Клуб дневных мечтателей

Что это набито у тебя?

«JUST A TSAR»?

– А-а, мой прикол. Я и дизайнер маленько, не только айтишник. Смотри: читается одинаково, если перевернуть вверх ногами. Вот, ща подниму руку.

– Так. Не надо тут мне руки вскидывать, да ещё под камерами. Вижу всё. Ну да. То ж самое. «Царь, просто царь». Чувство собственного величия… зашкалило?

– Хах. Не-е. Просто.

– Монархист, что ли?

– Какой монархист, ты что. Ну хотя, может, и монархист, не думал как-то. Стихи твои, кста, зашли. Чего не стримишь?

– А надо?

– Скинь их потом.

– И ты мне чё-нть сасное перешли. Царь Витя.

– Сасное! Ты серьёзно, так говорят ещё? Аа-а, какой кринж, я должен сказать, но лучше молча поблюю. Ты точно не отсюда какая-то.

– Не знаю я этого вашего поганого языка.

– Вот и не говори на нём. Стихами лучше получается. Ща. Во. Лови про меня:

«Мы не продаём алкоголь лицам, не достигшим ничего».

– Видела.

– Вот ещё норм, про карантин:

«Дома я / До мая».

А вот ещё просто:

«Любить иных – тяжёлый квест».

Дана насмешливо и почти зло оживилась:

– О-о! Последнему лайк особый.

– Но я реально говорю – «просто», без подкатов. Мы с тобой здесь и не за этим. Чего, в офисе полно мест, если что. Но ЭТО ДРУГОЕ.

– А зачем мы здесь? И какое это другое? Ты вот… зачем меня пригласил? И сам за чем таким сюда шёл?

– Ой, да ладно такие вопросы… Сам не знаю! Ой, б… Уронил!

Отвечая Дане, Витя развёл руками так, что огромной ладонью смахнул свой ноут на пол – от случайного касания девайс слетел под кровать легко, как бумажный лист, и неудачно: экран треснул сильно, от угла до угла.

– Всё, погас. Из всех сохранёнок вылетел по-любому, с-ск… Короче, реально не знаю, чё я пришёл. – Он был очень раздосадован. – Повело меня. Принят ответ?

– Так и запишем, – с довольной усмешкой ответила Дана и сделала вид, что что-то вписывает в воображаемый «молескин».

Шире трит! Без секрета всему свету

По всей стране, как грибы после дождя (или как [радиоактивные] дожди после [ядерных] грибов – а? Да пусть, пусть полежит тоже), вырастали кластеры дэйдримов под узнаваемыми белыми вывесками с ярко-красными буквами (если их можно было буквами-то назвать. Оригинальное лого пальцем было делано – буквально: свой счастливый трейдмарк Razoq походя выписала по планшету левым мизинцем – лихо нарисовала, как отрезала, тут же, без правок, запулив корявую каракулю в ближайшую типографию. В этом был подход Razoq, взбалмошной блогерши неопределённого возраста, которую никогда не видели задумчивой, даже просто сосредоточенной).

Важным событием, придавшим новый импульс без того растущей популярности бренда, стала отмена запрета входить в триты с мобильными. Правда, регламент усложнился подписанием пары допсоглашений (про административную и уголовную ответственность за съёмку и про отсутствие, в случае чего, претензий к Daydreamers Club-у). Но лояльности это не снизило – скорее, наоборот.

По понятным причинам в сеть тут же потоком пошли снятые «из-под одеяла» видео из тритов. (Были и раньше, только фейковые.) Благодаря таким утечкам, – кстати, герои скрытых съёмок оказывались в массе своей лояльны к появлению роликов в эфирах, лишь изредка и нехотя вчиняя иски авторам, – благодаря этим утечкам интерес к франшизе вырос до уровня международного. Добавим сюда мощную маркетинговую экспансию и бешеный, сверхчеловеческий драйв завоевателя, огнём негасимым бушевавший в душе Razoq всю её сознательную жизнь… Бренд полыхнул в мировом масштабе посильнее коронавируса. Купив часть прав и быстро обкатав «пилот» на полудюжине стран Юго-Восточной Азии, один европейский marketing integrator предложил за полное правообладание не представимые уму £500 млрд.

