скачать книгу бесплатно
Итак, можно сказать определились по некоторым позициям. Группа теперь есть. В ней уже три человека. Если бы кто-нибудь согласился быть барабанщиком, больше и думать было бы не о чем. Я имею в виду состав группы. А так… Вопросов меньше не стало. Еще и играть пока никто и ни на чем не умеет… Хотя Жало помнится на пианино учился – был у него такой период в жизни, когда и его хотели с творческой родней поравнять – не вышло. Это поможет? Вряд ли. Но уточню у Пашки. А так-то Жало заявил, что согласен на все сто. Очень уж на него очень сильное впечатление довод нашего отца произвел – все девки ваши, Жало аж засветился. И это хорошо, мотивация вещь великая. Еще и об инструментах, сказал, подумает, вроде есть у него кто-то из знакомых или опять-таки родственников, кто в этом деле «волочет», то есть понимает, или даже есть у кого-то что-то. До конца не понял, Жало загрузился думками о девчонках, а потому все остальное обещал легко и непринужденно, и, главное, неосознанно. Потом этот пункт разберем более подробно. О, вот и мама встала. Слышу закопошилась. Угу, точно. Стоп. Похоже, отец тоже – значит снова на сутки сегодня. Отлично! Хата в нашем полном распоряжении. Пойду, покемарю все-таки еще. Посидел, пописал, и сон вернулся. А то еще сейчас и родители услышат что-нибудь – лишние вопросы только. Всё. Передых.
А этот все спит. Смотрю вот на него – проверяю, так сказать, гипотезу, что если на тебя кто-то смотрит, то ты обязательно почувствуешь, даже если спишь. Но видимо мой брат ни о каких подобных теориях и слыхом не слыхивал, а потому спокойно сопит себе в две дырочки в какой-то дурацкой позе. Он постоянно спит в каких-то странных позах, понятия не имею, может быть, и я тоже, мне-то на себя со стороны не взглянуть, но позы брата меня иногда даже как-то пугают. Бывает, так вывернется, что у меня сомнения появляются – может ли живой человек в подобной позе лежать, спать или вообще жить. Да, да. В детстве я даже пару раз вставал, подходил к нему и прислушивался дышит или нет, или просто смотрел замирая, дабы уловить движение его грудной клетки. В этом момент мы оба, думаю, выглядели, не лучшим образом. Один лежит в непонятной позе, другой стоит рядом, застыв в еще более странном положении, смотря на лежащего. И так секунд тридцать, а то и больше. Как вам такая фотография? Во-во.
Но я помню то приятное чувство, когда слышал или видел как он все-таки дышит… или еще лучше – когда в самый сосредоточенный момент, когда ты настроил все свои основные органы чувств на получение необходимой информации, объект наблюдения вдруг вздрагивал и тут же менял одну странную позу на другую, или вообще заходился в какой-нибудь словесной тираде – смысл ее понять невозможно, так как это просто набор каких-то звуков, с иногда проскальзывавшими настоящими словами. Суть данной речи мог знать только эту речь произносивший, но он был в другом мире, там эта речь и была осмысленной – здесь нет. Если только конечно он не инопланетянин, который как радистка Кет, проговорился во сне, выдав себя с потрохами. В этом случае выкрикиваемое может быть понятно, но опять-таки только такому же инопланетянину – а я им не был. Да и мой брат тоже.
Лунатиком возможно, инопланетянином – нет. И вот лежит. У нас дел по горло, а он спит себе спокойненько. Надеюсь, ему приснится что-нибудь этакое, что поможет нам в осуществлении нашей (может быть только моей) мечты. Но сомневаюсь. Пойду, чайник поставлю. Есть охота. Бутербродов что ль пока нарублю, пока этот не очнется. О,о,о… Зашевелился, глазом мутным водит – значит скоро встанет. Пошел на кухню. А там за чаем глядишь и обсудим, что сегодня делать будем. Вернусь-чиркану. Лето, ах, лето… Вроде и времени полно и придумал, чем его заполнить, а с чего начать не знаю. Может самоучители какие есть? Наверняка есть. Нужно в книжный сходить или спросить у кого. Черт побери, ни одного гитариста знакомого, такого, чтобы спросить, как мол, дружище, все делается, а он взял, да и рассказал. А еще лучше показал, а еще лучше… Конечно, все это есть. Школы, репетиторы, самоучители. Все есть. Но нужно быстро. И так же быстро научиться. Как иначе-то? Мечта должна осуществляться. Иначе это уже не мечта. Вот так все легко у меня. Максималист. Полумеры не для меня. Все и сразу надо. И желательно побыстрее. Так что для начала давайте чай и бутерброды. А остальное решим, когда забирать. Пошел. «Эй, лунатик, вставай, нужно к экзамену готовиться! Последний, рожа!». Вроде Встает. Ну и отлично.
…и больше ничего. Разобраться, как говорит отец, «без поллитры» не получится. Правда, продавщица, хорошая такая тетка оказалась, сказала, что где-то в центре есть магазин с, как она выразилась, «современными самоучителями», с такими разборами песен, где указано, как и какие струны зажимать или что-то в этом роде. Сказала, ее сын играет, учился по таким книжкам, она у него может узнать, что за магазин. Мы естественно эту идею поддержали. Ну а она сказала прийти нам завтра – может быть узнает. Неплохо. Вариант. Что до Генки, то мы его в книжном и встретили. И он, конечно же, увязался за нами, ну и разговор наш подслушал. Не успели мы выйти из книжного, как он достаточно ехидно поинтересовался «Что, на гитаре вздумали учиться?». Вздумали, говорю, тебе-то какое дело? Не унимается. «А гитары-то есть?». Парирую и этот выпад. «Нет, но будут». Лыбится стоит. Брат уже зашептал что-то вроде «Пошли, надо как-то отвязаться от него». «Если что, у меня есть гитара», – говорит Генка. «Могу продать». В этот момент мне, честное слово, стало до лампочки врет он или нет. Я услышал два волшебных слова: «Есть» плюс «Гитара», которые для меня тут же образовали в сумме «Надо». Вот только…
«Шестиструнка?», – спрашиваю. «А какой еще может быть электрогитара?», -заулыбался Ромашов и такую, рожу скорежил, будто он гитару и придумал. Я имею в виду, как инструмент. Но мне было до другой уже лампочки и это. Потому что, когда я услышал слово «электрогитара», я вообще потек. «Что за наваждение?», думаю. «Как такое может быть?». И, честно говоря, может ли электрогитара быть семиструнной или еще какой-нибудь, я даже и не подумал, мне было важно услышать именно «электро» ту самую часть слова, которая сейчас определяла все для меня, для нашей группы. И все – меня уже было не остановить. А, следовательно, нужно идти, смотреть. Одно плохо, даже если окажется, что все на мази – денег-то все равно нет, на что покупать-то? Но в то же самое время… Покажите сначала гитару, а потом будем о деньгах толковать. Вдруг уболтаем на «Утром стулья, а деньги вечером». «Показать можешь?», – говорю. И тут же слышу: «Пошли». И вновь так невозмутимо, что и правда не поймешь, то ли издевается, то ли дело предлагает. Я посмотрел на брата, тот пожал плечами. А что еще он мог сделать? Если бы он первый посмотрел на меня, я бы тоже просто пожал плечами. Киваю в сторону Генки, он кивает «Хорошо, мол, пошли». Честно, я не поверил, не верил и дальше, пока шли, и пока ждали его на лестнице. А пропал он минут на десять, не меньше. Где-то через семь – я подумал, что, если обманул, получит по шее. Но не пришлось. Вышел. И вынес.
Сказать – обманул, нет, не обманул. Это действительно была гитара. Видимо, «электро», это я понял, по дырке для штекера, но все остальное говорило, что это была очень и очень старая гитара. Такие я видел, наверное, у «Битлз» (самая старая и, естественно, знакомая для меня группа), ага, в черно-белых документалках. И вдобавок она была без струн, вся в пыли и… Она никак не вязалась с тем образом панк-рок-музыканта, который к этому времени я уже себе нарисовал и на себя же примерил. Мой образ был почти таким же, как образ гитариста Black Day, с небольшими корректировками уже от меня самого. Но гитара у меня в моих мыслях и представлениях была точно такая, как у Black Day. Черная с красным крестом на корпусе.
