Юве! 100 лет итальянской футбольной династии «Ювентуса». История одного из лучших итальянских клубов

скачать книгу бесплатно

Старая гвардия победила в битве, но Аньелли не были бы Аньелли, если бы позволили ей выиграть войну. С самого начала Кравери и Монатери предупреждали Эдоардо, что он столкнется с сопротивлением. Поначалу он этого не понял, потому что привык к комфортной и легкой жизни. Футбол же познакомил его с людьми, желавшими ему зла, и их методами. Он был наивен, но теперь понял, что спорт и политика неразрывно связаны. Он и «Ювентус» смогут преуспевать на поле, только если будут вести себя умно за его пределами. Им придется активно применять дипломатию, мыслить стратегически и ввязываться в опасные политические игры – и с этого момента именно этим они будут заниматься. Следовательно, возникает вопрос, как лучше всего отомстить?

Итальянские клубные команды никогда не совались за границу. Транспортировка была хлопотным, затратным в плане времени и неудобным делом, а игроки не могли себе позволить отпуска на работе. В апреле, однако, «Юве» принял приглашение (откуда бы вы думали?) из Германии. Там им предстояло провести шесть матчей за двенадцать дней, и клуб был готов проконтролировать, чтобы наниматели игроков получили адекватную компенсацию за участие своих работников. Из-за турне им пришлось выставлять второй состав на заключительную игру лиги против «Интера», но, поступив таким образом, они лишь напомнили спортивному сообществу о вероломстве Северной лиги.

Немецкая авантюра была одновременно абсурдной и скандальной, а потому вызвала существенный интерес к себе дома. Она имела огромное значение, и из логики вытекало, что если «Юве» выступит успешно, он укрепит не только свой собственный престиж, но и престиж всей Италии. Первую игру в Берлине они свели вничью, а вторую, в Гамбурге, проиграли. Но затем они сначала разбили «Ганновер» 6:0, а потом победили «Бремен», «Лейпциг» и «Дрезден». Возвращение получилось фантастическим, и на родине их успехи восприняли очень позитивно. Они заставили людей гордиться тем, что они итальянцы, и по возвращении игроков чествовали, как героев-завоевателей. Никогда прежде ничего подобного никем не предпринималось, и символизм одержанной победы над немцами, старыми врагами, не остался незамеченным. Они были успешны на футбольном поле, но что было более важно в тех обстоятельствах, их победы составили политический триумф для страны и правившей в Италии фашистской партии.

Парижская Олимпиада 1924 года была уже не за горами, и у Италии были большие надежды на футбольную сборную. Розетта был одной из главных звезд национальной команды, но Бодзино, его давнишний председатель из «Про Верчелли», стоял у руля. Он был автором всей этой постыдной саги, а его попытки изобразить Розетту в роли наемника были явными ударами ниже пояса в войне против «Ювентуса». Розетта любил свою страну, но когда команда Италии отбыла в Париж 20 мая, он остался дома. Потом, следуя совету руководства «Юве», он написал в FIGC. Он умно поступил, заявив в письме, что не может поехать во Францию потому, что его босс в Турине не готов отпустить его с работы. Это подтверждало легитимность позиции «Юве» и вновь раскрыло все лицемерие решения «перерегистрировать» его в «Верчелли». Письмо четко и ясно перекладывало вину на Бодзино и Баруффини, а если брать шире, то на «Про Верчелли» и «Милан».

Теперь мечты Италии об олимпийском золоте были под угрозой, поэтому делу было придано общенациональное значение. В попытке разрешить безвыходную ситуацию, CONI, Итальянский олимпийский комитет, умолял Аньелли вмешаться, чтобы защитить их интересы. Невзирая на тот факт, что Розетта не был его игроком, он, по-видимому, сумел убедить Аймоне Марсана, его босса, отпустить игрока, чтобы тот мог исполнить свой патриотический долг перед страной. О согласии Аймоне Марсана позаботились, и Розетта сел на поезд в Париж накануне матча – открытия турнира против Испании. Так по распоряжению «Юве» (как это было ясно «Про Верчелли») было обеспечено участие игрока в победе Azzurri со счетом 1:0 и дальнейшее его появление в игре против Люксембурга, принесшей сборной выход в четвертьфинал.