Однако крупнейшей для РФ коммерческой сделки в сфере услуг не произошло: Razoq отказалась от условий, записав эффектный и смешной стрим о переговорах, которые проходили в центральном столичном дэйдриме на две сотни тритов, занимавшем весь цокольный и часть первого этажа дома на Тверской.

Дэйдримы спокойно пережили очередную волну ужесточения карантинных ограничений. В первую очередь, потому что в DDC начали делать экспресс-анализы на вирус, и это помогало государству («в сложившейся ситуации» стране, по обыкновению, «катастрофически не хватало денег») бесплатно выявлять новых заражённых. С другой стороны, за спасительную соломинку, дающую шанс на выход, хватались люди потому уже только, что изнемогали сидеть по домам. Получить пропуск в дэйдрим было проще, чем на выезд в магазин за два квартала от дома. Кроме этого, дэйдримы создавали небывалое ощущение: люди в них словно открывали друг друга – впервые за долгое… можно сказать, впервые вообще. Все тянулись к общению в тритах беззаветно и трогательно, словно распускающиеся друг другу навстречу нежные цветы. Коллаборации оказывались немыслимыми. Человечество «заболело» жизнью в режиме Daydreamers Club.

Линия 7: Лучший собеседник (г. Москва, дэйдрим «Сити башня Евразия Премиум плюс»)

– Чтобы разбавить наше молчание, Татьяна Николаевна, предлагаю заняться кто чем хочет. Я вот – почитал бы. Не вслух, конечно. Книжку взял, но всё времени начать не было, работа, работа…

– Ничего себе. Какого же года эта книга? Орфография дореволюционная, как ты это читаешь, Семён? Глаза сломать можно.

Герои новой сюжетной линии – М, 24 и Ж, 42 – лежали под невидимым хэштегом #обоюдноесмущение в уже привычном для всех в стране и в мире полуголом виде. Скажем, что мировая мода, скорректированная карантином (тройка «рубашка-галстук-трусы» в тысячах разновидностей стала главным трендом даже для вернувшихся в офисы – не скромничал никто, это стало вариантом нормы, как, например, во время о но – штаны с продранными коленями), скорректированная карантином мода второй волной получила комплектации и более вольные – штаны совершенно умерли уже как формат, вот-вот готовы были уйти в небытие рубашки, тишоты и топы: пока ещё в концептах прет-а-порте, но всё шло к масс-маркету. Огненная апокалиптическая жара стала повсеместной, превратив одежду из необходимости в аксессуар.

Что привело Татьяну Николаевну и Сёму в трит? Вопросы бизнеса (особые для каждого из двоих), смешанные в пропорции 1:1 с «затрудняюсь ответить». Мы же понимаем, что «затрудняюсь ответить» было основной причиной всех визитов в Daydreamers Club-ы?

Она лежала и тайком смотрела на него («испытывает, что ли»; Семён с неудовольствием замечал это, следя за Татьяной Николаевной краем глаза). Он – продирался через яти, еры и «и с точками» старинной книги, которую, как он теперь понимал, лучше стоило читать дома, в тишине и одиночестве.

Семён скользил глазами по пожелтевшей бумаге и всё не мог сосредоточиться.

«До самаго горизонта разстилаются въ поле безкрайнія русскія снеги. Не видать тому полю конца-края и въ ясный день – а нынче и подавно…

Охъ, разгулялось надъ ночною равниной январьское ненастье, закружила лютая пурга! Летятъ надъ скрипучимъ настомъ миріады колючихъ снежинокъ: звеня на морозе хрустальными колокольцами, перегоняютъ другъ друга, то взмывая выше серыхъ снеговыхъ тучъ до самаго поднебесья, то вдругъ съ силою обрушиваясь внизъ.

Уууууу! – завываетъ чорная вьюга. Мететъ пороша, скрипитъ подъ обледенелыми полозьями и усталыми конскими копытами.

Холодная тьма сгустилась надъ одинокою чорною кибиткой, медленно и упрямо ползущею сквозь буранъ. Тройка коней въ изнеможеніи тянетъ тяжелыя сани, подгоняемая ледянымъ Бореемъ шибче, чемъ даже и кнутомъ ямщика. Ямщикъ не зеваетъ – щелкаетъ бичомъ да посвистываетъ, бросая быстрыя взгляды на кибитку – какъ тамъ седокъ, не примерзъ ли къ санямъ?..