А эта ну никак под данное описание не подходила. Совсем. Виолончель гребаная! Если бы я хотел косить под «Битлз» может быть, но под Black Day – неа, не оценят. Посмотрел на брата. Видно было, что он также как и я – разочарован, но в то же самое время на лице его читалось и какое-то облегчение. Я не сразу сообразил в чем было дело, а потом до меня мгновенно доперло. И я понял, что, скорее всего, именно ради этого, ради этого мгновения, и была устроена (уж не знаю кем – Богом или Дьяволом) эта встреча с Ромашовым. То, что я вынес из нее, эту мысль, это в конечном счете было бесценно. А главное по-братски. Мы не должны искать одну гитару, мы должны искать сразу две. А потом брать, покупать, отдалживать, воровать или что-то там еще, но только две гитары сразу. Ему и мне. Мне и ему. Одна не прокатит. Как не прокатил бы тогда, в детстве, и скейт, несмотря на то что с колесами. Ведь если будет только одна гитара, как решить, кому именно она достанется? Хорошо если понравится одному из нас, а что, если обоим? Да и как вообще себе это представить? У одного уже будет, а другому, пипец, облизывайся? К тому же мы разнорукие? Это вы, надеюсь, не забыли? Одна гитара не вариант при любом раскладе. Нужно было искать другие. И варианты, и гитары. И, как оказалось, все это не заставило себя долго ждать. И все всего лишь за один за день. Даже не за один, а в течение одного.
Да, видимо, в благодарность за это озарение, за принятие его, нам тут же было даровано продолжение. Не успели мы вернуться домой, в очередной раз обсуждая какой Генка кретин, как раздался звонок Пашки. Жало тоже нашел для нас… гитары. И именно «Ы» на конце данного слова, указывающее на его множественное значение, окончательно меня убедило, что я прав. Хотя, Дневничок и все остальные, заметьте, я не сообщил об этом брату, я имею в виду мою мысль о «доставании» именно двух гитар. Хотя мы никогда и не узнаем, что в действительности было бы, если бы Генка вынес гитару, которая на сто процентов соответствовала бы моим требованиям. Не знаю. И знать не хочу. Не вынес и точка. Так проще. Так правильнее. Если бы да кабы… все знают и понимают. Поэтому двигаемся дальше. Без вопросов.
Прозвучал звонок, я снял трубку, а Жало сообщил, что у него, оказывается, есть приятель-гитарист, у которого их полно, и электро (я сразу поинтересовался об этом) и обычных, и что тот не против продать одну или даже пару из них. Я спросил: «Это точно?». Жало ответил: «Точно. А если что-то не устраивает – ищи сам». Я объяснился, рассказав историю о Ромашове – Жало поржал, вспомнив о «компьютере своего рода» … Я признаюсь, забыл эту историю. Но когда Жало напомнил о ней, тут же вспомнил, и данная история полностью объясняла почему не стоило сегодня с ним связываться. Хотя «почему» в итоге все-таки стоило, я уже указал. А история такова – когда мы были мелкими – встретили Генку, тот тащил в руках обувную картонку с вырезанным окошечком и то ли приклеенным, то ли каким-то образом приделанным «простым» карандашом. Мы, естественно, особенно для одиннадцати или двенадцатилетних пацанов, поинтересовались, что это? На что получили серьезный ответ «Компьютер своего рода». Следующий наш вопрос был направлен на получение знания относительно формулировки «…своего рода». Выяснилось, что это так и есть (даже сейчас не получается не ржать, вспоминая об этом). Она состояла в следующем.
В прорезанном на коробке окошечке (это экран) установлен валик с приклеенными и согнутыми пополам бумажками, на которых нарисованы космические корабли (правда, опытный образец еще не был доведен до завершения, а потому валик со всеми бумажками-кораблями отсутствовал – присутствовал исключительно как инженерная мысль), под окошечком была сделана прорезь, через которую к карандашу, находившемуся с наружной стороны коробки, был подведен «рычаг» сделанный из толстой алюминиевой проволоки, с его помощью, держась за проволоку изнутри коробки (с торца коробки было проделано овальное отверстие для руки) можно было передвигать карандаш вдоль прорези влево или, соответственно, вправо. Получалось, должно было получиться, следующее: валик с бумажками вращается (какой либо привод, как и мысль о нем, У Ромашова отсутствовали – подразумеваю, что валик должен был вращаться с помощью другой руки, которая также должна находиться в коробке в момент эксплуатации «компьютера»), передвигая карандаш, его концом эти бумажки нужно было подцепить и отогнуть – на развернутой бумажке нарисован уже взорванный космический корабль. Вот так. Надеюсь, получилось объяснить, как выглядело сие чудо, но даже, если нет, лучше мне это уже не сделать, и так продумывал каждую деталь, как будто сам его и придумал. В общем, все очень и очень «своего рода».
Возвращаюсь к Жалу. Он выслушал историю об «электроскрипке» Страдивари, которая когда-то принадлежала скорее всего Джорджу Харрисону, мы от души поржали, после чего он сообщил, что владелец гитар, которого он имеет в виду, учится с ним в одной школе, и сказал, что странно, почему сразу о нем не подумал, так как чувак этот чуть ли не на каждый «школьный огонек» на гитаре лабает, и его в школе каждая собака знает. Устином зовут. Я не стал уточнять, действительно ли его имя Устин, или кличка такая, от фамилии Устинов, например. Для меня больше похоже на правду именно последний вариант, так как я не мог представить, что в конце семидесятых, начале восьмидесятых, думаю, правильно указал временные рамки рождения сия отпрыска, кто-то мог назвать сына Устином? Только фанаты «Тени исчезают в полдень» разве что. Но неважно. Важно то, что Жало с ним договорился о визите с целью посмотреть-пощупать инструменты, ну мы и пошли. И пощупали. И оказалось… Оказалось именно то, что и должно было оказаться. То, что мы ни хрена не понимаем в гитарах. То есть абсолютно.
Устин был металлистом. Это мы поняли сразу, как только увидели его. Все по стандарту: длинные волосы, косуха (удивительно, но он ходил в ней дома, хотя может быть просто собирался куда-нибудь идти, а тут мы), черные джинсы, какие-то тяжелые и бесформенные ботинки (нет, он был без ботинок, в них он дома не ходил, они стояли в прихожей, куда мы втроем ввалились), ну и довершала все это, конечно же, черная футболка с каким-то страшным изображением – гробы, кресты и надписью… конечно же, Metallica. Куда же без нее. Здравствуй, Петровско-Разумовский рынок. Все, кто хочет такую же – туда. Даже мы с братом как-то хотели приобрести с Nirvana, но передумали – не нравятся мне черные футболки. А Устину видимо нравились. Мне все равно. Встретил он нас достаточно прохладно (хотя по заявлению Пашки действительно хотел продать гитару, а то и две – в общем, не продавец), протянул руку, буркнул «щас» и скрылся в глубине квартиры. Я посмотрел на Пашку, тот подмигнул и жестом показал, что все будет в порядке. После чего крикнул в тут же глубину квартиры, куда нырнул Устин: «Тащи все, что на продажу». Устин что-то крикнул в ответ, но я не расслышал что, хотел уже было переспросить, но тут он вынырнул, держа в руках словно гусей за шеи, две гитары. Черная и белая. Инь и Ян. Ага. Я, как уже говорил, хотел черную. И в глубине души тут же стал надеяться, что брат захочет белую. Тот, как он мне сказал потом, ее и захотел. Но тогда я этого не знал, а потому надеялся, что захочет, ну или хотя бы согласится захотеть. «Вот», – сказал Устин. «Эти». Я был удивлен, что человек вот так просто принес две электрогитары для потенциальной продажи. То есть я хочу сказать, это же значит, что они, скорее всего, не последние. И значит, есть хотя бы еще одна, для себя. Ну не может быть иначе, если только ни случилось что-то сильно вынуждающее это сделать. Учитывая эти мои мысли, я тут же и ляпнул: «А сколько у тебя их?». Устин покосился на Пашку и отстрелялся: «Сколько есть, все мои». Я вновь почувствовал какое-то напряжение (не, не купец), хотя совершенно не понимал, чем оно могло быть вызвано. Видимо, человек такой, успокоил я себя и попытался вновь вернуться к диалогу. Было как-то так:
– Да я просто. Чтобы понимать из чего выбирать, – попытался сгладить обстановку я.
– Продаю только эти, – отрубил Устин все дальнейшие попытки продолжить разговор на эту тему.
– Понятно. А чё продаешь тогда? – спросил брат. Мысленно я ему зааплодировал. «Моя школа».
– Во-во, – подключился я.
– Значит надо, – продолжил выкаблучиваться металлюга.
– Устин, кончай, – рявкнул Жало. – Чё ты выебываешься-то? Сам же сказал, хочу продать, мы пришли, хотим купить, расскажи-покажи нормально и все. Я же тебе говорил, мы вообще в этом деле ни бум-бум. А наебешь, получишь пизды, вот и все.
Теперь я аплодировал и Пашке. Школа не моя, но явно очень высокого уровня. Причем именно такой подход, кажется, и «успокоил» Устина, и тот, наконец, улыбнувшись, точнее усмехнувшись, принялся «продавать».
