скачать книгу бесплатно
Голос мягкий, шипящий, совершенно нечеловеческий. Но такой знакомый.
Вебстер кивнул:
– Конечно, Джувейн.
Он чуть повернулся и увидел вычурный приземистый пьедестал, а на нем сидящего на корточках мохнатого доброглазого марсианина. За пьедесталом возвышались другие предметы инопланетной мебели, едва различимые, – надо полагать, обстановка марсианского жилища.
Джувейн махнул волосатой рукой в сторону гор.
– Тебе это нравится, – сказал он. – Ты это понимаешь. А я понимаю, как ты это понимаешь, но для меня тут больше жути, чем красоты. У нас на Марсе ничего подобного нет.
Вебстер потянулся к пульту, но марсианин остановил его.
– Пусть будет, – сказал он. – Я знаю, почему ты здесь. Сам бы я не пришел сейчас, если бы не подумал: возможно, моему старому другу…
– Ты очень добр, – перебил его Вебстер. – Рад встрече с тобой.
– Твой отец был великим человеком. Я ведь помню, как ты любил о нем рассказывать в те годы, что провел на Марсе. И ты обещал прилететь когда-нибудь снова. Почему же не прилетел?
– Ну, видишь ли, – замялся Вебстер, – я просто не…
– Не объясняй, – сказал Джувейн. – Я уже знаю.
– Через несколько дней на Марс полетит мой сын, – сообщил Вебстер. – Попрошу, чтобы он с тобой связался.
– Это было бы замечательно, – сказал Джувейн. – Буду ждать с нетерпением. – Он беспокойно заерзал на своем пьедестале. – Сын пошел по твоим стопам?
– Нет, – ответил Вебстер. – Хирургия его никогда не интересовала, он выучился на инженера.
– Что ж, он вправе выбрать собственный путь в жизни, – заключил марсианин. – И все-таки я был бы рад, если бы…
– Я тоже был бы рад, – перебил собеседника Вебстер. – Но все уже решено. Надеюсь, инженер из него получится отличный. Космическое строительство. Только и разговоров что о кораблях для полетов к звездам.
– Пожалуй, твоя семья уже внесла достойный вклад в медицинскую науку, – сказал Джувейн. – Ты и твой отец…
– А до него – дед, – напомнил Вебстер.
– Твоя книга! – воскликнул Джувейн. – Весь Марс в долгу перед тобой. Возможно, теперь будет больше желающих заниматься марсианскими проблемами. У моего народа не бывало великих врачей – просто не накоплено достаточно знаний для того, чтобы появлялись такие специалисты. Разум народа – странная штука. Марс никогда не помышлял о медицине. В буквальном смысле не помышлял – правда, это удивительно? Нам ее заменил культ фатализма. Даже на заре цивилизации, когда наши предки жили в пещерах…
– Но хватает и такого, – возразил Вебстер, – до чего вы додумались, а мы – нет. И сейчас изумляемся, как же могли проморгать самоочевидное. Как могли упустить возможности, которые дались вам. Взять хотя бы твою область, философию, – она ничуть не похожа на нашу. Там, где мы тычемся вслепую, вы создали науку – высокую и стройную, логичную и практичную, эффективно применимую к любым обстоятельствам.
Джувейн хотел было заговорить, но осекся. Через несколько мгновений все же решился:
– Кажется, я близок к открытию. Это будет нечто совершенно новое, нечто потрясающее. И пригодится не только марсианам, но и вам. Уже много лет над этим тружусь, с тех пор, когда прибыли первые земляне и подсказали мне несколько психологических концепций. Я пока никому не рассказывал, потому что не был уверен в успехе.
– А теперь уверен? – спросил Вебстер.
– Еще не совсем, – ответил Джувейн. – Но почти.
Они посидели молча, глядя на горы и озеро. Прилетела птица, устроилась на ветке уродливого деревца и запела. За снежными вершинами, стоящими шеренгой, точно надгробные камни, громоздились темные тучи. В малиновой кипени тонуло солнце, мерклое, как угли отгоревшего костра.
