скачать книгу бесплатно
Юве! 100 лет итальянской футбольной династии «Ювентуса». История одного из лучших итальянских клубов
Херби Сайкс
Спорт изнутри
История туринского суперклуба, с одной стороны, говорит об успешности «старой синьоры». С другой стороны, были и глобальные европейские проигрыши, которые повергали весь мир в шок. Их преследовали настолько крупные неудачи, что все обстоятельства могли в самом начале сломить этот клуб, его славу и доблесть навсегда. Например, высылка во второй дивизион была тем событием, из-за которого клуб не мог стоять на ногах так же устойчиво, как прежде.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Херби Сайкс
Юве! 100 лет итальянской футбольной династии «Ювентуса». История одного из лучших итальянских клубов
Посвящается Джеффри Сайксу, мастеру по ремонту велосипедов
25 октября 1942 г. – 10 сентября 2018 г.
Herbie Sykes
Juve!: 100 Years of an Italian Football Dynasty
Copyright © Herbie Sykes
Th is edition is published by arrangement with
David Luxton Associates Ltd. and Th e Van Lear
Agency LLC
© Качалов А.А., перевод на русский язык, 2023
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Благодарности
Я благодарен Тиму Бротону за то, что он поверил в эту книгу, и Джо Пикерингу за то, что он так бережно относился к ней и помог довести ее до конца. Также благодарю Хью Дэвиса за его учтивость и терпение и Дэвида Лакстона, моего агента, за его неподдельные старания ради моего блага.
Спасибо, как и всегда, семьям Сайкс и Перачино, а также всем, кто любезно поделился со мной своими временем, мудростью и байками. Громадная благодарность доброму народу Турина; прошлого и настоящего, «ювентини» и нет. Вполне может быть, что в этом в мире есть гораздо более прекрасные и завораживающие города для жизни, чем этот, но лично я не смогу назвать ни одного, хоть убей.
В Бальдиссеро-Торинезе с моими друзьями Альберто (11) и Лукой (8)
Мы болтаем о футболе с Альберто и Лукой в их доме на холмах, возвышающихся над Турином. Они братья, и они оба забавные, хотя и непохожи друг на друга, как день и ночь.
Их мать – Клаудия, и в местном диалекте есть особое слово для таких людей, как она. Это слово «bogianen» и его буквальное значение близко к значению слова «непоколебимый». Оно подчеркивает стоицизм, непроницаемость, старомодную бескомпромиссность горцев, и оно здесь очень к месту. Клаудия не слишком склонна к путешествиям (как в буквальном смысле, так и фигуральном), потому что понимает, что в конечном итоге все равно окажется здесь. Это ее место, здесь она сформировалась как личность, и оно определяет то, кто она есть – нравится ей это или нет. Ей свойственен фатализм, но что тут поделать? Она ведь из Пьемонта – буквально с «подножия горы» – а горы куда больше ее. Она заложница природных сил – климата, геологии, истории, – над которыми она не властна. Говорят, что пьемонтцы предрасположены к vittimismo[1 - Жертвенность. (Здесь и далее перевод с итальянского. – Прим. ред.)], а Клаудия – настоящая пьемонтка до мозга костей. Она находится в стесненном положении, прижатая к склону холма, и она знает, что ей нельзя переставать долбить этот холм изо всех сил. Ей невозможно не симпатизировать, так же как невозможно не симпатизировать ее маленькому сыну Луке.
В отличие от своих детей Клаудия несколько отстранена от повседневной психологической драмы, коей является calcio[2 - Футбол.]. Однако негласно она является болельщиком клуба «Торино» – так же негласно, как ее муж им не является. Его зовут Гаэтано, и противоположности, как говорят, зачастую притягиваются. Если она причина того, что Лука – это Лука, то он явно главная причина того, что Альби, старший брат Луки – полная его противоположность.
Отец Гаэтано приехал сюда из Апулии во время экономического бума конца 1950-х. Как и бесчисленное множество южных итальянцев, он мечтал о la dolce vita[3 - Сладкая жизнь.], поэтому и забрался в душный, пропитанный потом и забитый до отказа поезд, решительно следовавший на север. Он сошел с него в Турине – с выпученными от изумления глазами и без единого гроша в кармане, – долго и внимательно разглядывал вокзал Порта Нуова, этот шедевр необарокко, а потом шагнул на свет. Именно там он, увидев эту жемчужину Турина с его длинным портиком, твердо решил, что однажды урвет кусочек этого великолепия и для себя. Очень быстро он нашел работу (или, точнее будет сказать, работа нашла его) и перестал по целым дням гнуть спину на засушливых южных полях, променяв их на засаленное дышло тяжелой промышленности.
Как там раньше говорилось про иммигрантов из Южной Италии? Знать их – значит любить их? Северяне не понимали диалекта Апулии, но он освоил их язык и подкатил к одной девушке. Они пережили пару субальпийских зим, а потом случилось то, что случилось, – в 1975-м на свет появился Гаэтано. Гаэтано появился, и он вместе со своей семьей стал частью истории этого итальянского столетия.
Как лучше всего описать Гаэтано? Мы воздержимся от того, чтобы называть его треплом, потому что он категорически не таков. Дело не только в том, что он, хотя и родился здесь, полностью соответствует стереотипу неприспособившегося южанина. Будет трудно спорить с утверждением, что он мозговитый, хотя при этом он явно не питает слабости к рефлексии. Впрочем, он знает, что знает, и на контрасте со своей бывшей женой совсем не чурается обсуждать свои достижения в жизни. Он не говорит ничего особенно глубокомысленного, но он открытый по характеру и не сдерживает себя, когда темой разговора становится он (кажется, что это всегда неизбежно).
Он большой фанат «Ювентуса», но я полагаю, что вы уже и сами сообразили.
Когда не мешает смог, отсюда можно увидеть весь город целиком. На небольшом расстоянии великая река По, ставшая основанием, на котором римляне возвели Аугустус Тауринорум, делает изгиб на юго-запад, к Альпам. Река некогда служила границей города, но потом, 300 лет назад, torinesi[4 - Туринцы.] прогнали французов и отметили это строительством нового моста через реку и грандиозной неоклассической церкви на другом берегу. Со временем церковь Великой Божией Матери станет одной из самых знаменитых достопримечательностей Турина, что подтвердит каждый, кто видел «Ограбление по-итальянски».
