banner banner banner
Искусы Эроса. Бэт и Лис. Повести
Искусы Эроса. Бэт и Лис. Повести
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Искусы Эроса. Бэт и Лис. Повести

скачать книгу бесплатно

– Не-е, я не умею…

Но всё же бормочет о здоровье, о золотой свадьбе, до которой «дожить бы родителям надо», и уже пьем, закусываем… Но Линка, что ж так буднично у вас за столом? Наверное, не так бы хотелось Антону, потому и раздражается. Вот и сейчас:

– А ваша мама селедку рядом с «Шампанским» поставить может, – криво усмехается, перед тем, как поднести ко рту кусочек сыра. – Как же неуютно мне у вас! Может уйти? Вон, и снова он нахмурился: – А вашей маме лишь бы работать да работать, и больше ничего не нужно.

Ответишь ему?.. Ну и молодец. Не надо, не порти настроения детям. Да и нелепо отвечать тем же… с астрами-то в петлицах.

А на экране телевизора – девочки изящные, тонкие ходят, крутят попками, и твой Антон уже похихикивает, любуясь ими, а у тебя тоска?

Да потому тоска, что не пришлось быть вот такой, как они, не пришлось хоть раз!.. сбросив лямку забот, надеть вечернее платье и почувствовать себя только женщиной…

Молчи, Линка, молчи! Лучше тоже любуйся этими длинноногими. Нет? И даже сказать что-то хочешь?

– Если верить в перерождение душ, в реинкарнацию, то хотелось бы в последующей жизни быть только женщиной.

Линочка, эта твоя реплика похожа на скулёж. И что ж твой Антон – на это?

– Да брось ты!

Взорвался. Еще и передразнил: «Только женщиной…» Зачем же он так?

– Па, ну зачем ты так? – Молодец дочка! – Пусть человек хотя бы помечтает.

И ты, Линка, глаза – к ней? И в них – благодарность бессловесная: дочка, спасибо!

И теперь молчите. Похоже, что ваш маленький праздник угас, не разгоревшись.

Но «Шампанское» открыли… Да-а, не заиграло оно в вас…

И уже – кофе в чашках, пряник медовый разрезали, но… как буханку хлеба перед обедом.

И уже дети – к телевизору. Пусть смотрят, а ты… А ты подойди к Антону, улыбнись.

Молодец. Подошла… улыбнулась, вынула астру из петлицы:

– Давай твою… в воду поставлю. Пусть еще поживет.

Ни-ичего не ответил твой отвергнутый муж… чина.

Ни-че-го.

И снова – к Линкиным наброскам… да нет, не только к Линкиным

Ветер, полощи, полощи дождём ветви ивы!.. И он встряхивает их. И они уже мечутся, тянуться в сторону балкона, хотят вцепиться в его прутья… И уже тяжелые капли срываются с листьев, шлепают по уже опавшим, затоптанным!

Почти две недели на улице вот такое бесиво, и это значит, что осенние работы на даче закончились, и твой Антон всё дома, дома, дома! И мается от безделья, и нервы у него натянуты. И твои – тоже. Но нет, вы не ругаетесь, а варитесь в своих мыслях и чувствах в одиночку, с глазу на глаз, да? А тут еще это, твоё, вечное: и всё не так, и все не те, да?

Нет, больше не можешь! Вон из квартиры!

Но ведь дождь, лужи, рыхлое серое небо

К троллейбусу, на «тройку»!.. и я – с тобой.

И вот уже замелькали в плачущем окне, засуетились дома, деревья, машины, желто-пурпурные кроны кленов… словно вспышки!

«Суета сует и томление духа». Кажется, из Библии?

Да, из Библии. Но забудь об этом хотя бы сейчас! К черту все эти вечные раздумья о смысле жизни, как живем, почему так, а не иначе? Вон, у Чижевского[4 - Александр Чижевский (1897—1964) – советский учёный, биофизик, один из основателей космического естествознания, философ, поэт, художник.]: «В смятеньи мы. А истина ясна, проста, прекрасна, как лазурь у неба. Что человеку нужно? Тишина, любовь, сочувствие и корка хлеба». Вот и всё. И не надо искать чего-то, шарахаться, метаться… как эти листья у обочин, которые никак не прибьются к забору, пора бы уже тебе остепениться, успокоиться.

Но как успокоиться, если уходит…

Что уходит? А-а, не хочешь смиряться с тем, что нужно только мужу, а ты просто «должна исполнять»?