Стук в дверь заставил Вебстера пошевелиться в кресле, вернул его к реальности. Джувейн исчез – старый философ навестил друга и провел с ним час задумчивого созерцания, а теперь тихонько удалился.
И снова стук.
Вебстер наклонился вперед и щелчком выключателя убрал горный пейзаж. Он в кабинете, все в том же кресле. Сквозь высокие окна просачиваются сумерки, в камине розово мерцают угли.
– Входи, – произнес он.
Дженкинс отворил дверь:
– Ужин, сэр.
– Иду. – Вебстер медленно встал.
– Ваше место теперь во главе стола, сэр, – добавил Дженкинс.
– Ну да, – пробормотал Вебстер. – Хорошо, Дженкинс. Большое спасибо, что напомнил.
С широкого пандуса космодрома Вебстер смотрел на тающий силуэт, на две тусклые красные точки, мигающие в морозном солнечном небе.
И вот уже корабль скрылся из виду, но Вебстер еще несколько долгих минут стоял, держась за поручень перед собой и вглядываясь в стальную синеву.
«До свиданья, сынок», – сказал он наконец.
Нет, это не прозвучало, лишь шевельнулись губы.
Постепенно Вебстер стал воспринимать окружающее. Увидел движущихся по пандусу людей, простирающееся к горизонту летное поле с рассеянными по нему горбиками ожидающих старта кораблей, ангар, возле которого проворные трактора очищали площадку от выпавшего за ночь снега.
Вебстера пробрал озноб. Он подумал, что это странно – середина дня, солнце пригревает, – и снова задрожал.
А затем медленно отвернулся от ограждения и направился к административному зданию. И вдруг накатил страх – необъяснимый головокружительный страх перед этим бетонным полем, перед этим пандусом. Теперь дрожало не только тело, но и, казалось, сама душа, и приходилось с усилием переставлять ноги, чтобы продвигаться к поджидающей двери.
Навстречу шел мужчина, помахивая брифкейсом, и Вебстер, заметив его, мысленно взмолился: «Только не заговори со мной!»
Незнакомец прошел мимо, едва взглянув на Вебстера, и тому полегчало.
Скорей бы домой, сказал себе Вебстер. Пообедать, подремать часок. И пусть в камине играет пламя, бросая отсветы на чугунный дровник. Дженкинс принесет чего-нибудь крепенького и скажет пару незначащих слов…
Вебстер прибавил шагу, спеша покинуть холод и наготу широкого пандуса.
Все-таки странно он себя чувствует из-за Томаса. Расставание далось тяжко, и это вполне нормально. Совершенно ненормально другое – нахлынувший только что страх. Ужас при мысли о путешествии в космосе, о чуждых марсианских просторах – а ведь Марс уже не чужд. Земляне добрались до него больше века назад, изучили, покорили, обжили. А некоторым удалось даже полюбить его.
Но ведь только огромное усилие воли удержало Вебстера от того, чтобы за миг до старта корабля выбежать на поле и истошно закричать, умоляя Томаса не улетать, призывая его вернуться.
Конечно, нельзя было позволить себе столь унизительной, постыдной несдержанности в проявлении чувств. Человек из рода Вебстеров никогда не пойдет на такой позор.
В конце концов, сказал он себе, полет на Марс – не такое уж великое приключение. Обычный рейс по нынешним временам. В далеком прошлом тот день, когда это было сенсацией. Вебстер и сам в молодости полетел на Марс и провел там пять долгих лет.
Он мысленно ахнул, вспомнив, что с тех пор прошло без малого три десятилетия.
Робот-служитель распахнул дверь, и в лицо ударил гомон. Было в этом шуме вестибюля нечто такое, отчего Вебстера снова пронизал холодок страха. Но он пересилил себя и шагнул через порог.
