Песня последнего скальда

А в верхнем конце стола, на самом почетном месте сидел Гостомысл, окруженный нарочитыми ладожскими мужами.

Думал я, что увижу воина, грозного ликом и перепоясанного мечем, настоящего конунга-вождя, а вместо того увидал ветхого старика в длинной белой рубахе с широким красным поясом. И борода – тоже белая – спадала на грудь, и лицо – все в бороздах морщин, как кора векового дуба. Только глаза – быстрые и живые – вспыхивали порой ярким огнем.

По правую руку от Гостомысла сидел огромный, как гора, человек в кожаной куртке, какие бывают у мореходов. Вид его был страшен – в плечах косая сажень, кулаки как огромные дубины, а лик суров и мрачен. Был это воевода Станимир.

Вадим сидел по левую руку – в шитом золотом кафтане, с тяжелой гривной на шее.

Младшие дружинники стояли позади. За стол им садиться не дозволялось – только подносить да прислуживать.

Стоит ли о том пире рассказывать? Много было выпито и съедено, веселились гости от души, да так, что, казалось стены терема вот-вот не выдержат и рухнут от их топота и шума.

А потом впустили певцов и начались песни. Когда же гусляры устали, два отрока привели сгорбленного седого старика. Таких, как он, странствующих певцов гуляло по миру и здесь, и за студеным морем. А пел этот старик лучше всех других, так и то даже Гостомысл повеселел, его песни слушая.

Когда же слепого певца увели, случилось так, что смотрела на меня вся Ладога. Потому что Орвар сказал:

– Среди нас тоже есть человек, считающий себя неплохим скальдом!

Гости с интересом оборотились ко мне, и сам Гостомысл велел мне сказать песнь.

У меня не было арфы – она навсегда осталась там, где обрели вечный покой Тормунд и его морская дружина. Кто-то из купцов с севера велел рабу принести мне другую. Я взял ее и осторожно попробовал струны – и они отозвались чуть слышным перезвоном.

Тогда я для пробы сказал:

Летите, морские кони

по бурной равнине чаек!

Пускай медведя прибоя

Эгира сеть не удержит !

Я хотел продолжать, но струны заговорили по-другому, и мои пальцы пробудили другую мелодию. Слова рождались сами собой, и я сказал:

В стране, где утесы черные

над морем стоят недвижимо,

где волны и снег с ветром ссорятся

и тучи ходят тяжелые,

мне снится всю ночь под звездами

вдали от забытой родины,

как листья с дубов задумчивых

на землю сырую падают,

и ветви рябины клонятся

к воде, шелестя таинственно,

в краю, мной давно оставленном…

И мало кто понял эту песню, но все слушали со вниманием, и даже светильники перестали потрескивать.

А после мы еще долго веселились, потому что до середины ночи было еще далеко. и не ведали мы, отчего все поглядывает на дверь ярл Вадим, и кого он ждет, зло кусая губы.

Когда же во дворе вдруг резко вскрикнула труба, Вадим вздрогнул и посмотрел на Гостомысла. Тогда-то – не ведаю отчего – предчувствие грядущих бед ледяной рукой сжало вдруг мое часто забившееся сердце. Словно сказал мне кто-то: вот оно! дождался!..

…Викинги вошли один за другим, угрюмо глядя по сторонам. Все без оружия, как велит обычай, но зато в кольчугах и железных шлемах. И было их девять – я сосчитал.

А впереди, гордо вскинув голову, важно ступал их вождь. Славяне-дружинники тоже вошли вместе с ними – мало ли что.

И все разом стихли, поворотившись к гостям, и ждали настороженно, что скажет заморский пришелец, Гостомысл первым приветствовал вождя викингов, которые, судя по одежде, были свеями.

– Садитесь, гости заморские. Давно мы вас дожидаемся, и на пир к нам звали вас, да вы все с корабля сходить не хотели.

