соседке-то детей иметь…
И полно, милай, спать пора ложиться…" -
Но мальчик все просил еще рассказ.
Так дети любят старину у нас.
И счастливы, в ком та любовь хранится.
13
Валерка слушал, детство вспоминал,
Об Ольге размышлял да начинял
Патроны порохом. А бабка продолжала
Свои рассказы близкой старины.
Вот память добралась и до войны.
– Гражданскую-то я ведь не застала,
14
Едва родилась. Маленькой была.
Лишь голод помню. Да колокола,
Што в церквах по умершим все звонили.
Да помню, как сгоняли нас в ковхоз.
Все отнимали: и коров, и коз,
И лошадей. Все силой увозили.
15
А нас у папки с мамкой – семь детей.
Мы жили очень средне, без затей.
Но быть в ковхозе мама не желала.
Отняли все. Корова лишь одна
На девять ртов осталась. И она
Не долго в нашем стойле простояла.
16
Середняков считали кулаками.
Мы у ковхоза числились врагами
За то, что жили сами по себе.
И вот однажды (папа был в отлучке),
Опять пришли: – "Ну, шо, у этой сучки,
Шо расплодила кулаков в избе,
17
Пора экспроприировать корову!" -
Сказал сам присидатель. Што тут реву
Поднялось! Мама ползала в ногах,
Молила: – "Пощадите, не губите!
Детей хоть пожалейте! Поглядите,
Мал-мала-меньше! Все ведь на горбах,
18
Трудом нажили честным! Мы ж не воры!
Молите, детки, плачьте…" – Уговоры
Не помогли. А мы и так навзрыд
Без умолку со страха голосили.
Когда они корову выводили,
Тут мама как рванется, закричит:
19
– "Не дам Буренку!!! Как мы будем жить?!!" -
Ее свалили на пол, стали бить.
Потом веревкой туго всю связали
Да и оставили. Буренку увели.
А мы, как ни старались, не могли
Узлы расслабить. Так отца и ждали…
20
Ну а в Отечественную опять
Был страшный голод. Мне пришлось бежать
Из Круглицы в Шарью, чтоб прокормиться… -
Валерка слушал бабушку свою,
Ее воспоминанья про Шарью,
Да все смотрел, как с крыши дождь струится.
Глава восьмая
1
Лавров пришел позднехонько с работы,
Стянул пальто, поставил в угол боты.
Лил майский дождь, и грязь – по всей Шарье.
Уже темнело. Оля с Катериной
Играли в карты. Танечка с Ириной
Сергеевной примерили колье
2
У зеркала. Лавров прошел к столу
И сел устало. Подобрав полу
Юбчонки длинной, Танечка помчалась
Да на колени прыгнула к отцу.
Поцеловала, по его лицу
Ладошкой провела и засмеялась:
3
– Наш папка весь в занозах! Он не брит! -
Сергей Андреич на колье глядит
И головой качает в восхищении:
– Ты как принцесса! – Дочь поцеловал
И отпустил. – Сегодня я устал.
Хочу побыть чуть-чуть в уединении.
4
Пойду к себе. – И в комнату ушел.
Как будто бы все было хорошо,
На первый взгляд. Семейная идиллия:
Усталый добрый муж пришел домой;
Две дочери с красавицей женой
И родственницей нежно, без усилия
5
Поддерживают здесь покой и мир.
Тут не хватает только арф и лир
Для воспевания семейного уюта,
Где радость и любовь кругом царят,
Где только о хорошем говорят,
Где нас счастливит каждая минута.
6
Сергей Андреич на диван прилег,
Стал наблюдать, как глупый мотылек
В окне порхает около карниза.
Но мыслей не было. Ему казалось, он
До глубины души опустошен.
За стенкою работал телевизор
7
На полную. И раздражал весьма.
Панельный дом. Таких домишек тьма
В России нашей. Снова я про быт.
Мы строим без ума, да кое-как:
Построить дом? Подумаешь, пустяк.
Тяп-ляп, и все готово, дом стоит.
8
Вот только жить в нем упаси нас бог…
Лавров хотел писать – писать не смог.
Капризная не снисходила муза.
Он стал читать – ему хотелось выть.