Дверь тихо затворилась позади.
Впритирку к стене, подальше от людского потока, Вебстер добрался до кресла в углу и скорчился там, вжавшись как можно глубже в обивку.
Он сидел, глядя на суету в зале. Кто-то кричит, кто-то бежит, и ни одного знакомого лица. Эти люди скоро улетят кто куда. На разные планеты. Они взволнованы, мечутся от стойки к стойке, улаживают последние формальности.
Заметив над толпой знакомую голову, Вебстер подался вперед:
– Дженкинс!
И тотчас устыдился, хотя вроде бы никто не обратил внимания на его возглас.
Робот подошел к нему.
– Передай Реймонду, что я хочу сейчас же лететь домой, – велел Вебстер. – Пусть посадит вертолет перед дверью.
– Сожалею, сэр, но вылететь немедленно мы не сможем, – ответил Дженкинс. – Техники обнаружили неисправность в атомном блоке, решили поставить новый. Работы на несколько часов.
– Ну конечно, – проворчал Вебстер, – в другое время это случиться не могло.
– Вот и техник так сказал, сэр, – произнес Дженкинс. – Блок мог отказать в любой момент. И тогда вся энергия…
– Да-да, – перебил робота Вебстер. – Не сомневаюсь. – Он помолчал, нервно крутя в ладонях шляпу. – Сейчас вспомнил: дома осталось одно незаконченное дело, – сказал он. – И оно не может ждать несколько часов. Надо лететь.
Вебстер передвинулся вперед. Сидя на краешке кресла, он смотрел на суетливую толпу. Лица, лица…
– Может, воспользуетесь телесвязью? – предложил Дженкинс. – Тут есть робот, способный это устроить. Кабинка находится…
– Постой, Дженкинс. – Чуть подумав, Вебстер признался: – Нет у меня дома срочных дел. Абсолютно никаких. Но мне нужно туда. Не могу здесь задерживаться. Боюсь свихнуться. На пандусе до того страшно стало… Я растерялся, ничего не соображал. Такое было чувство… Странное чувство, Дженкинс, жуткое…
– Понимаю, сэр, – сказал Дженкинс. – С вашим отцом тоже так бывало.
Вебстер изумился:
– С моим отцом?
– Да, сэр. Вот почему он никуда не летал. С тех пор, когда ему было примерно столько же лет, сколько вам сейчас. Он хотел посетить Европу и не смог. Вернулся с полдороги. У него даже было название для этой проблемы.
Вебстер молчал, потрясенный до глубины души.
– Название? – наконец переспросил он. – Ну конечно, у этой болезни есть название. И она была у моего отца. А у деда? Тоже?
– Мне это неизвестно, сэр, – ответил Дженкинс. – Когда меня создали, ваш дедушка был уже в преклонном возрасте. Но можно допустить, что и он испытывал упомянутую вами боязнь. Он ведь тоже не покидал дом.
– Выходит, ты понимаешь, – проговорил Вебстер. – Ты знаешь, каково это. Я себя так чувствую, будто и впрямь заболеваю – физически. Попробуй-ка нанять вертолет… Да что угодно найми, лишь бы вернуться домой.
– Хорошо, сэр.
Робот развернулся и сделал несколько шагов, но Вебстер окликнул его:
– Дженкинс, кто-нибудь еще знает? Насчет деда?
– Нет, сэр. Ваш отец никогда об этом не упоминал, и, похоже, он хотел, чтобы я тоже помалкивал.
– Спасибо, Дженкинс, – сказал Вебстер.
Он снова вжался в кресло, и снова нахлынула горечь оторванности от дома, собственной неуместности. Да, он совсем чужой в этом громадном зале, где бурлит, шумит жизнь, – и он слаб, немощен в безжалостных когтях одиночества.
Это ненормально. Это самая настоящая болезнь, со стыдом признался себе Вебстер. Простительная для мальчишки, впервые покинувшего дом, чтобы повидать мир.