Только истый смельчакъ отважится на дальній путь въ такую непогоду. Мететъ, пуржитъ пуще прежняго, небо смешалось съ землею; не понять, долго ль еще до людского жилья – скоро ли кони согреются въ сухомъ и тепломъ стойле, скоро ль найдутъ себе отдыхъ и кровъ пассажиръ и ямщикъ, заплутавшія въ непроглядной январьской ночи…

Не видать ни зги подъ тусклымъ, будто огонекъ светляка, луннымъ сіяніемъ. Едва виднеетъ кибитка въ ненастномъ зимнемъ поле. Сокрытъ подъ овчиннымъ тулупомъ пассажиръ одинокой повозки. Какія думы идутъ на умъ ему въ это чорное время? Что въ душе, что же в мысляхъ его?..

Тпру-у-у!»

(Сёма так смешно шевелит бровями, когда читает. Такой забавный… и с таким интеллектом. Этот скромняга уже сейчас всех уделывает под ноль. Через пару лет у меня должностей не останется, чтоб его дальше повышать. Хоть грейды под него переписывай. Чудовище. Бэбифейс, и бровки, но чудовище.)

– Не думала я положа руку на сердце, что ты согласишься на этот эксперимент. Оу-у. Beg your pardon. Ты же читаешь. Будешь кофе? Чай. Тут есть какой-то… «Сенча…» чего… «Сенча Мёд и пчёлы», что за бред… будешь чай?

– Не, спсиб.

– Тебе в целом здесь уютно? Всё хорошо? Нет дискомфорта?

– А. Что?

– Ладно, читай, читай. Не обращай на меня…

– Если вы хотите поговорить, я могу отложить, давайте пообщаемся. Ноу проблем. Интересно, вейп можно?

– Семён, всё в норме, читай свою книгу. Кури, конечно, это «премиум-плюс». Можешь и выпить.

– Нечего.

…

– Приятно дым пахнет. Почти парфюм. Как думаешь… Ой-й… Прости, что снова прерываю тебя.

– Ничего. Уже прервали. Что́ я «как думаю»?

– Как думаешь, будет новый вирус?

– Татьяна Николаевна, вы меня трогаете ногой. Надеюсь, случайно.

– Эм. Ой. Конечно, случайно.

– Да, будет новый вирус и не один, сто пудов… процентов, извините.

(Блин, да чего я такой суровый-то с ней. Надо как-то попроще отвечать, без наезда. Подумает, за кукухой не слежу, уволит ещё. Короче, в следующий раз что-то спросит, я нормально отвечу. Сто пудов. Ну а чего она подкатывает-то, с другой стороны. С дуба упала, что ль, совсем. Зачем согласился с ней пойти. Лан. Читаю дальше ровно. Чего-то в этом всём не то. Шухер лёгкий.)

«Тпру-у-у! Занесло вороныхъ въ придорожный сугробъ, увязла повозка по самыя оглобли. Кони стали. Спрыгнулъ съ повозки ямщикъ, заблажилъ:

– Беда пришла! Не видать дороги, баринъ! Пропадаемъ!

Узрелъ бы лишь случайный путникъ, окажись онъ рядомъ, какъ завьюжило, какъ замело надъ кибиткой вдругъ съ новою силой, – и порывъ суроваго январьскаго ветра взметнулъ надъ санями промерзшую медвежью полость, укрывавшую ездока отъ лихаго ненастья. Обернулся ямщикъ, обернулись и вставшія кони, какъ будто прося о пощаде – ну что жъ ты, хозяинъ, всё гонишь насъ въ этой ночи, объясни, сколько верстъ намъ осталось до дома…

И вотъ же, читатель, узримъ, кого мчали полночныя сани по безкрайней – татарской? уральской? сибирской? – заснеженной дали. Что за неистовый путникъ всё спешилъ непрерывно впередъ, всё бранилъ ямщика и велелъ ему гнать лошадей дальше, дальше по льдистой дороге, безъ сна и безъ отдыха,– кто онъ?

Уууууу!

Да что за диво! Чудится ли это? Или то морокъ незримыхъ, незнаемыхъ силъ, невиданныхъ чаръ – страшной, нечеловеческой силы сгустился надъ равниной?

Кого же съ трепетомъ и страхомъ узрели мы въ этой кибитке, лишь распахнулась тяжелая полость, раскинуло ветромъ овчинный тулупъ таинственнаго ездока?..