Предводитель свеонов шагнул вперед и слегка поклонился, приложив правую руку к сердцу. Огненно-рыжие волосы гостя достигали плеч, а зеленые, чуть раскосые глаза вспыхивали недобрым огнем.

– Я Атле сын Стейнара приветствую тебя, конунг страны Гардар.

Держался он гордо и высокомерно, словно не гостем был, а господином. А говорил по-славянски не чисто, коверкая слова, а к Гостомыслу обратился так, будто никого другого здесь вообще не было.

Гостомысл снова стал звать гостя к столу, но Атле ответил так:

– Благодарствуй, конунг, сыт я по горло твоим гостеприимством.

И, дождавшись, когда стихнет шум, продолжал:

– Я пришел к тебе, правитель земли вендов, и дело мое большой важности.

– Коль ты посол,– подал голос Вадим,– так мы все тебя слушаем. Говори!

– Я пришел сюда по воле моего вождя, и устами моими говорят уста, могучего Эйрика-конунга!

– С миром ли пришел или вражды ищешь?

– Я пришел с миром. Мой конунг, владыка суши и моря, не хочет войны. Он хочет мира с правителями страны Гардар.

Атле начал издалека, и я все не мог понять, к чему он ведет разговор.

– Мы тоже хотим мира и неустанно молим о нем богов, – Сказал Станимир.

– Хотелось бы думать, что уста твои говорят правду, славный Стейнмар-ярл. – Медленно проговорил гость.– Мой конунг не ищет ссоры, вы же первыми нарушаете мир.

– Клянусь Перуном, вам не на что жаловаться.

– Есть.– Усмехнулся Атле, и глаза его хищно взблеснули.

– Хватит! Довольно! – Разом закричали несколько воевод.– Говори, гость, зачем пришел!

Атле разом отбросил напускное спокойствие, сказал громко и коротко – все равно, что ударил;

– Я пришел по вергельд!

Ладожане долго шумели, не понимая, о чем речь. А между тем гость заговорил о той великой обиде, которую Эйрик-конунг держит не всех славянских вождей за смерть славного Оле Ингварссона и его верной дружины. И стал требовать справедливости.

– Наша правда,– молвил Атле,– велит месть мстить и кровью платить за кровь. Отдай нам убийц, конунг, и мы уйдем с миром.

Гостомысл же стал говорить, что, мол, невиданное это дело, чтобы славянин выдавал славянина. Стал предлагать серебро на выкуп. Но Атле крепко встал на своем:

– Мы вергельд не серебром берем, а кровью. Нам нашими головами торговать несподручно, мы своих убитых не в кошелях на поясе носим!

– Не могу я выдать тебе виновных, ибо это люди не с моей земли.– Сказал Гостомысл. – Где искать их прикажешь?

Атле стал еще больше сердит и напомнил, что славяне еще и положенной дани не дали. На то Станимир ответил так:

– Мы вам дань даем исправно, а что до других правителей нашей; земли, так не ваша в той вина, что не платят они вам того, что вы требуете.

– Думаешь так просто отговориться?– Скривил губы посол. – Не выйдет.

– Ваши люди немало славян порубили в том бою! Так что мы в расчете сполна.

– Обида была обоюдной.– Согласился Атле.– Наши воины погибли в бою, и на небе их встретят с надлежащими почестями. Откуп кровью они взяли сами за, себя.

Воеводы зашумели одобрительно, но посол поднял руку, показывая, что не все сказал.

– Но ваши люди победили их хитростью. Они призвали на помощь Хрёрека-конунга и его дружину и дали им серебро, чтобы они убили всех наших.

– Не их в том вина,– сказал Гостомысл,– что недостало им сил самим вас одолеть. Вот к позвали они себе союзника.

– Не в том дело! – Возвысил голос Атле. – Дело в том, что они убили вождя, и убили его во время мира. Чем вы ответите за его голову?

