Politan

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ГГ

ПАНК

ЧУЖОЕ МНЕНИЕ

ЭПИЗОД 1.

ГГ: Один мой товарищ написал про сны, и там еще Амстердам был, клишированный. Вот люди думают, что там свобода. А тамошние жители ни черта не свободны, их свобода в законах прописана. Свободой там только туристы занимаются, и деклассированные элементы. И велосипедисты. Вообще беспредельщики. Хотя, что есть свобода?

АНЯ, 27 ЛЕТ: Свобода – это про то, что ты мыслишь, говоришь что хочешь. Ты не чувствуешь вину и страх за то, что ты говоришь. Еще для меня, это про то, что говорить “нет”, когда тебе что-то не нравится, это тоже про свободу. И поэтому, по этим параметрам, я чувствую себя свободной. С каждым годом, да, все лучше и лучше. То есть, если сравнивать когда я была подростком и сейчас, я гораздо больше себе позволяю. И не обращаю внимание на других людей. А еще, свобода – это знать больше, чем один язык. Потому что так ты свободнее в передвижении, и в культурном плане. Потому что ты можешь постигать что-то новое. Это действительно очень круто.

ГГ: Улица Красных Фонарей. Хотя фонарей там нет. И вообще квартал Розовый. Ну когда-то там были фонари, на которые плыли моряки. А местные мамочки, благосклонно на все прикрывали глаза, ведь родные дочки лучше чужих девок.

Товарищ, потрахаюсь, говорит, а ни черта. Даже там есть набор правил. Только миссионерская поза, на всё про всё пятнадцать минут, никаких тебе прелюдий и поцелуев. По циркуляру все, зашел и вышел, во всех смыслах. Вот так вот грустно и бездушно в этом оазисе сексуальных удовольствий. Я бывала в Амстердаме, я знаю. Ну в смысле, не у проституток, а вообще. Просто люблю изучить все перед поездкой в другую страну. Вот и проституток зачем-то…

А красивое слово – проститутка. Сильное, звучное. Это из-за буквы р, наверное. Про-сти-тут-ка. Четыре шага для кончика языка. Про-сти-тут-ка. Простит утка.

Есть еще слово куртизанка. Тоже красивое. Но оно больше Ремарку подходит. У него везде куртизанки, и кальвадос. Это все, что я вынесла из списка школьной литературы. Шучу.

ЭПИЗОД 2.

АНДРЕЙ, 21 ГОД: Ааа, в контексте каком? С людьми или с самим собой? С самим собой? Это на самом деле такой сложный вопрос, потому что я не уверен, что я свободен сейчас с самим собой. Потому что очень закрылся, в себе же. Вот, то есть, я – свободный человек, по отношению к обществу, но я не всегда могу быть свободным по отношению к себе. Что все эти разные сомнения, подводные камни выбивают тебя из колеи, и ты понимаешь, что ты НЕСВОБОДЕН. Да, тебе комфортно, ты находишься в зоне комфорта, но ты не идешь дальше, потому что боишься. Значит ты несвободен по отношению к каким-то вещам в своей жизни. Вот. Конец. Почему закрылся? Это произошло на фоне очень многих событий, которые привели к тому, что в один момент меня щелкнуло и я перестал что-либо чувствовать. Ну то есть, если раньше я мог смотреть фильмы какие-то очень тяжелые. Я начинал плакать, как адекватный человек. Я сначала, когда посмотрел первый фильм, думал: “Ну может не мой, не понял”. Посмотрел второй, третий, четвертый, пятый. Я посмотрел очень много фильмов, на которых люди просто рыдают. То есть я читаю отзывы и… А я нет. То есть я начинаю, а потом я себя просто начинаю контролировать. Я начал заниматься огромным самоконтролем. Так же у меня был определенный ряд композиций, который включил, и я мог попасть в состояние такой тяжелой чего-то… Копаться. Теперь я так не могу делать. Я стал очень много себя контролировать и… А контроль – это уже несвобода. Я сижу в кинотеатре, я сижу один, а тут рядом сидит народ, я тоже не могу заплакать. Хотя все плачут. А я не могу. Я себя контролирую. Не понимаю почему. Я пока не знаю как из этого выбраться. Вот. Поэтому я считаю себя несвободным человеком. Пока что.