Не человекъ, не зверь лесной, не жуткій кошмаръ изъ ночи – живое сердце въ человеческій ростъ открылось изумленному взору.

Тяжелое, распаренное, сидитъ въ кибитке огромное, какъ будто огненное, сердце, дрожитъ подъ ударами вьюги, свиститъ и клекочетъ окровавленными жерлами венъ и артерій: то жадно ловитъ ими воздухъ, – то заливаетъ овчину дымящейся алою кровью.

Задрожали кони отъ резкаго порыва ледяного ветра, более жъ того – отъ открывшагося имъ вдругъ жуткаго зрелища; съ дикимъ ржаніемъ прянули въ сторону, запутались непослушными ногами въ поводьяхъ, – а бросившій вожжи ямщикъ ужъ исчезъ давно за стеною метели: бежитъ онъ, падая, ползетъ, обдирая пальцы въ кровь, карабкается – скорее, скорее прочь! – по непролазнымъ снегамъ дикаго поля, охваченный безуміемъ, какъ злымъ чорнымъ пламенемъ:

– Баринъ!!»

(Что за… древнерусский наркоман это писал. Блин, короче, всё, в офис возвращаюсь, не мой день. Счас как-нибудь ловко сольюсь.)

– Семён. Сём. Скажи только честно. Ты ведь не уходишь из конторы?

– Почему так решили?

– Ты открыл страницу на «Хэхэ».

– Ну, это я… в общем… если серьёзно. Я ведь вам всего себя отдаю, вы знаете.

– Да, потому мне так беспокойно и волни…

– Ну и не беспокойтесь. Не бойтесь ничего. Да нет, я с вами. Я никуда не уйду точно. Мне всё нравится.

– На тебе висят четыре из пяти всех проектов, ты меня пойми. Мы госкорпорация, нам нельзя, чтоб сюрпризы были, понимаешь ведь, кого мы подводим тогда…

– Да не, забейте, Татьяна Николаевна. Короче, эта история чисто психологическая. Ладно, скажу, пока мы… пока мы тут под одним одеялом типа… Тупо мне нравится, когда меня хантят, а я их футболю. У меня уже список есть, здоровенный. Кстати, «большая четвёрка» в нём в полном составе. Всем их эйчарам отказал. А давали двойной ценник. Слил всех с оттяжечкой. Люблю это дело. Ха.

– Красавец. Во всех смыслах.

– Не знаю, что ответить. Вы тоже ничего! На бабушку мою похожи… Но… вообще-то не могли видеть моё «си-ви» в открытом доступе.

– Ошибаешься, – задумчиво усмехнулась она, доставая сигарету. – Я вижу всё.

«Онъ всталъ, чуть дыша, и прислушался. Издали послышалось – иль почудилось просто – ржаніе верныхъ коней. Тяжко стиснуло грудь ямщику; пусто стало вдругъ на душе, какъ не было раньше. Всталъ несчастный посредине открывшейся бездны, заметаемый снегомъ, безсильно руки возделъ – и такъ застылъ.

Лопнуло небо ночное, порвалась завеса снежнаго мрака. Яркій лунный лучъ на мгновеніе просіялъ надъ равниной – и, ничего не найдя на протянувшемся до горизонта полотне безконечнаго снега, исчезъ за громадою грифельно-чорныхъ тучъ, и больше не вышелъ на небо.

Содрогаясь отъ мрачнаго ужаса, несчастный ямщикъ обернулся; кибитки ужъ не было видно. Силы его слабели съ каждымъ порывомъ ветра; шаги вязли въ снегу, мысли мешались, сознаніе угасало. «Пропалъ», мелькнула мысль въ последній мигъ. Приложа коченеющую руку къ груди, ощутилъ онъ подъ полотномъ трепетавшей на ветру мокрой рубахи («Что жъ это? кровь!») мягкую пустоту».

Линия 1: Судьба человека (продолжение) (г. Новосибирск, дэйдрим «Сибиряк плюс»)

– Чё надо?

– Пижаму набрось сперва. Ложись теперь. Ща врублю чтонить фоном. Футбик хотя бы. Вот так. Я, конечно, готов извиниться за тот раз. Но, во-первых, формат этих… тритов не нами придуман и не нам его судить. Во-вторых, ты …зачем вообще сына тогда сюда притащил. Это было ошибкой. И не вздумай… кхм… Нину. Ты хоть и муж, но я на её стороне.

