скачать книгу бесплатно
– Как и Филиппа Красивого?
– Ты не подумай, что я какой-то упоротый антисемит, – оправдывался Славка. – У меня самый близкий друг – еврей, и я даже испытываю к ним некоторую симпатию, но иногда эти ребята бывают просто невыносимы.
И уже через пять минут – после очередной рюмашки – он мог ударится в полемику о свободе личности:
– Интеллигентный человек априори должен быть антагонистом любой власти, потому что любая формация направлена на подавление личности. Поддерживать какую-либо власть – это моветон для приличного человека. Либералы – это прививка от всеобщего «одобрямса». В демократическом обществе должен быть рычаг, противодействующий сваливанию этого общества к автократии и деспотизму. Общая масса людей не нуждается в свободе и готова целовать хромовые сапоги очередного вождя ради стабильности и порядка, но мы-то знаем, чем всё это заканчивается. – Гордеев подмигнул.
– Чем?
– Лагерями для тех, кто понимает…
В тот день он был решительно настроен против всех – это был воинствующий либерал, готовый пролить реки крови ради свободы личности. Я ещё подумал тогда: «Наверно, хорошенько его прижал отдел собственной безопасности».
– Для меня не является секретом, что любая власть боится свой собственный народ, – заявил опальный капитан, – причём самых лучших его представителей, самых умных, самых сильных, самых честных и непоколебимых. Испокон веков власть имущие изобретали разные технологии порабощения людей. Государству не нужен свободно мыслящий народ, потому что гораздо проще управлять послушным стадом баранов. Поэтому любая идеология направлена на то, чтобы превратить свой собственный народ в послушное быдло…
Я прервал его затянувшийся монолог:
– Ну это и ежу понятно! Я не пойму, куда ты клонишь.
Он снисходительно посмотрел на меня и продолжил с лёгким раздражением:
– Ты послушай и не перебивай. Так вот, первые технологии были религиозные, как правило, монотеистические. Все они призывали своих адептов к смирению и послушанию, а ещё – к аскетизму. Всё это расценивалось как высшая добродетель. – Гордеев широко улыбнулся, обнажив свои большие белые зубы, и продолжил насмешливым тоном: – Был помазанник божий, и было окружение помазанника – высшая знать, дворянство, духовенство… Все они купались в роскоши, жрали лебедей в яблоках и молочных поросят, а духовенство обеспечивало им на это моральное право. Работайте, работайте, работайте и смиренно несите повинность, призывал священник своих прихожан. Главная идея: если ты не можешь принять свой крест, то ты не можешь принять Бога.
– А ещё это проповедовал мулла и раввин, – заметил я. – И ко всему прочему любая религия превращает наши естественные потребности в грех.
– Намеренно, – басом подчеркнул Гордеев, вознеся указательный палец кверху. – И совершенно безосновательно.
– Чего бы ты не захотел – всё грех, – продолжал я с комсомольским задором. – Они говорят, что сама сущность человека греховна и что все наши помыслы – это сплошная похоть. Так почему же Всевышний нас такими создал? Ведь мы смогли выжить только благодаря своей греховной сущности в этом жестоком мире.
– Вот именно… А нам говорят: «Ребята, вкалывайте всю жизнь на папу и влачите свою христианскую юдоль!»
– Работайте и поститесь, дети мои. Работайте и поститесь. И больше вам ничего не нужно, чтобы попасть в рай.
– Да! А мы будем за вас жрать в три горла!
– А ты помнишь в учебнике знаменитую картину Перова «Чаепитие в Мытищах»? – спросил я и громко заржал.
– Конечно! – ответил Гордеев и тоже покатился со смеху. – Там ещё у попа – вот такая харя! Величиной с самовар! И солдатик – худой весь, измождённый, обтёрханный.
– Это всё мелочи, – молвил я, состроив серьёзную мину. – Ты вспомни, что творила католическая церковь… Во истину – самая жуткая сатанинская секта в истории человечества. Сколько веков они людскими телами растапливали священные костры? Я считаю, что католическая церковь себя полностью дискредитировала.
– Любая… И наша – в том числе, – подхватил Гордеев и продолжил дальше развивать мысль: – Поэтому люди уже не верят в это фуфло. Как и не верят в коммунистическую идеологию или в либерально-демократическую риторику. Правоверные мусульмане жрут свинину, употребляют алкоголь и нюхают кокс. Евреи женятся на русских, и многие из них даже Талмуд в руках не держали и Тору в глаза не видели.
– Господа! – воскликнул Гордеев, и все вокруг начали оглядываться, не понимая откуда исходит голос. – Поздравляю вас! Мы вступили в эпоху полного нигилизма!
