скачать книгу бесплатно
Во как грозно!.. Но Линка, моя милая Линка, ведь не скажешь этого своему обиженному мустангу! Не скажешь, как и я когда-то – своему… Тоже терпела, ждала: вот-вот возьмёт на себя часть домашней рутины, поймёт её дурманящее всесилие и почувствует, изменит в себе то, что гасит наши чувства! А он только капризничал, наступал, донимая нелепыми придирками. Как же похожи мы с тобой, да и ситуациями, в которых оказались! Но моя давно разрешилась, а долго ли ты будешь искать выход из своей, и ждешь ли моей подсказки? А подсказывать не буду. И хотя бы потому, что сбившуюся нить жизни ты должна распутать сама, а еще… Ведь мне позарез необходимо видеть тебя вот такую, одиноко барахтающуюся.
Обычно Линка читает только современную прозу, вроде «Кода да Винчи»[6 - «Код да Ви?нчи» – роман, написанный американским писателем и журналистом Дэном Брауном.], но я пытаюсь, пробую вести с ней «воспитательные беседы» о классике, на что она лишь отмахивается: нет, мол, всё это слишком длинно и скучно. Но я не теряю надежды и изредка «приобщаю к прекрасному» короткими отрывками, а чаще поэзией, вот и сейчас забежала к ней с томиком, а она напротив меня в своём любимом уголке дивана вяжет свитер, который… ну почти уверена!.. или не закончит, или распустит в очередной раз. И рядом – дочка. И с их лиц еще не стёрлись эмоции от прерванного разговора, и я не знаю – о чем они?.. Жаль. Но, может, недоговорённое сейчас и?.. Ага, дочка хочет… и, вроде как шутя:
– Ма, а ты считаешь себя счастливой как женщина?
Ну и вопросик! При мне-то. Но это юное существо понять можно: раз они добрались до него, то хочется ей прямо «здесь и сейчас» – ответ. Интересно, ответит ли мама? Едва ли.
– Не знаю, доченька.
Так и думала! Но чего спицы то опустила? И задумалась. А, впрочем:
– Как-то так получалось, моя родная, что в нашей семейной упряжке я часто ощущала перекос. – Нет, не поймёт твоя родная о перекосе, поясни. – Перекос оттого, что она, моя более сильная половина, не хотела тянуть упряжку вровень со мной. – Линочка, может, не надо при мне такое – дочке? Нет, еще что-то хочет. – И поэтому уставала я… да и устаю страшно, так что некогда ощущать себя только женщиной, тем более, счастливой, и это, конечно, грустно.
Что-то ничего не ответила твоя дочка… встала, ушла к себе, а ты сидишь грустная, жалкая. И чем утешить? Да вот же… тем, с чем пришла:
– Линка, а я к тебе не одна… опять с Гумилёвым. Послушай, моё любимое.
Не отозвалась. Но всё же прочитаю, может, после него…
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Я знаю веселые сказки таинственных стран,
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…
Ты плачешь? Послушай… далеко, на острове Чад
Изысканный бродит жираф…
– Ну как?..
Встала. Смотала нитки. Воткнула в клубок спицы. И что дальше?.. Вздохнула. Улыбнулась:
– Да-а, наверное, до слёз отрадно, если тот, кто рядом, знает и о «тяжёлом тумане», и о том, что уходит вера «во что-нибудь, кроме дождя».
Нет, прекрасными строками поэзии я только еще глубже разбередила ей душу, не подсказав ответа. Может, проза поможет?
– Линка, а вчера попались мне записи той поры, когда искала ответы на свои воспалённые вопросы. Хочешь послушать?
– Валяй.
– Валяю. Только не о личном, а из русского философа Владимира Соловьева[7 - Владимир Соловьёв (1853 1900) – российский религиозный философ, поэт, публицист.]. Может не точно сейчас процитирую, но… Сила любви, переходя в свет, преобразуя… Ну да, преобразуя и одухотворяя форму внешних явлений, открывает нам свою объективную мощь и поэтому…
– А об «должна исполнять свой женин долг» у твоего философа… ничего?
– Вроде бы не-е…
– Ну и зачем тогда ты мне его…
– А затем, – опять же мажорно улыбаюсь, – что твой Антон перестал преобразовывать и одухотворять форму внешних явлений, вот и…
– А, может, уже и не может? – прожужжала она буквой «ж», снова принявшись за вязанье.