– Не наше дело отвечать за всех, кто живет на этой земле. Ладога – город вольный, а дела иных мест его не касаются.

– Лoжь! Наверняка вы подбивали Твердисдейфа-ярла объединиться с могучим Хрёреком и убить наших людей. – Тут посол бросил быстрый взгляд на Вадима.– Отдайте нам убийц, и мы забудем остальное!

– Едва ли нам удастся их отыскать.– Сказал Гостомысл. – Но мы готов-: выкупить их жизнь серебром.

–Хорошо.– Усмехнулся Атле.– Я готов принять твои условия.

–Во сколько же тм оценишь голову своего воеводы?– Спросил Станимир.

– Обычно за голову дают двадцать марок.– Проговорил Атле. – Но вы убили знатного человека, вождя дружины. Мы хотим большую цену!

– Сколько?

– Сорок марок серебра!

Что тут началось! Все повскакивали с мест и заговорили, закричали разом. Виданное ли дело – сорок марок! Да столько серебра, поди, не всякий за один раз видел, а уж з руках и подавно мало кто держал.

– Прикажи своим ярлам замолчать! – Сквозь шум толпы прорвался высокомерный голос посла.

Гостомысл поднял руку. Воеводы нехотя расселись по местам, продолжая сердито переговариваться.

– Не много ли просишь, гость?– Спросил Гостомысл.

– Не много – мало. Мой конунг мог бы потребовать и вдвое, а то и втрое больше!

Ладожане опять зашумели, и даже Станимир, чей богатырский голос гремел так, что уши закладывало, не смог их угомонить.

Наконец шум улегся к тогда встал с места старый Гостомысл, опершись рукой о плече Вадима. Он сказал:

– Цена твоя велика, гость. Мы не сможем дать столько. Атле ощерился лесным волком и сказал негромко:

– Мы забудем прежние обиды и не станем требовать дани, если вы, венды, сделаете так, как скажу я.

– Не пристало нам выполнять твои указания, гость, – сказал Вадим, – но все же продолжай,a мы послушаем, что еще измыслишь.

– Мы забудем вражду, если вы объединитесь с нами и выступите против того, кто называет себя Хрёреком-конучгом.

– Ступав на свой корабль, гость,– нахмурился Гостомысл, – и жди нашего ответа.

– Благодарствуй, конунг,– Вскинул голову Атле.– Я буду ждать до рассвета третьего дня. И не моя вина, если после этого прольется кровь!

Я ушел с того пира раньше других, не захотел дальше слушать споры ладожских вождей, и Орвар пошел со мной. В тот вечер я много пил,и у меня слегка кружилась голова от выпитого пива. Поэтому, добравшись до нашего жилища, я повалился на груду соломы и сразу заснул.

А наутро сам Атле-ярл явился к нам на подворье. Обошел он поочередно всех купцов, а потом заглянул под конец и к Тригвальду. О чем говорил северный посол с нашим предводителем я не знаю. Слышал только от Орвара будто звал Тригвальда Атле-Змея с собой, чтобы воевать славянские земли, да только фриз отказался – мол, не наше это дело в чужую драку лезть. И будто бы рассердился Атле на него крепко и ушел к себе на корабль.

А потом побежали по городу гостомысловы люди, стали звать народ на великий тинг – вече, – чтоб потолковать да поразмыслить, что дальше делать.

Народ толпами повалил на большую площадь перед теремом, и я тоже пошел туда вместе со всеми.

Люди сходились с разных концов города, шли даже из самых дальних усадьб, что на берегу реки. Собралось их вскоре столько, что заполнило море людское всю площадь, стояли ладожане так, что, пожалуй, и комару пролететь между ними было бы трудно.

Я пробрался к терему проворнее других и встал поближе, у самых ворот, откуда лучше всего было видно теремное крыльцо. Там, на крыльце, на длинной широкой скамье уже сидел Гостомысл в окружении своих воевод. Вадим стоял чуть в стороне, словно гость на чужом пиру, и смотрел на всех угрюмо. Я видел.