Кто-то выкрикнул из зала:
– Да нам по хуй!
– Все догмы рухнули, – спокойно продолжил Славян, даже не моргнув глазом. – Теперь существует только объективная реальность, которая зиждется…
– … на деньгах, – подхватил я.
– Так вот, Эдуард, я хочу подытожить…
– Валяй! А то я уже сгораю от нетерпения, – иронично заметил я.
Капитан Гордеев задумался и даже глубокомысленно возвёл глаза к небу. Я в этот момент подлил ему водочки – он шарахнул и продолжил вещать утробным голосом:
– Они придумали новую технологию. Именно кредитная система явилась новым инструментом закабаления масс. Но для этого нужно было создать новое общество, совершенно безыдейное и глухое к любым призывам, кроме одного – SALE 50%. А с этой задачей прекрасно справился Голливуд.
– Каким образом?
– Начиная с середины восьмидесятых, он проводил в нашей стране активную пропаганду американских ценностей. Их кино – это жуткий суррогат, которым отравился весь мир.
– Так вот, – продолжал Слава, – послушный советский народ был безнадёжно развращён, и в начале девяностых сложилась революционная ситуация, а наша страна в очередной раз утонула в крови. Это был последний ультиматум охуевшего от тягот и лишений народа…
– А мне кажется, что это был беспредел со стороны власти…
Он не обратил внимания на мою реплику, а продолжал спокойным размеренным голосом, мягонько сжимая и разжимая увесистый кулак (глаза его были серые, холодные, как февральское утро):
– В Кремле услышали этот ультиматум и начали создавать скрытую систему подавления. Как превратить народ в послушное быдло в условиях демократии? КГБ уже никто не боится. Партии нет. Национальной идеи нет. Милиция коррумпирована. Армия полностью деморализована. Вот и задумались умные дядьки, как вернуть народ в стойло. Благо у наших западных партнёров такой опыт уже имеется.
– И что это за секретное оружие?
– Они создают глобальную систему кредитования. Поверь мне, отделения Сбербанка будут даже на северном полюсе, чтобы любой пингвин мог получить ипотеку.
– Пингвины не водятся в Арктике, – скромно заметил я.
– Ничего-о-о, – пообещал Славян, – когда ипотека станет доступной даже для пингвинов, они туда переедут, потому что там теплее.
– Ну ладно, а прикол-то в чём?
– Тебе зарплату на комбинате начали платить? – спросил он, хитро прищурившись.
– Потихоньку.
– Главный принцип любого государства – держать народ в повиновении…
– Да заебал ты уже! Что дальше?!
– А деньги – это свобода. Это дополнительные возможности. Поэтому нельзя доверять деньги народу. Они должны оставаться в банке или находиться под контролем банка. Нельзя давать простым людям бабосы! Понимаешь?! – Славян пытался перекричать нарастающий гомон. – Но! При этом народ нужно заставить работать, да так чтобы он за эту работу держался обеими руками и даже не бухтел! Как это сделать, и при этом оставить бабки у себя?
– История повторяется, – задумчиво произнёс я. – Кортес расположил к себе индейцев, и они меняли золото на стеклянные побрякушки, а Колумб для этого использовал шнурки с металлическими наконечниками, которые просто завораживали индейцев.
Славян щёлкнул пальцами в знак одобрения.
– Молодец! – воскликнул он. – Простые работяги будут вкалывать на эту власть за побрякушки, шнурки и прочее барахло, которое на самом деле ничего не стоит, но народу это будут преподносить как великие блага. Вы отнесёте свои кровные в банк и никогда их больше не увидите. Точнее сказать, вам их переведут на карту и тут же снимут в счёт погашения долгов. Вы всё отдадите: и свободу, и бабки – одним росчерком пера. А потом и душу заложите в банк под проценты и будете в ладоши хлопать от радости, что вам за это дали ещё побрякушек. Пикнуть никто не посмеет.
– И ты это называешь латентной системой порабощения? – Я скорчил удивлённую физиономию. – Согласись, что это гораздо приятнее, чем ГУЛАГ.
– Любая диктатура недолговечна, – парировал Славян. – Самый послушный раб – это тот кому внушили иллюзию свободы. На этом весь демократический мир держится.
Я замахал руками в знак протеста.
– Русские – это маргинальная нация! Нас могут только силой запрягать и лупить вожжами до кровавого пота, но просто так мы этот воз не потащим!