– Вообще не шарите? – спросил он, обводя нас всех взглядом.
– Если ты про то, умеем ли мы играть – не умеем, вообще. Никто не умеет, -парировал я, если это можно было так назвать.
– А че тогда сразу электро? – не унимался Устин.
– А что, не стоит? – не унимался и я.
– Не знаю, обычно на акустике сначала учатся. Я вообще в музыкалку ходил, -продолжил тот.
– Акустика – это которая простая деревянная? – принял я на себя весь возможный поток злорадства, который мог бы породить данный вопрос от дилетанта к, ну если не профессионалу, то к человеку кое-что знающему. Но Устин видимо уже окончательно успокоился и настроился на дружеский тон или попросту не погрузился глубоко в саму формулировку вопроса, а потому, не говоря ни слова, закрыл мой дилетантский вопрос простым кивком.
Я взял в руки черную. Брат белую – хотя ему ничего другого и не оставалось. Жало участия в осмотре не принимал, он же басист, ха-ха.
Но разговор продолжил:
– Так чё решил продать-то?
– Лес Пол хочу, – как-то грустно ответил Устин. – Знакомый обещает из штатов привезти.
– Что? – на этот раз мы задали возможно лоховской вопрос уже втроем.
– Гитара такая, – повторил Устин. – Фирма «Гибсон».
– И что, хорошая? – спросил Жало.
– Для металла хорошая, – сказал Устин.
– А эти? – спросил я.
– Эти тоже, – отмахнулся Устин, переводя разговор. – Вы-то что играть хотите?
– Панк-рок, – тут же выстрелил я. – Типо Black Day, знаешь их? Подойдут?
– Подойдут, – усмехнулся Устин, и усмешка его мне не понравилась. Что-то не договаривает.
– Я серьезно, – продолжил я, нужно же было выведать, что да как. – Или эти только для металла?
Устин снова заулыбался.
– Да подойдут, не волнуйся. Умели бы играть.
Но меня этот ответ не убедил, а потому сразу и к гитарам этим я охладел. Первый раз держал в руках настоящую электрогитару и уже ничего не чувствовал (Ромашовскую «скрипку» я не считаю). Эта выглядела солидно. Не так, все равно, как я хотел, но солидно. Но… для металла. Я был уверен в этом. Ничего не знал, ничего не понимал, но был уверен. Потому что видел подобные в разных клипах всяких металл- и хард-рок групп. Мне эта музыка близка никогда не была. И гитара выглядела не так, как у Блэков. Ну не так. Особенно та часть, где крутилки для струн находятся. Какой-то клюв птичий. Не такая мне нужна. Если уж что-то затевать, то все должно соответствовать. Это всегда было моим кредо. И именно это, зачастую, мои планы и губило. Потому как соответствовать чему-то западному, хоть уже и в перестроечной России, было по-прежнему сложновато. Даже не смотря на футболки с Металликой на Петрище. Хотя черно-белые фотографии по пятьдесят копеек со Шварцем и Сталлоне, купленные на ВДНХ, до сих пор валяются где-то в недрах нашей с братом комнаты. Подумать страшно ведь еще совсем недавно мы покупали это переснятое черно-белое гавно, лишь бы хоть немного приблизиться к тому, что иностранные или точнее американские (про этих хоть по фильмам что-то известно) подростки имеют просто на постоянной основе. Да я, блин, «Хищника» смотрел в первый раз в видеосалоне за рубль в таком качестве, что можно было сравнить с тем, как этот самый «хищник» в кино и видит, с его зрением – в один цвет с маленькими вкраплениями других красок время от времени, с ежеминутными дёрганиями и полошениями в местах, где была зажевана пленка, наверняка этим же самым «Хищником». И ведь смотрел. И смотрел не отрываясь. И рубля не жалея. А сейчас смотрю на гитару в своих руках (кстати, никогда не думал, что электрогитары такие тяжелые на самом деле) и ничего подобного не чувствую. Вот, казалось бы, она, ступенька, точнее приступочек к мечте, а не хочу. Не такой. А все почему? Да потому что разводят (в этом я был уверен). А «развод» хорош только в том случае, когда ты сам хочешь, чтобы тебя «развели», как с переснятыми фотографиями – были нужны именно они, я хотел фото Шварца с гранотометом, его мне и продали, пусть и несколько размытого и черно-белого. А здесь…
Я очень хочу гитару. Но не такую. Потому что видел, что играют на других. А на этих тоже играют, но другие. Перебор конечно (не гитарный). Но в этом, повторюсь, весь я. Нужно, чтобы было так, как я хочу! А зачем тогда приходил? А как иначе проверить, есть ли здесь то, что мне нужно или отсутствует? К тому же, я не могу говорить и решать за брата. То, как смотрел на гитару он, как держал ее, говорило о том, что у него как раз никаких проблем не было. Вот и славненько. Если первому достанем ему, то я буду только рад. Это мне во многом развяжет руки – не буду за него беспокоиться. Да и попробую на его. Ха-ха. Но важно то другое, а именно, можно ли действительно играть то, что мы хотим, на том, что нам сегодня предлагали? Я пока не понял. Но я еще не закончил описывать нашу с Устином встречу. Основной диалог написал (решил написать его как пишут в книгах, потому что не придумал как иначе, описывать прямой речью или как-то еще – полный швах, а у меня словесный понос, который я пытаюсь хоть как-то контролировать, пачкая бумагу – как собственно и должно быть при поносе), но далеко не про основное. И еще далеко не все. День был, я уже говорил, ох какой богатый на события. Пойду отлучусь на пять минут и продолжу…
Я вернулся. На чем я остановился? Надо хотя бы последние десять предложений глазами пробежать. Серьезно, я не помню, о чем писал десять минут назад. Брат еще пристает. Пришлось открыться с небольшими недоговорками. Сказал, песни пробую писать, надо уже начинать, ну и так… немного записываю, как дневник. Удивительно, но он больше не о чем не спрашивал, просто свалил из комнаты – не знаю куда, может в туалет, а может с мамой потрещать на кухне. Дома и ладно. Без меня не свалит никуда все равно. А я попишу еще немного. Прикинь, Дневничок, мне стало это жутко нравиться. Никогда раньше не пытался хоть как-то свои мысли записывать. Даже с сочинениями всегда были ну если не проблемы, то трудности. А сейчас пишу, невесть как и невесть что, не мне судить, но пишу же. Каждый день и, в общем-то, помногу.
Что дальше? Все тот же Устин и гитары. Что еще может быть? В общем, закругляюсь. Не договорились мы. Ага. Жало шепнул, что дорого, что надо свалить для начала, а потом он сам еще раз попробует Устина развести, если конечно нам гитары понравились. Я сказал, что другую хочу. Брат сказал, что белая ему в принципе понравилась. Вот только цена конечно… Триста. Устин объявил по триста за каждую. Откуда, мать его, у нас триста баксов на рыло? Единственное, что я еще догадался спросить у Устина: ритм это гитары или соло? Он долго, гад, ржал. Ржали даже брат с Жалом, хотя я прекрасно знаю, что они-то ржали просто так – ни хрена они сами не знали… В общем, я опять выглядел дебилом и дилетантом – ритм и соло гитара – это одно и тоже.
Просто можешь играть ритм, а можешь соло. А я всегда думал, что разные и что у соло обязательно рычаг есть, дергая за который она визжать начинает. У этих рычагов не было, я поэтому и спросил. Да – лох. Что тут скажешь? Хотел еще пару вопросов ему задать про то, с чего вообще начинать учиться играть надо. Но постеснялся. Решил для первого дня лажы достаточно. Потом спрошу. Но как-то же учиться надо. Кто расскажет-то? Где, блин, узнать, в нашей офигительно международной и самой передовой стране? А? Да никак! Но хоть гитары в руках подержали. Ладно, остальное завтра допишу. Есть еще, что рассказать. К тому же завтра батя с суток придет, а он сказал, чтобы мы ждали сюрприз. Вот мы и ждем и будем ждать.
Но просто хотелось. А всегда все иначе. Что-то думаешь, планируешь, но когда что-то зависит не только от тебя (точнее, вообще не от тебя), то это что-то никак не хочет начинать происходить. Конечно, нужно время, что тут еще скажешь. Нельзя все это уложить всего лишь в один день. И даже в один год, я подозреваю. Слишком грандиозный план, который требует не менее грандиозного времени, и сегодня я понял это очень даже отчетливо. Хотя не случилось ничего плохого, а просто все стало ясно. А это поганое «ясно» всегда пытается все только усложнить, а никак не облегчить. Угу, всегда. Еще вчера все как-то вырисовывалось в менее сложном эскизе. Был Жало, был Устин, были надежды на какие-то гитары. И о другом пока и не думалось. А сегодня… Стоп. Сначала надо рассказать, что же произошло сегодня.
