скачать книгу бесплатно
Город Прокаженного короля
Эмилио Сальгари
Приключенческая повесть «Город Прокаженного короля» рассказывает о поисках несметных сокровищ, спрятанных королем Прокаженных в джунглях Бангкока.
Эмилио Сальгари
Город Прокаженного короля
…Дай мне руку, читатель!
Мы странствовали с тобою по дебрям Цейлона вслед за борцом за независимость, грозным и неукротимым Сандоканом.
Мы посетили с тобой волшебные острова южных морей, где было скрыто сокровище Голубых Гор. Мы бродили по прериям Дикого Запада в дни кровавой борьбы краснокожих с янки. А теперь…
Теперь, если хочешь, я поведу тебя в Край Чудес.
Мы унесемся в страну, куда и сейчас европеец проникает с большим трудом, да и то ограничиваясь посещением только берегов. Это Сиам, это тот край, где до наших дней население чтит белых слонов и воздает им божеские почести.
Там есть города, выстроенные, как прекрасная Венеция, на тысяче островков, на каналах; там есть горы, которые в недрах своих таят великие сокровища, и есть дебри, населенные загадочными племенами дикарей и дикими животными.
Там есть могучие потоки воды, которые кишат гавиалами[1 - Пресмыкающееся отряда крокодилов с очень узким, длинным рылом, обитающее в реках.]и черепахами. И есть там еще нечто, что сейчас неведомо миру, но когда-нибудь, со временем, будет привлекать к себе тысячи и тысячи туристов: остатки нам неведомой и покуда не разгаданной древнейшей цивиливации, прах некогда гордых, но – увы! – погибших царств.
В этих дебрях Сиама, в почти недоступных человеку зарослях громоздятся развалины высоких башен фантастической архитектуры, крепостные стены, заросшие плющом, руины покинутых дворцов, в покоях которых теперь обитают только шумливые обезьяны да ядовитые змеи.
Окна и бойницы затканы седою паутиною – это работа огромных и страшных своим ядом пауков.
Там есть храмы.
И в полумгле человеческий глаз пугливо различает странные фантастические очертания огромных статуй.
Это боги древнего Сиама.
Исчезли бесследно те племена, которые поклонялись этим богам и унесли с собой тайну их культа. И с ними ушло из мира понимание таинственных письмен, покрывающих пьедесталы изображений и полуразрушенные стены храмов.
Не курится в этих покинутых храмах фимиам, не звучат песнопения жрецов, не вьётся по мраморному полу хоровод несущихся в пляске баядерок…
Но от этого полупризрачного, фантастического мира, кроме развалин, остался ещё целый цикл легенд.
Их свято хранит современный обитатель Сиама. И он ревниво молчит о «священных сагах», когда его допрашивает о них представитель белой расы.
– На что тебе, белый? – уклончиво отвечает сиамец европейцу на соответствующий вопрос. – Ведь ты чтишь других богов…
Вот в этот край легенд, быть может, более древних, чем легенды Цейлона и Индии, я и предлагаю тебе последовать за мною, читатель!
Но я не хочу вести тебя в современный Сиам. Я не поведу тебя в Бангкок наших дней, переполненный миссионерами, торгашами, французскими и японскими шпионами.
Я не поведу тебя в город, где теперь, как и у нас, чернь забавляется посещением кинематографа и напевает набившие всем оскомину мотивы дотащившихся сюда излюбленных мелодий репертуара шарманок…
Мы посетим Бангкок, каким он был приблизительно полвека тому назад, когда народ жил тут, как того требовали его собственные традиции, и когда жизнь была и пестрее, и, во всяком случае, оригинальнее, и интереснее, чем теперь…
Глава I
Горе Сиама
Это было во дни императора ПраБарда первого, который вёл дружбу с европейцами, оставаясь в то же время типичным восточным владыкою и человеком, полным диких предрассудков и суеверий.
Быть может, даже в дни древности, когда в Сиаме зародился культ поклонения белому слону священных дебрей Сиама, в тело которого воплощается дух бога Ганэши, сотворённого прекрасною Парвати, божественною супругою неукротимого Шивы, никогда ещё в Сиаме не прилагалось столько забот для исполнения всех религиозных требований, для совершения всех церемоний, как в дни императора ПраБарда.