ГГ: Мне всегда казалось, что именно на Рождество люди максимально отпускают себя. А тут еще и стереотипы, как же без этого. Амстердам, свобода, Рождество. Странное чувство отстраненности. Стоять и смотреть за другими. Там ведь это можно. Вроде бы. Черный Пит и бесконечные ярмарки, я почти тут, в стране искусственного тумана.

Погода подвела. Ты ожидаешь бесконечные дожди и ветры. А получаешь +13. Ты планируешь как будешь старательно заворачиваться в свой длинный зеленый шарф. Этому шарфу уже много лет. Я его вязала долгими ночами, сидя на телескопе, между долгими экспозициями. Шарф связанный в тумане и для тумана. Три метра зеленого счастья. Я почти видела как он трепыхался на ветру среди желтых дождевиков жителей Амстердама. Зеленый ведь сочетается с желтым? Но все эти рассказы про национальную одежду местных, так и остались в мыслях. Потому что +13 по Цельсию. А было бы круто. Вот ты стоишь посреди улицы, все в желтых дождевиках как Джорджи в “Оно”, и в резиновых сапогах. Мимо проплывает резиновая уточка. Стоп. Лучше кораблик, ведь у каждого второго здесь в семье либо были, либо есть моряки. А уточки, дело тонкое. У вас есть дома уточки? У меня целых три. В ванной. Делает ли меня сей факт либерастом?

Ну так вот, вот ты стоишь посреди улицы, все в желтых дождевиках как Джорджи в “Оно”, и в резиновых сапогах. Мимо проплывает резиновый кораблик. За ним на велосипеде, держа в одной руке зонт, проплывает мужчина. Вместо руки у него крюк.

ГГ: А еще в Амстердаме марихуана везде.

ЭПИЗОД 3.

ЖЕНЯ, 30 ЛЕТ: Ну свобода для меня это… Что-то сложно это. Это самоощущение. Быть честным с самим собой. В проявлении своих чувств, своих желаний, своих мыслей. Просто свобода она разная бывает, там свобода передвижения, свобода выбора тех или иных вещей. Для меня более важно – свобода проявления себя эмоционально. Так как мне хочется. В текущий момент. Вот это для меня важно. Можно говорить про кучу вещей, перемещения, политика, зависимость от кого-то. А для меня это быть таким, каким я хочу, каким я себя чувствую. Потому что я не всегда позволяю себе такие вещи делать, или говорить. Соответственно, исходя из этого, я себя не считаю до конца свободным человеком. Я зачастую, наверно, не до конца делаю то, что я хочу. Не до конца позволяю себе идти до какой-то ситуации. Не до конца позволяю себе говорить что-то, что мне хочется. И как хочется. Поэтому я себя не до конца чувствую свободным. В какие-то моменты да, в какие-то нет. Но полноценно свободным, всегда, я себя не ощущаю. Вот.

ГГ: А еще в Амстердаме марихуана везде.

Точнее ее запах. Люди сидят и курят прямо на улице. И ты ходишь в этом запахе, как пьяный. День на третий от него начинает тошнить.

Представте себе, вываливаетесь вы на улицу, в этих клубах, а навстречу вам процессия из Санта-Клауса и толпы вымазанных в черном гриме мужиков. У этих мужиков красные губы в пол-лица, и массивные серьги из золота. Глядя на эти серьги, я вспоминаю сериал “Клон”, там еще девочка была, единственная фраза которой на все триста серий “Хочу замуж, и муж мне подарит много-много золота”. Она еще по португальски говорила: “Муйто”, типо много. Ненавижу этот сериал, весь пубертатный период мне испортил.

Ну так вот, идет тебе навстречу эта толпа, и ты так охереваешь. А черные мужчины толкают детям сладости. Потом как-то выяснилось, что черные мужики нынче гоняются блюстителями толерантных порядков. А они такие, “Сорян гайз, выпал из трубы, перепачкался в саже, а ты что подумал? Ну ты и расист!!!”

По закону курить на улице нельзя, но все курят. По закону надо пойти в кофешоп, показать паспорт, но всем так скучно. Все идут по улицам и дымят.

Я была в Гринхаусе, понтовый кофешоп для селебов, на стенах висят фоточки укуренной Майли Сайрус с автографом. Там еще чьи-то были, но я только Сайрус запомнила. Остальные пусть будут Тупаком Шакуром. Хороший репер был. Да?

