Иона

Вячеслав Сафронов

Иона

Иона

Упомянутые лица и с ними происходившее имели место быть.

От автора.

Как принято говорить в подобных случаях, "поводом для написания послужила…".

Поводом послужила запись в метрической книге о рождении дочери у моего прапрадедушки. Но, поскольку на тот момент с этой линией все было ясно, информация отложилась в памяти, не более. Сестра прадедушки, примем к сведению:

Метрическая книга из Тульской Духовной Консистории, Богородицкого уезда села Иовлево в Никольскую церковь на 1885 год. Л.295об.

"Мария, рождение 24 июня, крещение 26 июня.

Родители: 2-й батареи Гвардейской Конноартиллерийской бригады фейерверкер Василий Пименов Глашкин и законная жена его Евгения Иванова.

Восприемники: Почетный гражданин Иона Матвеев Глашкин и дочь солдата Мария Васильева. Священник Илья Никольский."

Обычная запись. Необычной была формулировка "почетный гражданин Иона Матвеев Глашкин".

Иона Матвеев был мне известен по прежним изысканиям. Брат прапрапрадедушки, родился в 1830 году, в рекрутах с 1847 года.

Ни брак Ионы, ни рождение его детей, то есть, то, на что обращают внимание в исследованиях по линии прямых предков, в метриках ранее не встречались.

На этом можно было бы и остановиться, если бы не очередной рутинный поиск по фамилиям в появляющихся время от времени новых источниках. Запрос выдал следующее:

Справочный листок Министерства Юстиции за 1880 год, № 8524:

"Глашкин, Иона Матвеевич, личный почетный гражданин, курьер министерства государственных имуществ, содержатель извоза. Родился в 1830 году. Обыскан и арестован 14 марта 1880 года. Привлечен к дознанию при Петербургском жандармском управлении по обвинению в знании о существовании кружка, в который входила его жена М. Глашкина."

Детективная, надо сказать история. Дальнейший поиск позволил выяснить новые интересные подробности.

При повторном просмотре метрик Иона нашелся еще один раз в 1857 году. В восприемниках сына его двоюродного племянника значился каптенармус 4-й гренадерской роты Тобольского полка Иона Матвеев Глашкин.

И еще один из многих, впоследствии найденных, документов:

"Санктпетербургския Сенатския ведомости №13 за 1877 год. Вторник 15 Февраля."

"Возведение в почетное гражданство.

Высочайшия повеления, объявленныя Правительствующему Сенату:

Министром Государственных Имуществ.

Декабря 31. Государь Император, по всеподданнейшему докладу Министра Государственных Имуществ, о награждении курьера Департамента общих дел Министерства Государственных Имуществ, отставного каптенармуса Тобольского пехотного полка Глашкина, за 36-ти летнюю усердную службу, 18 лет в строю и с 1-го Февраля 1858 года в должности курьера, в 20-й день Декабря 1876 года, Высочайше соизволил на возведение курьера Глашкина в звание личнаго почетнаго гражданства."

В примечаниях к книге первой приведен список лиц, имеющих отношение к этой истории.

Книга первая. 1830-1880.

Глава первая. Курьер Его Высокопревосходительста.

I

Начало у этой истории обычное.

В 1830 году в Иевлево, что в Богородицком уезде Тульской губернии, у Матвея Михайлова сына Глашкина родился сын Иона. На этом история могла бы и закончиться, если бы в 1847 году Иону не призвали на военную службу, выражаясь казенным языком. Как и где он служил десять лет – не перескажешь. Служил хорошо, да и способностей у него хватало.

Как бы то ни было, но и служивым рано или поздно случается отставка, а после отставки уже штатского Иону Матвеева Глашкина удостоили звания почетный гражданин. Считай, благородие. Благородиям место, как известно, если не в Париже, то в Петербурге точно. Трудился Иона Матвеевич курьером в Министерстве имуществ, в самой Канцелярии Его Высокопревосходительства. С одной стороны Исакий златоглавый, с другой – германское посольство. И перекреститься можно и немцам фигу показать.