В особых колоссальных палатаххрамах в этот период было собрано небывалое количество белых слонов, поиски и доставление которых в столицу государства стоили безумных денег.
И вот нечто странное стало приключаться с этими священными животными.
Однажды жалобный и тревожный гул гонга в главном храме поднял на ноги всё население страны. И люди испуганно переговаривались:
– Один из священных слонов покончил свои дни. Несчастье… Горе, горе Сиаму!
Прошло всего несколько дней, и опять над Бангкоком гудел тот же гонг, и опять смятение царствовало среди обитателей города, и опять испуганно твердили люди:
– Слышите? Опять гонг… Опять пресеклись дни одного из священных белых слонов!
– Что это? Или над нашею страною тяготеет проклятие? Горе, горе Сиаму!
Прошла неделя, и опять погиб один из слонов.
Трудно описать, что творилось в этот день с Сиамом!
Страх, тревога, печаль потоком разлились по всей стране. Словно призраки реяли они и над императорским дворцом, и над хижиной бедняка – и везде и всюду слышался один и тот же вопрос:
– Что же будет теперь с Сиамом?
Боги прогневались на Сиам. Их проклятие грозит стране. Смерть священных слонов – это только предвестье грядущих бед… Что-то будет, что будет?
И понятно, у всех на устах был еще другой вопрос:
– Но кто же повинен? На кого именно разгневались всемогущие боги? Кто отвечает за смерть белых слонов?
Одно имя знал весь народ:
– Лакон-Тай. Генералиссимус сиамских войск. Великий воитель, имя которого золотом вписано в историю Сиама.
Лакон-Тай был потомком одной из древнейших фамилий Сиама. Всю жизнь он служил родному краю.
Когда какой-нибудь враг вторгался в пределы Сиама, Лакон-Тай встречал его нападение. В дни мира Лакон-Тай являлся одним из влиятельнейших советников вот уже третьего императора Сиама, Пра-Барда, и народ называл его благоговейно «великим заступником бедняков», потому что Лакон-Тай отличался неподкупностью, суровой честностью и в то же время гуманностью.
Но за Лакон-Таем было одно прегрешение: вопреки традициям знатных сиамцев и самого императора, он в молодости не обзавелся гаремом, а женился на женщине из Европы. И поговаривали, что под влиянием своей жены он, по крайней мере втайне, перешел в христианство.
Очень может быть, что рука какого-нибудь неумолимого врага отняла у благородного Лакон-Тая радость его жизни: безумно любимая им женщина скончалась во время его отсутствия с загадочными симптомами отравления.
Лакон-Тай был безутешен, и, если бы почившая не оставила ему вместо себя ребенка, малютку-дочь, Лакон-Тай покончил бы самоубийством. Но он столь же страстно любил ребенка, как умершую жену, и всего себя посвятил воспитанию малютки.
Ее звали Лэна-Пра, и, когда она стала подрастать, весь Бангкок заговорил о ее красоте.
В самом деле, сиамским красавицам было чему позавидовать!
Лэна-Пра, или, как мы для краткости будем называть девушку, Лэна, была высокой, стройной красавицей с великолепными очами и тонкими, словно из бронзы изваянными чертами прекрасного лица. Только чуть бронзовый налет на ее атласной коже указывал, что в ее жилах, кроме крови ее матери, течет кровь детей Востока.
Лакон-Тай был очень богат: в его руках скопились колоссальные богатства его предков, да, кроме того, по обычаю ему доставалась известная доля военной добычи. А так как все походы, в которых участвовал он, заканчивались блестящими победами над врагами, то на долю Лакон-Тая достались огромные суммы.
Но сам он лично смотрел довольно равнодушно на груды золота и драгоценных камней: дороже всего на свете для него была его дочь, так живо напоминавшая ему его почившую супругу…
И вот, когда один за другим стали погибать священные белые слоны, глубокая печаль воцарилась в доме Лакон-Тая.
«Кто-нибудь, какой-нибудь свирепый и беспощадный враг губит слонов, чтобы этим погубить меня! – твердил про себя старый воин. – Покуда еще остается четверо слонов, император не выказывает особого гнева, но если…»
И опять загудел печально священный гонг в храме Ганэши, возвещая гибель священного животного. Это пал уже четвертый слон.