Фильм, если вы не обратили внимания, служит метафорой английского изоляционизма. Майкл Кейн и его флот «Mini» – это анти-FIAT, анти-Европа, анти-всё-и-вся, кого не отнести к лукавым английским остолопам-традиционалистам, пекущимся о самосохранении. Невзирая на тот факт, что Турин находится в тысяче километров от Сицилии, итальянский враг Кейна – mafioso. Однако его роль играет бывший полузащитник «Торино» Раф Валлоне, и это, учитывая, что предваряет ограбление футбольный матч, кажется вполне справедливым.
В сцене с Церковью Божией Матери Кейн и его подельники-луддиты обирают участников блестяще срежиссированной итальянской свадьбы. Они слетают на своих «Mini» вниз по ступенькам церкви, мчат на плотину через По и далее, по знаменитым туринским аркадам. Позже, украв итальянское золото, они бравируют своим комплексом неполноценности в погоне на низких скоростях на крыше громадного завода FIAT Линготто.
Как бы то ни было, Борго По, жилой квартал позади Церкви Божией Матери, стал очень модным местом. Жаждавшие одновременно жить и в городе, и вне его пределов представители туринского среднего класса начали строить здесь свои дома. Чем выше они строились, тем больше денег они платили, а чем больше они платили, тем более невозмутимый – воображаемо или на самом деле – характер приобретали дома. Некоторые из них очень красивы, а большинство изысканны, как и их обитатели.
Центр города, вычурный и линейный, населен старыми пьемонтскими семьями, владеющими старыми пьемонтскими деньгами. Это Савойя в чистом виде, и все же ее знаменитый символ – бывшая синагога. Не просто так Турин зовется Маленьким Парижем, а выдающаяся Моле Антонеллиана, превращенная теперь в чудесный музей кино, выглядит как предтеча Эйфелевой башни именно потому, что ей и является. Она оставалась самым высоким зданием Турина вплоть до 2011 года, когда банку разрешили испортить линию горизонта города небоскребом.
В восьми километрах к северу от Моле находится место под названием Лученто. Оно находится прямо на северо-западной окраине города, и это та самая Италия, о которой вам никогда не расскажут. Даже местные с трудом помнят, как оно называется, поэтому они просто говорят, что это Венария, потому что это самый ближний пригород, о котором они слышали.
Лученто выглядит невзрачно, но это место стало домом для современного итальянского символа поклонения. В 2003-м «Ювентус» приобрел у городского совета стадион «Делле Альпи», белый слон итальянского ЧМ’90 вместимостью 67 тысяч зрителей. Стадион был в кратчайшие сроки разрушен, а на его месте была построена гораздо более маленькая и гораздо более приятная арена. К ней добавили лучший спортивный музей Италии, громадный медицинский центр, торговый центр и международную языковую школу. В совокупности они образуют так называемую J-Village, но проект далек от завершения. Сейчас идет строительство пятизвездочного отеля, а также wellness-центра, а вскоре сюда из центра города переедет и штаб-квартира клуба. Стадион «Allianz» (права на название продают тому, кто предложит больше всех) – центральный элемент композиции. И хотя большинство старых torinesi, которых я знаю, и слышать ничего о нем не хотят, к нему ведет удобный съезд с автотрассы, и в этом явно кроется метафора.
Нравится им это или нет, но J-Village работает как часы. Это футбольный клуб полного погружения, изобретенный заново, как магазин «одного окна», и с точки зрения ухищрений спортивного брендинга/маркетинга он попросту уникален. Он спроектирован так, чтобы ощущаться комплексным и всеохватным, – и примитивная провинциальная Италия не знает ему аналогов.
Стадион «Торино», «Стадио Олимпико Гранде Торино», разглядеть отсюда гораздо сложнее. Он ближе к центру города, на углу Виа Филадельфия и Корсо Джованни Аньелли. Это трехлинейный бульвар, названный в честь основателя FIAT. Он ведет на юго-запад к Мирафиори, заводу FIAT, торжественно открытому Муссолини в 1939 году. Прямо через железнодорожные пути раскинулся Линготто, а потому «Торо» так или иначе окружены со всех сторон. Как и большинство в Турине, они подчиняются вертикали власти Аньелли и стадион свой арендуют у городского совета.
Комната маленького Луки слева, а комната Альби, гораздо большая по размерам, справа. У каждого из них есть альбом стикеров от Panini[5 - Panini – итальянская компания, специализирущаяся на производстве коллекционных наклеек и игровых карточек, комиксов и книг. – Прим. ред.] на этот сезон, хотя Альби гораздо дальше продвинулся в части его заполнения. Его мама говорит, что он тот еще проныра и обладает энциклопедическими познаниями о том, кто есть кто. Он может полностью назвать заявку каждой команды Серии А на сезон, а также перечислить составы ведущих английских и испанских команд.
Лука заполняет свой несколько медленнее, потому что получает меньше карманных денег, но также потому, что часто теряет концентрацию. Альби находит это уморительным и время от времени – ведь он старший брат – поколачивает Луку. Но такова жизнь, и Лука с этим мирится. Все его любят, а его приятели всегда приходят поиграть с ним.
В общем, Альби впечатляет меня своим хозяйством Panini, и неизбежно мы начинаем говорить о футболе. Альби хороший игрок, потому что он атлетичен, жилист и быстро соображает, а еще потому, что он понимает, что футбол – серьезный бизнес. Лука же совсем этого не осознает, как кажется. Он просто бегает за мячом, как все остальные, а его мама говорит, что ему все равно, побеждает он или проигрывает.
Лука говорит, что поддерживает «Торино», потому что наделен fid?cia, верой по-нашему. Его мама сказала ему, что в жизни есть вещи гораздо более важные, чем победы, и ему не нравится «Ювентус», потому что они ничего не олицетворяют. Он также говорит, что болельщиков «Торо» становится все меньше, а некоторые из его приятелей переметнулись совсем недавно. Когда я спрашиваю у него почему, он отвечает, что потому что у «Юве» есть Роналду, Буффон и Дибала.