Заморские гости были тут же, напротив крыльца – все при мечах, и Атле впереди других.

Когда же шум людской поутих, Гостомысл встал со своего места и сказал долгую речь. А говорил он о взаимных обидах между ладожанами и заморскими гостями, и о многих ссорах между ними, и о том, что привело в славный город Ладогу грозного Атле-ярла. И чем дольше говорил старейшина, тем больше и громче шумела великая Ладога.

Свеоны по-прежнему стояли молча и, похоже, плохо понимали о чем речь. Они не вмешивались – только говорили между собой вполголоса и посматривали порой на теремное крыльцо.

Рядом с Атле увидал я еще одного гостя. После мне сказали, что это был его брат по имени Снио. Был он ниже Атле ростом, но гораздо шире в плечах, и длинный шрам – след от удара меча – протянулся через все лицо от подбородка к левому уху, в котором болталась круглая золотая серьга.

Хмурые щитоносцы замерли за спинами братьев и стояли там, опершись на тяжелые боевые топоры. Славянские воины – тоже вооруженные, как на рать, в островерхих кожаных шлемах и при щитах стояли позади своих воевод. А вокруг толпились люди – безоружные, но многочисленные.

А когда Гостомысл перестал говорить, ладожане – все, кто собрались здесь – в один голос стали кричать против северян.

Гостомысл поднял руку, и шум на мгновение стих.

– Ладожане! Легко вам, не думая, браниться и бросаться по ветру пустыми словами. Знаю, тяжко делить свой кусок хлеба с чуженином, да можно ли иначе? Неужто хотите вы подставить свою голову под урманский топор? Неужто крови хотите?

Самые ярые крикуны зраз попритихли, косясь друг на друга, а те, кто посмирнее вголос стали говорить, что нынче же данью надобно откупиться от северян.

Гостомысл же сказал:

– Мыслю я так, други. Мало у нас серебра, а урожай еще не собран, пусть же ныне идут себе с миром заморские гости, а по осени воротятся и возьмут от нас то, что просит для себя их князь.

Многие закивали головами, но тут Атле-ярл впервые подал голос:

– Обмануть хочешь, конунг? Не выйдет. Ты боишься нас, потому и хочешь взять лестью, не так ли было прежде, когда твои люди обманули Хальвдана-ярла и убили его, когда он вернулся за недополученной данью? Нет, конунг, вы нам отдадите все, чего мы захотим, и даже больше, оттого что флот наш стоит в трех днях пути отсюда. Не будет у вас времени собрать войско!

Гостомысл заговорил с ним тогда совсем уже льстиво, стал обещать дорогие подарки, но тут Вадим прервал его на полуслове:

– Ты, старейшина, так скоро нас всех в заклад отдашь, только бы уберечь свое добро и свой торг. А потом он обратился к Атле:

– Уходи с миром, гость урманский. Тебе ли нас пугать да вергельд требовать? Глянь – ведь твоих людей и два десятка не наберётся, а за нами вся Ладога!

Лицо Атле все покрылось багровыми пятнами. Он стиснул зубы и прошипел:

– Напрасно ты, Вадем-ярл, моих людей считаешь и своей силой хвалишься. Ведь и сам ты ведаешь, что за двумя десятками у нас двадцать сотен встанут!

– Неужто?– Усмехнулся колодой князь.

– Постой, Вадим, – обратился к нему Гостомысл, – нехорошо ведь обижать посла.

Вадим молча склонил голову и отступил назад, но я видел, как глаза его запылали диким огнем. И подумал я тогда, что огонь, возгоревшийся в груди молодого вождя, если его не погасить, перекинется в один миг на всю вселенную, а вместе с нею поглотит и его самого.

– Зачем нам поить кровью земную твердь и морские волны? -примирительно заговорил Атле. – На лучше ли будет и вам, и нам жить в мирз друг с другом?

– О том же и я речь веду! – молвил Гостомысл.

– Да?– Вадим исподлобья глянул на старейшину.– Хочешь задля ненадёжного мира вот этим заморским приблудам отдать наше добро? – А как же иначе, Вадим?

– Что ж, по-твоему, на своей земле мы должны кормить всяких захожих морских разбойников?

– Мы не разбойники,– вмешался Атле,– мы вольные мореходы.

– Да воры вы! – В сердцах бросил Вадим.

Атле усмехнулся и сказал громко – так, чтобы слышали все:

– Да тебе ли, Вадем-ярл, попрекать меня разбоем, когда ты сам со своей дружиной не раз разорял поселения и продавал пленных за серебро?

Но Вадима мало смутили слова гостя.

– Я брал добычу,– сказал он,– по праву победителя. А по какому праву пришел ты к нам требовать серебра как победитель у побежденных, мне не ведомо. Не твоих ли сородичей прогнали с позором славянские люди?

Атле едва сдержал гнев, закипевший в его груди. Он не дал волю своей ярости, только проговорил тихо на своем языке:

– Не пришло еще время убитых считать. А как придет, так я тебя прежде всего достану, вендская собака.

– Что смолк?– Насмешливо возвысил голос Вадим. – Боязно стало?

Атле оглянулся на своих гирдманов и сказал Гостомыслу:

– Закрой ему рот, конунг, или я сам это сделаю. – А поворотясь к Вадиму, добавил:

– А нынче ваши люди победили наших не своею силой. Ведь позвали они одних викингов сражаться против других.

– Укоротил бы ты свой язык, гость!– Вскипел Вадим.

– Прости, конунг,– не обращая на него больше внимания, продолжал посол,– может быть, так заведено в твоей земле, но у нас не принято, чтобы слуга говорил вперед господина.

– Где увидал ты слугу, гость?! – Крикнул Видим.– Я князь и воевода этой земли!

– Пусть он замолчит! – Тяжело проговорил Атле, и его зеленые глаза блеснули гневом.

– Довольно! – Поднялся со своего места Станимир.– Мы не на торгу товар делим!

Тут какой-то отрок из вадимовой дружины – а подучил ли его сам Вадим, я того не ведаю,– выскочил вперед и звонко крикнул, с вызовом глядя на Атле:

– Ступай к себе за море, вражина! Беги, пока еще жив и здоров! А не то гляди, некому даже будет зарыть в землю твои смердящие кости!

Все затаили дыхание. Свеоны мало понимали язык славян, но и они поняли, что их вождю нанесена смертельная обида. И многие думали, что схватится Атле за меч и на месте зарубит наглеца.

Но Атле стоял неподвижно и молчал, хоть все видели ,как руки у него затряслись от гнева. Атле сказал так:

– Если бы ты был воином, я вызвал бы тебя померятся силами в хольмганге, и великий Один Отец Побед рассудил бы нас языком железа. Но ты не воин, и даже не вольный бонд, ты раб – и я не оскверню свое оружие измарав его твоей песьей кровью. Но если боги сведут нас вновь на поле брани, я своим мечем вобью твои слова обратно в твою зловонную глотку.

Вадим хотел было вмешаться, но гость метнул на него гневный взгляд и произнес:

– Не моя вина, что ты, Вадем-ярл, не захотел мира. Пусть же твоя кровь падет на твою совесть.

– Я готов убить тебя хоть сейчас! – Прошипел Вадим.

– Постой, гость,– вмешался вновь Гостомысл,– не откажи нам в примирении и прими от меня богатые дары для тебя и твоего князя.

– Благодарствуй, конунг, – скривил губы Атле,– мы уходим на свой корабль и не надо нам никаких даров.

Он махнул рукой, и северяне пошли вслед за ним, и ни один из них не обернулся и не замедлил шаг.