Тщетны были все меры, принятые Лакон-Таем для спасения трех еще уцелевших белых слонов: их окуривали, их натирали различными мазями, их переводили из одного помещения в другое. Целый отряд прислужников стерег их. Ни один стебель травы или пучок листьев, ни одно ведро воды не могло быть пронесено в стойла священных слонов, не подвергшись обследованию. В обязанности магутов, то есть погонщиков слонов, входило отведывать их пищу на тот случай, если кто-нибудь подмешает к ней отраву, и тем не менее двух слонов постигла та же участь, что четырех предшествующих: они пали в одну ночь. В живых оставался лишь один белый слон – и это был последний.
И вот несколько дней спустя в храме, где содержался этот последний слон, поднялась суета: у него проявились уже знакомые признаки близкой агонии. Он умирал…
– Горе, горе Сиаму! Гибель грозит нашей стране! Гнев богов обрушился на нас! – неслись испуганные возгласы.
В полдень того же дня Лакон-Тай, великий и всегда победоносный вождь, стоял на коленях, словно преступник, перед троном императора со склоненною головою и смертельно бледным лицом.
Зал был полон: у трона стояла стража, у стен – толпы царедворцев, за колоннами – все «талапоины», или жрецы храмов Ганэши.
Но казалось, это не люди, а призраки, безгласные тени: никто не смел пошевельнуться, никто не смел промолвить слово…
Был слышен только гневный голос Пра-Барда, глядевшего в упор на Лакон-Тая:
– Собака! Я доверил тебе величайшее сокровище моей страны – семерых священных слонов. Где они? Что сделал ты с ними?
– Боги судили…
– Замолчи, раб! – загремел гневно, почти яростно Пра-Бард. – Ты хочешь свалить на богов собственную вину. Покуда слонов оберегали другие, более тебя верные и честные люди, никто не мог жаловаться на гнев богов. Если умирал один «живой Ганэша», то только от дряхлости. Семь слонов погибло в семь недель! И среди них были совсем молодые!
– Я верно служил тебе, государь, на полях битв, защищая своей грудью нашу отчизну от сильных врагов! – промолвил тоном горького упрека опальный воин.
Взор императора Сиама как будто смягчился. Казалось, он несколько успокоился, вспомнив действительно оказанные стране великим вождем услуги.
– Да, ты служил мне и стране! – произнес император как бы в раздумье. – Но это было и прошло… Ведь народ, все мои приближенные теперь винят тебя. Ты не сберег моих слонов! И ты же сам знаешь, что уже несколько экспедиций, отправленных мною на поиски новых священных животных, остались безрезультатными, боги отвернулись от Сиама. Боги послали гибель семерым, быть может, последним в мире белым слонам! Теперь остается только один белый слон у царя Бирмы, но и это священное животное уже дряхло, и его дни сочтены… Кто же добудет для Сиама нового белого слона, в тело которого воплотилась душа Соммон-Кодома? Кто?
– Если бы ценою жизни своей, о государь, я мог заплатить за белого слона, я не задумался бы ни на минуту пожертвовать жизнью!
– Не торопись! Твоя жизнь не принадлежит уже тебе. У тебя есть уже другие заботы: ты – под судом! Великий совет решит завтра твою участь! – жестоко ответил Пра-Бард.
– Я не прошу милости и пощады себе, о повелитель! Но у мень есть дитя…
– Твоя дочь? Но ты разве не знаешь закона? Кто изменил долгу своему и причинил ущерб владыке своему, да будет тот предан позорной смерти. Если есть жены у него – да будут выведены на рынок они и проданы, а вырученные за них суммы должны поступить в кассу владыки, чтобы смягчить гнев его. Если есть у преступника сыновья и знали они умысел отца своего – смерть им, а если малолетки они – рабство им. И если есть дочери у преступника – да не будут проданы они на рынке, но обращены в рабство позорное и отданы на потеху черни и нечистых иностранцев…
Словно раненый зверь вскочил Лакон-Тай, но снова упал, простирая руки к изрекшему жестокий приговор владыке:
– Пощады, повелитель! Ни в чем не повинна пред тобою моя дочь, моя Лэна! Пощади!
Но император встал с трона и, не глядя на молившего о пощаде старика, прошел уже во внутренние покои и захлопнул двери.
