Фара. Путь вожака

Именно тогда у Леры родился план. Неформальный. Сплотить отряд, развеять напряжение и, если повезет, разговорить своего загадочного лидера.

Поздно вечером, когда Салем уже готовился ко сну, в его дверь постучали. Тяжело, настойчиво. На пороге стоял Лёня, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

«Лера зовет, – буркнул он, избегая взгляда. – В бар. Наше дело… отпраздновать».

Салем хотел отказаться. Усталость валила с ног, а в голове роились тревожные мысли о подземном ядре. Но он видел в глазах Лёни не только настойчивость, но и надежду. Этим людям, его команде, нужен был не только командир, но и центр притяжения. Оселок, на котором можно проверить и закалить доверие.

«Ладно, – вздохнул он. – Только ненадолго. Завтра у нас работа».

Импровизированный бар располагался в подвале одного из уцелевших зданий. Воздух был густым от табачного дыма и паров самогона, как собственного производства, так и добытого в вылазках «из прошлой жизни». Горело несколько коптилок, отбрасывающих прыгающие тени на кирпичные стены. Было шумно, людно и, в своем роде, уютно.

Салем, Лера, Лёня и Тихий устроились за угловым столом. Первые рюмки подняли «за удачу». Потом еще одну – «за погибших». Третью – «за тех, кто остался дома». Салем морщился, но пил, чувствуя, как алкоголь притупляет остроту его нового восприятия, делая навязчивый гул Зон чуть более терпимым.

Лера, раскрасневшаяся и разгоряченная, первой решилась на атаку.

«Скажи, Салем, – она прищурилась, смотря на него через край своего стакана, – ты какой-то волшебный? Я могу похвастаться, что чуйкой не уступаю никому в Бухте, но ты… ты совсем другое дело. Ты буквально знаешь, куда идти. Как это все?»

Лёня и Тихий замерли, жадно ловя каждое слово. Салем почувствовал, как напряглись все его мышцы. Как часто ему задавали этот вопрос? Пришло время для еще одной полуправды, обрамленной подлинными воспоминаниями.

«Понимаете, – начал он медленно, глядя на золотистую жидкость в стакане, – когда все это произошло, я был в лесу. Отдыхал с собакой в своем схроне. Когда грянуло… я попервой не понял ничего. Все было вроде как прежде. Однако после…» Он замолчал, будто вглядываясь в туман прошлого. «Я увидел… Звери, бежавшие со стороны взрыва, попадали будто бы в невидимые ловушки. То прижимались к земле, словно их вес удесятерился, то застывали на месте, облепленные инеем в разгар лета, или просто ревели в агонии, корчась от невидимой боли. Пока я добирался до безопасного места, такого навидался, что ни в сказке сказать, ни пером описать…» Он замолчал, сделав вид, что с трудом выныривает из тяжелых воспоминаний. «Я просто… научился читать те знаки, что оставляла смерть на теле мира. Следы, которые не видны глазу. Зоны – они ведь не случайны. У них есть своя логика, свой рисунок. Я просто этот рисунок уловил».

Трое слушали, завороженные. Объяснение звучало пугающе и правдоподобно. Лера первая выдохнула, качнув головой.

«Ну ты даешь… Значит, просто… внимательность и опыт?»

«Не просто, – честно сказал Салем. – Опыт, за который заплачено кровью. И не только моей».

Этим ответом он, кажется, удовлетворил их любопытство. Напряжение за столом спало. Тихий молча налил всем еще по стопке.

«Говорят, ты пришел из места, которое называется «Фара»? – не унималась Лера, уже с обычным своим любопытством.

Салем кивнул, чувствуя, как при упоминании дома в груди тепло разливается тоска.

«Да. Так и есть. Там живет моя ст…» Он в момент оборвал фразу на полуслове, чуть не выдав «стая». «Моя семья. Не родная, правда. Там мои самые близкие люди».

Лера ухмыльнулась, ее глаза блеснули озорным огоньком.

«И девушка?»

В голове у Салема промелькнули образы – исследующий взгляд Алисы и хрупкая фигура Ники.

«А это тебе знать еще рано, – парировал он, стараясь, чтобы в голосе звучала лишь легкая насмешка. – Маленькая еще!»

Лёня с Тихим закатились сдавленным смехом. Лера неожиданно для всех покраснела и фыркнула, отчего оба мужчины захохотали еще громче.