Тогда решил он ужин разделить
В родном кругу семейного союза…
9
Уже под тридцать было тете Ире,
Когда племянница осела в их квартире:
Сестрица старшая просила, – не откажешь, -
Племянницу на год лишь приютить
И доучить в Шарье, и пособить
Потом с трудоустройством. Что тут скажешь?
10
Я, впрочем, не о том, а об Ирине
Сергеевне, она порой застынет
У зеркала и смотрит на себя
Минут пятнадцать, все без перерыва,
Без внутреннего, кажется, надрыва,
Лишь иногда костяшками дробя
11
О полочку. Но этот нервный знак
Дает понять, что вовсе не пустяк -
Ее занятия у зеркала большого.
Ведь если женщина успела к тридцати
Сама свою красу приобрести,
Так честь ей и хвала. И, право слово,
12
По силам ей старение отсрочить.
И хочет тетенька до ужаса упрочить
Стабильность облика, красивого когда-то.
Признаюсь, что про женщин слышал я:
Когда в пятнадцать некрасива – бог судья,
Но если в тридцать – так сама и виновата.
13
Лавров налил себе бокал вина
И стал смотреть, как мажется жена.
Девчонки в кухне стол сервировали.
Жена Лаврова в зеркало глядит
И, как бы, между прочим, говорит:
– Ну, как сходил? Чего тебе сказали?
14
– Сказали, что стихи сейчас не в моде.
Век прозы наступил, и даже вроде
Сам Пушкин не читается уже.
– А что же в моде? Что теперь читают?
– Доценко. Детективы почитают. -
Жена Лаврова в желтом неглиже,
15
Держа в руках софистер и расческу,
Чтоб сделать к ужину шикарную прическу,
Вздохнула, левым плечиком пожала
И мужу, чтоб ответить что-нибудь,
А вовсе не затем, чтоб вникнуть в суть,
С улыбкой непонятною сказала:
16
– Тогда и ты возьмись за детективы.
Иначе не увидишь перспективы. -
Сергей Андреич глянул на жену,
Поморщился: мол, боже, с кем тут спорить,
И, чтоб финал дискуссии ускорить,
Решил свалить на классиков вину:
17
– Все смотрят не на труд, а на портреты.
Какой ужасный вред – авторитеты!
Об этом говорил еще Толстой.
Когда нет имени, шедевр теряет цену!
А без цены не выпустят на сцену.
От этого у нас кругом застой.
18
И более всего – в литературе…-
Жена Лаврова спорить о культуре
Желала даже меньше, чем стареть.
И, слушая ворчание супруга,
Его многострадальная подруга
Вдруг начала тихонько что-то петь.
19
Лавров затих и горько ухмыльнулся.
Поднялся, молча в комнату вернулся.
Допил вино, опять к столу присел,
Взял с полки пятый том Хемингуэя
И стал читать, мечтать уже не смея
О лаврах призрачных. Над ним в углу висел
20
Портрет Рембо – счастливого мальчишки,
В семнадцать лет добившегося книжки
И похвалы всемирного Парижа.
А он, – пристыжен собственной женой! -
Еще не напечатал ни одной,
Ни званий не добился, ни престижа.
Глава девятая
1
"Да что жена? Она не понимает
Меня совсем. Стихов моих не знает,
Да и не ценит. Вот где скрытый враг.
Как часто женщины мужьям не помогают
И ими не живут. Потом пеняют,
Что жизнь у них не ладится никак.
2
Ведь кто мужчину может ввысь поднять?
Жена его, что любит, словно мать,
Готовая на подвиг ради мужа.
А кто мужчину может в ад спустить?
Опять жена, – которой лень любить,
Которой, видимо, хороший муж не нужен". -
3
Так думал наш Лавров, когда вошла
Тихонько Ольга: – Дядя, я нашла
Сегодня днем на полке, между книг,
Один ваш стих. Он очень превосходен… -
Лавров взглянул: – Ах, этот. Нет, не годен. -
Хотел забрать, но Ольга в тот же миг
4
Листочек отстранила: – Если вам
Не нужен, подарите мне. Стихам
Я отведу отдельное местечко
В своем секретном дневнике. – "Зачем?" -
– Пусть лучше у меня хранится, чем
Пылится между книг. Еще словечко
5
Хотела я сказать вам о стихах…
Конечно, мнение мое для вас – не ах
Какое важное… – "Да нет же, говори,
Я буду рад твое услышать мнение…" -
И Ольга дядю привела в смущение
Своею похвалой. Минуты три
6
Он слушал молча, чуть ли не краснея,
Но, в то же время, возразить не смея.