Минуту спустя приемный зал гудел, словно рой потревоженных пчел, тысячами голосов: толпа царедворцев, слуг, жрецов, волнуясь, сновала по покою, но осторожно обходила все еще стоявшего на коленях перед троном старика, словно опасаясь прикосновением к его одеждам заразиться и навлечь на себя гнев владыки…
– Ступай в дом твой, – послышался властный голос начальника дворцовой стражы.
Лакон-Тай поднялся.
– Иди, в доме твоем будешь ты ожидать решения судьбы твоей. Так сказал властелин! – продолжал тот же начальник дворцовой стражи.
Лакон-Тай побрел к выходу. Но с каждым шагом его поступь делалась увереннее и тверже. Еще минута – он шел уже с высоко поднятой головой и с презрительно-гордым взором. И люди, попадавшиеся ему навстречу, те самые, которые еще так недавно пресмыкались перед почти всесильным «великим вождем», а теперь отшатнулись от впавшего в опалу несчастливца, не выдерживали его взоров и отворачивались пристыженно, давая ему дорогу.
– Да сбудется то, что суждено небожителями! – бормотал про себя Лакон-Тай. – Но ни дворцовые лизоблюды, ни чернь не увидят моей казни… Я – воин, и я никогда не боялся смерти. Так пусть же она придет на мой зов и избавит меня от позора! Трусы и рабы ждут моей казни, чтобы из зрелища устроить для себя потеху. Этого они не дождутся…
Вернувшись в свой дворец, опальный вождь долго бродил в задумчивости по роскошным комнатам и террасам богатого сада. С наступлением вечера, когда пробил час трапезы, Лакон-Тай позвал к себе дочь, красавицу Лэну-Пра.
– Мое дитя! – сказал он, лаская девушку. – На днях тебе исполнилось пятнадцать лет. Перед тобой – вся жизнь, и пусть будут милостивы к тебе всесильные боги, пусть твой жизненный путь будет усыпан лепестками роз…
Я же стар, и… не известно, что ждет меня? В мои годы нельзя быть уверенным в завтрашнем дне… Помни: если я умру, а ты останешься одинокой и, кто знает, может быть, к тебе подкрадется нужда – я схоронил в центральном пруду нашего сада фамильные драгоценности, хранящиеся в нашей семье веками, и значительную часть моей военной добычи. Когда понадобится, ты легко добудешь эти сокровища со дна пруда. Никто не подозревает, что золото и драгоценные камни лежат там…
– Зачем ты, отец, говоришь так? – с ласковым упреком отозвалась девушка. – Ты бодр и здоров. Ты – любимец нашего властелина. Народ обожает тебя. Вся армия боготворит… А ты словно собираешься покинуть этот мир!
Подавив невольный вздох, Лакон-Тай сказал дочери:
– Глупый живет сегодняшним днем. Мудрый думает и о том, что будет завтра… Не волнуйся же, дитя, и помни, что я доверил тебе большую и важную тайну. Пусть же не знает о сокровище нашей семьи никто в мире, кроме тебя и… и того, кому ты когда-нибудь отдашь свое сердце как твоему мужу… Клянешься ли?
– Клянусь! – глухим и печальным голосом ответила девушка.
В ту же ночь во дворце Лакон-Тая, победителя бирманцев и камбоджийцев, любимого всем народом вельможи, поднялась суматоха. Молодой паж Фэнг, который в обращении с ним старого господина подметил что-то странное, не мог заснуть, поминутно прислушиваясь к тому, что происходило в соседней комнате, в спальне вождя.
Заглянув в щелку, он увидел, что старик почему-то рассматривает свой великолепный боевой меч. Это очень удивило верного слугу.
«Неужели мой господин вновь собирается в поход?» – подумал он.
Около полуночи Фэнга словно что-то толкнуло.
– Господин! Ты спишь? – промолвил он тревожно.
Старик не отвечал.
Тогда паж вошел в спальню и при свете лампады с ужасом увидел, что Лакон-Тай лежит бездыханный. Тут же, возле его ложа, на полу валялся изящной работы золотой флакон.
Подняв и понюхав горлышко флакона, Фэнг воскликнул:
– Опиум! Мой господин отравился!