А ничего особенного в общем-то. Произошло то, что должно было произойти, иначе и быть не могло. Мы обрели некоторое знание. И это знание открыло нам то, что за всем этим знанием теперь должна начаться титаническая работа, которой я не боюсь, но к которой, я не знаю, как и когда мы сможем приступить. И именно по причине отсутствия этих проклятых гитар. Я мысленно отодвигал данное знание, видимо надеясь, что все само собой как-нибудь да устаканится, угу, сверху, видя мое стремление (ага, трехдневное), к моим ногам, уж не знаю по чьей воле, упадет дар. Вроде коробки из мультика «Подарок для самого слабого», которую я, естественно, тут же открою. Я даже представлял себя, приближающегося к ней, со здоровенным гвоздодером, далее слышал визг выползающих из своих тесных конур гвоздей, чувствовал тяжесть деревянной крышки, чувствовал запах опилок или какого-то другого наполнителя для посылок… И вот я уже вытаскивал на свет божий черную лакированную со всеми ее крутилочками, рычажками и, конечно же, струнами, электрогитару…
Ага, жди. Насмешил. Нетушки, паренек, за гитару еще нужно помучиться самому или «помучить» кого-то другого, сам выбирай. Можешь даже убить… это ведь только твои проблемы. Пока только твои. Ты готов пойти на такое? Стоп, стоп, стоп! Ну убить, конечно же, нет… это совсем уж безумные голоса роются в моей голове, но на что-то решаться, видимо, придется. Ну нет денег! И взять их неоткуда, как не надейся. А проблема теперь только в них. Первая проблема. Потому что… Потому что вторая заключается в том, что сегодняпапа принес самый настоящий, хоть и ужасно самодельный (назовем так тетрадь в линеечку), самоучитель игры на шестиструнной гитаре с примерами песен (неважно каких), составленный каким-то его другом-приятелем-коллегой, которого, как оказалось, отец еще вчера вызвонил по телефону и попросил предоставить данный «труд» во временное пользование.
И вот мы с братом словно Индианы Джонсы получили этот древний (конец семидесятых – не иначе) манускрипт, с помощью которого мы в ближайшее время, и, конечно, при соответствующем упорстве, сможем познать музыкальную истину, которая на данный момент зашифрованна во всех этих мудреных полосочках и точечках (не, это не ноты, это гораздо хуже) с приписанными к ним буквами латинского алфавита: С, F, A, G, E, D и их производные… О, там их много. Этого «тайного» много, а гитары не одной. И как же оно, в таком случае, может стать «явным»? И что нам со всем этим делать? Все! Бросаю ручку – рыдаю в подушку… Сейчас больше не могу, нужно думать, нужно разбираться. Не прощаюсь.
Они сейчас на фиг никому не нужны, а были раньше в каждом доме, да попросите взаймы поиграть – надо с чего-то начинать-то. Даже не так, говорит, найдите хотя бы одну, а вместо второй, я вам свою семиструннку на шестиструнную перестрою, даже седьмую струну сниму, чтобы не мешалась (еще одна гитарная мудрость, узнанная мной: гитара ничто – настройка все) – побренчите пока так. Увижу, что дело пойдет, а желание не пропадет – придумаем что-нибудь с гитарами, может быть даже с электрическими. И добавил: «Как дети, хотеть-хочу и больше ничего. Играть научитесь хотя бы на трех аккордах, а там и видно будет».
В итоге, мы с братом обсудили и пришли к выводу, что собственно идея-то неплохая, по крайней мере, точно имеет право на жизнь, потому как, пока мы гитары искать, а тем более покупать будем, пройдет не только все желание, а вечность вообще. Правда, отец тут же поплатился за свою идею. Я не стал ходить вокруг да около, а сразу сказал, чтобы он перестраивал свою гитару, потому как сегодня мы уже ничего не найдем, не одолжим, а попробовать хочется уже именно сегодня. Я даже был согласен на то, что право первой «ночи» достанется брату, а я обойдусь пока. Переделывать отцовскую гитару на «левый» лад – это было уже слишком. Для себя я что-нибудь придумаю. Тяжко, конечно. Но обойдусь, посмотрю, как братец ковыряться будет. Как-то так. Брат поддержал. Мама воздержалась. «Папенька согласился». Да и что он мог противопоставить, экзамены-то все тип-топ?
И вот я уже сижу и пишу эти строки, смотря на вполне сносную гитару с шестью струнами и пустым местом на грифе… название этой части гитары, на которой располагаются лады – железные полоски, к которым прижимаются струны при их зажатии, я усвоил в процессе отцовской работы, также нам разъяснили, что крутилочки, с помощью которых наматываются струны с целью их натяжения или расслабления, что необходимо для настройки гитары, называются – колки. В общем, как музыканты растем, как панки пока нет. Хотя отец укололся струной пока «колдовал» над гитарой и его возмущение этим действом звучало достаточно по-панковски. Так что и здесь мы чуть-чуть выросли. Ну и вдобавок, теперь мы знаем, как зажимать все основные аккорды на шестиструнной гитаре. Осталось научиться их «брать». Чтобы уже завтра можно было сказать: «Мы брали, берем и будем брать!». Да уж, дело за малым. Хорош на сегодня. Пора учиться. Брату. Пора пробовать. Брату. Конечно, это наверняка не электрогитара Гибсон Лес Пол, о которой мечтает Устин, но хоть что-то. Особенно, если учесть, что это в принципе настоящий инструмент, на котором при желании и соответствующем умении можно сыграть что угодно.
Меня это всегда поражало, что существует что-то, что для тебя, в данный момент времени, не представляет как бы никакой ценности, я имею в виду, эх, как бы объяснить… Вот, вещь не представляет ценности для тебя, а ты не представляешь никакой ценности для этой вещи. Ну вот та же гитара в нашей комнате. Ни я, ни мой брат, играть на ней не умеем, следовательно, мы для нее ничто, пускай даже если она для нас что-то, если, к примеру, это была бы какая-нибудь безумно дорогая коллекционная модель. Ну и что? Мы никто для нее и не можем выжать из нее ничего прекрасного. Но есть человек, который взяв ее в руки, может уже что-то, другой еще что-то, а третий – может все. И именно слияние этих двоих и рождает то, чем можно наслаждаться, чему можно завидовать, или ненавидеть, если речь, к примеру, идет о поп-музыке для металлиста. Как-то так. И вот сейчас мы никто даже для этой семи-переделанной-в-шесть гитары. А она все равно «что-то». А мы для нее «ничто». Да, да, я уже писал – так было и со скейтом. Кто-то может творить чудеса на нем, а мы только разбивать коленки. Но удивительно и то, что сначала у всех так. Но приходит день, и ты становишься уже кем-то, потом еще кем-то, а потом… Зачем тогда дело стало? Пришло время стать кем-то хотя бы для этой, а там поглядим, что да как. Первый пошел! Эй, сучок, ну-ка давай солягу!
придумываешь и придумываешь, и тянешься к его завершению. А бывает, как сегодня – как сон, точнее, как сам процесс сна, глаза закрыл и вот уже открыл навстречу новому дню. А здесь наоборот, глаза новому дню открыл, вжих и уже видимо пора закрывать, да что там говорить – сами закрываются. И у тебя есть всего несколько минут (я сейчас на грани выключения), чтобы хоть как-то этот день осмыслить, разобрать и на основе произошедшего спланировать завтрашний. Обычно я это делаю непосредственно в постели, это как раз и является «лестницей в небо», если под небом понимать долину грез. Прикидываешь, раскидываешь, мечтаешь, планируешь и тут бац, и ты уже на «небесах», как сказал Горбатый из «Места встречи», и да, совершенно не больно. Но надо, конечно, подправить – на «небеса», но с возможностью возвращения… прогнозируемого, а уж там как пойдет, бывает и не просыпаются. Но здесь, я шучу, конечно, в шестнадцать об этом думать и не хочется, и не думаю. Просто решил записать эти самые «постельные» мысли, потому как, если сейчас привалюсь к подушке, то сразу как пожарный – вверх по лестнице. А за столом с ручкой в руках еще можно немного продержаться.
Братила спит. Поболтали, глядя в потолок. И судя по разговору, каждый из нас видел в этом белом полотне, как на киноэкране, собственное будущее, причем именно собственное, хоть и общее. Я с черной гитарой, он – с белой. У одного микрофона, как Битлы, орем в него на два голоса. А почему нет? Там рок-н-ролл, здесь будет эдакий панк-н-ролл или рок-н-панк – тоже звучит. Ага, наш стиль, неплохая идея, кстати. И вновь вместе и вновь никому не обидно. Жизнь на двоих по полной. Полная и жизнь. Класс.