О чем это я? О бренности бытия. Ты бармену паспорт, он тебе меню. Будто тебе понятно, что все это значит. Смеется, потом дает косяк. На мониторах идут фильмы о сборах урожая конопли. Бармен мне еще потом свою зипо подарил. Я тогда подумала, что он меня подставить пытается, что в зажигалке контрабанда. Он собака, знает, что дальше я лечу во Франкфурт. А немцы на границе всех досматривают. Жестко. Ладно думаю. Беру. Зажигалку потом одному сисадмину подарила, ему нужней.

У меня есть друг. Именно он у меня ассоциируется со свободой этого города. Кажется у него что-то с химическим балансом в организме или что-то в этом роде. В общем я не знаю, в конце концов, биология никогда не была моей сильной стороной. Я не помню когда видела его трезвым, кажется никогда. Хотя мне кажется, что трезвый он скучен и прозаичен. Как-то он тестил очередные грибы и во время прихода встретил свою бывшую. Он подумал, что она зомби и дико вопя бежал через весь город, думая, что она убивает их сына. Придя в себя дома, он долго не верил, что детей у него нет. Мне кажется, ему бы понравился Амстердам. Он например, очень любит изобразительное искусство. Тут есть филиал Питерского Эрмитажа. Правда раньше в этом здании был дом престарелых. Такая кармическая связь: старых людей заменили старыми картинами на канале Ньиве Херенграхт.

ЭПИЗОД 4.

ГЛЕБ, 34 ГОДА: Понятно, что у подобных слов размытое и обусловленное значение. Поэтому я понимаю свободу немного по-разному на бытовом и бытийном уровнях.

Когда говорю о свободе с другими, без уточнения терминологии, имею в виду личные границы комфорта в поле воли к власти. То есть, все мы друг на друга влияем, и это называется политикой. Если влияние другого кажется мне не превышающим некоторого интуитивного "болевого порога", то я считаю себя свободным. Здесь я – произвольный субъект, тот, кто подвергается влиянию другого.

Второе определение свободы более личное и глубокое. Это возможность совершить трансцендентный переход за границы самости. Причем, переход произвольный: от субъективного к объективному, от телесного к внетелесному, в иное состояние, в иное сознание. Т.е. перестать быть человеком. У этого очень много граней, нюансов и коннотаций. Например, я нахожу схожим (но не тождественным) понимание ницшевской "стрелы к сверхчеловеку".

Как-то так.

Понял, как обобщить оба определения в одно. Свобода – это отсутствие страха смерти.

ГГ: Я иду в фиолетовых клубах. На самом деле они белые с желтоватым оттенком. Но это ж моя голова, пусть будет фиолетовый. Как в какой-то дурацкой песне. Иду к дому Анны Франк. Вот уж надругательство. Анна Франк в укуренном нахрен городе. Там даже простыни в отеле пахнут.

Не дохожу, сворачиваю в соседний квартал. Как там его. Йордан кажется. А впрочем неважно. Но вместо этого дохожу до еврейского квартала. Дохожу, потому что у женщин проблемы с ориентацией в пространстве. А на новом месте это на пользу. Что может быть лучше, чем заблудиться, потеряться, упасть в канал, потом повторить это еще раз. Сворачиваю, потому что по пути знакомлюсь с престарелым панком. Ну это он сказал, что Панк. По мне так обычный нифер. Так еще говорят? Панк шел в китайский квартал. Там недалеко еще блошиный рынок. Блошиный – потому что торговали коврами с блохами. Ему понравился мой бутерброд.

ПАНК: Сэндвич из магазина? Это дорого! Мы так не делаем. Это странно, и дорого.

ГГ: Он затягивается своим косяком. От запаха я обильно блюю, мысленно конечно. По пути мы покупаем носки моему другу. На носках огромные конопляные листья. Потом окажется, что друг забывшись, надел их на защиту диссера. Но эта другая история. История о том, как мы прошли воду и медные трубы, а до огня помешал добраться его новообретенный диссер.

ПАНК: Мне снился сон. Я полетел в экспедицию на Солнце. Но экипаж столкнулся с проблемой. Некое существо, похожее на орех, методично пожирало членов команды. Поймать его не представлялось возможности. И остатки команды начали искать пути отхода назад.

ГГ: Куда именно полетели, верхние слои Солнца? Существо было разумным и агрессивным? Возможно оно состояло из того же вещества, что и Солнце, потому и не удавалось его поймать?