Это был мастерский ход, и домой Розетта вернулся героем. Ему было двадцать два, у него впереди была долгая карьера, и превратности судьбы, постигшие его в предшествующие месяцы, убедили его, что его дом – это Турин. Было немыслимо представить его возвращение в «Верчелли», но – вот ведь абсурд – он продолжал числиться игроком «Про». В таких обстоятельствах клубу предстояло решить: либо они теряют его без какой-либо компенсации вообще, либо устраивают некую сделку с «Юве».

В конечном счете одураченный старый Бодзино принял чек на 50 тысяч лир. Аньелли не уточнял, за что именно выплачены эти деньги, но ему и не нужно было. «Ювентус» разрушил псевдолюбительский статус футбола и трансформировал его в рынок.

На тренировочном поле с четырехлетним Джанни Аньелли

Италия была новоиспеченной единой страной, но в то же время была разрознена. У нее был общий язык, но почти никто на нем не говорил. Вместо него люди использовали (и делают это до сих пор) какой-нибудь из мириад местных диалектов. Климат в разных частях страны, как и обычаи местных, различались колоссально, и как следствие, различались привычные блюда, культуры и отношение к жизни. У севера была инфраструктура, промышленность и, хотя с этим можно спорить, зачатки некой единой культуры. Города вроде Милана и Турина были относительно богатыми и довольно развитыми. Они были «европейскими», тогда как бандитский юг, в пределах старого Неаполитанского королевства, находился очень далеко от Берлина, Парижа и Женевы как в прямом смысле, так и в переносном. Mezzogiorno, то есть вся территория страны южнее Рима, была аграрным, бедным и безграмотным регионом. Он десятилетиями экспортировал народ в Америку и страны Северной Европы так же, как это делали прибрежные провинции Романья, Марке и Абруццо. Они были обнищалыми, как в экономическом, так и в социальном отношении, и чрезвычайно ограничены властью Рима.

Объединение – это, конечно, хорошо и полезно, вот только национальное единство никогда еще не обеспечивалось одним указом правительства. Оно предполагает наличие у людей общих ценностей и жизненного опыта, а до войны у обитателей Пьемонта и, скажем, Апулии таковых не имелось. Любые представления, имевшиеся у них о единой нации, были сугубо теоретическими, и объединяли их лишь антипатия и недоверие по отношению к столице.

Война для Италии имела поистине апокалиптические последствия. Она потеряла 1,2 млн сыновей на полях сражений, еще около миллиона остались калеками. Однако Австро-Венгерская империя была побеждена и были приобретены новые территории – Трентино и Триест. Более того, несмотря на разруху и лишения, итальянцы по всей протяженности полуострова переживали конфликт вместе. Программа ликвидации безграмотности позволила гражданам читать о событиях на фронте, а если смотреть шире, то также и распространять пропаганду. От Венеции до Везувия, от Милана до Мессины их объединяли тяжелые утраты близких, страдания и в конечном итоге какая-никакая победа. Молодые итальянские мужчины сражались и умирали бок о бок, и через эти тяготы войны открыли для себя, что не так уж и сильно друг от друга отличаются. Они все были из плоти и крови, все сражались ради общего дела, и этим делом была их страна.

Вслед за объявленным перемирием разразился дипломатический спор по поводу статуса этнически неоднородного города на северо-восточной границе Италии. Итальянцы полагали, что Фиуме (ныне Риека в Хорватии) по праву принадлежит им, потому что в 1915 году в Лондоне Британия, Франция и Россия подписали соответствующий пакт. Но вместо этого после войны город объявили свободным. Итальянцев облапошили коварный Туманный Альбион и высокомерные французы, но что еще хуже, их собственное правительство, возглавляемое Витторио Эмануэле Орландо, пошло на такие уступки.

Итальянский герой войны Габриэле Д’Аннунцио восстал против «изуродованной победы» Италии. Он собрал войско из солдат-националистов нерегулярной армии, и в сентябре 1919 года они оккупировали Фиуме, потребовав отдать территорию под контроль Италии. Это повлекло за собой всплеск агрессивного итальянского национализма, в авангарде которого шел Бенито Муссолини, и он, как все популисты, ловко использовал повод для недовольства, чтобы набрать политические очки. Это, в свою очередь, способствовало возвышению фашизма, которое в конечном счете обернулось Маршем на Рим, приведшим Муссолини к власти в 1922 году.