– Напоминаю тебе, «ромео». Стёкол здесь нету больше. А если бы и были… Это моя семья. Я ведь не посмотрю на погоны. Совсем оборзели? В личное полезли. Чего ещё хотел?

– Тебя очень прошу не трогать её. Просто прошу и всё. Пожалуйста. Между нами. Ты ведь такой счастливый.

Два товарища по несчастью сурово молчали, глядя в низкий потолок, зеленоватый от отсветов футбольной трансляции. Обоим было очень неуютно.

– Теперь я скажу. В последний раз видел тебя в одном кадре с моей женой. Иначе… Неважно, чью закон сторону примет. С коллегами Ниниными и твоими, кстати, я общался. Ни одного из них – на твоей стороне. Так и сказали – «неспортивно».

Муж Нины посмотрел на желтоватый синяк под его глазом, со злым презрением откомментировал:

– Видно, много желающих тебе выписать.

– Да это Нина твоя мне…

– Чё-ё?!

– Она случайно… Пультом.

– Ты, сс…

Едва удержав уже занесённый кулак, муж Нины встал, бледнее простыней, начал быстро одеваться:

– Ходи-оглядывайся. Бесплатный совет. Это всё, зачем я сюда пришёл. Увещания твои мне не сдались. Хулиганов будешь воспитывать.

– Погоди, слышь.

– Всё, сказал же.

– Ложись, дай сказать.

– Постою.

– Мужик, прости меня, я был где-то неправ. Но правда – если бы не твоя Нина, то я не смог бы измениться. Мне это было надо. Мы же все одинаковые, – чего ты сам, другой, что ли. Тоже ведь живой человек. Неужели не поймёшь?

Дима смотрел ему прямо в глаза. Виноватые так не смотрят. Как его вообще в контору взяли, он же клоун. Его слушать – себя не уважать. Сам себя идиотом чувствую. У клоуна на допросе. Стою в одних носках, как гомос… Кому рассказать… До чего… довели… страну…

– Что тебе ещё надо от меня. Работа ждёт.

– Я просто захотел с ней пообщаться. И теперь всё время хочу с ней общаться, готов хоть каждый день… Да хватит зубами скрипеть, твою мать! Выслушай меня! Эта мутка с дэйдримами – она действительно раскрывает людей. Ты не представляешь, сколько народу наших сюда ходит. И сколько проблем сразу ушло из жизни. Некоторые, даже кто с судимостями, приходят и зовут наших… побазарить. По-человечески. Не жалобы, там, не разборки. Просто пожить вместе полчасика, час. Ляжь уже, ляг… Я так теперь стал людей понимать хорошо. Раньше я их вообще не видел в упор.

– Эти …страдания меня мало интересуют. Напомню, ты гоняешь с моей женой сюда уже третий раз. То есть, я тебе уже трижды должен выписать. Что у вас там раскрывается, лучше не озвучивай даже. Во избежание. Тебя вообще спасает только то, что ты, похоже, того. Причём наглухо. Ну, давай-ка тебе мозги прочищу суровой логикой. Ты пользуешься моей женой. Пользуешься, как вещью. Для решения своих проблем и загонов. Водишь её в рабочее время. Она себе лифчиков новых накупила. Это вообще как? Да этого достаточно, чтоб те… Да чего я вообще с тобой…

– Руки! Убрал, я сказал. Слышь, успокойся, пока к нам не вошли… Не, у нас всё хорошо! Всё в порядке, не надо входить! Ща уладим.

– Всё! Всё. Да пусти же, чёрт.

– Ложись и слушай. Как этот себя ведёшь. Да опять! Что ж ты…

Двое ещё немного побарахтались на простынях, но до статуса драки возня не дозрела – инициатор просто хотел себя обозначить, да и был он в силу возраста-комплекции существенно менее подготовлен к мужским разборкам, чем спарринг-партнёр его – Диме ничего не стоило блокировать вялый заход мужа, даже не запыхался.