ПАНК: Потом пришло спасение, с нами связался высший Парламент, и объяснил, что конечно же существо – это их древний предок, созданный кем-то там по образу динозавров. По мере развития цивилизации, эти существа развели жестокие каннибальские войны, где пожирали друг друга. Тогда были созданы новые существа, по образу деревьев. Это и есть представители высшего Парламента.

ГГ: Собственно кто проводил эти генетические опыты, и как этот факт спас вас.

ПАНК: В районе Раи будет вечеринка. Приходи. Я подумаю к тому времени над твоим вопросом.

ЭПИЗОД 5.

МАША, 21 ГОД: Так, свобода для меня это, как бы это не было грустно, но это – финансовая независимость. Но это прям фигово, но это так. Вот. Потом, свобода – это, когда ты на своем месте. Когда ты делаешь то, что тебе хочется. То есть ты, не сопротивляешься себе, а делаешь то, что тебе реально нравится. Вот. Потом, ну я не знаю, бывают такие моменты, когда ты берешь, и чувствуешь себя свободной. Вот просто с нифига! Я вчера ехала в такси ночью. Я очень люблю Ленинскую дамбу, я всегда по ней возвращаюсь домой. То есть я еду в центр, я еду из центра, я еду всегда по Ленинской дамбе, и особенно это ночью, когда там горит все. И знаешь, я как-то смотрю на все это, проезжаю мимо Кремля, там все это, смотрю и думаю: “Блин, как классно! Так свободно. Вот я еду домой, в городе, который я люблю”. И думаю, вот че еще надо, но вот оно какое-то очень мимолетное. Вот, ну типо бывает же, что так же спрашивают про счастье, но как бы, по настоящему счастливы мы бываем какое-то мгновение, вот лично у меня вот так вот, что вот секунда и: “Блин, а я счастлива”. А потом опять, как-то, не знаю, быт, там вот всякое такое и прочее. И я думаю, то же самое и со свободой. Там как-то, ну вот надо это поймать ощущение. Вот. Но, вот чтобы было более-менее, сейчас я очень несвободная, очень несчастная, потому что у меня есть финансовая зависимость, и у меня нет работы, которая мне вот. Ну короче, ты поняла меня. Вот так.

ГГ: Китайский квартал, и районы у центрального вокзала. Там опасно. Особенно если вы зависаете на ленивой ноте, пока прохожие обретают новые европейские знакомства. Откуда-то возникает мужчина с подбитым глазом и черными зубами. Активно жестикулируя и указывая перстом своим на воду он говорит на повышенных тонах. Было похоже, что кого-то сейчас утопят. Вслушавшись, становится ясно, этот кто-то я. Субъект – наркодилер, пытается сбыть свой кокаиновый продукт.

ПАНК: Первое правило общения с грязными ублюдками – не стой к ним спиной.

ГГ: Так завещал Томпсон.

ПАНК: Второе правило общения с грязными ублюдками – не открывай рот.

ГГ: Так завещал Томпсон.

ПАНК: Третье правило общения с грязными ублюдками – сваливай.

ГГ: Так завещал Томпсон.

ЭПИЗОД 6.

КАМИЛЬ, 21 ГОД: Ну смотри. Все зависит от того, как вопрос повернуть. Можно, конечно, в любом случае ответить: "я не свободен", и всегда будешь прав, но не свободен человек всегда по-разному. В общем, если брать экономику, то я не свободен в том, чтобы каждый день питаться в доме татарской кулинарии. Я там и не был-то ни разу, но готов поспорить, что это так. Если смотреть политически – то тут лучше и не смотреть, вечно какой-то мусор перед глазами копошится – то либералы, то, блин, доведенные до состояния "вкрутую" комсомольцы, то еще кто-то. Хоть миллион прозрачных выборов организовывай, попадешь в кабалу. Даже культурно люди несвободны. Каждый в своей клетке эстетических стереотипов. Но это не плохо и не хорошо. Это я все к тому, что человек просто всегда детерминирован чем-то. А уж обращать на это внимание или нет – тут свобода полная)

ГГ: В Амстере я сплю по 3-4 часа. Сегодня мне снится званный прием в доме Анны Франк. Все говорят на непонятном языке, мне это не нравится. Чувствую, что мое горло сдавливает. Меня душит кактус в шляпе. Инстинктивно понимаю, что надо сказать. “Трубчатый”. Все исчезает. Я бегу, на месте, и у меня это не получается. Ноги будто залиты бетоном. Пытаюсь активно махать руками, но это не помогает. Я остаюсь на месте. Рядом стоит женщина. Она была тут все это время. “Я – Нэнси Астор, добро пожаловать в палату лордов”. Она дает мне пощечину, и начинает топить в озере. Я просыпаюсь.