Как лесть сильна! Как любим мы ее!
И все-таки Лавров набрался духу,
Стал возражать. Но как приятны слуху
Слова племянницы! И так они вдвоем
7
Беседовали о строптивой музе,
Об этой прежеланнейшей обузе
Для всех поэтов. Тут Лавров взглянул
В тот угол, где висел Рембо портрет
И грустно улыбнулся: – Вот поэт!
А я… – И он слегка рукой махнул.
8
– Куда уходит молодость лихая? -
Сказал Сергей Андреевич, вздыхая. -
Стареет тело – это ли беда,
Когда душа… душа – все та же птица,
Что в синь мечты, под небеса стремится.
Душа, поверь мне, вечно молода!
9
Чем мы старей, чем тело непослушней,
Тем верим в небылицы простодушней,
И тем сильнее ждем любви, тепла.
И тем нежней и безответней любим,
И, походя, уж женщин мы не губим,
И меньше на земле свершаем зла.
10
– Но вы еще совсем не так и стары.
– Мне тридцать пять! Дождусь ли божьей кары
Я к тридцати семи, не знаю сам,
Но в тридцать три меня не распинали.
И в тридцать семь, я думаю, едва ли
Меня узнают. Вот где будет срам!
11
Поэты без признания хиреют,
И к тридцати годам уже стареют.
А мне давно не тридцать – тридцать пять!
Но я по-прежнему бесславен и безвестен,
Вот в чем трагедия. Смотри, с тобой я честен.
Мне поздно все сначала начинать…
12
– Нет, нет, Сергей Андреич, вы не правы. -
Она ему в ответ. – Я знаю, нравы
В литературе слишком уж круты.
Пробиться трудно. Все же постараться
Необходимо. Вам нельзя сдаваться.
Вам надо бы в Москву… – "Мечты, мечты.
13
Ведь я и здесь-то никому не нужен.
Какое там – в Москву!.." – "Остынет ужин!!" -
Услышали они. К столу звала
Жена Лаврова. Оля встрепенулась,
Как будто испугавшись, и коснулась
Его руки, и взгляд свой отвела,
14
Вся покраснев. Случаен или нет
Был этот жест, увы, для нас – секрет.
Но он, однако же, сумел смутить обоих.
Тут Оленька нашлась: – Отложим лиру.
Идемте ужинать. Нельзя нам тетю Иру
Заставить ждать. – Вдруг, темные обои
15
Лаврову показались чуть светлей,
Мир – чуть прекрасней, жизнь – чуть веселей.
Неужто все лишь от прикосновения?
Он улыбнулся и послушно встал…
Читатель, помнишь, Пушкин описал
Прекраснейшие чудные мгновения?
16
Вся наша жизнь из них и состоит,
И ими, словно бисером, пестрит,
Как счастлив тот, кто может их заметить.
И легкий взгляд, и чей-то нежный жест…
Но мы свой быт несем, как тяжкий крест.
А почему? Кто может мне ответить?
17
Ведь жизнь – прекрасна! В чем ее винить?
Не нравится, так можно и не жить.
Но если жить – давайте веселиться!
Отпущен нам не столь уж долгий срок,
И, кто его, смеясь, прожить не смог,
Вини себя, тут не на кого злиться…
18
Так вышли к ужину из комнаты они
И в этот вечер больше уж одни
На всякий случай поостерегались
Остаться, чтоб друг другу не сказать
Опасных слов, способных показать
Их чувства. И взглянуть уже боялись
19
В глаза друг другу, чтобы не прочесть
Чего-нибудь такого. Все же честь
Семьи у нас еще на первом месте.
Но, с этих пор иначе стал смотреть
Лавров на Ольгу. Майский вечер сеть
Свою захлопнул. И уже без лести
20
Он видел в ней и ум, и красоту,
И каждую знакомую черту
Ее считал каким-то колдовством.
И даже то, что выглядит подростком,
Его сильней влекло. В наряде броском
Она ему казалась божеством.
Глава десятая
1
Признаться, мне б не стоило труда
Унять огонь в груди, и навсегда.