Но должна ли?

Как далеко ты заехала! Ведь скоро и конечная.

Ой, а ветер-то, ветер! Зонтик вывернул и дождь наглый – в лицо!

И по лужам – каплями, каплями… словно выстрелами. И листья, листья-то как мечутся!

Сколько ж их, желтых, исхлёстанных дождем не только в лужах, но и в жухлой траве, в решетке изгороди, на островках тротуара, под деревьями.

А вон в тех домиках, в тепле и уюте, сидят, наверное, за чаем добрые, симпатичные люди и без всяких заумей болтают о разном.

Да, без заумей – хорошо! Вот, видишь этот прекрасный опадающий ясень? Он просто растет себе да растёт, так и ты…

Но ведь, чтобы вот так раскинуться, он, может быть, несколько деревьев заглушил, да и трава под ним что-то хиленькая.

А что ж ты хочешь? Борьба! Выживание только сильных.

Что, и человеку – вот так?..

Да нет, для того и разум ему дан, чтобы уходить от эгоизма. Всемирная мать Тереза[5 - Мать Тереза (1910—1997) – католическая монахиня, основательница женской монашеской конгрегации «Сёстры миссионерки любви», занимающейся служением бедным и больным. Лауреат Нобелевской премии мира. В 2003 году причислена Католической Церковью к лику блаженных, 4 сентября 2016 года – канонизирована.], наверное, не мучилась терзаниями, подобно тебе, а ездила по всему миру и помогала слабым.

Нет, по миру уже не поеду, а вот домой…

Быстро-то как день смешивается с сумерками и за окном мечутся уже не оранжевые кроны клёнов, а окна домов, изгороди, фонари, деревья, кусты. Смотри, Линка, мужик вошел. Драный пиджак, приспущенные брюки, стоптанные башмаки.

Бомж, наверное, и под дождём промок.

Стоит, покачивается. За поручень вцепился, как утопающий – за соломинку и что-то под нос бубнит.

Но вот, уже выходит.

Ага, но ме-едленно… И что он там бормочет?

«Ос-то-рож-но, двери зак-ры-ва-а-ются!» Шутник…

И захлопнулись створки. Словно отрезали его. И уже он один там… на исхлёстанной дождем остановке. Один…

Вот сейчас приду домой, соберу чего-либо на стол, налью в стаканы нашего домашнего вина, позову Антона, дочку, сына: идите, золотые мои, выпьем, посидим, поговорим…

Но твоего сына нет дома, дочка на машинке что-то шьёт, Антон смотрит новости.

Ну, тогда не сегодня… тогда завтра… в другой раз.

– Нет, я понимаю: Антон – писатель, ему романы писать надо. – Она стоит над плитой ко мне спиной и что-то жарит. – Но теперь, когда почти не пишет, мог бы… А если и начнет помогать, то с раздражением, с надрывом, поэтому уж лучше – сама.

А у неё здесь уютненько! По стенам, на чуть бежевом кафеле, реденько разбросаны цветные пятнышки, над плитой – расписной поднос почти палехской работы, над диванчиком – яркий натюрморт бывшей подруги-художницы, после которого Линка и вдохновилась на создание несколько натюрмортов. Смогла, смогла хозяйка «подручными средствами» создать из кухни вот такой милый уголок.

– Да уж… – запоздало отвечаю на её мини монолог. – По крайней мере домашняя работа – единственное, что не вызывает у тебя сомнений в нужности, да?

– Вот-вот… – вдруг резко оборачивается: – И всё же! Видишь, Антон и сейчас сидит, читает в своей комнате, а я всё еще здесь, на кухне. – Подошла к двери, прикрыла её и все же заговорила тише: – Правда, вчера сходил на дачу, а сегодня… Попросить достирать белье? – Я пожала плечами, хотя вопрос был не ко мне. – Нет, не буду. Он и так взбрыкивает все эти дни, а если и сейчас… то мой выходной – к черту.

Замолкает, но знаю: вот-вот разразится продолжением к «заданной теме».

И я жду этого. Мне это нужно позарез. Плохо? Но так ведь…

– И всё же! – резко оборачивается с чубчиком, закрывшим карий глаз.

– И всё же? – поддразниваю её. – Рискни, Линка, а вдруг достирает?

– А-а, и впрямь! Рискну. Но ласково и мягко.

Да не получится у тебя мягко! Знаю… Но пошла к нему. И мне – за ней?

– Антоша, может, достираешь бельё, а? – Ой, и впрямь ласково говорит, тихо: – Надо только второй раз прокрутить его в машинке и прополоскать.

А её Антоша сидит на диване у окна. И краси-иво так смотрится в контровом-то свете!.. но от книги не оторвался, значит…

– Вечно вы… – Это он её и дочку имеет в виду. – Вечно начнете стирать и… – Очки-то как зловеще блеснули! – Раз начали, так и кончайте.

Интересно, примет Линка брошенную перчатку или молча уйдёт? Прими, Линка, прими, подбрось реплику, давай!

– С дочкой потому стирать начали, что белье грязное уже из корзины лезло.

Обернулась ко мне, глазами спрашивает: правда, мол, мирно я сказала?

Мирно-то мирно, но обиженно, поэтому сейчас еще услышишь.

– Ваше белье, вы и стирайте.

Опять брыкнул. Стерпишь, али как?

– Антон, не только наше…

– Вашего больше. – Снова очками-то как! – И все равно, сказала б раньше…

Сказала б она… А сам не видел?

– Ну что ж говорить-то? Разве не видел?

Украла мою реплику. И что ж твой Антоша?

– И всё равно не буду на вас стирать.

Метнулась на кухню. Молча… Но уже оттуда, громко, что б слышал:

– Ну, хорошо, не стирай. Только знай, что на нас стирать больше не будешь… как, кстати, и не стирал, а сам на себя – пожалуйста.

Линка, обернись, он влетел!.. Ну да, оказывается, она и рубашки ему никогда не погладила, и пуговицы ни одной не пришила, и носков не штопала!

Держись, Линка!

– А кто штопал, ты что ли? – открыла форточку, глубоко вдохнула порцию прохладного воздуха, а муж, не уточнив «кто», расширил претензии: да, только он вкалывает… он ишачит на всех… ой, даже не нужен в семье никому… ой, выжали они из него всё, что могли, а теперь…

И что ответишь на эту тираду?

А ничего не ответила. Нырнула в зал, забилась в свой любимый уголок дивана, заткнула уши ладонями.

Линка, успокойся. Возьми себя в руки. Бывает!

– А ты знаешь, почему он вот так?.. – Всё, уши её слышат. – Вчера опять не пришла к нему, а он ждёт, ждёт моего «визита», но у меня – ни сил, ни желания.

Ах, мой «подследственный персонаж», как же мне это знакомо!

Не сказать, что у нас с Линкой мироощущение – душа в душу, но вот этот фильм об американских диких мустангах только что досмотрели вместе. И она пока молчит, попивая из моей… вернее, из её любимой чашки маленькими глотками остывший кофе с ликёром, – мы любим вот такой… Но чур, кажется, что-то изречь хочет, – глаза-то потемнели, а это признак того, что думает:

– В каких же жестоких боях отвоевывают мустанги свое лидерство!

Линка, но ведь ты не только об этом сказать хочешь! Пока додумываешь, получи-ка моё немудрёное продолжение твоего заключения о фильме:

– Но зато кобылицы – в их «гаремах».

– Вот и среди людей должно бы так же… – Помогло, помогло моё немудрёное! У неё даже щеки зарумянились: – А то наши «мустанги» о-отлично устраиваются: распушат свои хвосты, зацокают копытами, чтобы завоевать «свою кобылицу», а потом и остынут, и остепенятся, но непременно хотят, чтобы «она» оставалась послушной ему всю жизнь… как мой «мустанг», у которого «хвост» уже повис, писать не хочет, как-то пробиваться в жизни – тоже… да и хотя бы просто защищать меня от нагрузок… так почему же я обязана исполнять какой-то «женин долг»?

Уф! На одном дыхании всё выпалила. Молча, смотрю на неё. Как примет моё молчание? Ведь так хочется, чтобы еще что-то…

– Конечно, и ты не знаешь… – говорит-то мне, но ведь себе отвечает! – Слушай, а может, этот «долг» Антон просто выдумал?

Вот теперь ждёт ответа и от меня, но разве я знаю?

– Линка, у него спроси, – улыбаюсь.

И она встаёт, расправляет плечи, словно собираясь сейчас же, сию минуту…

– Вот и спрошу: дорогой мой мустанг, ты же не хочешь быть мне защитой от нагрузок жизни или хотя бы подмогой, вот и не требуй того, чего не заслужил.