скачать книгу бесплатно
– Не думайте так о зрителях, – сказала тихо, подавая пример, но он все так же:
– Зрителю просто надо слышать ответ на свой вопрос.
– Не кричите, Лев Ильич, а то уже весь троллейбус нас слушает.
А он – всё так же:
– Да и начальники… Им бы лишь отметиться в «Прямом проводе».
И встал, чтоб выходить, взглянул с упрёком:
– Прощайте, Бет!
Почему «прощайте»?
…Знаю, слышу: до его эфира еще два часа, и он слоняется по коридору, пощелкивая пальцами. Вызывает? Значит, не совсем простился. Но не выйду. Сам придет… И входит:
– Что же это Вы, Бет, вчера так и не отоварились? Чай индийский привозили, горошек зеленый, конфеты, голубцы в банках.
– Да вот… Ждала-ждала, когда очередь рассосется, а она…
Мои коллеги притихли, слушают:
– Зря-зря, – остановился возле моего стола, поправил расползшиеся сценарные листки.
– Да ладно, Лев Ильич, – не взглянув, прижала листки рукой, – что было, то прошло… фик с ними, с голубцами, которые в банках. (Нет, не взгляну на Вас, не хочу, чтоб коллеги…) – Но всё ж взглянула коротко: – Что у Вас сегодня? Будете отвечать на вопросы любимых телезрителей?
– Да, ответим… любимым…
Постоял, еще раз подровнял листки (Пальцы-то у него какие длинные!) и, не дождавшись еще одного моего взгляда, нерешительно вышел.
Потом вместе дежурили на пульте, – если Москва начнет футбол, то «бросим» в эфир объявление, что наших передач не будет. Но футбола не было, так что он «отвечал любимым», я «выдавала» новости, а после эфира вместе шли к троллейбусу по подсохшей тропинке вдоль оживающих акаций.
– Лис, – обернулась к нему, – а ведь весна!
– Нет, осень, – не оторвал глаз от тропинки.
– Да взгляните вон на то поле… через дорогу, озими-то как заизумрудились!
– Нет, все равно осень.
– Это в Вашей душе, а не…
– Да, в душе.
Как раз подъехала его «единица», прыгнул в нее:
– До свидания, Бет!
– Всего доброго, Лис!
…Вместе ехали и сегодня. Стояли на задней площадке, притиснутые к окну, и я через забрызганные стекла всё смотрела на лужи, выпархивающие из-под колёс машин, на последние ошмётки снега, – ведь уже во всю резвилась весна! – а еще на уплывающие дома, в окнах которых металось отражённое солнце, на мётлы черных лип, обрезанные ветви которых отчаянно тянулись в небо, и тут ненароком набрела на слово «счастье»:
– Мопассан писал, – сказала, прикрыв глаза от солнца, сверкнувшего из лужи, – что при всей своей славе и деньгах, был счастлив только минут пятнадцать.
– Е-рун-да! – словно отрезал. – Счастья вообще нет. Одна физиология.
– А если, к примеру, – засопротивлялась, – художник всю жизнь мечтал написать что-то такое и наконец…
– И это физиология, – обрезал мой финал.
– А чувство матери, – не унялась, – когда вдруг входит сын живым, хотя уже и не надеялась…
– Тоже физиология.
И всё это – громко, с вызовом, в набитом троллейбусе! (Да что с Вами, Лис?)
А выходя, бросил:
– Будьте счастливы, Бет!
И я, зажатая в угол чьими-то спинами, улыбнулась:
– Постараюсь.»
Из моих дневников:
«Смотрела в аппаратной, как записывали передачу Льва Ильича «Экран», и на этот раз вела ее не Рубина, а он сам. Как же всё не интересно, серо, – просто представлял рекламные ролики фильмов. Вышла во двор, присела на нашу «завалинку» погреться на солнышке. А вот и он. Подошел, сел рядом. Подумалось, интересно, а что ответит, если скажу ему о своём впечатлении… и стоит ли говорить? Но всё же спросила:
– Лев Ильич, зачем Вам нужна эта дешевка? – Взглянул удивленно. – Ну… «Экран» этот. – Не надо бы Вам… серьезному, умному журналисту вести такое.