Летом 1924-го важных шишек итальянского футбола посетила блестящая идея. Во время оккупации Фиуме Д’Аннунцио организовал футбольный матч между итальянскими солдатами и группой местных жителей. Чтобы отличать своих, солдаты пришили на свои рубашки маленькое изображение итальянского триколора – scudetto. Это решение оказалось чрезвычайно популярным, поэтому FIGC распорядился, чтобы отныне и впредь все итальянские футбольные чемпионы следовали примеру, поданному солдатами.

Благодаря принятым после истории с Розеттой послаблениям в правилах касательно резидентства «Юве» удалось подписать еще нескольких игроков в преддверии нового сезона. Самым значимым из них был иностранец, первый в послевоенной истории клуба. Соотечественник Каролы венгр Йожеф Виола был толковым, но ни разу не выдающимся полузащитником, однако со временем ему суждено будет стать легендой. Команда лидировала в чемпионате перед началом апреля 1925-го, но поражения от «Про Верчелли» и «Падовы» поставили крест на их чемпионских амбициях. В итоге они финишировали третьими, в то время как «Болонья», «любимчик» режима, квалифицировалась в плей-офф из группы В Северной лиги. В другой группе, группе А, победителем стала «Дженоа», и две команды сошлись в двухраундовой битве за место в национальном финале. Игры завершились с общим счетом 3:3, после чего противостояние перенеслось на нейтральное поле, в Милан, где 7 июня командам предстояло выявить победителя.

К тому времени клубы уже успели оценить ценность присутствия болельщиков на выездных матчах вдали от дома, так что «Болонья» взялась субсидировать билеты на поезда и трибуны стадиона. Тысячи болельщиков стеклись на «Виале Ломбардия», домашний стадион «Милана», где в атмосфере тотального хаоса – то болельщики выбегут на поле, то футболисты затеют драку, то полиция устроит разгон с помощью дубинок – «Дженоа» удалось повести 2:0 уже к перерыву.

Рефери Джанни Мауро попытался прервать матч на этом этапе, но его убедили пережить травмирующий опыт еще раз. Спустя час после начала матча он отменил гол «Болоньи», и вот тогда, говоря простым языком, все и рвануло. Вдруг Мауро обнаружил, что его взяли в кольцо осатаневшие болельщики «Болоньи». Согласно неподтвержденной легенде, в их числе был и некий Леандро Арпинати, известный фашист и будущий мэр города. Свидетельства произошедшего далее разнятся, но, как бы то ни было, Мауро, по сути, был взят в заложники прямо на поле. Ему было сказано, что он никуда не пойдет, пока не засчитает гол. Он согласился, и игроки продолжили матч, но очевидно, что Мауро сказал капитану «Дженоа», чтобы тот не беспокоился. Гол все равно будет отменен впоследствии, а победу все равно присудят им. Таким образом, лучшим выходом будет доиграть оставшиеся 30 минут и как можно шустрее проследовать к выходу. Исходя из этого, игроки «Дженоа» сошлись во мнении, что действительно в наилучших интересах всех будет закончить игру и свалить с поля к чертовой матери. Проблема была в том, что «Болонья» сравняла счет, и теперь «дженовези» отказывались давать добро на экстра-тайм. Они совсем не доверяли арбитру и сочли, что, если «Болонья» победит, он нарушит данное им обещание. При таком раскладе они окажутся проигравшими, поэтому никакого экстра-тайма не будет, а будет еще одна ничья.

Похоже, что они были правы. Мауро позабыл о «сделке», которую заключил по поводу засчитанного/незасчитанного гола, и лига отклонила апелляцию «Дженоа». Справедливости ради, они отклонили и апелляцию «Болоньи», требовавшей, чтобы «Дженоа» дисквалифицировали за отказ играть экстра-тайм. Продолжать так не было никакой возможности, поэтому они, наученные горьким опытом, согласились попытаться сыграть снова на другом нейтральном поле.