Вот так прогнал славный князь Вадим северных послов, и невдомек ему было, какую беду он накликал на свою голову.

Едва гости удалились, один из воевод по имени Злотолюб подскочил к Вадиму к визгливо закричал:

– Пошто ты, князь, оскорбил послов? Неужто войны для нас хочешь?

Вадим ему не ответил. Отвернулся и отошел в сторону.

– Напрасно ты так, Вадим,– Проговорил Гостомысл, поглаживая свою седую бороду.

– Ты-то уж лаской их не обделил! – Проговорил молодой князь.

– Мало ты понимаешь. Тебе бы только мечем махать, а нам ведь нынче никак нельзя затевать ссору с северянами. Лучше бросить собаке кость – пусть подавится.

– Оружием их усмирять надо – не подачками!

– Побереги свой пыл,– Сказал Станимир, низко наклонив тяжелую голову, – Ты сперва у людей спроси захотят ли они кинуть свои дома и пойти на рать.

Вадим огляделся. Ладожане угрюмо молчали, переминаясь с ноги на ногу.

– Мечи моих воинов еще не заржавели.– Сказал он.– А здесь в Ладоге есть немало людей, которые готовы за мною пойти.

– Много ли?– Усмехнулся Станимир. – Много ли тех людей?

– Я уже собрал рать.– Сказал Вадим,– со мною пойдут дружины

шестерых вождей, что стоят сейчас в Ладоге.

– Много ли толку от них?!– Выкрикнул кто-то из толпы.

– И то!– Подхватил другой, – Подумал бы, прежде чем на рожон лезть!

Вадим зло оглядел вече, и все притихли под его колючим взглядом.

– Слепцы вы!– Крикнул он.– Думаете задобрить свеонов дарами? Глупцы! Ведь только мечем их угомонить удастся!

– Мало проку в мече, коль голова пуста. -Сказал Станимир. -На моей памяти мы пятерых вождей от Ладоги отбили, а что толку. Убьем одного, а за ним другой идет следом.

– Вот-вот!– Подхватил Злотолюб.– Нынче-то у северян ссоры да раздоры, а как устанут они друг друга железом потчевать? Тогда что?

– Тогда я и мои люди за себя слово скажут. -Огрызнулся Вадим.

– Купцы да горожане воевать не пойдут.– Твердо сказал еще один воевода, Святомысл.

– Не в обиду тебе скажу, Вадим, не обессудь, – молвил Гостомысл, – да только ты со своей дружиной ты горазд лишь купеческие корабли добывать да чужие села грабить. На большую рать сил у тебя маловато. Вспомни: в минувшее лето дважды раздрался ты со свеонами и дважды они тебя побили. А последний раз что с тобою сделал Рюрик-князь?

Рюрик – вот как называли они Хрёрека-конунга!

– Не моя в том вина! -Бросил Вадим. А потом спросил уже спокойнее: – что же делать тогда?

Гостомысл понурил голову и долго молчал, а потом распрямился и сказал твердо:

– Рюрика звать надо!

И глянул на Вадима – что тот ответит?

– Рюрика?!– едва не задохнулся тот.– Вора и разбойника?! Злодея заморского?! Да он первый нас свеям-то продаст!

– Наши братья свеев с его помощью побили!

– Мне-то что? Мне с ворами не знаться!

– Вот что, други, позовем Рюрика и его вождей на совет, а там вместе и порешим, как быть.

– Верно!– Подхватили воеводы.– Звать Рюрика!

– Да вы что!? – Вскричал Вадим.– Звать урманина, чтоб он нас от урман оборонил? Кликать волка, чтоб он берег овец от других волков?

– Лучше один волк, чем целая стая! -Крикнул Злотолюб.

– Зерно,– Сказал Гостомысл. – Молчи, Вадим! Велика наша беда а ты еще хуже сделать хочешь. Ладожане! Хотите ли послать к Рюрику помощи просить?!

– Хотим!– Загудело вече.