Мы «поигрались» (пишу в кавычках, потому что это действительно так) с гитарой. Вернее брат. Он был первым. Мне еще предстоит. В общем, сняли «старую шлюху» (гитара не обижайся), надеясь, что та еще что-то может, а мы уже что-то умеем. И мы проиграли. Она-то определенно умеет многое, при правильном подходе, а вот мы… ни фига. Совсем. Брат пытался зажать хоть какой-нибудь аккорд – безрезультатно. Вернее, результат есть, но нулевой. Путем проб и ошибок, я выбрал для него (и на будущее для себя) аккорд Am. Почему-то мне показалось, что его зажимать легче всего, к тому же он такой же, как и E, только зажимается на других струнах – решил пойти рациональным путем – научимся брать один, в багаже будет уже два. Неплохо, да? Сто процентов! Но еще не сейчас. Брат пробовал его «взять» всего около получаса, а пальцы, ноет, болят будто по наждачной бумаге водил ими – кончиками. Хотя боль приятная, говорит, все равно, потому что рабочая. Я согласился. Это как в детстве, помню, приехали к кому-то из друзей родителей на дачу (у нас нет и не было – мы цветы городские) и нам с братом, уж не знаю почему, выпал шанс проявить себя в качестве землекопов, видимо, любой приезд на дачу, пускай и на чужую, накладывает на этого приехавшего определенную трудовую повинность – чтобы отдыхать, сначала нужно было поработать. Ну или работу нашли именно нам с братом, чтобы не болтались без дела и не мешали им, коварным взрослым, пить-гулять-отдыхать. Так или иначе, задание было – выкопать компостную яму.
Ковырялись-ковырялись, но выкопали – причем, склонили нас к этом в стиле Тома Сойера, кто-то и взрослых начал, что-то там под руку болтать о том, как это здорово и тому подобное, и мы с братом не успели заметить, как лопата уже драла наши ладони. И достаточно, сволочь, безжалостно. Но вспомнил я это к тому, что после того, как яму мы «сдали» – чувство охватило нас совершенно фантастическое, казалось, что в первый раз в жизни мы сделали что-то совершенно необыкновенное, а потому арбуз, который мы после ели, был совершенно заслуженным. А еда, если заслуженная, она вкуснее. Халявная слаще, а заслуженная – вкуснее. Думаю, как-то так. Так вот похоже и с пальцами. Еще не заслуженно, потому как яма еще не выкопана, но уже за дело. Только вот где мое «дело»? С братом решили. А что со мной?
Дернулась одна мысль, вторая. Подумал о том, о сем. Подумал о чем-то, что нужно было обязательно записать или хотя бы упомянуть. Решил, что нужно встать и записать. Передумал. Решил встать и записать хотя бы то, о чем подумал сейчас, чтобы попросту не забыть это «то» утром. Передумал. Решил, что это настолько важное, а главное умное, что забыть это никак не получится. А потому можно спокойно порассуждать об этом в утренней записи. Да, решил все именно так. И больше уже не передумывал. А зря… Потому что «прогулка в сон» уже все равно была испорчена. Так как прошло слишком много времени, и твой усталый мозг подумал, что раз ты никак не можешь успокоиться, то следует передумать и решиться уже ему, так как испугался, что как только он вновь попытается расслабиться, ты вновь сдернешь с него одеяло и заставишь «вскочить» по тревоге. А потому, он как совершенно нормальный, рассудительный и, конечно же, единственный рациональный орган (ага, в отличие от члена – тот может и нормальный, хотелось бы верить, но уж точно не рассудительный и не рациональный), решает, что легче еще какое-то время пободрствовать, чем заниматься этим ментальным «онанизмом» (что хорошо, как раз для члена, а не для мозга).
И вот ты лежишь – заснуть уже не можешь, встать, кстати, тоже, потому что энергии, выделенной тебе твоим телом, хватает только на то, чтобы как раз лежать и крутить в башке пару-тройку мыслишек, которые тебе очень и очень нужны сейчас, очень и очень нужны в дневнике, но совершенно не нужны сейчас твоему телу. И оно отправляет их видимо куда-то далеко-далеко, угу, в бессознательное. Далее, ты, конечно, все-таки засыпаешь, но спишь беспокойно, и, наконец, просыпаешься… И что? А то, что ты ни черта не помнишь из того, что должен был, просто обязан был помнить, чтобы записать в дневник. То, что должно было стать смыслом всей сегодняшней дневниковой записи. Так и получилось. И это первая причина утра сонного.
А вторая – это все то же бессознательное, то, куда летит все, что тебе кажется важным, но в далекой перспективе. И, видимо, там я сегодня ночью умудрился покопаться, в том самом разуме, сон которого рождает чудовищ. Вот мне парочку и подкинул мой собственный разум. Непонятно зачем, неизвестно на кой (привет Никифору Ляпису-Трубецкому), хотя это, в общем-то, один и тот же вопрос. Единственное, кому я его должен направить, а? А главное, что с ними теперь делать. С кем? Да со всеми: и со сном, и со снами, и с разумом, и с чудовищами.
Проголодался. Видимо, мозг и впрямь потрудился ночью – просто необходима добрая порция углеводов, которая тут же приструнит эту сволочь калориями. Иду жрать. Братила сам придет. Услышит и прискачет. Жрать любит, особенно, когда приготовлено. Сам такой. Иду делать бутерброды. Хлеб потолще, колбаса потолще, масло не жалеть. Отличный рецепт. Ну а чайком все это дело оросим. Здорово! Продолжение следует… сегодня. Расскажу о бессознательном, о том, что приснилось – уфффххххаааа… Приказано ждать!
решили учиться играть – дневное время самое то, даже если кому-то не понравятся звуки нашего обучения – плевать, имеем право. Вечером уже даже собственная мать, уставшая после работы, может «попросить» не издавать эти амузыкальные пассажи. Приходиться мириться, приходиться соответствовать. Я, конечно, пока не могу даже попробовать «научиться», так как гитарой мы пока обеспечили лишь брата, но я не отчаиваюсь. И, уверен, скоро все эти противные звуки будут издаваться, так сказать, в стерео.
Брат, как только проснулся, сразу же схватил в руки гитару. Я смотрел, «завидовал», слушал и снова смотрел. В общем, сидел рядом и пытался учиться хотя бы внутри своей головы. Часа полтора, не меньше, брат пытался поочередно долбить аккорды. Пока еще ничего не получается, но было бы желание. Пару раз он тренькнул очень даже мелодично. Ха-ха.
Кстати, заметил, что одна из песен в тетради – это «Прогулки по воде» Наутилуса (видимо, какие-то более-менее свежие добавки владельца). Был приятно удивлен сим фактом, так как приятнее изучать то, что нравится – гораздо приятнее и гораздо лучше со стороны обучения – знаю и мотив, и слова. Хорошая песня. А остальные подкачали, конечно. Не совсем в моей вкусе (некоторые даже не знаю в принципе). Поэтому оставляю выбор на ней. Когда доберусь, конечно. А братец вон, уже мучается. Мучается сам и мучает гитару. Я его в итоге выгнал в родительскую гостиную, а сам воссоединился с тобой, Дневничок, ну или с вами, то есть с тем, кто это читает (с недавнего времени я стал подумывать о том, что когда-нибудь это действительно может кто-нибудь прочитать – мало ли я не догляжу, или дети, или внуки, или еще кто, мне все равно в общем-то, да, я решил). Поэтому, Дневник, тебе я теперь отвожу роль собирательную, то есть на твоих страницах буду писать что угодно, ну а ты получаешься вроде как коллекционер-собиратель все того, что сюда помещу, хотя, конечно, это очень и очень образно, так как кроме как собирать ты ничего больше делать и не сможешь, да и это, по сути, от тебя совсем не зависит – пришел, увидел, написал… Я! Ну а ты как сосуд все это вмещать будешь. И хорошее, и плохое. Что я захочу. Ну и еще одну роль я отдаю тому, кто может быть этим сосудом воспользуется, поэтому обращаться теперь я буду именно к этому возможному будущему читателю. Я подумал и решил, что мне это удобно как написателю. Иногда хочется вроде как с кем-то обсудить-сообщить-посоветоваться – с дневником как с предметом это глупо (попробовал и каждый раз меня это как-то коробит – Дневничок то, Дневничок это – бред, словно девочка), с самим собой непосредственно неудобно, да и не понимаю как – если буркнуть иногда себе что-то под нос и согласиться или не согласиться с этим – это нормально, но вести конкретные и обстоятельные беседы да еще письменно, это уже диагноз. Ну а с потенциальным читателем – самое то. Так решил, так и буду делать. Но буду стараться делать это не часто, только когда без этого не обойтись. Дневник все-таки, а не роман, к тому же от первого лица. Так что же я хотел, что обещал? Помню. Разобраться со сном. Теперь уже со сном не как с глаголом «спать», а со сном как с существительным. То есть с тем, что мне приснилось сегодня ночью и что стало также причиной того, что я не выспался. А приснилось следующее…
Спаситель. И не тот, что ходил по воде в песне «Наутилуса». А тот, что из этой самой воды вытаскивал. С чего это интересно, ведь даже не думал о нем? Несмотря на то, что если подумать глобально, то все что сейчас происходит – это результат знакомства с ним. Кто билетики-то на Блэкдэшников подсунул? Да-да. Только после сна все эти параллели провел. Удивительно. Хотя в то же самое время удивляться, собственно, и нечему. Каждое событие рождается из чего-то, даже если сразу не понимаешь из чего именно. Дернул за ниточку, дверца и открылась. Но приснился, Спаситель-зараза, как-то противно. Дело сделал хорошее вроде как, а теперь взял и все испортил. Посредством моего видимо больного воображения, а также совершенно параноидального, судя по всему, бессознательного, камень в огород которого, я уже сегодня бросал.