– Может, и не может, – прожужжала и я.
И она снова начинает быстро ковырять спицами, будто этот самый свитер ей непременно нужно вывязать к вечеру, а я смотрю на неё и думаю: не грусти, Линка, таких, кому «некогда ощущать себя только женщиной, тем более, счастливой», много… можно сказать, целые легионы, но жаль, что легионы эти не могут наступать, а только защищаться… Но, может, еще выложить ей и мои грустные мысли-выводы из собственного опыта? Нет, пожалуй, сейчас не буду. Как-нибудь потом… в другой раз.
Через три дня едем с Линкой в санаторий «Крымское приморье». А получилось так: мне на работе предложили две «горящие» и почти дармовые путевки, и дармовые потому, если возьму и ту и другую. Ну, как было не соблазниться? Тем более, что творческий кризис и, может, волны Черного моря смоют мою депрессию? Но куда девать вторую путёвку? Предложить Линке? Ведь говорила, что отпуск у неё «еще не реализован, хотя отдохнуть бы надо и от домашней рутины, и от Антона». Да и мне, честно говоря, не хотелось расставаться со своим «подследственным персонажем». И позвонила: поехали, мол, посидим у самого синего моря, подумаем над вечными вопросами жизни, да и над твоими… авось придумается что-либо окейное на лоне природы. «Ты думаешь?» – усомнился мой персонаж. – «А вдруг?» – рассмеялась я, чтобы плеснуть на неё радостным оптимизмом. И она согласилась.
А сейчас она идёт впереди меня по тропинке старой сосновой рощи, что совсем рядом с нашим домом, и молчит, молчит.
– Линка, и об чём молчим? – хочу выдернуть её из затянувшейся паузы.
Сделав несколько неторопливых шагов она вдруг оборачивается:
– А об чём говорить-то? – Останавливается, прижимается спиной к сосне, подставляя себя солнцу. – Снова жаловаться на мужа? Так уже, наверное, надоела тебе до чёртиков.
– Да нет, не надоеда, – поспешила заверить и даже чуть не проговорилась, что наоборот, мол… – Так что если есть что… выкладывай, поймаю.
И даже смеюсь. Но она лишь машет рукой и прикрывает глаза, а я… Ах, если б ты знала, Линка, что за этим смехом – не шутка, ведь так хочу знать и следить за каждым твоим шагом!
– Ну, хорошо, – прислонилась и я к сосне, – не выкладывай. – Но надо же что-то ей посоветовать? А-а, вот! То, что спасает меня, но к чему она обращается лишь изредка: – А ты, Линка, пиши, делай записки о ваших ссорах, да и просто… Ну, хотя бы по несколько строк каждый день.
– Ой, аж каждый день! – вдруг вспыхивают передо мной её темные глазища: – Да и зачем, для чего? – И добавляет тихо: – Нет, не смогу.
Ну, раз сразу не отказалась, то вперёд!
– Сможешь, Линка, сможешь. Ведь иногда же пишешь! Значит спит… нет, дремлет в тебе потребность выплеснуться, да еще так интересно… выплёскиваешься! – Ага, польщу ей. – Вот и давай, пиши… и каждый день в блокнотик хотя бы пять-шесть строк, а потом…
– А потом – суп с котом?
И рассмеявшись, опять пошла в глубь рощи.
– А потом… – не поддержала её смеха, но догнала и… Сказать или нет? А, скажу. Это должно зацепить её, ведь как-никак она – креативная личность. – А потом всё, тобою написанное, вставлю в свою повесть, тебе же интересно будет?
Она подошла еще к одной сосне. Прислонилась и к ней. Закрыла глаза. Постояла, потянула паузу. Улыбнулась:
– Ладно. Попробую… – Я тоже расплылась в улыбке радости, а она приоткрыла один глаз, устремила его на меня и лукаво добавила: – Может быть.
Глава 3. «Крымское Приморье»
В окне вагона проносятся рыхлые предвесенние облака, мелькают тёмные стволы сосен, белые – берёз… Да, в лесу ещё снег. И сугробистый, простроченный следами зверья, тропинками, лыжнями, но уже и проталинки пригрелись возле берез. Наши первые часы только с собой… Не скучно ли будет там, в Крыму? Не достанем ли друг друга?