Это поле находилось в Турине. Сам матч завершился вничью 1:1, но потом директора соперничавших клубов сошлись в рукопашной на вокзале. Произошла эскалация насилия, и в начавшейся суматохе застрелили двух болельщиков «Дженоа». «Болонью» пригласили поучаствовать – доставить виновников в полицейский участок, – проинформировав клуб о том, что провал этой операции приведет к тому, что победу в матче присудят «Дженоа». Надлежащим образом виновники – или некие лица, сильно на них смахивавшие, – были представлены властям, и стороны договорились о том, что вновь попытаются выявить победителя на «Кампо Ювентус» 19 июля.

Но теперь проблема была в том, что власти отказывались проводить игру в присутствии публики из соображений сохранения общественного порядка, и в результате обе команды вынуждены были играть матч за закрытыми дверями на каком-то «огороде» южнее Милана аж в 7:30 утра. «Болонья» доигрывала матч вдевятером, но сумела положить конец всеобщим страданиям, победив со счетом 2:0. Потом они обыграли «Рому Альбу», чемпионов юга, с общим счетом 6:1, и завоевали свое первое scudetto. Вся эта история была преисполнена пророчеств: итальянский футбол был дезорганизованным, живущим по собственным законам и коррумпированным, но также и исключительно захватывающим.

По ходу сезона «Юве» очень хорошо играл в обороне, где особенно выделялся выдающейся игрой Розетта. У команды был лучший вратарь Италии в лице Джанпьеро Комби, но команде сильно не хватало креативности. Так что, когда Аньелли и сотоварищи взялись за планирование предстоящего сезона, им было нетрудно выявить самую главную потребность команды. Тремя годами ранее, в канун Рождества, «Ювентус» провел товарищеский матч против одной странствующей команды из Венгрии. «Тёреквеш» тогда обыграл их со счетом 4:3, и один из игроков в его составе произвел особенно сильное впечатление. Его звали Ференц Хирзер, и, хотя он был еще подростком, на поле его было не удержать. Он забил два гола сам и сообразил третий, да и вообще выглядел почти что самым быстрым двуногим существом из известных. В общем, Каролы наладил с ним контакт, и Хирзер стал пятым из десяти новых «ювентини», перешедших в команду.

Его вполне предсказуемо окрестили «Газелью», а на одной из предсезонных тренировок команды устроили ему встречу с особенным гостем. Им оказался Джанни, 4-летний сын Эдоардо Аньелли, который просто обожал футбол, – они тепло пообщались и попинали вместе мяч, что, судя по всему, здорово помогло Хирзеру ментально. Он оформил хет-трик в матче-открытии против «Пармы» и с того момента не сбавлял оборотов. Он все продолжал забивать, «Ювентус» все продолжал выигрывать, и никто был не в силах ничего с этим сделать. Они обыграли «Дженоа» и дома, и в гостях, а в период с января по апрель выдали беспрецедентную серию из девяти побед подряд. В домашнем матче против бедной «Мантовы» Хирзер забил пять голов за шесть минут первого тайма, а завершил сезон с рекордным (рекорд стоит до сих пор) результатом в 35 забитых голов.

«Юве» катком прошелся по группе В. Они забили 68 голов в 22 матчах, а Комби выдал знаменитую «сухую» серию в 934 минуты. Все это открыло им путь к двухматчевому финалу против «Болоньи», команде из первого города, покорившегося фашистам и служившего «местом силы» партии. Там активно шло строительство нового стадиона, который, как утверждалось, должен был стать величайшей в своем роде ареной Европы. Стройку курировал Леандро Арпинати, и по ее завершении стадион стал первым значимым фашистским спортивным амфитеатром. Внешне он напоминал своим видом Колизей, а внутри него была установлена гигантская сияющая бронзовая статуя Муссолини, сидящего верхом на коне. Также там была возведена 42-метровая башня, символизировавшая пыл и боевой дух фашистского атлета, – причем построена она была ровно на том самом месте, на котором в 1849 году был казнен националист-мученик Уго Басси.