Должность у Ионы Матвеевича вроде и невеликая, но, не в пример канцеляристам, которые перьями скрипят без отдыха, не без приятностей. Со столоначальником, к примеру, поручкаться можно, а то и с превосходительствами. Документ доставить всякому не поручат. Да и записочку личного содержания при случае. Начальство, оно, хоть и государственные люди, но и свои слабости имеет.

Министерств и департаментов в столице как лошадей в родном селе, всякой масти и под любую надобность. Только и успевай бумажки исходящие и входящие по назначению доставлять. Дело хлопотное, но не в кабинетской заперти, а в самом широком обществе. С одним словцом перекинешься, с другим начальство обсудишь, третьему совет дашь или, наооборот, о своих надобностях помянешь.

Так и жил Иона Матвеевич. К начальству уважение имел и знакомцами обрастал и к пятому десятку стал уже совсем столичным жителем. Все хорошо, но, то тоска по родным местам одолеет, то хоть канарейку заводи, чтобы вечерами кого послушать и душевное участие проявить. Знакомцы знакомцами, но люди они семейные и внимания от них на всех приятелей не хватит.

Заведи себе Иона Матвеевич канарейку, и истории конец. Да вот только взял наш герой и женился и с этого история настоящая и начинается.

II

Впрочем, "взял, да и" слово к Ионе Матвеевичу неприменительное. Ко всякому делу подход у него крестьянский, основательный. До службы и за сохой пришлось походить и хозяйству толк знал. А как военным человеком сделался, то тут уж без плана и стратегии никак.

Стратегию себе Иона Матвеевич наметил следующую. Человек он теперь городской, пусть и невысокого полета, но с другой стороны, с самим министром имуществ в Восточную войну в одном полку состояли. Это будущему жениху, несомненно, в плюс пишется. В минус, однако же, возраст и курьерская, не совсем денежная, должность. С летами ничего не поделаешь, а денежный вопрос при правильном подходе – дело поправимое.

Можно было бы стратегию умерить с вдовушкой-крестьянкой, но привык уже Иона Матвеевич к умственной обстановке, а с вдовушкой или с канарейкой без общественного понятия стратегия выходит ни то ни се.

Был у плана и недостаток. Потому как государственный вопрос прописан в циркулярах, а женский вопрос никакому описанию не поддается и вдовушка-крестьянка и барышня с образованием и даже канарейка женского пола могут выкинуть такой фортель, что все министры и столоначальники только руками разведут.

И этот самый женский вопрос, как Иона Матвеевич ни планировал, чуть не сделал из государственного человека и почетного гражданина государственного преступника.

III

Надо сказать, что с женским вопросом не смог справиться и прародитель наш Адам, а Глашкины и вовсе потеряли свою природную мужскую фамилию и довольствовались женским прозвищем.

Виной тому неизвестная ли их праматерь Глафира, которая, не иначе, имела устную директиву от прабабки Евы по наставлению законной второй половины на путь истинный или местожительство в Глашкиной слободе – доподлинно неизвестно. Только и отец Ионы Матвеевича и дед его и прадед были Глашкины, а их сродственники остались при своей метрике. Говорят, первые жили особняком в своей слободе, но про то лучше иевлевцам известно, врать не буду.

Знаю только, что Исай родил Лариона, Ларион родил Михаила, Михаил родил Василия, Василий родил Илью, Илья родил Михаила, Михаил родил Матвея, Матвей родил Епимаха, Иону и Николая, Епимах родил Данилу, Максима, Акима, Василия первого, Василия второго, Лариона и Федора. Василий второй родил сына, а сын тот своего сына, а тот дочь.

А от дочери и я на свет появился. Так что женский вопрос и меня затронул. А герой наш Иона Матвеевич и племянники его родные Аким и Василий второй Пименовы случайным образом, а может и от женского влияния, в Петербурге в эту историю и попали. И получается, что попал в историю и я, о чем и пишу без принуждения, как мне моя законная половина и наказала.

IV

Совсем уж безответными Глашкины, как и остальной иевлевский сильный пол, перед женским арьергардом не были.