– Да уж,– процедил сквозь зубы Вадим,– вам бы только чужими руками воевать!

– Будем посылать к Рюрику,– Молвил Святомысл,– Пусть идет в Ладогу.

– Пусть идет в Ладогу!– Передразнил его Вадим. – А не много ли будет двух князей в одном городе?

– Не о двух князьях речь,– Возразил Гостомысл.– Мало нам в городе одной дружины, вот и хотим призвать еще одну.

– Опомнитесь, люди! Под ярмо пойдете!– В последний раз попытался перетянуть вече на свой бок Вадим. Да только его уже никто не слушал.

– Уходи, Вадим! – Зашипел Злотолюб.– Не тебе нам дорогу заступать! Ты нас всех на погибель завести хочешь, оттого, что властью своей поступиться боишься.

И напрасно пытался спорить молодой князь – голос его потонул в людском шуме, затопившем площадь.

Вот так случилось, что были посланы послы за Хрёреком-конунгом, и что Вадим разругался со всеми ладожанами.

А когда шел я с вечевой площади, довелось мне вновь увидеть того слепого певца, что пел на праздничном пиру у Вадима. Старик сидел на бревне около забора, а вокруг него собрались отроки из княжьего терема, праздные прохожие и много еще всякого народа. А пел он теперь не веселую застольную песню, а что-то грустно-печальное, и люди слушали его, в молчании склонив голову.

Узловатые пальцы старика пробегали по струнам, заставляя дрожать их звенящей дрожью; и я услышал его хриплый глухой голос:

… Где стояли дома, там чернеет прах,

где цвели луга, там клубится дым,

там, где плуг ходил, ходит смерти меч…

Я подошел поближе и остановился, слушая. Когда же старик кончил петь, и те, кто стоял рядом, и другие, идущие мимо, стали бросать ему кто серебряную застежку, кто резаную восточную монету, а иные подносили кусок пирога или еще какую снедь. Мальчишка-поводырь, седевший у ног певца, проворно собирал щедрые подаяния и складывал их в большой дорожный мешок.

Какая-то девушка, небогато и просто одетая, выбежала из соседнего двора и подала старику ковш холодного кваса. Покуда гусляр пил, я слышал, как она спросила:

– Хорошо ли тебе живется, дедушка ?

Старик поднял на нее незрячие глаза, ответил слабым голосом:

– Мы все хорошо жили в нашем краю, покуда не пришли к нам рыжеволосые люди на длинных кораблях.

– Откуда же ты идешь, старик? – Спросил кто-то из только что подошедших гридней?

– Иду я издалека, брожу по свету с того самого дня, как злые северяне сожгли мой дом и увезли за море всех моих родичей.

И многие тогда вздрогнули от этих слов, потому что там, на реке все еще стоял на якоре черный дракон заморских гостей.

– Давно ли это было?

– Давно… Двадцать, а может и тридцать лет назад… Повесне, когда таял лед… Тогда-то и явился к нам под Изборск-град северный гость Трувар-конунг…

Старик снова тронул струны к пропел тихо дрожащим голосом:

Выплывает змей из морских пучин,

из морских пучин, из далеких стран.

То урманский змей, страшный зверь морской.

Выползает он на озерный брег,

на озерный брег, на сырой песок,

он несет беду на своих крылах…

И словно вдруг зашумели в моих ушах весла кораблей-драконов и закачались перед моими глазами их оскаленные змеиные пасти… А старик все говорил, и говорил он о том, как Трувар-конунг пожег их край и долго сидел в нем, собирая дань.

– Не захотели наши старейшины откупиться от гостей заморских,– нараспев говорил он,– вот и поплатились за неразумность свою

– Отчего же так получается? – Молвил один отрок.– Каждую весну поселянин выходит в поле, пашет, сеет, после собирает урожай -все сам. Так зачем же должен он. отдавать часть своего зерна на прокорм разбойнику-чужестранцу?