Сегодня гуляю по музейной площади. По стечению обстоятельств, там музей Ван Гога. Я это не планировала. Планировать вообще не мое. Это превращает пребывание в официоз. Голландцам бы это не понравилось. Планирование у них возведено в абсолют. “Ханс, давай встретимся через месяц в четверг”. “Извини, Тим, я как раз планирую в этот день почитать Рильке!” А вы говорите – свобода.

Мне повезло, очереди почти нет. На входе у меня изымают три ножа. Они разного размера. Они всегда в моих вещах. Я могу об этом не помнить. Я боюсь ножей, поэтому они всегда со мной. Эти – обычные швейцарские. Раньше я носила пятый Смерш, но потом решила, что это слишком агрессивно.

Наблюдение прекрасного начинается с соседнего крыла. Я знаю, что мои любимые вещи собраны на пятом этаже, но все равно иду в другой корпус. Потому что правила. Оставить все интересное на потом. Помучиться перед этим. Это как есть сначало мясо, потом тесто. В детстве я так ела пельмени. Не люблю мясо. А вареное тесто да.

Совместная экспозиция Мунка и Ван Гога. Я хожу долго, даже слишком, пропитываясь ненавистью к Мунку. Я искренне считаю, что он копировал Ван Гога, но был успешен, а другой нет. Рядом висят картины описывающие одни и те же сцены, но Мунк писал их чуть позже. “Звездная ночь”, “Целующиеся пары в парке” и что-то про казино. Они никогда не встречались, но мне это неважно. Я ненавижу Мунка.

К пятому этажу у меня садятся батарейки на аудиогиде. Пристраиваюсь к группе на экскурсии. Куратор замечает, но ничего не говорит. Она официально и скучно рассказывает то, что уже знаю.

А еще был Рейксмузеум. Лично у меня он ассоциируется с советским флагом при взятии Берлина. Черт знает почему. И если бы не дождь, меня бы там не было. Не люблю Рембрандта. Он слишком уныл. Как животные в зоопарке.

Кстати, про Берлин. Моя подруга упомянула как-то на занятиях, что ее дед защищал сей город. “Ты имела в виду брал, а не защищал”, уточнила преподаватель. “Именно защищал”. Пауза. “Мой дед немец”. Долгая пауза. Всегда мечтала куда-нибудь это вставить.

ЭПИЗОД 7.

ГГ: Вечером я заглядываю на кислотную вечеринку. Панк не соврал, следуй за белым кроликом, и я на месте. Панк весь вечер трется у стенки не сводя глаз с дамочки в рваном комбезе с дредами в кислотной окраске. “Чего мнешься?”, спрашиваю я.

ПАНК: Завтра я признаюсь ей в любви!

ГГ: Он затягивается своим косяком. От запаха я обильно блюю, мысленно конечно.

ГГ: На заднем дворе, часть людей готовится к вторжению инопланетян, и готовят “высокотехнологичную” площадку для летающих аппаратов, рисуют разметку, спорные места помечаются пивом.

В одном из помещений этого амбара, раздают краски всем желающим, чтобы сделать граффити на стенке в центре помещения, стенка возведена вокруг некой скульптуры. Я рисую грустный смайл и удаляюсь с чужого праздника жизни.

ЭПИЗОД 8.

ГГ: Я иду по улице. Нетуристический район Пака. Сегодня Рождество. На улице ни души. Мимо кувыркаясь пролетает пакет. Я веду его взглядом и утыкаюсь в окно. Старушка, в блестящем платье, сидит в инвалидном кресле, под носом у нее система, она бодро смеется и играет в лото (или бинго?) с группой других старичков. Судя по убранству, это дом престарелых, ну или клуб для одиноких старцев.