Помолчал. Опустил голову.
– Да я только два выпуска проведу, Афронов так посоветовал, а потом отдам Рубиной, ведь она отлично провела интервью с Мироновым, да?
– Неплохо… А Вам надо бы придумать какую-либо интересную передачу, чтобы люди знали…
– «Люди знали»… – перебил огорченно и встал: – Вы же понимаете, что людям многое знать не положено, да и начальство наше…
И встал, махнул рукой, зашагал к корпусу».
И Сомин был прав. В те социалистические времена начальство только и было озабочено, как бы не пропустить идеологического «вывиха» журналистов и не рассердить Обком, не навлечь на себя… А, впрочем, отвлеклась я, и снова – к запискам Белы.
«Подхожу к корпусу, открываю дверь. Да, стоит в курилке с операторами. Теперь он часто вот так… Встречает? (Подойти бы, сунуть руки под его куртку-дублёнку, прижаться щекой к лохматому свитеру!) Но прошмыгиваю мимо, бросив всем «здрасьте», от которого и ему – «кусочек».
А после обеда, когда поднималась в аппаратную, окликнул:
– Бэт, разрешите узнать! – Остановилась. – Если на спецэффекте делать стоп-кадр, то после него обязательно нужен ракорд на семь-восемь секунд? (А в глазах-то – совсем другое!)
Объясняю. Нет, не понимает. (Хочет просто побыть рядом?) И опять говорю, а он смотрит с полуулыбкой:
– Пожалуйста, еще раз.
– Лис, у меня через две минуты эфир (Да рада я Вам, рада!) и поэтому в последний раз популярно объясняю: восемь секунд нужны для того, чтобы дать команду на включение синхрона, что ж тут непонятного?
– Все. Понял, – словно точку поставил.
А я уже иду в аппаратную… а он остается там, на ступеньке, и знаю!.. смотрит вослед.
…Записывали кадры к журналу, «воплощая» мои идеи и был послушен, даже робок, так что всё получилось отлично. Потом вместе торопились к Комитетскому автобусу, – ждали только нас, – стояли рядом, говорили о том, что получилось, что – нет и никого не замечали, а когда шофер вдруг притормозил и меня бросило прямо на него, то я, схватив его за плечо, вскрикнула:
– Ой, держите меня!
И он покраснел!
…Заходит в наш кабинет часто и тогда выходим в холл, садимся рядышком в зеленые кресла, и «ведём творческие беседы», вот и сегодня… Советую записать с ПТВС цикл передач: «Диалоги с улиц».
– Да, хорошая идея, – не отрывает глаз от моих рук.
А в них – карандаш, я поигрываю им.
– А еще можно сделать выездной «Прямой провод» из села, – не унимаюсь. – Да, он опять согласен… и всё так же смотрит на руки. – А если пригласить еще и ученых из сельхозинститута, – разыгрывается моя фантазия, – чтобы советы давали… (Да что ж он прилип к моим рукам?)
И прячу их подмышки. Тогда вдруг встаёт и уходит. Что это было?»
Да знала, знала Бела, «что это было»! Но то ли не хотела верить, то ли боялась… Да и мне всего не говорила, если иногда и спрашивала: как он – к тебе?.. а ты к нему? А, впрочем, если бы и рассказывала? Ведь тот сложный клубок из разноцветных нитей, который наматывался вокруг её сердца, размотать мне было бы не под силу, – все нити уже переплелись, и ей предстояло жить с ним, не ожидая советов.
«Лис был на встрече с актёром Янковским и рассказал, что тот говорил:
– Мережко написал сценарий фильма «Полеты во сне и наяву»[7 - *«Полёты во сне и наяву» – художественный фильм режиссера Романа Балаяна о кризисе среднего возраста. Главную роль исполняет Олег Янковский.]о себе и отдал режиссеру Балаяну, тот почитал и говорит: «Да нет, это не о себе ты написал, а обо мне», и отдал Янковскому, это, мол, о нас с Мережко, а тот: «Это – не о вас, а обо мне». – Помолчал, а потом добавил: – Ну вот… А я посмотрел фильм и понял: обо мне он.