Альби сообщает брату, что тот выглядит нелепо, но Лука парирует: «А что такое «Юве»? Это ведь даже не место, так за кого ты болеешь?»
Альби говорит, что «Юве» – единственный клуб, способный соперничать с «ПСЖ», «Манчестер Сити» и «Барселоной». Он говорит, что «философия» – это победы. Он спрашивает, зачем вообще заниматься спортом, если ты относишься к делу как-то по-другому, и говорит брату, что болеть за «Торо» «бессмысленно». Это клуб-посмешище для настоящих sfigati[6 - Неудачники.]; мусорная команда, с которой никогда ничего не происходит. «Торо» никогда-никогда ничего не выигрывают, а их болельщики только и делают, что вспоминают Grande Torino. Они были величайшей командой в истории Италии, но это было 70 лет назад.
Ни Луке толком нечем ответить на такое, ни – буду с вами честен – кому-либо еще.
Если ты прав насчет чего-то, итальянцы говорят, что у тебя «есть рассудок», и тут Альби, бесспорно, прав.
Ha ragione, Alberto. Он чертовски прав, Альберто.
Глава 1. Fratelli d’Italia
Турин – прекрасный город. Размахом своей планировки он, по-моему, превосходит все, что задумывалось когда-либо прежде.
МАРК ТВЕН
В Королевском дворце с почтенным Рудольфом Оберманном
Писатель восемнадцатого века Джузеппе Баретти так говорил о своих земляках-пьемонтцах: «Одним из качеств, отличающих их от других итальянцев, является отсутствие в них бодрости духа. Путешественники, посещающие Италию, незамедлительно заметят, что ее народ – приятный и добродушный, а также, кажется, от природы предрасположен к шумным утехам. Однако же стоит путешественнику посетить Пьемонт, как он непременно заметит некоторую меланхолию, тревожную серьезность».
И он был прав. Все в Италии знают, что пьемонтцы немного чопорны, но бог знает, что в те времена был ряд смягчающих обстоятельств. Во времена до объединения Италии это были презренные, чахоточные люди. Само по себе это не было проблемой для Савойской династии, правителей Пьемонта и Сардинии, потому что доведение подданных налогами до крайней нищеты было, что называется, политикой компании. Проблема была в том, что ей приходилось вести войны – притом часто и подолгу, – и династия нуждалась в крепких солдатах, к тому же достаточно глупых, чтобы жертвовать собой ради королевства. Однако вследствие болезней, замедленного роста и изнуряющей нищеты почти четверть армейских рекрутов не годилась для службы.
Отчасти причиной была индустриализация. Туринские текстильные фабрики были весьма производительны и приносили колоссальные доходы, а привлечение к труду женщин и детей творило чудеса в плане прибыли. Однако за золоченым барочным фасадом бушевали тиф и сифилис, алкоголизм и общее убожество жизни. Город с населением около 130 тысяч душ был европейской столицей санаториев и сиротских приютов, питейных заведений и борделей. Он был процветающим и прекрасным, но в то же время зловонным.
Король Карло Альберто (правил с 1831 по 1849 г.) питал слабость к молодым интеллектуалам из либералов. В 1833 году он вызвал одного из них, маститого философа из Цюриха, в свой королевский дворец. Рудольф Оберманн был экспертом в новомодной «гимнастике», снискавшей, очевидно, бешеную популярность по ту сторону Альп. Он вознамерился объяснить ее суть Карло Альберто, его болезненной жене Марии Терезе и их свите. Он убедил их в том, что за гимнастикой будущее, но окажись она в плохих руках, и пагубные психологические и душевные последствия не заставят себя ждать. От нее не будет никакой пользы головастым медикам, чувствительным студентикам или – не приведи господь – женщинам, и ни при каких обстоятельствах она не должна приобретать соревновательный характер.
На левом берегу реки располагается Парко Валентино, самое элегантное публичное пространство Европы, где у Карло Альберто как раз находился один из свободных дворцов. Оберманн сказал ему, что превратит его в «гимназиум» и трансформирует королевскую пехоту в сильнейшее, храбрейшее и самое дисциплинированное воинское подразделение Европы. Он будет пестовать силу и гордость в своих полках, но также будет культивировать в них патриотизм и глубокое ощущение здорового благополучия. Сила, гордость и дисциплина – Карло Альберто понравилась такая риторика. Дворец соответствующим образом переоборудовали, и его пехота, вымуштрованная до предела, добилась поразительного прогресса.
Оберманн задержался на новом месте, и постепенно сам король вместе со своими приятелями начал присоединяться к занятиям. Аристократы Турина с большим удовольствием посещали свои частные уроки, и Оберманн купался в дарах их щедрости. 17 марта 1844 года он и граф Эрнесто Рикарди ди Нетро основали первый в Европе спортивный клуб, Reale Societa Ginnastica, вход в который был открыт только его членам. Они дали понять, что гимнастика – важное научное/философское/антропологическое упражнение, поведали владетельным и титулованным, что она принесет им существенную пользу для здоровья, и приглашали их заплатить за годовой абонемент.
Пошли слухи, и клуб обзавелся вторым местом, а с ним расширилось и количество спортивных дисциплин. В их числе были фехтование и стрельба, но также плавание и гребля на реке По, и со временем лишенный соревновательного накала идеал Оберманна канул в Лету. Постепенно (и что очень в духе таких дел) стали выпускаться акции, и самые богатые начали стекаться в ряды их держателей. Учитывая, что вместе с членством полагался статус и влияние в обществе, Torino bene – промышленники с новыми деньгами – охотно раскошеливались на него. К 1861 году, в который идея объединения Италии стала реальностью, к клубу присоединялись даже деликатные мертвенно-бледные дамы с впалой грудью. Турин, население которого теперь достигало 218 тысяч человек, стал спортивной столицей Европы.