«Ну ладно, ладно! – отмахиваясь от них, проворчала она. – А что там за люди? Как выживаете?»

И Салем рассказал. О Льве-богатыре и его верной Насте, о мудрой Ольге и ее дочке Ане, о молчаливом Коле-мастере, о суровом Павле и его сыне Ване, о сестрах Алисе и Нике. Он рассказывал, как они нашли друг друга, как превратили придорожное кафе в крепость, как отбивались от опасностей. Он опускал кровавые подробности, не упоминал о телепатической связи, но даже та история, которую он поведал, была полна опасностей, потерь и упрямой воли к жизни.

Его товарищи слушали, открыв рты, забыв о выпивке. Для них, выросших в относительном порядке Бухты, эта история была похожа на захватывающую и страшную сагу.

«И… и ты их всех оставил?» – тихо спросил Лёня, когда Салем замолчал.

«Чтобы найти способ защитить их, – ответил Салем. – Чтобы Бухта с ее технологиями и ресурсами стала для них тылом».

«Значит, мы тут не просто за пайки и безопасность маемся? – Лера смотрела на него с новым, серьезным пониманием. – Мы тут, выходит, твой… аванпост?»

«Что-то вроде того, – Салем позволил себе улыбнуться. – Так что, как видите, у меня есть ради кого стараться».

Часы, висевшие на стене за стойкой бара, показывали 2:11. Алкогольная муть в голове приятно тяжелила веки. Салем отпил последний глоток воды из стакана и поднялся.

«Так, – сказал он, и в его голосе вновь зазвучали привычные командирские нотки. – Пора расходиться. Завтра после обеда – сбор у администрации. У нас, похоже, появилось новое задание. И оно будет… особенным».

Он видел, как в их глазах вспыхнул знакомый огонек – смесь страха и азарта. Они были его командой. И завтра им предстояло узнать, что их следующей целью станут не леса и руины на поверхности, а мрак и неизвестность подземелий, таящихся прямо под ногами у всего их уютного, упорядоченного мира.

Выйдя на улицу, Салем вдохнул холодный, влажный воздух. Гул из-под земли, приглушенный алкоголем, все равно отдавался в его костях. Он послал мысленный импульс в темноту, за многие километры: «Спи спокойно, малышка. Я на шаг ближе». И ему почудился в ответ тихий, сонный вздох, пропавший в свисте ночного ветра.

Глава 15

Книга 2. Глава 15. Незваный гость

Улицы Бухты окончательно погрузились в свой «ночной режим» – состояние, больше похожее на забытье, чем на сон. После полуночи городское сердце переставало биться, замирая в ожидании неизвестного. Гасли основные огни, и на смену им приходили дежурные фонари-стражники, чьи тусклые, желтые зрачки терялись в плотной, молочной пелене тумана, плывущего по улицам, словно призрачная река. Тени сгущались и оживали, превращая знакомые днем дворы в подобие театральных декораций, готовых в любой миг скрыть в своих складках любую угрозу, любою тайну. Сам воздух, тяжелый и влажный, словно впитывал в себя шепоты ночи и хранил их, как нераскаянный грешник.

Салем шел неспешной, слегка покачивающейся походкой – сказывалась и усталость, въевшаяся в кости, как ржавчина, и выпитый в баре самогон, жгучий и нечистый, как помыслы этого города. Разговор с командой оставил на душе тяжелый, липкий осадок, похожий на донную муть. Он снова солгал, укрывшись за полуправдой, и теперь ему предстояло жить с этим грузом, чувствуя, как он впивается в плечи все глубже. Он свернул за угол трехэтажного кирпичного дома-исполина, чьи слепые окна смотрели в ночь безразлично. Здесь находился его временный приют – бывшая служебная квартира, пахнущая забвением. В этом переулке фонари давно сдались в плен тьме, и лишь бледный, болезненный свет луны, едва пробивавшийся сквозь облака и туман, ложился призрачными пятнами на облупленную штукатурку и заасфальтированный двор, будто рассыпавшиеся монеты за упокой души.

Рука уже потянулась к холодной, облезлой железной ручке, как вдруг в самой глубине сознания, там, где теперь ютилась его новая, искаженная реальность, что-то надоедливо зазудело. Тихий, навязчивый, как мошкара у уха, сигнал тревоги. Это было шестое чувство, порождение Зон, – паук, безошибочно ощущавший дрожание чужой паутины.