Сказывают, при царе Алексее Михайловиче начальный человек Аггей Шепелев привел свой выборный полк в Богородицк и от тех московских служивых пошли богородицкие стрельцы и пушкари. Про то мог бы выспросить фейерверкер гвардейской конной артиллерии Василий второй Пименов Глашкин у своего командира генерала Шепелева, родственника того самого Аггея, но по занятости своей оставил историю с географией на потом. Спросить бы еще кого, но и бабку свою, дочь богородицкого пушкаря, Василий и Иона Матвеевич не застали и вряд ли она интересовалась военным делом и мемуары расписывала.

Да видно московские служивые крепко в иевлевцах свою военную линию прочертили. У каждого в селе не по одному пушкарю и стрельцу в предках. А то, что историей и географией им недосуг было заниматься, то к этому мы со всем пониманием относимся. Только не было во всей Тульской губернии другого такого села, где бы столько душ обоего пола по военному ведомству числилось. Считай, двести с лишком на четыре без малого тысячи иевлевцев. С коннной артиллерии история эта в Иевлево началась и в Петербурге продолжилась.

V

Изрядная, однако, мешанина получилась. Тут и кони и люди и военные дела и любовные. Такой он, житейский клубок, а простота, как известно, не всегда самое лучшее приложение. Иногда и потерпеть приходится, чтобы все это распутать и к главному подойти с пониманием, а не с кружевными рюшечками.

Словечко смешное – точно как фамилия у Ионы Матвеевича. Ну кто он таков, Иона Глашкин, по имени и фамилии судя? Мужичонка недомерок пронырливый, начальству угодник, себе на уме?

Чтобы не гадать напрасно, а лицом показать, хоть и не одобрил бы Иона Матвеевич хвастовства, пусть и в самом правдивом изложении, замолвим за него пару строк биографического свойства.

Мужичонкой недомерком Иона Матвеев Глашкин быть не мог в силу действующих установленных порядков. Даже самого пронырливого мужичка мелкого роста не определили бы в гренадеры. Не пошло бы военное начальство на подлог, отправляя Иону в 4-ю гренадерскую роту Тобольского полка, потому что, при всей природной смелости начальства, не полезешь на штурм неприятеля с маломерным формированием.

На то они и гренадеры, чтобы неприятелю рюшечки не мерещились.

Потрепали и турок за Дунаем и англичан с французами в Севастополе. Самому Императору про те подвиги докладывали. Про славную 4-ю гренадерскую роту, про полк их Тобольский.

И было на те крымские дела от Государя самое похвальное ответствие. Sic!

Так и служил гренадер Иона Глашкин от баталии до баталии восемь лет, а после Восточной войны определили их полк ближе к родным местам на поправку. Командир его, Александр Алексеевич Зеленой, в Петербург с повышением в царские министры отбыл, а старшего унтер-офицера Глашкина уважили начальственной должностью каптенармуса.

А как ему в Петербурге вся эта биография обернулась и как копеечке счет знал, но при этом не скупился, отделяя последнюю на добрые дела, и про генералов и лошадей и про любовь нежданную – не торопясь, все и поведаем.

VI

Петербург столичным жителям место привычное. Снуют по своим надобностям и по сторонам не глазеют. Явись сам Император – ухом не поведут. А проезжающие в экипажах министры и генералы для петербуржцев безобидней кобылы. Больше пакостей от голубей и извозчиков ожидать приходится. Тут уж не зевай. У природных петербуржцев нюх на все эти препятствия как у шкипера в море. Услыхал "курлы-курлы" или "берегись", выдвинул плечико, бочком пролавировал и следуй прежним курсом. И так у них непринужденно получается – прямо загляденье. Иной приезжий этот политес за всю жизнь не осилит. Так и ходит разинув рот с выпученными глазами в неприглядном от голубей виде и с озлоблением на лошадиную тягу.

Поначалу Ионе Матвеевичу фарватер столичный тоже был в диковинку, но по военному опыту диспозицией он проникся быстро и от служебного присутствия до обители своей мог ходить хоть с закрытыми глазами и, как человеку непьющему, опасность по пути с моста навернуться ему не грозила.

И пути того – всего ничего. Две версты, да все по прямой. Министерская дверь позолоченная припечатает пониже спины, развернув в нужном направлении, и правильный курс задаст.