Объединение Италии – il risorgimento — было туринским проектом, как в плане идеологическом, так и в практическом. Савойская династия нехотя дала свое согласие на участие отчасти потому, что при 70 % неграмотного населения и отсутствии общего языка Италия была разрозненной и от природы нестабильной. Превращение Рима в столицу новой страны было неизбежным с самого начала процесса, а это означало, что вотчина Савойской династии вскоре исчезнет. Однако весьма велик был шанс того, что в случае успеха никто не станет рубить им головы и, более того, они, возможно, даже смогут сделаться правителями всего полуострова, а значит, игра все же стоит свеч.
Весной 1864 года, пока обеспеченные туринские sportive[7 - Спортсмены.] прыгали, скакали и приводили себя в форму в Парко Валентино, дальнейшее течение жизни города было необратимо изменено. Флоренцию помазали в качестве временной столицы Италии, и Torino bene[8 - Население Турина, считавшее их город прекрасным местом. – Прим. ред.] начали процесс «оттока» власти, денег, престижа и интеллекта из города. Парламент выехал, а за ним последовали суды, центральный банк и монетный двор. Следом выехали юристы и их клерки, архитекторы и нотариусы, ростовщики, жулики и ими обманутые.
Утром 21 сентября перед королевским дворцом собралась порядочная толпа. К обеду ряды ее разрослись, а заодно открылись пивные заведения. К ужину толпа превратилась в озлобленную, ревущую от ярости людскую массу. Большинство этих людей не интересовал великий замысел единой Италии, но они чувствовали себя обманутыми. Они были голодны, злы, и к следующему полудню 52 человека из них не стало. Турин был охвачен кризисом, и тогда мэр города, Эмануэле Люсерна ди Рора, созвал чрезвычайный совет. Совет ввел стимулирующие субсидии для «стартапов» и объявил налоговые каникулы для предприятий, готовых передислоцироваться в город. Они прорыли новые каналы и добились того, чтобы злорадствующие флорентийцы профинансировали внушительные проекты по расширению железнодорожной сети.
В октябре 1865 года Люсерна ди Рора составил обращение к владельцам иностранных компаний. Он перевел его на пять языков, распечатал миллион копий и разослал их в итальянские консульства за границей, проинструктировав дипломатов платить столько, сколько требовалось для того, чтобы забить этим обращением страницы местных газет. Промышленники Гамбурга, Лондона и Парижа прочитали, что Турин теперь главный европейский центр бизнеса и что он предлагает всем землю по бросовым ценам. Обращение также появилось в Цюрихе, Базеле и Вене.
Инициатива Люсерна ди Роры была беспрецедентной, и со временем она приведет к потрясающему экономическому росту. Первой приехала семья Реммерт, а затем Аугусто Абегг забрал себе кусок земли в Боргоне, превратив это место сначала в завод, а потом и в деревню. Семьи Гюттерманн и Акерманн приехали в Турин из Вены и Эльзаса соответственно. К 1870 году, когда открылся железнодорожный туннель Фрежюс, экономика стала еще более процветающей. Расположенный к северу от Турина город Биелла стал центром торговли шерстью, что позволило семьям Фила, Зенья и Черрути сколотить состояния. Они отпраздновали свой успех, воздвигнув роскошную arco di trionfo[9 - Триумфальная арка.] на главной площади Кьери, процветающего фабричного города в пятнадцати километрах к югу. На западных окраинах Турина и в долине Суса царили текстильные предприятия. Итальянская рабочая сила обходилась дешево, благодаря чему внушительные объемы хлопка быстро и с низкими затратами перебрасывались через Альпы. Это объясняет, почему в городе встречается так много германских имен, почему их носители владеют самыми элитными домами и почему они все неприлично богаты. Наполеоне Лойманн был самым богатым из всех. В 1876 году он построил хлопкопрядильную фабрику рядом с каналом в Колленьо. Она вошла в список первых «рабочих» деревень Италии, где работников обучали чтению и письму и где Лойманн самолично следил за тем, чтобы и в физическом, и в душевном отношении его люди жили благополучно. Взамен работники сколотили ему состояние.
По дороге, ведущей по долине прочь от Колленьо, находилось местечко Сант-Амброджио. Там обитала семья Бозио, и она тоже торговала хлопком. В 1886 году они отправили 22-летнего Эдуардо в Ноттингем, и там он пинал мешки для волынок в компании ребят с шелкопрядильных фабрик. Он привез с собой домой кучу таких мешков и отнес их в свой гребной клуб, а также начал демонстрировать их всем в Парко Валентино. Его приятели присоединились к нему, и вскоре их набралось достаточное количество, чтобы они смогли сформировать команду. Они назвались «Туринским футбольным и крикетным клубом», а их первыми соперниками стали игроки «Нобили Торино». Та команда была целиком и полностью составлена из молодых аристократов, поэтому с самого своего зарождения эти игры были межклассовым дерби.
Случались поглощения, слияния, появления новых команд, и будет справедливо сказать, что все это явление приобрело характер некоего движения. Вдали от Турина, в Генуе, жила и работала в доках группка английских моряков, клерков и разного рода прохвостов. Они были весьма мастеровиты в «футболе», поэтому вскоре две группы начали устраивать матчи между собой. Потом к ним присоединились и milanesi, и с этого, я полагаю, все и началось…
В средней школе Массимо д’Адзельо с детьми-мажорами
Все в Турине знают Массимо д’Адзельо. Эта средняя школа находится в самом сердце барочного города, и дети, которые туда ходят, происходят из «хороших» (то бишь богатых) семей. Она стала синонимом строгих правил и больших достижений в жизни, поэтому, если вы были из числа ее выпускников, у вас были хорошие шансы обеспечить своих близких летним домиком на лигурийском побережье и проводить с ними зимние выходные и праздничные дни за катанием на лыжах в Сестриере. Также весьма велика была вероятность, что работа, которую вам дадут после школы, не будет слишком уж пыльной. Вам, конечно, понадобится хороший гардероб и умение заводить связи, но велик шанс, что таскать тяжести вам не придется.