В квартире кто-то есть.

Один. Неподвижный. Салем не чувствовал исходящей от незваного гостя враждебности – его новое восприятие улавливало лишь сам факт живого присутствия, теплую, пульсирующую точку в ледяной пустоте комнаты. «Неужели я кому-то успел насолить? – пронеслось в голове, и мысли засуетились, как перепуганные тараканы. – Забрал чей-то хлеб? Или и вовсе прослыл дьяволом и нечистым за эти «фокусы» с зонами?»

Сон как рукой сняло, отступив перед холодным приливом адреналина. Он медленно, бесшумно, словно движимый инерцией, опустил руку к ножнам на поясе. Пальцы, будто живые существа, сами обхватили знакомую рукоять проверенного ножа. Легкий шелест кожи, вздох ножен – и сталь, холодная и уверенная, оказалась в его руке, став продолжением воли. Он замер, прислушиваясь, но за дверью царила гробовая тишина, казалось, сама ночь затаила дыхание. Лишь собственное сердце, загнанный зверь в клетке груди, отстукивало частую, тревожную дробь в висках.

Осторожно, с хищной грацией, чтобы не звякнул замок – этот металлический страж покоя, – он повернул ключ и тихо приоткрыл дверь. Из щели пахнуло затхлым дыханием пустоты – пылью, одиночеством и временем, что здесь остановилось. Правой рукой он потянулся к выключателю, до которого нужно было сделать шаг в непроглядную темень, словно в пасть неизвестности.

И тут его собственную руку, все еще сжатую в кулак вокруг рукояти ножа, обвили чьи-то цепкие, стальные пальцы. Резкий, выверенный болевой прием, не оставляющий места сопротивлению, – и нож с глухим, укоризненным стуком упал на пол, будто пораженный предательством. Салем, ошеломленный скоростью и сноровкой нападавшего, инстинктивно сгруппировался для контратаки, мысленно готовясь получить удар, который рассечет ночь, как клинок.

Но удар не последовал. Вместо этого его глаза, уже привыкшие к полумраку, выхватили в тонком, как лезвие бритвы, луче лунного света, пробивавшемся между неплотно сдвинутыми занавесками, яркое пятно – огненно-рыжий локон, выбивавшийся из-под темного капюшона.

– Лера? – хрипло выдохнул он, отшатнувшись и потирая онемевшую кисть, где на мгновение поселилась боль. – Что за черт? Каким ветром?

Девушка вышла из тени, откинув капюшон, и ночь словно отступила на шаг. Ее зеленые глаза, холодные изумруды, блестели в полумраке с неярким, но твердым светом.

– Успокойся, Салем, это я, – сказала она, ее голос был ровным, но в нем слышалось напряжение натянутой струны. Она наклонилась, подняла с пола его нож и протянула рукояткой вперед, словно возвращая не оружие, а отнятую на время уверенность.

Он молча взял нож, вкладывая его в ножны с тихим, стыдливым шуршанием. Напряжение медленно спадало, как вода после отлива, обнажая раздражение и усталость – острые камни его бытия.

– Что тебе нужно? – спросил он, и голос прозвучал грубее, чем он хотел. – И почему вломилась ко мне, вместо того чтобы постучаться, как нормальные лю…

Она не дала ему договорить. Сделала шаг вперед, затем еще один, пока не оказалась вплотную к нему, нарушая все неписаные правила дистанции. Ее пальцы, легкие и цепкие, легли на его грудь, ощупывая напряженные, как тросы, мышцы под тонкой тканью футболки.

– Я вижу, как ты себя изводишь, – прошептала она, и в ее голосе не было насмешки, только странная, откровенная настойчивость, просящая и требующая одновременно. – День за днем. Ты тащишь на себе все, как тот мифический атлант, но сам никому не позволяешь подойти близко. Твоя крепость высока, Салем, но все стены со временем рушатся.

Ее губы нашли его губы в темноте. Это был не нежный поцелуй, а жадный, требовательный, полный скрытой ярости и тоски, двух одиноких штормов, столкнувшихся в океане ночи. Пальцы вцепились в его волосы, прижимая сильнее, а тело прижалось к нему всем весом, горячее и напряженное, как натянутый лук.

