скачать книгу бесплатно
Поворачиваюсь вправо, ожидая увидеть девушку, но её нет. Вместо неё спиной ко мне лежит мужчина, полностью одетый в традиционное повседневное платье. По ровному дыханию понимаю, что он спит.
Меч. Где мой меч?
Оглядываю себя – я в пиджаке, рубашке, шейном платке, брюках и носках. Как я мог заснуть в таком виде? Вспомнил. Меч я уже некоторое время не ношу и хожу в европейском платье. Его меча тоже нигде не видно.
Мюзикл. Сегодня вечером я ходил на мюзикл. Я встретил её, мы разговаривали… о чём? о Нагасаки и о новом правительстве, потом приехали сюда, ещё разговаривали, нет, не разговаривали, я очень устал и уснул.
Нет, стоп.
Сегодня вечером я ужинал с главой казначейства. Мы обсуждали… переход некоторых структур казначейства под прямое ведомство министерства внутренних дел.
Я прижимаю ладони к лицу, чтобы остановить путающиеся мысли и разобрать наслаивающиеся миры, и вновь чувствую ладонями пышные усы.
Ещё раз. Где я? Я в своём номере, в гостинице, где я поселился. Я узнаю этот номер. Это мой портфель, это мой ноутбук. Я приехал сюда на такси после мюзикла. С девушкой по имени Има. Однако сейчас в комнате другой человек.
Если бы он хотел меня убить, он бы не заснул рядом.
Стараясь двигаться бесшумно, встаю и начинаю обходить кровать, чтобы посмотреть, кто там. В зеркале двигается мой силуэт, и я останавливаюсь, чтобы взглянуть на отражение. Судя по длине усов и воспоминанию об ужине с главой казначейства… 73-й? Да, вряд ли позже. Делаю ещё три шага.
Лицо спящего… кажется, где-то я его видел. Во сне! Оно было в ускользнувшем сне. Но оно было и наяву, однако, чтобы вспомнить, мне нужно больше времени… Копаясь в памяти, делаю ещё шаг, и мой взгляд цепляется за небольшой предмет, стоящий на прикроватной тумбочке. Глиняная свистулька в форме птицы. Мне нестерпимо хочется взять её в руки. Я медленно протягиваю руку, касаюсь головки свистульки указательным пальцем, и в этот момент мужчина открывает глаза.
Пару мгновений он смотрит на меня, затем резко садится, трогает ладонями лицо – так же, как я, – оглядывает свою одежду, поднимает взгляд на меня и расплывается в улыбке. Вокруг его зрачков по кругу разгораются бирюзовые ободки.
– Так здорово! – говорит он. – Вы вспомнили.
И действительно: я чувствую целый слой памяти, который был недоступен раньше. Вот есть память Георга, вот есть ещё какие-то архивы с воспоминаниями, сейчас спокойно закрытые, а вот – открытый архив с моими воспоминаниями из личности, связанной с телом, которое я сейчас чувствую. Мой собеседник выжидающе смотрит на меня, улыбается, но постепенно его улыбка становится вежливо-озадаченной. Я догадываюсь, что он ждёт, что я скажу что-то в подтверждение того, что я вспомнил. Но мне нечего сказать. Я вспомнил одну из своих предыдущих личностей, да, но я чую, что это не то, что он имеет в виду.
– Вспомнил – да не вспомнил, – слышится голос из глубины комнаты, и я всматриваюсь в темноту. Вначале зажигаются два алых ободка на уровне глаз, затем проявляется остальное тело. В парадном одеянии с гербами дома Сакамото – как он любил.
– Ты же умер!
– Почти 150 земных лет назад, да. И ты умер. И он умер, – он кивает в сторону сидящего на кровати самурая, проходит мимо меня к креслу в углу у окна и устраивается в нём. Чтобы не стоять, я присаживаюсь на стул у туалетного столика с зеркалом. – И одновременно мы – точнее, вы, а я так, в гости зашёл – собрались здесь для одного дела. Помнишь, какого?
Что-то вертится, на окраине доступной памяти. Кусочек сна… Упираю пальцы в виски и пытаюсь вспомнить.
– В гости зашёл, говоришь? – тихо спрашивает самурай с кровати.
– Скучно мне, – отвечает сидящий в кресле, достаёт трубку и начинает раскуривать её.
При виде этой трубки воспоминания встают на свои места.
– Я вспомнил тебя! – я вскакиваю, обращаясь к сидящему на кровати. Лицо его озаряется. – Ты… Ты работал в казначействе!