Вслед за этим стадионом появится больше новых арен. Старому национальному стадиону в Риме придали лоска и переименовали его в «Стадион Национальной фашистской партии». В Милане новый стадион «Сан-Сиро» строил Пьеро Пирелли, шинный магнат и владелец «Милана». Стадион торжественно открылся 19 сентября 1926 года, а месяц спустя в свой новый дом переехал и «Торино». Владелец клуба граф Энрико Мароне ди Чинзано был дальним родственником Аньелли, но одновременно и своего рода недругом. Он приобрел большой участок земли на Виа Филадельфия, на западной оконечности города, и там из красного кирпича возвел роскошный, сказочный шедевр в стиле ар-деко. И хотя «Филадельфия» вмещала всего 15 тысяч зрителей, она была гораздо красивее «Кампо Ювентус» и более изощренной. «Мой стадион лучше, чем твой стадион…»

Гранд-финал 1926 года свел венгра Каролы с Херманном Фельзнером, его австрийским коллегой из «Болоньи». Центрально-европейский футбол был лучшим, находящийся в большом отрыве от остальных, и венгерские, а также австрийские игроки и тренеры активно плодились по всему континенту. «Болонья» разместила в венской газете объявление о вакансии менеджера команды, а потом интервьюировала откликнувшихся кандидатов. По итогам работу получил Фельзнер, по-видимому, располагавший «футбольным дипломом» из Англии.

На поле же Хирзер шел нога в ногу с Анджело Скьявио. На двоих они настреляли 60 мячей в регулярном сезоне, а в финале Хирзер прибавил к своему счету еще два – первая игра в Болонье завершилась вничью 2:2. Во второй игре счет так и не был открыт, поэтому на следующий уик-энд был назначен решающий матч плей-офф, который должен был пройти в Милане.

По причине напряженной политической ситуации и постоянного давления Йено Каролы приходилось переживать на работе серьезный стресс. Утром вторника, предшествовавшего игре, он стал жаловаться на плохое самочувствие. Он поехал домой в Риволи, к западу от Турина, но к обеду уже был мертв – предполагается, что из-за сердечного приступа. Пока город скорбел, временным руководителем команды был назначен Йожеф Виола – давнишний переводчик, друг и доверенное лицо Каролы. В знойный полдень в Милане «Ювентус» достойно почтил память Каролы. На глазах у партийных шишек – в числе которых был и Арпинати – они победили соперников со счетом 2:1 и завоевали свое первое чемпионство с 1905 года.

За два сезона Эдоардо Аньелли сначала сумел бросить вызов старой футбольной клике, а потом и перевернуть вверх дном их планы в отношении итальянского футбола. Однако вскоре это лишь сильнее усложнит ситуацию. На следующий же день будет объявлено о новой структуре, вместе с которой в футбол придет совершенно новый realpolitik[14 - Настоящая политика.]. С одной стороны, он вознаградит Аньелли за его прозорливость, но в то же время познакомит и с новым врагом, бесконечно более тлетворным, чем старая гвардия Северной лиги.

В Виареджо с фашистами

До прихода к власти фашистов самым популярным видом спорта для мужчин с итальянских улиц был велоспорт. Лишь крошечное меньшинство могло себе позволить модернистские чудеса техники, производившиеся в Линготто, и в отсутствие развитой сети общественного транспорта простым итальянцам приходилось передвигаться туда-сюда на велосипедах. Популярность такого вида спорта, как велогонки на большие дистанции, была естественным следствием этого факта, и в результате каждый май вся Италия оказывалась захваченной Джиро д’Италия. Однако теперь доминирование велоспорта оказалось под угрозой.

Муссолини понимал политическую ценность спорта. Он любил фотографироваться во время занятий им и питал особую слабость к теннису и фехтованию. Также он любил фотографироваться верхом на лошади или в плавательном бассейне, где щеголял своей голой грудью. Он тщательно культивировал свой образ непревзойденного sportivo[15 - Спортсмен.], но велогонки при этом не любил. Их технологическая составляющая была примитивной, а их протагонисты были в подавляющем большинстве выходцами из рабочего класса. Будучи популистом, Муссолини на словах одобрял велоспорт, но преднамеренно и во всеуслышание называл его чемпионов «пролетариями». Употребляя коммунистический термин, он тем самым высмеивал их, как людей старомодных и непросвещенных, как бы намекая, что их вид спорта служит антитезой фашистскому модернизму. Режим считал, что идеологически автоспорт – гораздо более скоростной, опасный и технически продвинутый – превосходит велоспорт. Он рекламировал его адептов, как образцовых фашистов, потому что они постоянно стремились расширить пределы технологического развития и личного мужества, а в целом их достижения называл служащими национальным интересам. Пилоты виделись главными спортивными мечтателями: безрассудные, авантюрные сорвиголовы, рисковавшие своими жизнями ради продвижения итальянских ценностей и добродетелей в мире.

Футбол в идеологическом отношении был гораздо более трудной материей и не слишком интересовал Муссолини как таковой. При этом стоит иметь в виду, что футбол собирал громадные толпы народу в одном месте, куда они стекались, чтобы его посмотреть, а потому он, как локомотив фашистской пропаганды, попросту не знал себе равных. Он был настолько популярен, что успехи национальной сборной могли вдохновить все социальные слои общества, поэтому режим решил сосредоточиться на его коллективной природе, в которой «один за всех и все за одного». Как и все прочее в Италии Муссолини, он стал политическим конструктом, повинующимся фашистской воле.

Футбол имел большое значение, но его чиновничество имело исключительно любительский статус. Арбитрами добровольно становились некоторые бывшие игроки и директора, и в своем новом статусе они продолжали ассоциироваться со своими старыми клубами. Неизбежным следствием этого стали бесконечные споры и препирательства по поводу объективности рефери, ведшиеся в народе, который даже в лучшие времена был склонен к тиражированию скандалов и теорий заговора. Клубы приглашали определять тех, кто, на их взгляд, не подходил для обслуживания их матчей, – самый что ни на есть готовый рецепт форменной катастрофы. В теории право выбора получали все клубы, но на практике гораздо более богатые и влиятельные всегда получали тех рефери, которых хотели, а клубы, что располагались пониже в пищевой цепи, часто оказывались в заведомо менее выигрышном положении из-за спорных решений судей. Кризис назрел, когда был отменен гол во время матча между «Казале» и «Торино». «Торо» обвинили арбитра Гвидо Сангвинетти в том, что он судил «без подобающего душевного равновесия». Это было кодовой фразой, обозначавшей нечистых на руку рефери, и арбитры тут же объявили забастовку.

Далее, на фоне слухов (позже подтвердившихся) о том, что «Ювентус» выдал FIGC «кредит» в размере 150 тысяч лир, десять маленьких провинциальных клубов образовали импровизированную ассоциацию. В ответ на это владельцы десяти более зажиточных клубов тоже организовали свой съезд. В обычных обстоятельствах большинство из них и руки не подало бы другим участникам съезда, но в этот раз им пришлось сдерживать себя изо всех сил, чтобы в итоге объявить, пусть и в несколько обтекаемой форме, о том, что футбол решительно необходимо сделать более «меритократическим». Они больше не желали компенсировать долги Северной лиги из своих бюджетов и четко дали понять, что их тошнит от существующей «региональной» системы. Она принуждала их поддерживать на плаву клубы, к которым они не имели никакого отношения, а также, как это было в случае с их «кузенами» с юга, с которыми они даже никогда не играли. Две группы согласились, что текущая структура больше не соответствует стоящим целям, но общего представления о том, что должно прийти ей на смену, у них не было. Поэтому Итальянский олимпийский комитет – по сути, сам режим – делегировал принятие решения по этому вопросу трем «экспертам» во главе с бывшим спортивным журналистом Ландо Ферретти.

Активно циркулировали слухи о том, что скоро доступ к игре закроют всем иностранцам. Фашистская риторика была нацелена на порождение ксенофобии среди простых итальянцев, из-за чего игроки-иностранцы больше всех подвергались нападкам. Названия и фамилии, которые звучали как славянские или французские, подвергались итальянизации: среди таких игроков был, например, итальянский полузащитник «Юве» Антонио Войяк. Он стал Вольяни, тогда как Йожеф Виола трансформировался в Джузеппе. Аньелли твердо решил удержать его в составе любой ценой – так же как и Хирзера.

В частном порядке представители «Ювентуса» аргументировали, что удаление всех stranieri[16 - Иностранец.] будет своего рода «геополитическим автоголом». Оно поставит на Италии клеймо близорукой и непросвещенной страны – в общем, представит ее полной противоположностью ее идеального модернистского образа, который Муссолини и его прихвостни так рьяно продвигали. В этом они были всецело правы, но в то же время вынуждены были вести себя надлежащим образом – как и всегда, имея дело с партией. Эдоардо Аньелли и его отец понимали, что публичная критика режима будет в лучшем случае контрпродуктивной, а в худшем – обернется катастрофой.