В 1897 году компания детей-мажоров из Массимо д’Адзельо решила учредить собственную футбольную команду. Они видели, как все эти заграничные типы играют в это на Пьяцца д’Арми, и со стороны игра выглядела веселой забавой. Они встретились в веломастерской, гудели и бормотали, обсуждая название, и в конечном итоге остановились на латинском слове, означающем «молодость». Вначале «Ювентусу» было не с кем играть, но это было не страшно, потому что и сами игроки не знали, как играть. Со временем они обзавелись формой, и вскоре две сотни зрителей стали собираться, чтобы посмотреть на них. Учитывая, что занимались они только одним делом, они изменили свое название с Juventus Sport Club на Juventus Football Club.
К этому времени Турин стал домом для маленького сообщества из Ноттингема. По всеобщему мнению, один из них, Том Гордон Сэвидж (Джон), был очень хорошим игроком, но его не устраивала клубная униформа. Рубашка носилась с черным галстуком-бабочкой и панталонами, и с этим как раз все было нормально. Проблема была в том, что форма была розовая, в цветах новомодной газеты Gazzetta dello Sport. Сэвидж и его приятель Гудли сочли, что форма выглядит несколько аляповато, поэтому в 1902 году сами похлопотали, заказав новую из Блайтли. Существует бесчисленное количество теорий о том, что произошло дальше: некоторые довольно убедительные, но большинство попросту смехотворные. Люди очень сильно распаляются, когда речь заходит о подобных вещах, поэтому лучшим вариантом будет, пожалуй, произвольно выбрать какую-то одну и отнестись к ней с внушительной долей скепсиса.
Легенда гласит, что Сэвидж разместил заказ и включил одну из имевшихся рубашек в качестве примера. Поставщик-производитель заключил, что рубашка некогда была белой – потому что кому в здравом уме придет идея играть в футбол в розовом? – и что при стирке просто произошел несчастный случай. Ну а поскольку заказ был размещен срочный, он решил, что лучшим выходом будет отправить посылку с униформой, наиболее похожей на эту. На складе у него была гора красных рубашек «Ноттингем Форест» и кучка черно-белых футболок «Ноттс Каунти». Он отправил последние, и так на свет родились знаменитые bianconeri[10 - Бьянконери – знаменитое прозвище «Юве», дословно «бело-черные». – Прим. ред.].
В Прима Категория в том году соревновались шесть команд: три из Турина, две из Генуи и одна из Милана. «Ювентус» впервые дошел до финала, но для того чтобы сыграть в нем, им нужно было поехать в Геную. Они приехали туда изможденными, и «Дженоа» проехалась по ним катком, выиграв 3:0 и завоевав свое пятое чемпионство за шесть лет.
ФИФА появилась на свет в 1904 году, и в следующем году к ней присоединилась Итальянская федерация. Игра по-прежнему была исключительно любительской, и игроки «Ювентуса» платили взносы за привилегию посоревноваться. К тому времени у клуба были лучшие игроки Турина, а на стадионе «Велодромо Умберто I» – лучшие условия для игры. Той весной они одолели другие туринские команды, сумев пройти в финал чемпионата. В круговом турнире они сошлись с «Дженоа» и «UC Миланезе», остались непобежденными в четырех матчах и стали чемпионами Италии.
Проблема была в том, что новый президент клуба, швейцарец по имени Альфред Дик, был напыщенным автократом. Это было проблематичным для старых «ювентини», для которых игра была лишь хобби. Она была отдушиной, а потому предполагала дух товарищества и веселье. Им нравилось побеждать и очень нравилось праздновать эти победы. В понимании Дика, впрочем, не спать до глубокой ночи, чтобы festeggiare[11 - Празднество.], было немыслимым. Они были людьми спорта, и его интерпретация этого термина разнилась с их представлениями. Он требовал, чтобы они были серьезны, аскетичны и исполнены чувства долга, и его совершенно не интересовали вечеринки и ребяческие удовольствия. «Ювентус» был орудием, при помощи которого он рассчитывал поднять свой личный престиж и престиж своей обувной империи, и игроки поступят правильно, если будут вести себя соответственно. Дик заполонял свои фабрики – и свою футбольную команду – игроками из Швейцарии и Британии, некоторые из которых были неотесанными типами из рабочего класса. Он высасывал все веселье из игры, а его пролы[12 - Термин из книги Джорджа Оруэлла «1984» для обозначения рабочего класса – пролетариата. – Прим. ред.] были неуклюжими и ничтожными.
Кульминация случилась на решающей игре за чемпионство 1906 года в Милане. Проинспектировав игровое покрытие, Дик объявил, что оно непригодно для поставленной цели и, как следствие, «Юве» не будет выходить на игру. Клуб лишился чемпионства, и это обратило большинство членов клуба против него. Дика уволили, а он забрал свои деньги, половину игроков команды и договор аренды «Велодромо», который заключил, и основал новый клуб. Игроки ФК «Торино» будут носить гранатово-красные футболки, и их усилиями Дик будет вершить свое возмездие.
«Юве» вернулся на старое потрепанное поле на Пьяцца д’Арми, свой первый дом. Две команды встретились там 13 января 1907-го, и Ханс Кампфер, один из перебежчиков, забил победный за «Торино». Говорят, что Дик гола не видел – он умудрился запереть себя в туалете в перерыве матча, – но присутствовал на ответной игре, случившейся через три недели. На сей раз Кампфер забил четыре, и велико искушение подумать: «Смеется тот, кто…» Это, впрочем, предполагало бы, что Дик знал, как смеяться, а он едва был способен выдавить ухмылку. Новая команда Дика разбила его старую в пух и прах, но он все никак не мог обрести покой. Два года спустя он вышиб себе мозги выстрелом из пистолета – это случилось в недрах «Велодромо», но клуб, который он создал, и метафора, которую его творение олицетворяла, продолжили жить. «Торино» и дальше будет оставаться командой обездоленных и маргинализированных.
Лишившись своих лучших игроков, их соседи на какое-то время перестали представлять собой футбольную силу. Это было досадно, но, по крайней мере, им удалось остаться верными своим идеалам. Членство в клубе было символом статуса, и оно было зарезервировано для городских патрициев, крупных игроков и узкого круга посвященных. Они колебались слишком сильно расширяться, преследуя свои цели, потому что расширяться для того, чтобы одолеть горстку плебеев, было ниже их достоинства. Выглядеть со стороны элегантно, благовоспитанно и породисто было куда важнее, чем выигрывать; футбол был игрой для джентльменов.
Подобному манерничанью не было места в Верчелли, городке примерно в 30 тысяч жителей, расположенном посреди рисовых полей рядом с границей между Пьемонтом и Ломбардией. К тому времени футбольная мания уже перекинулась на классы тружеников, представителей которых в команде «Про Верчелли» было полно. Они были лишены заблуждений по поводу благолепия и мало что любили так же сильно, как обыгрывать в матчах малодушных недоумков из высших слоев Турина. То же самое относилось и к их соотечественникам из соседних Новары, Казале Монферрато и Алессандрии. Область, известная как Пьемонтский Четырехугольник, была эпицентром итальянского футбола до Первой мировой войны. «Про Верчелли» – «белые джемпера» – выиграют четыре национальных чемпионства в промежуток с 1910 по 1913 г.
В том году «Ювентус» едва не прекратил свое существование. Футбол стал настолько популярным, что Прима Категория включала теперь три северных дивизиона (Пьемонт, Лигурия – Ломбардия и Венето – Эмилия-Романья) и три южных. Две первые команды из каждого дивизиона отбирались в мини-лиги с участием шести команд, по одной на севере и на юге. Победители этих лиг проводили finalissima – плей-офф из двух матчей, финал всех финалов, который чемпион севера всегда выигрывал со счетом, свойственным для крикета. Затем отбросы обеих лиг вылетали, расчищая путь для новых кандидатов, – таким вот образом старому доброму «Юве» и удалось вернуться. Теперь, правда, они были почти что худшей командой Пьемонта: свое первое туринское дерби они проиграли 0:8, а второе 6:8. Они были разжалованы до аутсайдеров – за весь сезон им удалось выиграть всего одну игру, но зато они получили молодого, блестящего и полного энтузиазма юриста на должность председателя клуба – им стал Пино Хесс. Он воспользовался юридической лазейкой, сумев обеспечить команде место в ломбардском дивизионе, благодаря чему клуб был спасен от исчезновения.
Два года спустя, когда Италия уже стояла на пороге войны, клуб запустил новый радикальный журнал. Целью издания Hurr? было держать членов клуба в курсе новостей, происходивших с ним, – причем везде, куда бы ни забросили читателя перипетии военного конфликта. В стране, где 40 % населения оставались неграмотными, это было знаковым событием. Турин вновь стал одним из богатейших городов Италии, а «ювентини» были богатейшими из богатейших. Они были самыми породистыми и самыми начитанными, но в следующем году их футбольная команда вынуждена была уйти на трехлетний перерыв.
На пороге дома Джованни Аньелли вместе с Сандро Дзамбелли
Несмотря на все лишения и смерти, обрушившиеся на простой народ, Джованни Аньелли от войны только выиграл. Его компания разрослась и диверсифицировалась и в процессе своего развития внесла громадный вклад в военную экономику страны. FIAT выпускал вооружение, моторы и самолеты, а его подразделения, занимавшиеся кораблестроительством и доставкой грузов морем, приносили особенно много прибыли. К моменту окончания боевых действий компания стала третьим по величине производителем в Италии, а сам Аньелли стал чрезвычайно влиятельным человеком. В придачу к FIAT он владел RIV, основанной им в 1906 году компанией, выпускавшей шарикоподшипники, а также имел долю в туринской ежедневной газете La Stampa. Кроме того, у него были существенные деловые интересы в таких сферах, как текстильная промышленность, производство цемента и стали, авиация и даже розничная торговля. Rinascente был первым универсальным магазином Италии и до сих пор остается самым знаменитым.
Аньелли заработал много денег, снабжая разрушенный континент американской помощью, а во время своей поездки в США он даже посетил завод Ford в Мичигане. Он увидел автоматизированную «производственную линию» и был поражен ее скоростью и эффективностью. FIAT за день работы производил горстку автомобилей, тогда как Ford выпускал несколько сотен. Время производства модели «Т» составляло 90 минут, а качество сборки и точность были при этом ошеломительными. Аньелли твердо решил построить в Турине собственную производственную линию, но для этого ему нужны были новый деньги и новые помещения. Его старая штаб-квартира на Корсо Данте была недостаточно просторной, а тот факт, что заводские мастерские, офисы и фабрики были разбросаны по городу тут и там, делал рабочий процесс неэффективным, дорогостоящим и обременительным. FIAT нуждался в одном большом, полностью автоматизированном и гомогенном заводе, а посему Аньелли решил приобрести ряд незанятых полей на юго-западной оконечности города, в Линготто. Он нанял великого инженера-рационалиста Джакомо Матте-Трукко, чтобы он спроектировал завод, и к 1922 году его строительство было практически завершено.
В шести километрах на северо-запад от Линготто велись работы над другим проектом Джованни Аньелли. Директора «Ювентуса» Сандро Дзамбелли сильно раздражал тот факт, что один из его игроков, Антонио Бруна, регулярно пропускает тренировки. Бруна трудился в FIAT, но его боссы никогда не соглашались отпускать его с работы пораньше, чтобы он мог потренироваться. Это негативно сказывалось на команде, поэтому Дзамбелли сел на велосипед, доехал до дома Аньелли, постучал в дверь и попросил хозяина сделать исключение.
Аньелли был довольно холодным и строгим человеком, но ему пришлась по нраву искренность Дзамбелли. Он согласился отпускать Бруну с работы, когда будет возникать такая необходимость, принял приглашение прийти посмотреть на игру команды и вскоре начал регулярно посещать ее матчи в компании своего 33-летнего сына Эдоардо. И хотя у них было мало общего, со временем их стала объединять общая страсть к игре. Когда президент клуба дал понять, что готов уйти с должности, у Джованни спросили, не хочет ли он сам занять его место. Это, конечно, великая честь, но с таким количеством дел и прочих забот ему будет трудно найти свободное время на клуб.