– Я не отнимаю у тебя жену. И счастье ваше не собираюсь рушить. Но пойми меня. – Дима достал из нагрудного кармана футболки сломанную сигарету (тонкие курит, как баба), прикурил и продолжил гораздо спокойнее по тону, хотя от смысла его слов спокойствием и не пахло. – Я не могу без неё жить. Не представлю, как мне день провести без твоей Нины. Что мне делать в этой ситуации? Угнать у тебя её? Сделать несчастным ребёнка вашего? Руки на себя наложить? Или на тебя?..

Натуральный сумасшедший. Задушить бы, собаку бешеную. Если б не болевой, я бы ему всёк.

– …не собираюсь на ней жениться. Даже если ты её бросишь. Но я не могу без неё жить. Я просто хочу ходить сюда и видеть её каждый день. На работе и здесь. Мне больше ничего не нужно. И не смотри на меня, дыру просмотришь.

Повисла пауза, самая тяжёлая и мрачная пауза этой книги. Оба не знали, что говорить.

Давайте пока проведём небольшой квиз – пусть каждый читатель ответит для себя на вопрос, как правильно поступить в этой ситуации, если ты а) Дима, б) муж Нины, в) Нина.

Вот мои варианты. Если я Дима, то я убью мужа, убью себя, уведу Нину с ребёнком, без ребёнка, запью и уволюсь, чтобы забыть о ней, или постараюсь пересесть на другую женщину – возможно даже, что на одну из коллег. Если я муж Нины, то постараюсь убедить себя, что ничего не произошло – пусть два мента сами мучаются и разбираются, главное, чтоб Лёха-малой не страдал. Если я Нина, то буду играть Димой до посинения; он теперь мой и так просто не уйдёт; хотя, конечно, положительный и прикольный, я таких в жизни не встречала; но надо его – в общем, пожалеет, что водит меня сюда; для мужа что-нибудь придумаю, главное – чтоб Лёшенька не страдал.

Сердце внезапно кольнуло. Он посмотрел на толстяка, злобно и грустно потирающего пухлое запястье со следами от его жёстких пальцев.

– Прости меня, мужик. – Дима чуть не заплакал от жалости к нему, но вовремя сдержался (что бы тогда это вообще было такое). – Помоги мне. Очень прошу, по-братски. Мне очень плохо.

Собеседник сидел на сбитой простыне вполоборота к нему. Хрипло и тихо проронил, держась за вывихнутую руку:

– Да мне рассказывали наши тоже. Про эти места… Я Арсен, Арсений.

– Знаю.

– Миша из третьего цеха, на координатном главный, сходил один раз, теперь не вылезает. Ты чего, говорю, как игроман? Подсел. А он бухать после этого бросил. Это первый семиразрядник с координатного, который в завязку ушёл, на моей памяти. Ходит то с корешами, то с незнакомыми. А больше всего со своим отцом, он уж еле у него передвигается – так он его привозит, играют в шахматы, чай пьют. Короче, это. Кто ты там, Дима. Ясно, что ты ку-ку, но что теперь. Давай-ка переключись на кого другого. С Ниной будешь у нас общаться. Ты, похоже что, ровный в целом. Разговорчивый больше нужного, но это даже в плюс. Заглядывай, посидим за встречу. Можешь со своей прийти.

– У меня нет никого. То есть, есть, но не одна, и не то чтобы мои они все были…

– Больше не зови Нину сюда. Можешь ходить к нам. Я сутки через двое, в эту пятницу приходи. У Нинки подруга, одна живёт, пригласим. Фотка даже у меня есть. Счас. Вот она, смотри. Ничё так, а?

– Не. Я не приду. Извини. Не люблю эти посиделки, да и дружить не особо умею. Один по жизни, друзей нету.

– Ясно. Всё, давай, мне на смену.

Оставшись один, Дима в задумчивости (нарисованной на лице, а не настоящей – мыслей не было и быть не могло) несколько раз пощёлкал со «Спорта» на «Мир» и обратно, выключил, бросил пульт под кровать. Конфигурация жизненной фабулы казалась вышедшей из-под контроля и этим – не пугала, но очень неприятно томила. То, что есть работа, недораспутанные дела, грядущее квартальное совещание, он почти забыл. Если точнее – обременённая тягостью душа отдавала теперь всему этому не более 20 % личного времени.

Он посмотрел на пустую постель рядом, встал, взбил примятую подушку, разгладил простыню, перевернул её чистой стороной вверх. Через 10 минут должна была прийти Нина.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.