– Какими ж тягостными были эти два дня перед отъездом! – вдруг слышу голос Линки.
Она закрывает книгу, которую вроде бы читала до этой фразы, но оказалось…
– Из-за Антона?
– Ну да, из-за него. И только из-за него.
Нет, не спрошу её: и что, мол, в этот раз… Пусть сама.
– Позавчера-то мой… – и замолчала, отвернулась к окну. Ура, значит, расскажет то, что вначале не хотела. – Сидел, читал в своей комнате, а потом вдруг возник в проёме двери: «Пойти пройтись или искупаться?» вроде как спросил у нас с дочкой.
И замолчала. Наверное, думает: рассказывать ли дальше?.. Давай, Линка, давай! Я хотя и смотрю в окно, делая вид, что мне, мол, всё это – до фени, но ушки – на макушке.
– А мы с дочкой спешно шили мне юбку. «Пожалуй, искупаюсь, – решил, наконец, и подошел к шкафу: – Где тут у вас чистые полотенца? – Порылся на полке, заворчал: – Вечно у вас как зря всё понавалено!»
Снова замолкла. Положила книгу на стол. Значит, будет рассказывать и дальше.
– И зачем я шутливо огрызнулась?.. был бы, мол, только у тебя порядок. – Снова смотрит в окно, хотя знаю: мельтешение облаков и сосен не видит, а просто… – А он вдруг и смахнул всё с полки, и рявкнул: «Ищите сами!»
– Смахнул и выскочил из комнаты? – почему-то спросила я.
– Ну да, смахнул и выскочил, а я еще и догнала его словами: конечно, тебе хорошо!.. у тебя отдельная комната, отдельный шкаф, есть где аккуратненько всё разложить, а мы тут втроём в одном лепимся.
– Да-а, завелась ты с пол оборота…
– Ну да, завелась. Но слегка. – Взглянула на меня и глаза её потемнели: – Но, может, и слегка не надо было? – Может, и не надо, Линка, но ведь трудно сдержаться и не ответить на агрессию, знаю. – Ну да, не надо, – ответила на свой же вопрос, – потому что он вдруг снова возник в проёме двери и сразу набычился: «Ищите! А то сейчас подожгу тут все! Повалю, раскидаю!»
– Во как! – воскликнула я вроде бы про себя, а получилось…
Но, похоже, Линка не услышала моей, ненароком выплеснувшейся эмоции.
– А я только удивленно посмотрела на него, продолжая шить, но в голове мелькнуло: перекрестить его что ли? Бес вселился.
– И перекрестила?
– Нет, не перекрестила, а тихо так сказала: «Давай, вали».
– А он и впрямь?
– Ага. Шагнул к шкафу, пнул его ногой и вылетел вон. Сверху что-то упало, разбилось, а я… – А ты даже не посмотрела на осколки того, что разбилось, но… К горлу – ком, к глазам – слезы, да? – А я из-за слёз даже не взглянула на разбитое и стала искать на полу, в ворохе белья полотенце и дочка… Дочка зашептала надо мной: «Мам, давай я. Мам, давай…» и лицо её тоже было в слезах… – Бедная Линка! И со всем этим ты едешь в Крым? – Тогда я и запричитала: доченька, ты прости меня… за него прости! – Да-а, сценка разыгралась… И ты прокручиваешь её, прокручиваешь в сотый раз. Отключи этот фильм, Линка! – А потом он купался, уходил куда-то, ужинал. – Нет, не может она остановиться. – На другой день снова сидел у себя за закрытой дверью, уходил, приходил, а я после работы бегала по магазинам, готовила еду, дошивала юбку и всё надеялась: подойдет, одумается, извинится! – Не подошёл, да? – Нет, не подошёл. – А сегодня извинился? – А сегодня утром даже не вышел пожелать мне доброго пути. – Значит, еще и добавил твой Антон. – Представляешь? Не пожелал доброго пути, когда с детьми перед дорогой присели в коридоре!
Я инстинктивно вскинула руку, чтобы погладить её по голове, но на пол пути рука метнулась к термосу с кофе, и я уловила её выдох:
– Нет, не вышел.