Так что же приснилось… Квартира. Наша. Я на кухне. Разогреваю жратву. С мыслью, что сейчас вместе с братом ее и схомячим. Помню очень-очень отчетливо эту мысль. Спиной ощущаю, что сам он сидит за столом у меня за спиной. Но не оборачиваюсь. Чувствую. Сон. Мешаю я, значит, что-то в сковородке, чувствую брата за спиной, чувствую готово, чувствую пора, поворачиваюсь… А брата нет. Но я не один. Передо мной за нашим кухонным столом сидит Спаситель и улыбается… нехорошо так. Хотя, если честно, я уже, по-моему, писал про нехорошие улыбки, вернее упоминал их, и дело вот в чем, я не уверен, что правильно интерпретирую данное проявление эмоций. В общем, любая взрослая улыбка для меня – нехорошая. Не знаю почему. Может быть это какая-то детская психологическая травма, может быть еще что-то или просто эхо из того же бессознательного. Просто дело в том, что я не люблю взрослые улыбки. Не смех или усмешки, а именно улыбки, причем растянутые в беззубые формы. Именно такие улыбки для меня всегда «нехорошие». Повторюсь, не знаю почему. Если читаете это, и если имеете знакомого психиатра, спросите у него, может быть многое станет более понятно обо мне или вообще объяснит все, и вы со спокойной душой закроете эту тетрадь и больше о ней никогда не вспомните, или сожжете ее к чертовой матери, или… мне все равно. Делайте, что хотите. Я не люблю, когда взрослые улыбаются. Все. И вот он сидел и улыбался. Как по мне, так еще более нехорошо, чем я смог описать. Я застыл в немом вопросе. Застыл во сне. Просыпаться не думал, так как, по сути, мне ничего не угрожало, то есть страху взяться было неоткуда (пока), вот я и продолжил просмотр.
«Привет», – сказал Спаситель. «Привет», – ответил я. Несколько секунд мы молчали, изучая друг друга. Я держал сковородку (удивительно, но я чувствовал жар, идущий от нее), Спаситель крутил в руках пустую тарелку, которая предназначалась для брата. Нужное пояснение. У нас нет тарелок моей или его, как нет ни маминой, ни папиной. Во сне я увидел две тарелки: одна стояла на столе с ближайшей ко мне стороны из чего я сделал вывод, что она моя, а вторая была в руках у Спасителя, так как его присутствие было для меня неожиданным, а еду точно готовил для нас братом, следовательно, вторая тарелка, конечно же, братская. Пытаюсь анализировать все и по максимуму. «Как концерт, понравился?», – вновь заговорил Спаситель. «Да, понравился. Спасибо. Есть будете?», – ответил и спросил я. «Не это», – сказал Спаситель, кивнув в сторону сковородки в моих руках. Я хотел было уточнить, что за херню он несет, но не успел. Незваный встал, не выпуская из рук тарелки, вышел из кухни. Я услышал, как открылась дверь в родительскую, и далее я услышал, как открывается дверь в нашу с братом комнату… «Что за бред?», – даже во сне именно это первое, что просвистело, словно пуля, у виска. Я бросил сковородку в раковину (почему?) и ринулся за ним, крича на ходу «Эй, что за дела? Вы куда это пошли?». Я вбежал в родительскую проходную, и увидел, как закрывается дверь в нашу комнату. Я ощутил что-то схожее с тем, когда в метро ты спокойно спускаешься, а потому вдруг видишь, что поезд уже стоит на платформе и вот-вот тронется в путь, и ты решаешь успеть на него и словно спринтер срываешься с места, и когда уже казалось бы все в порядке – ты успеваешь, перед твоим лицом захлопываются двери вагона… Но я все увидел раньше, я сразу увидел закрывшуюся дверь, тем не менее, я бросился к ней, имея все основания для этого. Во-первых, это не метро, дверь никуда не уедет, во-вторых, там мой брат, а непонятно кто и с непонятно какими намерениями только что вошел в нашу комнату, закрыв за собой дверь, ну и в-третьих, это сон и от меня там ничего не зависит. Бросился, значит, таков уж был сценарий.
Итак, я оказался у двери. Потянул за ручку… Вновь нужны пояснения. Ручки на дверях в нашей квартире отдельная гордость моих родителей – это я так думаю, потому что сколько помню себя, они всегда были именно такими – голова льва с кольцом, которое этот самый лев как бы сжимает своими челюстями. Я потянул за кольцо. И… Это я знал. Это было очевидно даже для сна. Дверь не поддавалась. Я принялся орать и стучать по ней как сумасшедший, но ничего не происходило. А потом завопил брат! Черт подери, я слышал, как он орет в этой проклятой, нашей проклятой, комнате и ничего. Даже до себя самого я не мог докричаться, чтобы попросту вынырнуть из этого кошмара. Я снова схватился за ручку и потянул на себя. На это раз мне показалось, что дверь поддалась, но уже в следующую секунду я почувствовал острую боль… кисть левой руки словно облили расплавленным свинцом (я знаю о чем говорю – капнули как-то, когда что-то выплавляли на улице, удовольствие, скажу я вам, ниже среднего). Я отдернул руку… Ага, щас. Если бы это было возможно. Не получилось. Что-то держало меня за кисть, за пальцы! Я посмотрел в этом направлении и… сейчас уже точно можно было просыпаться, но снова сон держал меня в себе, не желая ни слушать, ни верить, ни… Голова льва, дверная ручка… Металлическая голова вгрызалась в мою руку, и, судя по всему, пальцы пересчитывать уже было бессмысленно. Кровь ручьем лилась на пол, а окровавленная львиная морда лишь сильнее сжимала свои металлические челюсти. И еще эти глаза. Я видел на этой башке размером с кулак, маленькие пылающие какой-то невыразимой злобой, оранжевые глазки. Из пасти лилась кровь, а из этих темных, похожих на янтарь, бусинок – злоба… и ненависть. А еще эти боль и страх! Мне действительно было очень больно. И страшно… Но не за себя. За брата! Тот же страх, что и на водохранилище. Сидит, значит, где-то внутри башки. Сидит тихо-тихо. И лишь в такие вот ночи, вдруг набирается наглости и выкидывает такие вот фокусы. Я снова попытался выдернуть руку, и мне это удалось. Мало того, тут же и отворилась, именно отворилась, потому как произошло это кинематографически медленно, дверь в нашу комнату. Страх вновь полоснул меня своими лезвиями, чертов Фредди Крюгер! И стало тихо. Не знаю, есть ли во сне понятия «громко» или «тихо», и озвучены ли сны в принципе? Или это все как-то додумывается уже после? Понятия не имею. Вот только-только написал, что брат кричал, а теперь уже и сам не уверен слышал ли я это во сне или мне только казалось, что слышал. Как в темноте, что-то видишь, на основе этого что-то додумываешь, а что это на самом деле можно понять лишь включив свет. И это ни в каком-то новом чужом месте, а в своей собственной комнате. При свете ты все знаешь, все-все, что она содержит, чем наполнена, а в темноте уже все иначе – ты уже ничего не знаешь, ничего не помнишь, только додумываешь… Вот и во сне, я стоял и додумывал, додумывал, что может быть там, если я сейчас загляну в нашу комнату. Я стоял и боялся распахнуть дверь полностью. Стоял, смотрел, а потом потянул на себя дверь, схватившись здоровой рукой за ее боковину – к чертям собачьим такие ручки, и шагнул в проем.