Эдоардо же, напротив, имел его вдоволь. Ему нравилось путешествовать, вести праздную жизнь и, несмотря на всю красоту его рыжеволосой супруги Виргинии, волочиться за женщинами. Однако своего предназначения он пока так и не раскрыл, а тяжелая промышленность его совершенно не интересовала. Футбол будет хотя бы как-то занимать его время, но что еще лучше, он позволит ему удерживать отца и его прозаический бизнес по зарабатыванию денег на расстоянии вытянутой руки. Джованни от лица сына принял предложение и раскошелился на строительство будущего футуристического стадиона. 24 июля 1923 года голубоглазого блондина Эдоардо Аньелли представили в должности президента футбольного клуба «Ювентус».
В своей речи на инаугурации Эдоардо сказал своим коллегам по совету директоров, что будет вести деятельное участие в жизни клуба. Его девиз был: «Даже хорошее можно улучшить», и этот девиз находил отражение во всем, что он делал. По большей части он делал то же, чем семья Аньелли занимается вот уже как целый век. Он закидывал «Ювентус» деньгами – большими деньгами.
Новый стадион, «Кампо Ювентус», располагался рядом со штаб-квартирой FIAT на Корсо Марсилья. Его дизайн и строительство были вверены одному из членов совета директоров FIAT, инженеру Пьерино Монатери, и он должен был стать первым в Италии стадионом из железобетона. Стадион включал в себя великолепные офисы в стиле «либерти» и крытые сидячие места – для тех, кто имел необходимые средства, чтобы позволить себе билеты. Там были теннисные корты и гимнастические залы, а прожектора, которые будут впервые задействованы на спортивной арене, добавят позднее. Город проложил новые трамвайные линии, чтобы переправлять «болельщиков» туда-сюда, а по его периметру установил громадные рекламные щиты.
Технически футбол все еще был любительским спортом. Игроки обязаны были доказывать, что они живут и работают в comune (муниципальном округе) своих клубов и, по крайней мере формально, не получают зарплату. Однако игра становилась все популярнее, и клубы начали брать плату за просмотр матчей. Где навоз, там и гроши… И наоборот. Несколькими годами ранее два игрока из «Дженоа» были отстранены за то, что получали плату, – их признали виновными в «профессионализме». Клубы искали любые возможности обойти правила хитростью. Анонимные «доброжелатели» сталкивались с игроками на улице и всучивали им пухлые коричневые конверты. Болельщики организовывали «сбор средств», или звезды вдруг выигрывали призы, которые тут же продавались от их имени. Формально это не имело никакого отношения к их клубам, но более амбициозные владельцы такими правдами и неправдами находили способы заботиться о своих игроках.
Но в представлениях Эдоардо о его любимых bianconeri не было ничего непрофессионального. Он сказал Дзамбелли, Монатери и вице-президенту Энрико Кравери, что вместе они сделают «Ювентус» лучшей командой во всей Италии. У Эдоардо было много денег и желание доказать свою состоятельность отцу, а потому его совершенно не интересовали ежегодные финиши на 5–6-х местах. Он начал с назначения нового тренера. До сих пор игроки сами следили за собой, но теперь появился венгр Йено Каролы, который стал руководить тренировками и выбирать состав. Как все наемные работники Аньелли, он получал зарплату и ежегодно уходил в оплачиваемый в размере недельной зарплаты отпуск. Также он получал солидный бонус, когда команда выигрывала. Игроки тоже получали премии, а еще они должны были водить только автомобили компании – нравились они им или нет.
Новая эра началась с предсезонных спаренных матчей против «Про Верчелли», самой успешной команды итальянского футбола. «Про» и «Дженоа» располагали лучшими игроками Италии, тогда как Аньелли унаследовал сборище обалдуев. Подкрепления приходили, но правила резидентства существенно ограничивали возможности клуба. При поверхностном взгляде, матч был безобидным предсезонным товарняком между великим «Верчелли» и не слишком-то выдающимся Турином; на практике же он обернулся для итальянского футбола таким потрясением, последствия которого ощущаются и по сей день.
«Про» вышел на поле без двух своих лучших игроков. Причина этого интерпретируется по-разному, и это отчасти объясняет то, почему ее интерпретируют, проинтерпретируют и неверно интерпретируют вот уже почти век. Каждый думает, что знает, что там произошло, тогда как на самом деле не знает никто. Говоря упрощенно, появилось два резко контрастирующих нарратива, объясняющих те события. Футбол, в особенности итальянский, явление бинарное по своей сути, поэтому всегда есть «версия «Ювентуса» и «версия против «Ювентуса». Они существуют в прямо противоположных точках геостационарной орбиты и олицетворяют собой историю организации в микрокосме.
На фоне продолжительных изнурительных споров вокруг денег «Про Верчелли» проинформировал своих игроков о том, что никаких денег нет. Футбол оставался любительским спортом, и клуб будет продолжать жить в соответствии с этим принципом до дальнейших распоряжений. Любой, кого не устраивало такое положение дел, мог свободно покинуть команду, и, судя по всему, двух человек оно действительно не устраивало. Форвард Густаво Гай и крайний защитник Вирджинио Розетта сообщили учредителю и сопредседателю клуба Луиджи Бодзино о своем желании уйти. Гай сказал, что сыт по горло провинциальным, задрипанным «Верчелли». Он хотел перейти в «Милан» и попросил, чтобы его регистрацию отменили и включили в обязательный список игроков на трансфер. Из-за этого он как бы оказался в подвешенном состоянии, ведь законы о резидентстве гласили, что он не может играть за «Милан» до тех пор, пока не сможет доказать факт своего проживания в городе. Тут на авансцену и выходит почтенная фигура Улисса Баруффини, директора «AC Милан» и президента Северной лиги.
В распоряжении Баруффини находилось письмо от одного из его приятелей, подтверждавшее тот факт, что Гай уже является резидентом Милана и трудоустроен на фарфоровой фабрике; по всей видимости, игрок попросту позабыл обновить свои документы о резидентстве. Баруффини убедил остальных членов правления Северной лиги, в числе которых был и его приятель Бодзино, что все это абсолютно правдоподобно, благодаря чему трансфер Гая в «Милан» был оформлен. Бодзино, который, как считается, испытывал некоторые финансовые трудности, объявил себя удовлетворенным таким исходом, и новый сезон Густаво Гай начал в качестве игрока «Милана».