В Амстердаме нет штор на окнах. Потому что в шестнадцатом веке был введен запрет, дабы предотвратить революционные собрания. Запрета давно нет, но окна по-прежнему открыты, привычка будто нашла свое места в ДНК жителей. В первый день ходишь уткнувшись носом в землю, не приведи Уранос заглянуть к кому-то, а потом становится интересно. В каждом окне своя жизнь. Вот на лодке две девушки любят друг друга. Интересно, там биотуалет или как? Как там обстоят дела с канализацией? Мне говорили, что на таких лодках живут студенты. Танцуй пока молодой, меняй жилье как можно чаще.

Я продолжаю смотреть на старушку с системой и вспоминаю панка. У него была жена, тридцать лет назад. Наверно он ее любил. Любовь, неведомое мне чувство. Все тридцать лет он носит на шее ее платок. Каждую новую встречу он рассказывает новую версию произошедшего. Каждую новую встречу он не говорит мне, как ее звали.

ПАНК: Резко упала температура, и я как-то перестал мыслить. Я должен был ее спасти, но не спас. И как-то все стало таким выхлощенным.

ГГ: Я смотрю на старушку, и думаю, при иных раскладах Панк мог бы сейчас сидеть со своей женщиной на этом диване, гладить ее руки сквозь блестящие рукава, пока та играет в лото.

ДАША, 23 ГОДА: Ну писец. Я все-таки считаю, что я свободный человек. Но я считаю, что свобода – не есть хорошо. Потому что свобода делает нас безграничными. А в обществе, где есть, все-таки, какие-то моральные устои и принципы, нужно, все-таки, соблюдать границы. При всем, как бы, желании и стремлении быть свободным, люди все равно вынуждены загонять себя в границы. Ну то есть, если ты душевно свободен, отринул все мирское, пошел жить в тайгу. Да? Ну условно. Ты свободен. Ты свободен от всех оков. Но в любом случае, ты несвободен, потому что тебе надо жрать идти. Ты не свободен от своего организма, потому что надо сходить еще зачем-нибудь. Ты начинаешь там, не знаю, обрастать. И тебе начинают мешать волосы. Ты не свободен, потому что тебе надо стричь волосы. Я считаю, что свобода это хорошо, но стремиться к ней напрасно. Потому что тебя, как бы, в любом случае… Это… Ну вот это… Ну того, да. Но я все-таки – свободный человек.

ГГ: Я доедаю банан.

ЭПИЗОД 9.

ГГ: В парке Вонделя, среди парочек с нетрадиционными взглядами на любовь, я сижу на огромном поваленном дереве. В красной вязанной шапке. Это привлекает двух местных ребят. Дымя, они сообщают, что не любят Путина. “Я за него не голосовала”, отвечаю я.

ДВОЕ: У тебя на шапке предаются коитусу лоси.

ГГ: “Где?”, снимаю шапку я. “Это снежинки”.

ДВОЕ: Нет, это лоси!

ГГ: Вру. На самом деле они сказали: “fuck”, а не коитус. Я даже не знаю, как это будет по-английски. Мы идем на ярмарку в центре города. Там, где много света и людей. Давимся традиционными пончиками, мне дымят в лицо. Я обильно блюю. Мысленно конечно. На прощанье мне дарят луковицу тюльпана. Я забываю ее в отеле.

ЭПИЗОД 10.

СЮИН, 34 ГОДА: У китайского иероглифа всегда есть значение. И если переводить буквально, то с китайского “свобода” – “я что хочу”. Свобода – это не то, что ты делаешь все, что хочешь. Свобода – это когда ты НЕ ДЕЛАЕШЬ то, что ты не хочешь. Понимаешь разницу?

ГГ: В следующий раз мы встретились с ним в Чайнатауне. Система, стабильность, солипсизм. Тут кажется, что кто-то открыл портал в Азию. В общем, Южный Зеедейк буквально усыпан некими китайскими лавками и врачебными кабинетами. В сущности, что еще вам делать, если вы потомок моряков из Гонконга и Шанхая?

ПАНК: Это самый большой азиатский район в Европе. И кажется сама принцесса Беатрикс торжественно открыла здесь буддийский храм.

ГГ: Панк провожает меня до галереи Городской стражи, что находится недалеко от Весхойспорта. На самом деле это некий переулок, прилегающий к музею истории. Тут висят старые картины – групповые портреты состоятельных купцов. Когда-то городские жители, объединялись в некий “амстердамюгенд”, дабы защищать город. Древняя бесплатная реклама. Хочешь увидеть больше? Плати десять евро, заходи внутрь.

По пути, Панк тыкает пальцем в точку на земле.