Салем попытался отстраниться, слабый протест разума против бунтующей плоти.

– Лера, подожди… это не…

Но ее натиск был слишком сильным, а ее молчание – красноречивее любых слов. Ее руки скользнули под его футболку, и он вздрогнул, как от удара током, от прикосновения прохладных пальцев к раскаленной коже. Где-то в глубине души, в последнем оплоте рассудка, он понимал, что должен остановить это, что это – очередная ловушка, но тело предательски отвечало на ее прикосновения, жаждая этого забвения.

– Перестань контролировать всё, – прошептала она, разрывая поцелуй и переводя дыхание, короткое и прерывистое. Ее губы, влажные и жаркие, скользнули по его шее, оставляя на коже пылающий след, словно метка. – Хотя бы сейчас. Дай всему рухнуть. Для меня. Для себя.

Ее губы оторвались от его, чтобы прошептать одно лишь слово: «Дальше». Оно прозвучало не как просьба, а как приказ, данный на грани издыхания. И он повиновался. Его руки, грубые и привыкшие к стали, теперь изучали изгибы ее узкой талии и пышных бедер. Тонкая ткань ее штанов оказалась досадной преградой. Он сорвал их с нее одним резким, нетерпеливым движением, и звук рвущейся молнии прозвучал громче любого выстрела в тишине комнаты.

Она помогала ему, ее движения были такими же стремительными и жадными. Вот его футболка полетела в угол, обнажив торс, покрытый старыми шрамами и блестящий от пота. Ее ладони, шершавые и прохладные, прилипли к его горячей коже, и он застонал, когда ее пальцы впились в мышцы его спины, ведя его, направляя.

Не было больше нерешительности. Он вошел в нее не медленно, а одним глубоким, уверенным толчком, который заставил ее спину выгнуться от кровати, а из горла вырвался не стон, а короткий, перехваченный крик. Мир взорвался и собрался заново, сузившись до точки их соединения – невыносимо плотного, жаркого, живого.

Ее ноги обвились вокруг его поясницы, и в следующее мгновение она с силой перекатилась, поменявшись с ним местами. Теперь она была сверху, ее рыжие волосы, распущенные и дикие, образовали занавес, скрывающий их лица от лунного света. Она двигалась в немом, первобытном ритме, ее бедра выписывали сложную, инстинктивную фигуру, а голова была запрокинута так, что свет падал на длинную, изящную линию ее груди.

– Не так быстро, – выдохнул он, его руки скользнули по ее бокам, сжимая, пытаясь замедлить этот безумный танец.

В ответ она лишь усмехнулась, низко и гортанно, и, не прекращая движений, наклонилась к его уху.

– А теперь – молчи и не мешай, – прошептала она, и ее губы обожгли его мочку. – Мой черед.

Ее пальцы сошлись на пряжке его ремня. Металл звякнул, отдаваясь эхом в пустой комнате. Потом она отползла, встала с кровати и, не сводя с него горящих глаз, сделала шаг назад, в глубь комнаты.

– Иди сюда, – сказала она, и это снова был приказ.

Он поднялся, чувствуя, как дрожат колени. Они стояли друг напротив друга в луне света, падающего с потолка, два силуэта, отбрасывающие причудливые тени на обшарпанные обои. Она была вся – воплощение дерзкой, животной грации. Он подошел, и она отступила еще, пока ее поясница не уперлась в край старого деревянного стола, заваленного бумагами и хламом.

Одним движением руки она смахнула все на пол. Грохот падающих предметов заполнил комнату. Теперь стол был чист. Она приподнялась, уселась на него, раздвинула колени и потянула его к себе.

– Здесь, – просто сказала она.

Он оказался между ее ног, его руки легли на холодное дерево по бокам от ее бедер. Новая позиция, новый угол. Глубина проникновения заставила ее закатить глаза и громко, без стыда, застонать. Ее ноги снова обвились вокруг него, подошвы ступней уперлись ему в поясницу. Она откинулась назад, опершись на локти, и ее грудь выгнулась навстречу его губам. Он принял приглашение, его рот нашел ее упругую грудь, и она вскрикнула, когда его зубы слегка сжали нежную кожу.

Ритм, который он задал теперь, был другим – более глубоким, почти невыносимо медленным. Каждое движение было направлено на то, чтобы дойти до самой ее сути. Стол скрипел и подрагивал, отбивая такт их соединению. Пыль, поднятая ими, танцевала в лунных лучах, как микроскопические свидетели их безумия.

– Да… вот так… – бормотала она, ее слова сливались в сплошной, бессвязный поток. – О боги, Салем… именно там…

Ее руки метались по его спине, царапая, сжимая, словно она пыталась впитать его через кожу. Он чувствовал, как внутри нее все сильнее сжимается, как нарастает напряжение, и ускорился, уже не в силах сдерживать собственную нарастающую волну.

Но она внезапно выскользнула из-под него, соскользнув со стола на дрожащие ноги.

– Еще нет, – прошептала она, ее глаза блестели в полумраке, как у хищницы. – Я еще не готова.

Она взяла его за руку и потянула за собой, ведя его через темную комнату к дверному косяку. Она развернулась, прижалась спиной к прохладной штукатурке стены и притянула его к себе.

– Теперь, – выдохнула она, и ее голос дрожал от нетерпения.

Прижав ее к стене, он вошел в нее с новой силой. Свобода движений была иной, он мог погружаться в нее еще глубже, почти поднимая ее на себе. Ее ноги снова обхватили его, ее пятки уперлись ему в ягодицы, заставляя идти глубже с каждым толчком. Ее стоны, приглушенные раньше, теперь громко эхом разносились по пустой квартире, смешиваясь с его хриплым дыханием. Штукатурка крошилась у нее за спиной под напором его тела.

Она запрокинула голову, ударившись затылком о стену, но, казалось, не чувствовала ничего, кроме нарастающего, всепоглощающего наслаждения. Ее сознание плавилось, ее воля растворялась в физическом порыве.

– Я сейчас… – успела выдохнуть она, и ее тело затряслось в первой, сокрушительной волне оргазма.

В этот самый миг, на самом пике эйфории, когда его собственное тело напряглось для финального рывка, с ним случилось нечто. Его новая, искаженная реальность, всегда тихо шепчущая на задворках разума, вдруг взревела. Древнейший инстинкт продолжения рода, смешавшись с его новым «даром» и безудержной страстью, создал чудовищный резонанс. Это не было осознанное действие – это был рефлекс, дикий и неконтролируемый.

Его разум, подобно щупальцам, рванулся наружу, навстречу ближайшему источнику живого, уязвимого сознания – сознанию Леры.

Он не читал ее мысли. Он вторгся. Он ощутил самую суть – вихрь ее ощущений: ослепительную вспышку наслаждения, стремительно сменяющуюся шоком от чужого, холодного присутствия у себя в голове. Он почувствовал, как ее психика, не подготовленная и беззащитная, содрогнулась, пытаясь отторгнуть непрошеного гостя. Это было похоже на крик, но не звуковой, а ментальный – короткий, пронзительный визг ужаса, пробивший его насквозь.

Спазм пронзил его, выгибая спину дугой. Но это был не только спазм физической разрядки. Это была судорога самого его существа, смесь невыразимого наслаждения и леденящего душу осознания того, что он только что натворил.

Он услышал ее хриплый, обрывающийся всхлип. Ее ноги, так крепко державшие его, мгновенно обмякли и повисли. Цепкие пальцы, впившиеся в его плечи, разжались. Ее тело, только что пылающее и отзывавшееся на каждое его движение, внезапно стало безжизненным грузом в его объятиях.

Ошеломленный, в шоке от собственного поступка, он инстинктивно подхватил ее, не давая упасть на пол. Голова ее безвольно откинулась на его плечо, рыжие волосы завесой скрыли ее лицо. От былой страсти не осталось и следа – только тишина и тяжелое, ровное, бессознательное дыхание.

«Что я сделал?»

Паника, острая и холодная, промчалась по его жилам, смывая остатки эйфории. Он, почти не помня себя, на автомате понес ее к кровати и уложил ее на смятые простыни, все еще пахнущие их страстью, и этот контраст был невыносимым.

Он сам рухнул рядом, его собственное тело отказывалось служить. Темнота накатывала на его сознание свинцовыми волнами, последствия выброса адреналина, физического истощения и ментального шока смывали его в небытие. Последнее, что он увидел перед тем, как провалиться в пустоту, – это бледное, безмятежное лицо Леры в лунном свете и леденящую мысль: все только что изменилось. Навсегда. И он даже не успел понять, что именно сломал.