Добрый народ Верчелли счел эту историю возмутительной. Каким образом Гай находил время на тренировки и игру, если он одновременно работал и в Милане, и в Верчелли? Более того, если он жил в Милане и действительно работал на фарфоровой фабрике, то тогда он по определению не мог легально играть за «Про». Почему в таком случае никто об этом не сообщил? Почему тогда лига не наложила на него санкции и почему она лишает его игровой лицензии теперь? Дело дурно пахло.
Случай Розетты был таким же, но совершенно отличался. Версия «Ювентуса» гласит, что Пьерино Монатери спросил, почему крайнего защитника нет на товарищеском матче, на что ему ответили, что он запросил трансфер. Монатери впоследствии объяснил Розетте, что для него найдется место в Турине, а вместе с ним идет и компенсационная выплата за «перемещение» в размере 45 тысяч лир. Розетта был бухгалтером по профессии, и судьба распорядилась так, что Сандро Аймоне Марсану, одному из директоров «Юве», как раз очень нужен был бухгалтер. Розетта сказал, что такой вариант ему очень по душе. Очевидно, что его «окучили» так же, как это сделал с Гаем «Милан». Все понимали, какую игру они ведут, но система была предрасположена к лицемерию, и, по крайней мере технически, никакие правила нарушены не были. Следовательно, если Розетта сможет предоставить доказательство своего резидентства, путь в «Юве» ему будет открыт.
Однако «Ювентус» был в совершенно ином положении в сравнении с «Миланом». Монатери и Кравери понимали, что присутствие Аньелли служит четким и очевидным сигналом об угрозе власти той шайки, которая заправляла всем футболом на севере. Они видели в пришествии Эдоардо объявление войны и решили драться до последней капли крови, лишь бы сорвать трансфер Розетты здесь и сейчас и нейтрализовать влияние «Юве» в долгосрочной перспективе.
Дело разовьется в битву характеров и в конечном счете превратится в соперничество за политическое верховенство. Лига пользовалась доминирующим влиянием, по крайней мере, с точки зрения цифр, но Эдоардо отлично понимал, что цифры – всего лишь цифры. Если жизнь в клане Аньелли и научила его чему-то, так это тому, что всех людей можно купить. Типы вроде Бодзино и Баруффини – продажны по натуре, а значит, со временем и при наличии терпения, а главное, денег, их можно будет образумить, это как пить дать.
16 ноября 1923 года Розетта присутствовал на заседании FIGC[13 - Federazione Italiana Giuoco Calcio – Итальянская федерация футбола.], верховного органа итальянского футбола. Он предоставил доказательства наличия работы и арендованного жилья в Турине, а чиновники подтвердили, что санкционируют его переход при условии, что его одобрит и заверит печатью Северная лига. Проблема была в том, что президентом лиги был «Миланезе» Баруффини, а он и его лакеи поставили себе задачу воспрепятствовать трансферу всеми возможными способами.
Их мотивы были ясны. В 1923-м они имели такой же высокий статус, какой имеют сейчас, и во многих отношениях они и есть история итальянского футбола. «Ювентус» спонсирует семья Аньелли, богатые промышленники из надменного, почти французского Турина. Они возвели помпезный новый стадион и высказывали новомодные идеи, и если их оставить без присмотра, они, пользуясь своими деньгами, вскоре захватят власть. Клубы Четырехугольника были гораздо ближе к Милану, чем к Турину, как в географическом отношении, так и в лингвистическом и культурном. Новара расположена в 15 километрах от Тичино, реки, разделяющей Пьемонт и Ломбардию, и в 40 километрах от самого Милана. Самодовольные фарисеи Турина же были в 100 километрах на западе, гораздо дальше во всех смыслах. Более того, лиге было что терять, как в коллективном плане, так и индивидуально ее членам, поэтому решение твердо стоять на своем и поумерить пыл Аньелли выглядело вполне логичным. Следовательно, они объявили о том, что «Про Верчелли» не сумел поставить все клубы в известность о том, что Розетта доступен для трансфера. Таким образом, его регистрация в качестве игрока «Про Верчелли» все же не может быть аннулирована, а сам он не может присоединиться к «Ювентусу».
Аньелли отказался вмешиваться в публичную перепалку, а вместо этого написал письмо в FIGC. После долгой суматохи они признали недействительным решение Северной лиги и издали декрет о том, что трансфер может быть проведен. 25 ноября Вири Розетта дебютировал за свой новый клуб в домашней игре против «Модены». «Юве» выиграл матч 1:0, но «Модена» подала апелляцию в лигу (по сути, самой себе), и та присудила ей победу со счетом 2:0. «Юве» теперь был в состоянии войны с другими клубами и прессой. Это обратило против него общественное мнение, и этот поворот событий стал (и остается таковым до сих пор) ключевым элементом в эволюции клуба.
На следующей неделе в город пожаловала грозная «Дженоа». Когда счет был равным, 1:1, мяч прилетел к… Розетте. Он вколотил победный гол, но результат матча снова был признан недействительным. Вновь была подана контрапелляция в FIGC, и развернулась битва за моральное и политическое превосходство, в которой обе стороны по-прежнему вели себя непримиримо. То же самое повторилось на следующей неделе в Падуе, и теперь в деле появились конфликтующие варианты таблицы лиги. Классификация FIGC, одобренная Международным олимпийским комитетом, ясно давала понять, что на вершине таблицы находится «Юве». Лига, однако, оштрафовала клуб на шесть очков, поэтому 30 декабря FIGC объявила, что совет директоров лиги – главным образом владельцы «Милана», «Модены», «Дженоа» и «Интернационале» – отныне вне закона. В ответ лига созвала собственное заседание, и по результатам голосования (156 голосов за, и лишь 1, голос «Ювентуса», против) предложила верховному органу итальянского футбола пойти куда подальше.
В конечном итоге у «Юве» отобрали игрока, очки и победу в чемпионате, в котором он начал доминировать. Розетту, по крайней мере технически, вернули в состав «Про Верчелли», но, будучи резидентом Турина, он все равно не мог играть за них, даже если бы хотел.