Мимо Николая Павловича на коне – полубоком из уважения к царственной особе. А как за хвост зашел – смело можно к изваянию спиной вставать. Потому что теперь между тобой и Императором хоть и монаршей принадлежности, но лошадиный зад, а он по чину никак не выше курьера Министерства государственных имуществ.

С Вознесенского проспекта, что от министерства Иону домой ведет, не свернуть даже по незнанию. На Синем мосту держаться правой стороны и вся наука.

За Синим мостом доходные дома проспект подпирают. Люд в них всякий, но приличный. Столоначальники не брезгуют пребывать с семействами. Делопроизводители, письмоводители, канцеляристы – в изобилии. Встречаются и купцы, которые не миллионщики. У семейных обитателей и барышни на выданье. Тут даже столичные прохожие не удерживаются и волей-неволей глаза косят на окружающую перспективу.

Следующий мост на проспекте – через Екатерининский канал. За каналом пейзаж такой же изящный до следующего моста через Фонтанку.

За Фонтанкой начинается Измайловский проспект, обустроенный когда-то для Лейб-гвардии Измайловского полка. Для Ионы Матвеевича – родная стихия. Гвардейцы со временем потеснились и бывшие их строения оставным военным и прочим штатским под жилье уступили.

Здесь, в двух шагах от Фонтанки, и живет Иона Матвеев Глашкин.

1-рота Измайловского полка, дом номер 7, как в адресной книге и значится.

А где Иона свою барышню встретил, то в этом тоже никакой тайны нет.

Глава вторая. Генеральский тариф.

I

"Любезный брат наш, сударь Иона Матвеевич…"

"Министерский почерк у волостного писаря", – Иона подошел к окну, подставляя мелкую вязь под синеватую струю уличной иллюминации.

С родными Глашкин виделся нечасто. Да и родни у него, как у нищего одежек.

Старшие сестры давно замужем, младший брат Николай совсем мальцом был, когда Ионе в рекруты жребий вышел. Брат Епимах, вот и вся семейственность.

"Живем, не жалуемся. Племянницы твои Пелагеюшка и Аннушка, слава Богу, в замужестве определились. Средний Максим службу служит, шлет весточки. А мы, сударь наш Иона Матвеевич, с Данилой, Акимом, Василием большим и Василием меньшим на землице, что за батюшкой нашим была. А у Данилы, Акима, Василия большого женки и ребятишки, а Василий меньшой женихается."

"Землица, все добро и тяготы от нее", – Глашкин представил себе Епимаха, пересказывающего писарю нехитрую историю. Дюжина ртов на клочок пашни.

"Слава Богу, нам хватает, а много кто в Тулу нанялся по разным работам, а кто извозом промышляет".

Каменная столица равнодушно сверкнула моноклем газового фонаря и, не удостоив взглядом провинциальную петицию, простучала тросточкой к манежу Лейб-гвардии.

"И-и", – радостно поприветствовали холеные жеребцы родственную светскую душу.

"И, и", – невесело передразнил их Иона Матвеевич. – "И, и, … Извоз. Да не тульский, а петербуржский первостатейный. Ну да не таких уламывали. Столица, как девица, возьмем приступом".

II

"Любезный брат мой Епимах Матвеевич, по долгому размышлению об волнительном твоем положении касаемо семейных забот и неопределенного земельного состояния пишу тебе мною задуманное дело…"

Считать Иона умел. Видно, разглядело начальство в Глашкине сметливость и надежное отношение, назначая его на должность каптенармуса. Ротный гроссбух по части прихода и расхода содержался в образцовом порядке с точностью до полушки, а увесистый гренадерский кулак отбивал охоту поживиться за казенный счет даже у взводных унтеров.

Пенсию от военного ведомства, 100 рублей серебром в год, Ионе Матвеевичу тратить было не на что, не считая родственной помощи. Обходился курьерским жалованьем и скопил после отставки от военной службы некоторую сумму, которая, как оказалось, вполне вписывалась в задуманное им предприятие.