Спаситель сидел на моей кровати. В левой руке он сжимал тут самую тарелку, которая еще несколько секунд назад, если во сне можно фигурировать временными отрезками реального времени, стояла на нашем кухонном столе и предназначалась для брата. Правой рукой он водил по тарелке, словно что-то рисуя, сжимая в пальцах небольшой кусочек… мяса? Это действительно был кусок чей-то плоти? Брат спал на своем месте, я понял это сразу (мне не пришлось ловить взглядом его дыхание), потому что тот дернулся и перевернулся на другой бок. Сделано это было настолько естественно, что не могло быть никаких сомнений – с ним все в порядке, дрыхнет и в ус не дует, а я тут разбирайся со всем этим бредом. А главное, ни проснуться, ни разобраться, видимо, не представлялось возможным. Про руку я уже не вспоминал, про крики тоже, наверное, дальнейший сценарий сна уже не содержал ничего с этим связанного, и можно было просто считать это каким-то вымыслом и не более. Тем не менее, вид и само присутствие Спасителя, притом сидящего на моей кровати, мне не нравилось. Меня это, мягко говоря, шокировало. Но несмотря ни на что, я шагнул к нему и хотел было уже поинтересоваться, что он, вообще, здесь делает, в нашей квартире в принципе и в нашей комнате конкретно, но… Его рука замерла на тарелке. И он поднял на меня глаза.
Они не были человеческими – не знаю какими, но не человеческими… не змеиными и не кошачьими – видимо, эти варианты мой разум посчитал банальностью и загадал загадку посерьезнее, если в этом был хоть какой-то смысл, а может просто смеха ради, хотя именно не до него мне и было в тот момент. Два глаза. Один взгляд. Один страх. Мой. Я смотрел в эти глаза, а они, как мне казалось, куда-то глубоко внутрь меня, словно нырнули в мое нутро и пытаются что-то там разыскать или не что-то, а место, где это что-то лежит. Я попытался отвести глаза или хотя бы немного сместить взгляд, чтобы было не так страшно. Получилось. Я вновь увидел его проклятую улыбку. А потом он открыл рот и положил в него тот кусочек, которым выводил на тарелке одному себе понятные каракули.
Раздался крик. И я понял чей. Я посмотрел на кровать брата. Его тело изогнулось дугой, и вместе с криком изо рта вылетел фонтан крови. Потом его начало трясти в страшных конвульсиях, кровь летела в разные стороны, разбиваясь о стены, превращаясь в буквы… D, A, E, D, A, D, E, A… И появление каждой из этих букв, сопровождалось каким-то характерным звуков, точнее, звучанием… Я даже не сразу понял, что к чему… звук… звучание… АККОРДЫ! Это были аккорды! Но почему только эти три? Панк – музыка на трех аккордах? Бред! Но через мгновенье, я понял почему только эти три. Я понял это, когда они стали складываться в слово. В одно лишь единственное слово. D.E.A.D. Твою мать! «Все, к черту, я просыпаюсь…», -подумал я и стал выныривать на поверхность. «Подожди. Куда ты? Мы еще не закончили?», – раздался спокойный вкрадчивый голос. «Ты что же спокойно оставишь его здесь? Одного?». Я дернулся, но был уже далеко. Я открыл глаза. Проклятье! Ну надо же было такому присниться. Ну как? Вам понравилось? Лично я до сих пор отойти не могу. Ничего подобного раньше со мной не было. Даже на граммуличку похожего… Нет!
Хорош на сегодня. Спина до сих пор мокрая. Не знаю, может быть еще попишу вечером, но не уверен. Братила похоже замучил гитару окончательно, и она умолкла. Надеюсь, не навсегда. Пока.
P.S. Надо вообще прогуляться, наверное. Хоть на полчасика. Как там Пашка еще интересно? Да и что вообще вокруг происходит – пару дней мы уже недоступны для каких-либо коммуникаций? Но, главное, никто нас и не дергает. Забыли. Ха-ха. Некому забывать – все в разъездах. Но Пашка… Он-то куда подевался?
пока каникулы) сейчас присутствуют лишь две вещи: дневник и гитара. Гитара пока в голове ну или в светлое времени суток, ну а дневник – чернокнижник. Ха! Классное название для него… чернокни… Не, надо с большой буквы – Чернокнижник.
Здорово! Дневник, ты теперь Чернокнижник! Решено без возврата! Кстати, нет, есть еще третья и четвертая вещи, которые в каком-то смысле объединяют первые две. Это Black Day и Bratы! Последнее это название нашей будущей группы! По-моему, классное название. Правда, ни брат, ни Жало ничего еще о нем не знают. Придумал полчаса назад. Но, думаю, им должно понравиться. У Black Day одна из песен называется Brat. Смысл ее конечно не очень, но для панков в самый раз. А слово мне понравилось – вроде «брат» латинскими буквами. «Ы» подставил – и получается опять-таки глупо и по-панковски – Браты. Жало в стороне не останется, потому как, в общем, тоже наш брат, это раз. А во-вторых, brat переводится как «отродье» или «плохо ведущий себя ребенок» – чем не название для панк-группы? Ну а Bratы в целом – отродья. Ну или «плохие детки». Все отлично. Все при деле, никому не обидно.
Перевод, кстати, это отдельная песня. В моем, карманном англо-русском словаре, похожем на БЭС, но для жителей Солнечного города, этого слова не нашлось. Но называть группу, не зная перевода слова – это не есть хорошо. Так как слово, которым решила назвать свою песню панк-рок-группа, может означать что угодно. Вообще что угодно. Поэтому перевод был жизненно необходим. Пришлось звонить нашей «классной». Да-да, представляете. Как последний ботаник. Но в действительности, это все ерунда. Просто она классная «Классная». Вот и все. Плюс учительница по английскому языку. Которая раньше, представьте себе, терпеть меня не могла. Да и брата тоже. Он просто выступал чуть меньше, чем я. Даже бегала к директору, помнится. А потом мы как-то встретили ее на улице – перла сумки из магазина до дома (стандартно как для советских, так и для постсоветских женщин -это еще не перестроили, не до этого пока, есть и поважнее дела), мы помогли… И как-то разговорились пока шли, и, видимо, мы показались ей не такими уж и отсталыми, а она нам не так уж и занудой, и с того самого дня все стало как-то выправляться, к тому же английский мне в принципе всегда нравился, и нравилось ощущение того, что я могу овладеть средством коммуникации с совершенно иными, отличающимися от нас, зачастую по многим параметрам, людьми. Была даже как-то, ну не мечта, конечно, так задумка, списаться с кем-нибудь из «забугра», чтобы переписываться. Зачем, именно мне, это было нужно, я не имел понятия, так далеко не продумывал, но хотелось… Также не думал и о том, как я мог это сделать на практике… Повторюсь, просто хотелось. Ну а что касается англичанки, то все О`кей. Как видите, есть даже ее домашний телефон. На всякий случай. Вот случай и представился. Позвонил, спросил, ответила. Ответил и я на все стандартные вопросы. «Как дела?», «Чем заняты?» (интерес к английскому языку лишь добавил в нашу с братом колоду козырей – отлично). Кстати, слово она сходу не перевела! Ха-ха. Порылась минуты две-три в своих словарях. Но нашла. Сообщила. Надеюсь, ничего не перепутала. Чтобы не случилось непоправимого (ржу сижу).
Так, раз уж все-таки вечерние записки случились, что еще можно здесь поведать? Ах да! Прокатились до Арбата. Вышли прогуляться, а решили проехаться. В тамошний книжный. Да, сначала братила напомнил о тетке, которая обещала нам про самоучители рассказать (увлекся братила, увлекся, не меньше меня – я обрадовался), пошли в наш книжный, не застали, тогда решили на Арбат смотаться, вдруг там что-нибудь найдем. Не нашли. Та же самая лабуда. Устройство гитары, посадка и ноты, ноты, ноты… Но… На первом этаже, в музыкальном отделе, «листая» пласты с кассетами, я наткнулся… Ха, не поверите. Black Day. Альбом. 1990 года.