Нагаока[6 - Нагаока Кэнкити (1834—1872). Родился в семье врача в княжестве Тоса. Приходился сводным родственником Сакамото Рёме. Изучал европейские науки под руководством Кавада Сёрё, традиционную и европейскую медицину в Эдо, Осаке и Нагасаки, в том числе у известного немецкого медика Филиппа Ф. фон Зибольда. По подозрению в исповедании христианства получил приказ о возвращении в княжество Тоса и находился под домашним арестом, но в 1865 году после снятия обвинения своевольно покинул княжество (совершил даппан) и отправился в Нагасаки. В 1866 году встретился с Рёмой и вступил в «Кайэнтай» («Отряд поддержки флота»), которым тот руководил, в качестве секретаря. В июне 1867 года принимал участие в написании знаменитых «8 корабельных тезисов». После смерти Сакамото Рёмы в конце 1867 года и распада «Кайэнтай» весной 1868 года занимал несколько административных должностей. Умер в 1872 году в Токио.] – я наконец вспомнил его фамилию – дважды моргает изумлённо, и они оба смеются. Я чувствую себя в высшей степени глупо и сажусь обратно.
– Что-то не так? – мой голос звучит холодно, и смех обрывается. На меня смотрят две пары внимательных, светящихся в темноте глаз.
– За личности посмотри! – как будто сообщив мне главную тайну мироздания, Рёма откидывается в кресле и затягивается. Нагаока посылает ему укоризненный взгляд. Несколько мгновений между ними висит многозначительная тишина. Общаются без слов?
– Ты всё это заварил, – я понимаю, что веду себя, как ребёнок, но не могу сдержать поднявшееся раздражение. – Я знаю, что это был единственный способ. Это не отменяет того, что всё кончилось плохо. А ещё ты умер слишком рано. Если бы ты там был, может быть, в новом правительстве не было бы раскола. Может быть, ты бы смог убедить Сайго…
Мои слова Рёма слушает, рассматривая ободок трубки. Потом он встречается со мной взглядом, и меня сносит.
Я чувствую себя в 78-м году, незадолго до смерти. Заботы, усталость и тоска. Одновременно я вижу поток времени моей нынешней жизни. Как будто мне задали вопрос: «Кем вы видите себя через пять лет?» – и мне не нужно вымучивать ответ. Я просто вижу, какое будущее творят через пять лет имеющиеся на этот момент решения. Мне не нравится то, что я вижу. И мне не нравится, что кто-то показывает мне это без моего на то запроса.
Усилием я отвожу взгляд и возвращаюсь в сейчас. Я чувствую себя вывернутым наизнанку. С меня хватит.
– Стойте! – Нагаока резко оборачивается ко мне и привстаёт, но не успевает. Я чувствую, как знаменитые усы исчезают, сшитый у лучшего в городе портного костюм уступает место джинсам, рубашке и пиджаку, и я вновь Георг. – Ну куда же вы…
Я чувствую, как подкрадывается и накрывает меня давешняя мучительная тоска, которую я пытался выразить и понять в разговоре с режиссёром, а после с Имой, которая не даёт мне покоя уже очень, очень давно.
– Здесь была девушка, Има, – говорю я. – У неё или в ней самой было что-то, что мне очень нужно. Если вы знаете, где я могу её найти, пожалуйста, скажите мне. Мне не интересно сейчас участвовать в самурайском косплее.
– Впрочем, может быть, так даже и лучше, – задумчиво произносит Нагаока. – Георг! Про что для вас на самом деле была история в правительстве?
И щёлкает пальцами. Я замираю между вдохом и выдохом, и ответ внутри меня оглушительно громок. Я могу только выпустить его наружу.
– Про разбитую дружбу.
Будто я бросил камень в озеро, на дне которого спит дракон, и от моего камня дракон пробудился, и всё озеро заволновалось.
Вспомнил. Это озеро я видел во сне и плакал. А рядом…
– Я вспомнил тебя, – обращаюсь я к Нагаоке. – Пожалуйста, помоги мне.
Он кивает, встаёт, не сводя к меня глаз, подходит к креслу и протягивает руку. Рёма вкладывает в его ладонь свою трубку, Нагаока подносит её к губам и делает глубокий вдох, но выдыхает прозрачный воздух. Я плохо вижу их. Я уже стою по колено в воде, но не иду дальше. Я боюсь встретиться с тем, что ждёт меня в глубине. «Помоги мне», – зову я мысленно.
– Подержи, пожалуйста, пространство.
– Конечно, – издалека доносятся до меня голоса.
– Георг! – на звук своего имени я оборачиваюсь. На берегу моего озера стоит Има. Трёт ладони – и из её правой ладони выходит плотный бирюзовый луч. Она улыбается совершенно счастливо, и я невольно улыбаюсь в ответ.
Она делает стремительный выпад вперёд – центр её правой ладони приходит мне в лоб. Я успеваю заметить высокое звёздное небо, а затем вода смыкается над моей головой.