Да, есть у этой хвори научное название – агорафобия. Паническое восприятие открытого пространства. Слово пришло из древнегреческого языка, буквально означает боязнь рынка.
Если хватит смелости пересечь зал, можно будет позвонить из кабинки телесвязи, поговорить с матерью или с кем-нибудь из роботов… Но нет, лучше он так и будет сидеть и смотреть, пока за ним не придет Дженкинс.
Вебстер привстал, но в следующий миг опять опустился в кресло. Глупая затея. Ничего не изменится оттого, что ты потолкуешь с кем-нибудь из своих и увидишь родные места. Техника не передаст запаха сосен на морозе и шороха снега при ходьбе, не позволит коснуться могучего дуба из тех, что растут вдоль дороги. Тебя не согреет камин, не успокоит чувство родства с твоим участком земли и со всем, что на нем есть.
А если этот разговор все-таки поможет? Ну хоть чуть-чуть?
Вебстер вновь попробовал встать и замер. Чтобы сделать несколько коротких шагов до будки, нужно преодолеть даже не страх, а невыразимый, всепоглощающий ужас. Если он не выдержит, то побежит, ища спасения от чужих глаз, от непривычных звуков, от мучительной близости незнакомых лиц.
Он рухнул в кресло.
По залу разнесся пронзительный женский голос, и Вебстер сжался в комок. До чего же страшно! Скорей бы вернулся Дженкинс.
В окно подул первый весенний ветерок, намекая на тающие снега, на лопающиеся почки и распускающиеся цветы, на летящие в небесной синеве к северу клинья водоплавающих птиц, на плеск в заводях охотящейся на мошек форели.
Вебстер оторвал взгляд от лежащей перед ним на столе кипы бумаг, вдохнул наполнившую кабинет свежесть, ощутил щекой ее прохладное прикосновение. Потянулся к бокалу, обнаружил, что в нем нет бренди, и поставил обратно.
Он снова склонился над бумагами, взял карандаш и зачеркнул слово.
После чего внимательно перечитал заключительные абзацы.
Тот факт, что из двухсот пятидесяти человек, приглашенных мною для обсуждения совсем не заурядных вопросов, прибыть смогли лишь трое, не является бесспорным доказательством того, что все, кроме этих троих, больны агорафобией. Возможно, некоторые отказались от визита по другим, вполне разумным соображениям. И тем не менее цифра указывает на то, что люди, живущие на Земле в условиях, создавшихся после исчезновения городов, все неохотнее покидают обжитые места. Крепнет инстинкт, заставляющий человека оставаться в окружении привычных видов, среди собственных владений, которые разум прочно ассоциирует с безопасностью, со спокойной, благополучной жизнью.
Невозможно дать точный прогноз, к чему приведет эта тенденция, поскольку она затрагивает лишь малую часть населения Земли. В больших семьях дело обстоит иначе – экономическое давление вынуждает молодежь переселяться на другие территории или на другие планеты. Кто-то скитается по космосу в поисках приключений и возможностей, а кто-то посвящает себя профессии, не совместимой с оседлой жизнью.
Вебстер перевернул страницу, чтобы написать последний абзац.
Хорошая получилась работа, сказал он себе, но опубликована она не будет. Во всяком случае, пока. Может, увидит свет после его смерти. Насколько ему известно, еще никто не обнаружил эту тенденцию; то, что люди сидят как прикованные на земельных участках, считается вполне нормальным. Да и с чего бы людям покидать свои жилища?
Я усматриваю определенную опасность в том, что…
Возле локтя забормотало устройство телесвязи, и Вебстер перекинул рычажок.
Свет померк, хозяин кабинета оказался лицом к лицу с человеком, сидевшим за столом – такое впечатление, что не за собственным, а через стол от Вебстера. «Гость» был сед, за толстыми стеклами очков – грустные глаза, повидавшие горе и смерть. На Вебстера эти глаза смотрели сочувственно.