Тот, что я купил на концерте свеженький, а этот… их первый. Узнал я это, правда, не сразу. Купил моментально, все «карманные» улетели. Братовы остались на что-нибудь еще. Он предложил зайти еще и в «Мелодию», там можно записать на заказ по каталогу практически все, что хочешь. Это была идея гениальная, хотя бы с точки зрения того, что можно было узнать, есть ли вообще еще у Блэков какие-нибудь альбомы. И представьте себе – есть. Еще один. 1992 года. Ни денег, ни кассеты для записи у нас не было. Глобально, конечно, расстроились, но потом посчитали, что лучше то, что есть еще один альбом, который мы достанем в любом случае, чем, к примеру, оказалось бы, что у группы из всего два. По-моему, более чем логично. Этим и успокоились. Всю обратную дорогу предвкушали прослушивание – вглядывались в тексты песен, кассета видимо досталась более-менее приличная, не полная подделка, раз была вкладка с текстами – определял всегда именно так. По текстам, точнее по тем некоторым строчкам, которые мы смогли перевести, альбом должен был понравиться. Это, кстати, еще один мой таракан, не знаю какого размера он у брата, и бегает ли он в его башке вообще, но у меня здоровый. Люблю, когда понимаю, о чем поют, и это касается не только западных исполнителей. Я бы даже сказал с русскими еще больше проблем. Именно поэтому русский рок меня в общем-то и не цепляет. Допускаю конечно, что я дуболом и просто не понимаю поэзии, но… не понимаю. А если не понимаю, то и не нравится. Не говорю, что фигня, а просто не нравится и все. По-моему, достаточно честно. Вот она, песня, и песня на русском языке. Все слова и их значения знаю. А сцеплены так, что хрен его знает – не трогает. Если на английском еще можно как-то спрятаться за мелодию, за не полностью понятный текст, за энергию самой музыки, то в русском варианте никак. Бывают, конечно же, исключения, но они видимо лишь подтверждают правило. Именно поэтому, я всю дорогу пытался уловить хотя бы процентов на двадцать смысл каждой из песен. Уловил и успокоился. Потом еще со словариком посижу, и успокоюсь окончательно. Надеюсь. Ха, еще нужно послушать. А то такие случаи тоже имели место быть – есть хит, крутят по радио, крутят в милиции, крутят пожарные в нашей столице… А крутанешь весь альбом, а там больше и нет ничего. Только один этот хит. Остальное даже больше слушать не хочется. Ни разу. Или еще: один альбом послушал – да, здорово. Все нравится. Стиль то, что надо. Выходит новый альбом. Бежишь, ищешь, покупаешь, ставишь… Лажа! И куда все подевалось? Куда? Где вы прошлогодние или позапрошлогодние ли… где вы ребята? Выросли? То, что было раньше уже не интересно делать сегодня? Может быть… Но мне было интересно именно то самое прошлое и позапрошлое. Новое – нет. Но кто я такой, один одинешенек, разве мое мнение кого-то колышит? Но в следующий раз вы продадите альбомов на один меньше. Вот и все. Дело ваше. Ой, что-то я куда-то не туда полез, сейчас еще зареву. Ха-ха. В общем, мы ехали домой, души наши были полны и достаточно ясным, хоть и новым счастьем. Мечтой. А мечта… Что-то одними песнями думаю. Все хорошее и есть мечта? Не. На хер Антонова, хотя и уважаю его как автора-исполнителя. Я скажу от себя. Мечта может быть и нехорошей, но определенно является счастьем для того, кто мечтает. Мечтают ли близнецы об электрогитарах? Ха-ха. Ответ вы теперь знаете, да простит меня Филип Дик.
Дома первым делом бросились к магнитофону. А как же иначе? Новый альбом. Пусть на самом деле и старый. Но первый. Все первое всегда интересно. Я, например, обожаю читать. И у меня есть любимые писатели. Да-да. Вам так не кажется? Не очень богатый язык для начитанного парня? Может быть. Хотя думаю, что это просто от нехватки опыта в письме и, так сказать, в сочинительстве. Всегда стараешься найти более короткий путь. А каков короткий путь в литературе (да-да, уже замахиваюсь)? Да такой же, как и везде, по большому счету. Выразить свою мысль как можно точнее, используя для этого как можно меньше слов. По-моему, так. По крайней мере, для дневника именно так. Нет времени. Нет места. Только факты. А факты только простым языком и записываются. Уверен, что так. Итак, о первом. И про писателей. Хотя музыкантов это тоже касается. Я, правда, уже немного высказался на эту тему – по музыкантам – что они мол не всегда верны себе и своему стилю, так вот и с писателями то же самое. Но первая вещь – это всегда что-то большее, хотя по сути своей, еще ничего не представляющее. Первая вещь…
Ну хорошо, первая признанная вещь, давайте так. Конечно, до первой изданной вещи может быть целая куча первых вещей, но… Первая признанная вещь – это действительно серьезно. Я так думаю. Ты доказал кому-то, пускай только группе людей, а может быть и вообще всего одному человеку что то, что ты сделал, может быть интересно еще кому-то. Вернее, если этому кому-то уже понравилась твоя вещь, то она точно может понравиться и второму, и третьему, и двадцать пятому. Остальное решит время. Но в любом случае, у каждого творца есть первая вещь, с которой, конечно, мы, почитатели его таланта, можем никогда и не ознакомиться. Она вообще может уже и не существовать, и она действительно может быть не интересна в силу возраста создателя или еще по каким-нибудь причинам, хотя, конечно, было бы интересно ознакомиться именно с ней, но… Всегда есть первая изданная, то есть первая признанная вещь, на которую и создатель – Автор, и его, пускай будет Издатель, раз уж я с книг начал, возлагают какие-никакие, но надежды, выраженные в том, чтобы ознакомить с ней максимум из возможного числа потребителей. Желательно за деньги. Для Издателя данное условие является обязательным, для Автора, нового Автора, второе иногда даже более значимо. Но за деньгами он все равно придет. А потом и работать будет только за них. И это правильно, наверное. Рукописи ведь продаются.
Так вот первая вещь – это всегда что-то показательное. Что-то, что является какой-то полуправдой-полувыдумкой, потому что еще нет опыта, еще ничего нет, а сказать уже что-то хочется. А о ком говорить как ни о себе, ну или о ком-то очень и очень близком. Поэтому уверен, почти все первые вещи автобиографичны настолько, насколько это возможно для конкретного произведения искусства. И вот именно поэтому, я очень люблю читать, слушать, смотреть именно первые вещи Автора. Иногда хорошо сразу попасть на первую вещь и дальше расти вместе с Ним. Но иногда очень здорово именно оглянуться. Вернуться к истокам и посмотреть, кем он был, Автор, и кем, в итоге, его сделал Издатель, ну или в кого он превратился сам по себе. Как правило, последнее больше всего применимо к классикам. Почему? Потому что их уже нет в живых. И вы может жрать их жизни с потрохами. Никто вам уже ничего не сделает. И вот сегодня я испытал некоторое подобие этого чувства-сравнения или сравнительного чувства. Не знаю, как лучше. Может, начать придумывать собственный язык? Новые слова? Интересная идея, надо подумать. Итак, чувство. Конечно, наверное, немного кощунственно говорить в таких высоких тонах о таких низких для многих категориях, как панк-рок-группа, состоящая из трех двадцатилетних парней. Да, так оно и есть. Но мне это не важно, потому что несколько дней назад они упали в мой мир, я их принял, и они теперь очень много значат лично для меня. Они могут даже не представлять больше интереса ни для кого, хотя это совсем не так, кроме меня. Мне это не важно. Важно, что они интересны мне, и что они подарили мне вектор, направление. За это вам искреннее спасибо, ребята. А что там дальше будет в пути, не важно. Важно, что есть сейчас. И важно, что мне до ужаса было интересно послушать их первый альбом. Им было, что сказать. Они знали, как они могут это сделать. Что ж, удовольствием растворюсь в этом. И растворился. И это было офигительно! С первой песни я понял, что все только зарождается, зарождаюсь я, зарождается брат, и как только это процесс завершится, все будет и начинаться. А пока, вот вам. Моя первая песня!
Точнее стихотворение, но я надеюсь, что оно станет и первой песней. Только что закончил. Никто еще не видел. Даже брат. Спит опять. С этим делом у него быстро. Поэтому, если бы вы сейчас же могли отобрать у меня эту тетрадь, были бы первыми. Но это вряд ли. Но я допускаю, что вы можете стать вторыми. Если с утра брат скажет, что это дерьмо, этого больше никто не увидит, если только не прочитает весь этот бред. Так-то. Вперед. Вы просите песен? Их есть у меня. Держите (хотя вы конечно же не просили):
ВСЕ УЗНАЕШЬ ТЫ
Куплет 1:
Остановись на перекрестке двух дорог,
Время берет тебя и в путь с собой ведет,
Так постарайся же не думать ни о чем,
Все это жизнь, и ты здесь вовсе ни при чем.
Припев:
Тебе никто не говорит,
Что будет впереди,
Но не волнуйся,
Все узнаешь ты.
Куплет 2:
Взяв фотографии, подумай о былом,
На них же все твое, твое все целиком,
И каждый снимок, поверти в руках своих,
Как много значит для тебя любой из них.
P.S. Ха-ха!