До моего слуха доходит знакомая мелодия, я иду ей навстречу и прихожу в себя. Кто-то наигрывает песенку «Охарабуси». Я как будто дома. Я чувствую себя молодым, отдохнувшим и одновременно очень древним. Песенка заканчивается, я слышу вздох и шелест одежды.
– Ты хотел меня видеть.
При звуке этого голоса я поднимаюсь и во все глаза смотрю на сидящего рядом Сайго Такамори. В руках у него глиняная свистулька.
Я рад его видеть. Как же я рад его видеть ещё раз после того, как стало понятно, что мы больше никогда не увидимся…
– Я тоже рад тебя видеть, – тепло говорит он. – Так о чём ты хотел поговорить?
Накатывает огромная печаль. Обнаруживаю, что могу одновременно чувствовать и огромную любовь, и огромную печаль. Получится ли выразить это словами? Дышу, жду, пока придут слова, и они вскоре приходят.
– Мне так жаль, что наша дружба разбилась…
Я хотел бы сдержаться, но в том пространстве и состоянии, в котором мы находимся, чувства захлёстывают и переливаются через край. Я даю волю слезам и оплакиваю нашу дружбу. Сайго ждёт.
Я перевожу дух и слышу его голос:
– Но ведь теперь ты можешь вспомнить, как всё было на самом деле? Чего ты хотел, чего я хотел, и почему всё получилось именно так.
И ведь правда – могу.
– Я хотел… – из внутреннего тумана постепенно проявляются принятые когда-то решения. – Я хотел научиться чувствовать свою волю среди других воль.
– Так. А помнишь, чего хотел я?
Вспышкой образ.
– А ты хотел прожить жизнь, живя по сердцу.
– Было такое, – кивает он. – В чём была сложность для тебя?
Я жду, пока внутри проявится ответ.
– Чтобы чувствовать свою волю, нужно было вначале научиться решать за себя. Причём не по собственному решению подчиняться приказам или ослушиваться их, а решиться сойти с прямой подчинения-неподчинения и выйти на плоскость.
– Кто тебе в этом помог?
– Сакамото Рёма. Он был в таком… состоянии свободы! Он уже жил на плоскости и задавался вопросом: «Что я хочу делать, если можно делать что угодно?» Он вот хотел делать флот. И ведь делал! Но кроме этого он думал ещё над одним вопросом: «Какое место на плоскости занимают мои действия и какое влияние на неё они могут оказывать?» Я долго жил, думая, что моя воля бессильна. Сакамото Рёма навёл меня на мысль о том, что, если я смиряюсь с тем, что моя воля бессильна, она будет бессильной. Я посмотрел на него – и вдруг увидел будущее, к которому я приду, если я не начну что-то делать по-другому. Забавно… Меня так взбесило, когда он сделал то же самое только что… А он просто хотел напомнить мне о том важном, что тогда произошло со мной.
– И что тогда?
– Состоялся этот невиданный союз с Тёсю. С плоскости возможного в рамках существующей системы мы вышли в трёхмерное пространство и взглянули на систему снаружи. Оказалось, что это не абсолютный закон мира, а совокупность принятых разными людьми решений. И принадлежу ли я к тем людям, которые их принимают, – это вопрос лишь моего решения. Как только я расправляю плечи и соглашаюсь с тем, что во мне есть сила принимать решения, я перехожу из состояния слуги[7 - Слово «самурай» происходит от слова «самурау/сабурау» – «служить».] в состояние творца.
– А если ты не принимаешь это решение?
– Я всё равно продолжаю творить будущее – только моей партией остаётся безволие. Но я принимаю его – и мы начинаем писать историю – я, ты, Кацура. И то, что кто-то был настроен более консервативно, а кто-то – более либерально, было ровно тем, что я хотел: я чувствовал свою волю среди других разных воль – и одновременно я чувствовал наше «вместе».
– А потом?
– А потом было посольство Ивакура, и, вернувшись, я решил, что лучше всех знаю, что нужно для страны. И стал терять ощущение чужой воли и уважение к ней. Но, удалив всех противников, я как будто остался один… Я уже не мог остановиться. И поэтому вскоре ушёл. Но то, что хотел, я получил.
– Так. А моё восстание? – я морщусь при мысли об этом, но следующий вопрос Сайго удивляет меня. – Чем то, как ты повёл себя, было на самом деле хорошо для меня?
Я смотрю на свистульку в его больших руках, вспоминаю его слова о том, чтобы жить по сердцу, и понимаю.
– На фоне друг друга. Мы шли к тому, чему стремились, смотря друг на друга. Я чувствовал свою волю в присутствии твоей воли – ровно до того момента, когда уже ясно мог различить её сам, без фона. А ты… На фоне моих действий, которые были тебе не по душе, особенно когда я отклонил идею похода в Корею, ты смог различить, что для тебя значит «жить по сердцу». Ты вернулся в Сацума и жил по сердцу до самого конца.