"А если на то будет твоя воля и племянники мои не восперечат твоему отцовскому слову и брат наш Николай если охоч будет и кто из них в Петербург под мою заботу прибудет то ты, Епимах Матвеевич, мне о том сообщи…"

III

Смету на устройство извоза Иона определил такую:

– 3 лошади для легкового извоза по 40 целковых за лошадиную душу, приличествующую столице;

– 1 ломовая лошадь в 50 целковых для грузовых перемещений;

– упряжь и прочая амуниция – 20 рублей;

– 2 пролетки внаем по 10 рублей ежемесячно, да на кузнеца и ремонт из них же.

А если дело пойдет, за 200 рублей и собственной добротной пролеткой обзавестить можно;

– 30 целковых в месяц на размещение конного хозяйства и родственников, кого Епимах Матвеевич в Петербург к брату направит, а именно, с лошадью и телегой;

– 40 рублей в год казне налогов.

Итого, на первоначальное обзаведение – 200 рублей.

Да каждый месяц 50 рублей расходов на недвижимую часть.

Кроме того, в месяц на 5 лошадей:

сена – 120 пудов;

овса – 45 пудов;

отрубей – 15 пудов;

моркови – 22 пуда.

Итого, еще 110 рублей.

И 15-20 рублей на пропитание артели.

В сумме у Ионы Матвеевича расходов получилось:

– 200 рублей вынь да положь сразу;

– 180 рублей для круглого счета в месяц.

К доходной части Иона Матвеевич подошел с осторожностью.

На одну лошадь для людского перемещения, с учетом простоя и если не драть как лихачи:

– полтина в час на круг по шести часов в светлое время и три часа в ночное, хоть ночным пассажирам другой тариф назначен. Итого, четыре с полтиной в день;

– вполовину от этого на вторую лошадь, потому как и людям и лошадям отдых полагается, а наживаться на родне Иона в мыслях не держал;

– в месяц Глашкин положил 30 дней. Три извозчика попеременно на двух рысаках сильно не уломаются.

Итого 200 рублей месячного дохода.

Ломовую лошадь держать для резерва, но в том, что на нее спрос будет, Иона не сомневался. Хоть целковый в день, а 15 рублей в месяц набежит.

По дебету и кредиту выходило чистой прибыли 25-30 целковых в месяц или 8-10 на ездока сверх полного довольствия. А там, как дело пойдет.

Вот такой минимум и изложил Иона Матвеевич брату Епимаху в письменном послании.

200 рублей на обзаведение и еще 90 на первый месяц и 45 на второй за его, Ионы, счет, а как иевлевская родня работой этой распорядится – им решать.

Себе он положил 7 с половиной целковых в месяц, начиная с третьего, на хлопоты, а если артель сверх того оделит, то и хорошо.

При плохом раскладе и ликвидации конного департамента выходил Ионе убыток 150 рублей серебром, но про это Епимаху он не написал. От пятака не разбогатеешь, а если его на себя прикладывать и в ближнего пятаком тыкать, то выйдет рыло с пятаком.

IV

Нельзя сказать, что извозчиков в Петербурге недоставало. Калужские выходцы на Лиговке целый квартал под свои извозчичьи дела занимали. И жили там и лошадей содержали и трактиры и бани под них устроены были.

У каждого благопристойного казенного и увеселительного заведения непременно пролетки на дежурстве.

На Синем мосту, что у министерства, у извозчиков биржа, не протолкнуться. Ваньки, лихачи, пролетки, коляски. Гривенник или пятиалтынный с носа с их благородий за версту, а с подгулявшего купчишки и целковый сдерут. Пять, а то и все десять тысяч конных душ в полном столичном распоряжении.

Конкурировать с ними Иона не собирался. Курьер в министерстве не только государственные, но и, при случае, личные экспедиции устраивает. Экипажи не всякое превосходительство может позволить себе содержать, а на выезд по служебным надобностям отделяется по параграфу, а не по жизненному положению вещей. Положен столоначальнику гривенник на путешествие, а с него рожа с козлов два требует. А может и не рожа, а совестливый, но с него его начальственная рожа гривенник потребует. А кто из начальства молодой и с гонором, то, по неопытности, в перепалку с извозчиком встрянет, требуя законного тарифа, да городовым пригрозит. Только пройдет этот номер один раз, а на следующий такого ферта издали заприметят и такую пролетку подставят, что и прислуге зазорно в ней прокатиться будет. И поедет их благородие по тарифу, от стыда от знакомых отворачиваясь.

На такую оказию и столоначальники и кто помельче обращались к Ионе, если он от исполения своих прямых обязаностей свободен был.

"Иона Матвеевич, голубчик, устрой ты мне к подъезду выезд поприличней по положению и параграфу".

Извозчики хоть и российский люд, но иные хуже турок и французов и тактика у Ионы против них была соответствующая. Штурм организовывал он с помощью знакомого городового. Городовые все сплошь из оставных унтеров, а служивые всегда между собой сговорятся.

Про турецкие порядки Иона не знал, а по российским параграфам и кобыле порицание найдется. А в порицаниях знакомец Ионы, будьте уверены, разбирался. Или стой без движения и приработка и выслушивай причитающиеся тебе параграфы, или пролетку к подъезду.

Хотели Иону припугнуть, а то и побить, но от гренадеров и ответное членовредительство не исключается. Тем паче, Глашкин не себе на корысть, а по казенной срочности в переговоры вступает. Тут порицание не только в бровь, но и по темечку ожидаемо.

Убыток от такого вооруженного нейтралитета гужевому сообществу, впрочем, был небольшой и шел в счет порицаний от городовых. Так что, и параграф соблюдался и кобыле удовольствие.

V

На этой конфронтации Иона Матвеевич расчет свой и строил.

Семь копеек с половиной за версту против биржевого гривенника. Начальство переходит в Ионину экспедицию, экономя на параграфе две с половиной копейки (распорядиться ими на свое усмотрение оно сумеет, на то оно и при должности), а биржевым – освобождение от этой беспокойной комиссии.

На две пролетки выходило по расчетам 90 верст в день по полупятиалтынному тарифу.

Начальству Иона Матвеевич отмерил 40 верст в день. По сельским меркам выходит что и много, а по петербуржским – не так чтобы. От министерства до причисленного к их ведомоству Горного института три версты. И обратно те же три версты.

До министерства финансов – две с половиной версты, в дву потому. До министерства юстиции, где общие межевые вопросы решаются – две версты и назад они же.

Маршруты чиновничьи Иона изучил хорошо. Сам каждый день в посылках. Двадцать верст до обеда и десять в послеобеденную пору – если срочных дел нет. Двумя пролетками как раз поспеть.

Еще 10 верст, по 5 на холку, отводилось на утренний и вечерний моцион. Не все чиновники пешком на службу добираются, а перипетии с извозом, что служебные, что домашние – все одно. С Ионой надежней и спокойней.

50 оставшихся верст и чиновничьи выходные Иона Матвеевич положил не в семь копеек с половиной, а в пятиалтынный за версту по срочному столичному тарифу, так, что выходило 30 верст. Об этом у Ионы беспокойства не было. Спешных пассажиров всегда хватает, им капризничать себе дороже.

Итого 70 верст, а каждой пролетке, значит, 35. А на четыре кобылы, которые Иона с запасом запланировал – 17 с половиной верст суточного измерения.

На сам семь Иона Матвеевич не расчитывал, а сам два по крестьянскому его разумению и опыту Бога не прогневят.

Вот такая конная арифметика, а кто сомневается, может сам сосчитать и поправить.

Глава третья. Канарейка.

I

Вставал Иона Матвеевич по давней своей военной привычке засветло, пусть и нужды в этом особой не было.

В службу до 9 часов поспеть, а ходу до министерства две версты. Нравилось ему постоять у парадного пока улица не наполнилась суетливым потоком и столичная перспектива, словно деревенская дорога, текла неторопливо по золотистому приволью и терялась в утренней дымке.

С конным хозяйством хлопот ему, считай, что и никаких. Артель свою он не направлял, как унтер новобранцев. У деревенских понятия и степенность с ранних лет обозначаются. С лошадьми управиться и малец сможет и провожатых им в Петербурге не требуется. Между Невой и Обводным каналом не потеряются, а на дальние поездки намерения не распространялись.