– Да ладно, – снисходительно обронил Гордеев. – Хотел бы я шагнуть в светлое будущее и увидеть, с какой блаженной физиономией ты сунешь голову в этот хомут… сам… по собственной воле.
– Не увидишь! Я быстрее хлопну банк, чем возьму кредит.
Он посмотрел на меня с жалостью и молвил с лёгким еврейским акцентом:
– Моня, я умоляю вас, эти понты уже никому не интересны.
– Да мне плевать на всех остальных! Я как был бродягой по жизни, так и останусь! – кричал я, брызгал слюной и бил себя кулаками в грудь.
В этот момент мимо нашего столика проходила красивая статная брюнетка лет тридцати. На ней была обтягивающая водолазка и короткая юбка, что вызывающим образом подчёркивало её роскошные формы. По всей видимости, дамочка шла из туалета к своему столику в глубине «Альянса». Гордеев щёлкнул её взглядом, как Кот Баюн, и, слегка коснувшись её руки указательным пальцем, заговорил с ней волшебным певучим голосом:
– Мадам, я дико извиняюсь, но позвольте заметить… В этом шалмане вы смотритесь неестественно. Разрешите Вас как-нибудь пригласить в «Александровский». (Прим. авт. Самый фешенебельный ресторан в городе на тот момент).
– А что вы тут сами делаете, молодые люди? – спросила дамочка, озарив нас обаятельной белозубой улыбкой.
Она была воплощением эротической мечты со всеми её атрибутами: оттопыренная бразильская попа и большая грудь, пухлые губки и глаза, сияющие неприкрытой похотью, идеально гладкая кожа и тёмно-каштановые волосы, напоминающие моток медной трансформаторной проволоки. Я считаю жутким моветоном подкатывать к таким женщинам, ибо все комплементы в их адрес кажутся такими же замызганными и банальными, как поздравления с Новым годом.
– Именно в этом месте нас застал ливень, – с некоторым пафосом ответил Гордеев, на что она снисходительно улыбнулась и ласково промурлыкала:
– Купите себе зонтик, молодой человек… А лучше – машину.
Я увидел у Гордеева некоторое замешательство, словно посыпалась штукатурка на праздничном фасаде его широкого самодовольного лица, но это длилось недолго, буквально пару секунд, и вновь восторжествовала его непобедимая мужская сущность. Готовых вариантов ответа у него не было, поэтому он ещё какое-то время широко улыбался, слегка подмигивая правым глазом, а она продолжила удивлять нас своей непосредственностью:
– Пытаетесь за мной приударить? – спросила она, пожирая его своими завидущими глазами; он сглотнул слюнку и молча кивнул головой. – Боюсь, что это может Вам дорого стоить.
– А никто и не собирается мелочиться, – парировал Гордеев.
– Ну тогда берите ручку и записывайте, – предложила она, взглянув в мою сторону и слегка приподняв уголки губ; я тоже улыбнулся ей в ответ, довольно натянутой улыбкой.
– Я запомню, – уверено сказал Гордеев. – Я злопамятный.
Девушка произнесла шесть цифр и вкрадчиво добавила: «Кстати, меня зовут Мариной». Потом она отправилась на своё место, а мы молча следили за её легкой грациозной походкой в фарватере между столиками. Постепенно она растворилась в табачном дыму.
– Вот это женщина! – восхищённо воскликнул я. – Будешь ей звонить?
– Нет, конечно, – спокойно ответил Славян.
– А на кой чёрт ты попросил у неё номер телефона?
– Я попросил?! – возмущённо воскликнул Гордеев. – Да она буквально навязалась на мою голову, эмансипированная сучка!
– А чё ты с ней вообще языками зацепился? Мадам, я дико извиняюсь… Тоже мне – светский лев.
– Я не узнал её вначале… Раньше она была блондинкой, – оправдывался Гордеев. – А когда узнал, отступать было уже поздно.
– А кто она? Кручёная, как поросячий хвостик?
– Вот именно… Это бывшая жена Трофима. Бывшая подружка Ноля. С Вовой Бешенным путалась ещё в начале девяностых, пока его не грохнули. Короче – бандитская подстилка.
– А в чём, собственно, проблема? – удивился я. – Ты на мента совершенно не похож, и с распальцовкой у тебя всё в порядке. Подъехал бы тихим фраером…
– В том-то и дело, что она меня знает… У неё – продуктовый магазин на Пархоменко.
– И как-то странно она себя повела, – задумчиво произнёс Гордеев. – Меня вообще настораживает, когда женщина проявляет инициативу.
– И что означает её фраза «это будет Вам дорого стоить»? – От удивления я даже почесал затылок. – Она кто – лакшери-проститутка или чёрная вдова? Что за понты?