– Самое лучшее, что ты мог сделать для меня, чтобы помочь мне в этом, – отправить на меня войска. Жить по сердцу в этих обстоятельствах было очень страшно, но только лучший друг мог сделать такой подарок. Я благодарю тебя.
Я вынимаю из его рук свистульку, кладу её рядом с собой и опускаю лицо в его ладони.
– Наша дружба никогда не разбивалась, – слышится его голос, и он сбивает преграды и перегородки внутри меня, и я могу плакать и любить его во всю силу своего сердца. – Просто мы не всегда могли разгадать, как она была упакована.
– Я так скучал по тебе… – с трудом могу выговорить я.
– Мы никогда не расставались, мой друг…
Я смотрю, как Сайго удаляется по коридору, кивает кому-то, сидящему у входа, и исчезает в свете.
Я оглядываюсь.
Потолок в этом пространстве нависает низко. Поднявшись на ноги, я почти касаюсь его головой. Поднимаю руку, чтобы дотронуться до него, но потолок уходит вверх, и я не дотягиваюсь. Когда я опускаю руку, он приходит в прежнее положение над моей головой. Насколько я могу разглядеть, потолок и стены исписаны какими-то знаками.
У моих ног лежат спящие люди разных возрастов, кто в традиционной одежде, а кто – в европейской. Из разных мест их тел выходят светящиеся ниточки, тянутся по коридору и исчезают в свете. Я наклоняюсь к одному из спящих, чтобы коснуться его.
«Ещё не время», – звучит у меня в голове мягкий голос, да и сам я понимаю, что ещё не время. Со свистулькой в руках иду к выходу.
У выхода, скрестив ноги, с кистью в руке сидит Писарь и что-то пишет в свитке, лежащем у него на колене. Он дописывает столбик знаков, и они, соскользнув с бумаги, занимают место на стене у проёма. К моему приближению он откладывает свиток и кисть.
– Оокубо-сан, – кивает он мне и жестом предлагает сесть напротив. Замечаю у моих ног подушку для сидения и опускаюсь на неё. Устроившись и убрав свистульку в карман, поднимаю взгляд – между нами уже стоит небольшой столик с кувшином сакэ и чашками.
Писарь тепло и приветливо смотрит на меня сияющими бирюзовым глазами, протягивает руку к кувшину и наливает для меня сакэ.
– Выпейте.
Я механически наливаю сакэ в его чашку – он с лёгким поклоном принимает её, подносит к губам, вдыхает аромат, делает глоток и улыбается. Медленно беру свою чашку и пробую. Подогретое сакэ. Вкусно, но ничего особенного не происходит. Писарь делает ещё один глоток и явно наслаждается происходящим. Тепло от сакэ быстро распространяется по телу, и я вспоминаю.
– Прошу прощения: я был неучтив, – он смеётся, тянется к кувшину, и я подставляю чашку.
– Момидзи[8 - Аналог российской «золотой осени», только в Японии это сезон алых осенних листьев. Приходится на вторую половину ноября.] 66-го года. Горы окрасились золотыми и алыми пятнами, я был молод и полон уверенности, что в моей жизни всё складывается правильно. С тех пор я пью это сакэ со всеми, кто выходит отсюда.
– Почтительно принимаю угощение, – только и могу ответить я. Делаю ещё глоток, и вдруг у меня появляется ощущение, что меня кто-то зовёт – с той стороны, со стороны света.
Там кто-то стоит. Я вглядываюсь в светящийся силуэт, но не могу разглядеть, кто это.
Писарь вновь готов наполнить мою чашку, и его взгляд проникает вглубь меня.
– Пейте. Это хорошее сакэ.
Я делаю глоток, а он откидывается к стене и прикрывает глаза.
Меня вновь зовут. Я смотрю и узнаю силуэт. Это моё нынешнее тело. Я перевожу взгляд на сакэ и допиваю его одним глотком. Когда вновь смотрю на своё тело, оно кажется плотным и настоящим. Однако приглядевшись, вижу в середине груди дыру размером с кулак, формой – с птицу.
Ставлю чашку на столик, в последний раз оглядываю зал, где провёл столько времени, мысленно желаю удачи и скорейшего возвращения всем его обитателям, обитателям других трёх залов, которые чувствую неподалёку, а также их привратникам. Сжимаю в руке свистульку и смотрю в глаза Писаря.
– Я готов. Передай и ему спасибо.
Писарь кивает и улыбается. Бирюзовый свет выливается из его глаз и заполняет всё вокруг. Я перестаю чувствовать тело. Голова сильно кружится, и я закрываю глаза.
Когда я открываю глаза, внутри меня переливы ветра и тысяча песен о дружбе. Впереди – моё гнездо, которое так давно пустовало. Оно тоскует и зовёт меня.
Я доверяюсь этому зову, отталкиваюсь и лечу.