И снова невидяще уставилась она на мелькающие за окном сосны, а я налила в разовые стаканчики кофе, протянула один ей и добавила про себя вместо неё: «А ведь знал, знал, что всё это увезу с собой!»
Едем уже второй час… Холодно-то как в вагоне! И почти пусто, только студенты в соседнем купе гогочут… и громко как! Что искать едем? Зачем соблазнились почти бесплатными путевками? Как это у Хемингуэя[8 - Эрнест Хемингуэй (1899—1961) – американский писатель, журналист, лауреат Нобелевской премии по литературе 1954 года.]? Единственная радость – это радость человеческого общения. Вот-вот, а я… А я и сама оторвалась от привычного, и Линку – от семьи, а кого встретим там для того самого «человеческого общения»? Но ладно, если скучно будет, то с тобой дневники, в них окунешься… Во, опять я – сама с собой. А, впрочем, вызывать себя другую не так уж и плохо, есть с кем вести диалог, а диалог всегда подталкивает, раскручивает, но сейчас ты, Ядва, только отвлекла меня от… И о чём я думала? А, о дневниках. Ну да, буду почитывать свои юношеские и подбивать Линку делать записи
Так у неё будут уже не юношеские.
Но зато в какой-то мере насыщенные жизненным опытом… Ишь, забралась на вторую полку и что-то не слышно её. Задремала?
Пусть поспит, не думая о будущих дневниках, а ты полистай свои…
Ага, прямо сейчас и…
«Очередная депрессия. Потухший взор. Плохо. Ведь годы-то идут, летят. Двадцать уже!»
Ох, сейчас бы тебе эти годы, да?
Не отказалась бы, Ядва, не отказалась. Но не перебивай меня.
«В семнадцать были мечты кем-то стать, чего-то добиться, но теперь они тают…»
Ага, тают, как этот заоконный снег под солнцем.
Слушай, я же тебя просила… «Да еще это вечное: для чего дана жизнь, зачем живу?»
И всё же ты теперь меня послушай. Вот ведь как получается: прожила ты уже вдвое больше, а ответов на эти вопросы так и не нашла.
Не нашла… Интересно, а задаются ли такими же вопросами студенты-попутчики, гогочущие на весь вагон? Тише вы, оглашенные! Человек задремал, а вы…
Смотри-ка в окно, город своего босоного детства проезжаешь.
Ну да, сердце аж затрепыхало.
Ну как же, самые романтические годы твои здесь пролетели.
Да-а, Денис, первая влюбленность, мучительное счастье видеть его, встречать. А потом…
А потом и он стал прошлым.
Ладно, Ядвочка, не будем о грустном. Очнусь-ка я от давнего дневникового прошлого и полистаю о не столь отдалённом. «Купила пластинку с классической музыкой. Какое же это упоение слушать „Лунную сонату“ Бетховена[9 - Лю?двиг ван Бетхо?вен (1770- 1827) – немецкий композитор, ключевая фигура западной классической музыки, один из наиболее исполняемых композиторов в мире.]!»
Это ты уже… когда работала и жила здесь.
Да, когда уже работала помощником режиссера. «Боже, как страшно потерять мечту, перестать замечать прекрасное, не стремиться к нему. И чем тогда жить? А разве стремление к любви это ни ожидание встречи с прекрасным?»
Во как. Мечталось тебе о любви как о чем-то прекрасном…
Мечталось. А оказалось, что «следствие любви» это – муж, ребенок, быт, нескончаемые заботы, как и у Линки, и даже ссоры из-за… И места для той прекрасной любви оставалось всё меньше, меньше, пока…
А пока за окном-то уже сумерки.
Да, сумерки… Еще и метель начинается, ишь как по перрону бабульку гонит! Наверное, к своему вагону спешит. Смешная… Сухонькая, а волочет за собой коляску до верху навьюченную. Ой, чуть не упала! В вагон-то свой хоть сядет?
Прикрой-ка глаза, авось время скорей пролетит.
Пролетит, пройдёт, пробежит… промелькнёт, пронесётся, просквозит… Всё, хватит, пусть время делает, что хочет, а я и впрямь вот так прислонюсь к уголку и вздремну.
Вот и Орел… До отхода поезда в Крым еще целых шесть часов.