– Да все они проститутки! – резко ответил Гордеев, прихватив двумя пальчиками горлышко графина. – Только одни продают себя в розницу, а другие ищут оптового покупателя. Я даже не хочу заморачиваться на тему – что она имела в виду?
Мы опрокинули по рюмашке и ещё раз внимательно осмотрели зал. Наша новая знакомая веселилась в компании каких-то дородных баб, – они отсвечивали золотыми побрякушками и явно смахивали на работников торговли. За барной стойкой сидели две шикарные девицы, – они цмыкали кофеёк из маленьких чашечек, курили длинные чёрные сигареты, о чём-то мило беседовали, и было понятно по их надменно вздёрнутым носикам, что они давно уже пристроили в тёплое местечко свои аппетитные попки.
В основном какие-то бледные поганочки были разбросаны по залу, – как говорится, ни кожи ни рожи. В темноте шарахались пьяные тётки, натыкаясь на стулья. В проходе уже кто-то танцевал под группу «Demo». По большому счёту мне было плевать на эту субботнюю кутерьму, на эту развязанную публику, на этих пьяных баб, поскольку моя задача была предельно проста: напиться до полной потери чувственности и каким-то образом «обмануть» ещё один выходной. Телефонов повсюду было как грибов после дождя, и я в любой момент мог сорваться, но капитан Гордеев контролировал ситуацию и никогда бы этого не допустил.
– Да-а-а, на многое придётся закрыть глаза, – молвил Славка, обводя разочарованным взглядом собравшихся для разврата.
– Ты хотел сказать – залить? – Я громко рассмеялся, а он даже не улыбнулся в ответ; всё продолжал озираться, словно параноик.
– В прошлый раз мы тоже искали компромисс, – начал я вспоминать нашу последнею вылазку на «охоту». – Ты помнишь, в какой бедлам мы попали? Я всю ночь боялся, что нас либо отравят клофелином, либо затрахают до смерти, а ты на следующее утро не мог поднять глаза… Как её там звали? Людок?
– Ну прекрати-и-и, – мучительно застонал Гордеев и сморщился как от зубной боли. – Я неделю пытался её забыть, но в памяти постоянно всплывала эта чёрная бородавка на щеке. Блядь! Зачем ты мне об этом напомнил?
– А что бы не допускать подобных ошибок! – воскликнул я. – Пока трезвые, с амбициями всё в порядке, но стоит нажраться и потерять с первыми лучиками солнца последнюю надежду, хватаем уже всё подряд, словно голодные псы. Я не вижу в этом смысла – зачем убивать последние иллюзии? – Небрежно стряхиваю пепел мимо пепельницы. – Мы столько раз уже это делали, что совершенно потеряли к этому вкус.
– Давай в шахматишки перекинемся, – предложил я, – или поедем в бильярдную…
Он ущипнул меня очень больно.
– Что?!! – закричал я с таким видом, будто истекаю кровью.
– О таких вещах даже не смей заикаться… Слышишь? – он шипел, словно прохудившийся шланг.
– Только представь на секундочку и сразу же забудь… Сразу! – Он даже рубанул по воздуху ребром ладони, словно отсекая любую возможность катастрофических последствий. – Представь, что эта крамольная мысль придёт в голову не только тебе, а очень многим людям, и они поймут бессмысленность этой вечной возни под одеялом и репродукции таких же, как они, идиотов и неудачников… Тогда секс перестанет быть единственным органичным культом на планете и перестанет цементировать общество, объединяя в комплементарную систему чужеродные антагонизмы, коими являются мужчины и женщины. Что последует за этим? Страшно подумать – ни то что высказать! Не шали с такими мыслями, Эдичка. Не надо нам этого.
Взывая к моей гражданской ответственности, Гордеев скорчил такую уморительную физиономию, что я покатился со смеху и ответил ему тоном дегенеративного подростка, который поклялся больше не дрочить:
– Ну ладно (гундосо и протяжно), давай тогда искать тёлок, а то болтаем-болтаем о всякой ерунде, только время теряем зря.
Конечно, я понимал, что он валяет дурака, и он ещё долго поглядывал на меня с опаской и тихонько покачивал головой: мол, не надо, Эдичка, не надо, не буди лихо, пока оно тихо.
Так вот, повторюсь: Слава Гордеев был довольно незаурядным человеком, обладающим массой талантов, но его кипучий темперамент не позволял ему сосредоточиться на чём-то одном, поэтому он был увлекающейся натурой, крайне непостоянной в своих увлечениях, и это касалось не только женщин…