А фильм отличный. Последний эпизод: сырой, туманный луг, копны сена, ребятишки меж них катят на велосипедах, а герой фильма с пучком соломы… как с потухшим факелом бежит впереди них, а потом оседает у стожка, сворачивается калачиком, наскребает на себя шмотья сена…
Да, в Лисе проскальзывает такое же.
…У меня – ранние «Новости», поэтому с обеда возвращаюсь комитетским автобусом и сижу, читаю, но… Жаль, что так быстро приехали. И уже выхожу, а на проходных сторож радует: продукты, мол, привезли, идите получать. И впрямь, торгуют профгруппорг Сергеева, монтажница Наташа и Лис… Знаю, сам напросился в помощники, чтобы продуктов больше перепало. Ладно, прощу ему и это… А он сидит в углу, жует бутерброд с колбасой и лицо у него серое… как газетный лист. Как же ему там тошно! А Сергеева уже взвешивает мне несколько окуньков, полкило колбасы и теперь высчитывает сдачу, но отвлекается. Стою, жду. Сзади шумит очередь, а она всё считает, считает… уже и ругается с кем-то! И вдруг слышу:
– Бела Эмильевна, – он! – да уходите же Вы!
Ну да, ему тоскливо там!.. тоскливо среди этих банок, рыбин, колбас и не хочет, чтобы видела таким…
– Рада бы, – уже не смотрю на него: – да меня Инна Сергеевна не отпускает.
Но та уже сует мне сдачу. Беру пакет с окуньками, колбасу, поворачиваюсь…
– Бела Эмильевна, – опять он, – а майонез? – И протягивает баночку… и смотрит в пол, а у меня руки заняты:
– Ставьте сюда, – подставляю книгу: – А, впрочем, – отдергиваю томик, – лучше сюда, на куртку.
И майонез повисает в воздухе… А за его спиной, на подоконнике и столах – батоны колбасы, обрезки колбасы… а за его спиной, прямо на полу, на мокрых газетах синюшные окуньки с отчаянным предсмертным взглядом выпученных глаз и открытыми в последнем вздохе ртами… Не хочу-у!
Не хочу и я хотя бы на минуту возвращаться в те времена, но… Ах, как же было обидно!.. да и теперь еще жива в душе та обида, что унижали нас тогда, – плохо кормили, плохо одевали и заставляли жить под неусыпным оком «ведущей и направляющей»… Но всё, всё! Больше не буду возвращаться в ту эпоху, а только – за Белой и Лисом.
«Теперь часто бывает так: он приоткрывает дверь, заглядывает:
– Покурим?
И идем «курить»: «У меня идея» – он. «У меня тоже» – я. И стоим, обсуждаем, прислонившись: он – к батарее, я – к косяку двери. А возле нас – туда, сюда! – шмыгают, приостанавливаются, прислушиваются коллеги. Он курит и, если морщусь, разгоняет дым рукой, а когда рядом останавливается (как сегодня) Мохеева, с улыбочкой поглядывая то на него, то на меня, говорит:
– Вот, пожалуй, и всё… (Не надо нам… при ней…)
– Ага, – я (Да, Лис, да.).
И расходимся.
…Летучка. Он сидит напротив меня и лицо у него светится! Таким еще не видела. Но вдруг Сергей Васильевич спрашивает меня:
– Бела Эмильевна, Вы работаете с Соминым, так и скажите нам: чего не хватает Льву Ильичу, как ведущему?
Смотрю на Лиса. Сказать или не сказать? Ведь если скажу, то погашу этот удивительный свет.
– Да я уже ему говорила, – хочу ускользнуть от ответа, – так зачем же и здесь…
И вдруг Лис:
– Говорили? Мне? – И свет почти гаснет. – Вы только и сказали, что все нормально и никаких замечаний нет. (Чего испугался-то?)
И эта его боязнь почему-то подхлестывает меня:
