Поверь в свою Звезду!

Чужая беда никого не интересовала.

Прошло еще немного времени, и все мы разлетелись кто куда. Авиабилет в те времена было достать трудновато, но вот как-то именно из Владивостока я всегда запросто могла улететь до Новосибирска. Впервые сев в самолет, мне понравилось ощущение полета, хотя было страшновато. Я больше года не была дома, очень скучала по всем и всему.

По приезду в Серебрянск вместе с сестрой вечерами ходили в гости к ее подругам Вале и Оле в общежитие. Там очень весело и забавно проводили время. Как-то пошли в больницу навестить их знакомых ребят, служивших в местной войсковой части. Одного из них я сразу заприметила. Родом он был из Дагестана, звали его Абдурахман. Парень он был веселый, сразу смело и решительно подошел ко мне, пытаясь установить контакт, завязался разговор. Чуть смущаясь, я, как и обычно, почти замкнулась в себе, лишь изредка молча улыбалась, хотя понимала, что этот человек мне симпатичен, но какая-то сила словно удерживала меня. Наступала та самая пора ломать барьер своих непонятных опасений.

Незаметно пролетели каникулы.

Шура и Нуртай к тому времени уже разошлись, а я с удовольствием навещала маленькую Алию. У Амантая с Катериной родился второй ребенок – сын Тулеген. Оба моих братца постепенно спивались.

Как и всегда, провожать меня до поезда пошли мама и сестра. Вот тогда-то я впервые, переступив свои страхи, сделала первый решительный шаг, написав письмо Абдурахману, которое передала через Шолпан. Так завязалась переписка, обмен фотографиями, желанный интерес. До Владивостока я доехала слишком уставшая и грязная, оставалось сделать последнюю пересадку до Находки. Сдав вещи в камеру хранения, решила немного привести себя в порядок. Зайдя в туалет, лицом к лицу встретилась с Наташей-цыганочкой, недавно похоронившей свою мать. Мы обнялись как два самых близких человека, потом вместе ехали поездом, общаясь всю ночь.

По приезду в училище и окончанию формальностей в документах нас вновь направили во Владивосток, в ДВ пароходство, для дальнейшего распределения. Я заранее знала, что виза мне уже почти открыта, в отличие от других, ждавших ее годами, тогда это было сложной задачей. Мы все попали к разным инспекторам и по разным направлениям, практически теряя связь друг с другом. Меня в тот же день направили в Находку на судоремонтный завод, на т/х В. Мордвинов. Помирая от страха, я очень боялась подняться по трапу на первый в моей жизни сухогруз. Но с коллективом сдружилась быстро, появился азарт и интерес к чему-то неизведанному, что называется романтикой и мечтой.

Там, на судне, сдружилась с Ольгой Эмрих, тоже практиканткой, но другого профиля, она обучалась на бортпроводницу, могла, одним словом, работать от дневальной и уборщицы до буфетной. Вечерами к нам в каюту заходили ребята, мы весело проводили время за анекдотами, песнями и болтовней.

Вскоре я обратила внимание на паренька из Казахстана, звали его Александром. В коллективе его недолюбливали, но мне он нравился и мы запросто общались. Постепенно это стало входить в привычку и затягивать, вечер без ребят казался скучным.

Стихийные отношения Ольги с ее дружком Игорем перешли в небольшой роман.

Я впервые в свои двадцать лет испытала страстный поцелуй Шурика, который, впрочем, и запомнился навсегда. Но на этом наши отношения оборвались, так как ровно через месяц меня вызвали вновь в пароходство, направляя на т/х С. Есенин.

Там мне не совсем нравилось, все казалось каким-то чуждым. Но я работала, училась, набирая опыт, и в течение месяца уже получила паспорт моряка. Радости не было предела. Дорога в загранку была открыта. В то же время меня незамедлительно направили в первый рейс, на теплоход «Пионерская правда».

Я в душе побаивалась всех и всего, ничему не веря, прислушивалась и присматривалась. В первый же день судно пошло на Сахалин, в порт Корсаков, где грузилось несколько дней.

В свободное время мы бродили по городу с непривычным для меня климатом. Ветра буквально сдували и сбивали с ног. Жизнь на острове мне показалась неинтересной: пустые прилавки, блат. А я, как и всегда, любила ходить в кино. Тогда шел впервые показ фильма «Мужики», от которого все были просто в восторге.

На «Пионерской правде» сдружилась с поваром, Светланой Курносовой, которая тоже немалому научила в делах кулинарии, хотя по возрасту мы были ровесниками, но у нее за плечами была не первая практика на судах. Человеком она была безвредным, но по природе своей вспыльчивой и очень нервной, могла не в настроении запросто швырнуть ногой любую кастрюлю и бог знает что еще.

Мне в моей ситуации приходилось просто подстраиваться под каждый характер, чтоб как-то пробиться и продержаться, зарекомендовав лучшие морские качества.

Иногда проводили вечера в общении с другом, в полном смысле слова, Олегом Владленовичем Пшенниковым, вторым помощником капитана. То был очень порядочный, воспитанный, интересный и весьма привлекательный джентльмен, одним словом, дамский угодник. Его обожали все девчата экипажа. С ним было очень интересно общаться, и мы знали: в трудную минуту на него всегда можно положиться.

После Корсакова нас направили в Северную Корею. Я впервые увидела и ощутила всю суть загадочного мне моря, восторгу и впечатлениям не было предела. Очень нравились и запомнились живописно-сказочные берега Кореи.

14

В один из дней нас пригласили на природу. Мужчины занимались шашлыками, не допуская нас к столь ответственному искусству. Но мы и сами-то не горели желанием, просто хотелось отдохнуть, взглянуть хоть одним глазом: а как живут-то другие? Моему любопытству не было предела.

Я бродила по удивительно чистому лесу, восторгаясь трудолюбием корейского народа. Неподалеку от леса на многие километры пролегали поля, на которых работали все, от мала до велика, с большим упорством, оптимизмом и ответственностью. Да, нам бы у них поучиться! Черно-зеленые полосы были видны насколько хватит глаз – все чисто, ни одной травинки!

Неожиданно я наткнулась на молодежный отряд, который играл в какую-то странную игру, очень похожую на нашу «Зарницу» из детства. Смотреть на них было забавно и интересно. Но они немного не комфортно чувствовали себя в моем присутствии, поэтому старались избегать и не попадаться на глаза.

Вечером нас пригласили в интерклуб. Для меня это было новинкой: довольно уютное помещение, легкая музыка и в основном показ по телевидению здравствующего тогда Ким Ир Сена. Наши ребята долго и много пили пиво, ну а мы с девчатами просто присутствовали, грызя орешки, пили какой-то сладкий напиток и просто радовались жизни. За столом кто-то из комсостава пошутил с корейскими друзьями в мой адрес, что, мол, я кореянка. После чего симпатия и уважение к нашему составу увеличилось, как нам показалось. Было, конечно же, смешно и забавно.

Из Кореи нас направили в Индию, моему счастью не было предела: сбылась детская мечта, я боялась что-то лишнее сказать вслух, сглазить. Ну хоть глазком глянуть на зовущую меня мечту. Во время перехода постепенно менялся климат. Я быстро привыкала ко всему. В свободное время часами стояла на верхней палубе, наслаждаясь красотой неописуемого и столь полюбившегося мне моря, дуновением легкого морского ветерка, той незабываемой сказкой.

И, как часто, порой я тоскую и мечтаю вновь вернуться туда хоть на мгновение.

Да, тогда я была поистине очень довольна и счастлива.

В Бомбее нас возили на экскурсию по городу, водили в кино и океанариум. Было все незабываемо интересным. Жаль, что тогда не было возможности вот так запросто, как сейчас, что-либо снять на видео, запечатлеть все важные в жизни моменты.

В Гоа мы загружали цемент, стояли долго, времени свободного было много. Я ежедневно ходила, порой одна, через обжитые людьми джунгли на пляж: то был просто красивый песчаный берег океана, где мы купались и загорали. Плавать я не умела, поэтому просто барахталась в воде и пищала от удовольствия. Мы с интересом изучали местный быт, старую крепость, ветхие постройки, блеск и нищету доселе не известной мне Индии. В магазинах на положенную нам валюту взять было практически нечего. Я покупала лишь открытки на память, агатовые бусы и заколки для волос. От жары очень много хотелось пить, кока-колой не напивались, а мороженое индусы тогда делать не научились; хотя в Бомбей стекались люди со всего света, оно там было лишь жалким подобием. Купив однажды, мы его практически не успели съесть – слегка охлажденная смесь за мгновения вытекла из рук. Но одно то, что сбылась моя мечта и я побывала в загадочной стране, вознесло меня на вершину счастья, хотелось поделиться радостью с близкими и друзьями.

Переписка с Абдурахманом не прекращалась. Поделившись своими впечатлениями, я с нетерпением ждала от него ответа и чувств, но сын гор был чем-то озадачен и ущемлен, это чувствовалось с первых строк его письма. Он писал как бы в укор, мол, если ты и видела красоту различных стран, то я видел зарево боевой ракеты и это тоже неописуемое зрелище. Видит Бог, не имея на душе никакого умысла как-то обидеть его, а лишь просто поделиться радостью, я в свою очередь сама оказалась обиженной. Абдурахман просто прервал со мной переписку, не отвечал на письма, я была подавлена.

И лишь только мама, как мне казалось, понимала все мои эмоции, необычайно радуясь за меня и молясь в душе.

Из Гоа нас вновь направили в Корею. Путь лежал через Сингапур, город-капиталист, город-спекулянт, и государство, от которого я также обалдевала на каждом шагу. Там была неописуемо красивая природа, огромные небоскребы изящной архитектуры, множество джонок на воде, много разных людей, разнообразие лавок. И это все мне очень и очень нравилось. Мы бегали от магазина к магазину, глаза разбегались от изобилия различных вещей и низких цен, хотелось успеть все посмотреть и запомнить. Где-то в душе даже была зависть, что люди живут намного интереснее нас. Наконец, очень уставшие и обессилившие мы ждали на причале прихода транспорта, который должен был доставить нас к судну. Неподалеку стояли китайцы, японцы, малайцы, бойко споря по поводу моего происхождения, что было видно и понятно невооруженным глазом. В те годы для них, видимо, было дико увидеть среди советского экипажа похожую на них девчонку. Один утверждал: «малай», другой спорил: «джяпан»… А наши ребята шутили: «Смотри, Гульжан, насчет тебя спорят, малайка ты, японка или кореянка».

Позади Индия, Сингапур, Корея. Впереди таможня, три часа ночи, 3 июля, Владивосток. Мне исполнился 21 год. По радио в мою честь играла музыка стараниями наших радистов. Вечером в кругу друзей мы немного посидели в моей каюте, отмечая важное для меня событие. Тогда за столом один из ребят, Толик Никитин, заострил внимание, мол, ну вот, Гульжан, теперь жизнь твоя полетит, как мгновение, не успеешь и оглянуться.

Через какое-то время Светлана Курносова уехала в отпуск, домой в Феодосию. Я осталась за повара, днем готовила на весь экипаж, вечерами общалась с двумя Олегами. Иногда на судно приходила в гости Наталья-цыганочка, с которой мы вновь случайно встретились.

Как оказалось, на тот момент у нее и Валентины Шевченко была общая и неразделенная любовь – смазливый парень, знающий себе цену, берущий от жизни все. Наталья была уже беременной, списалась со своего судна. Не зная, как ей поступить в данной ситуации, просила моего совета. Но что я могла ей тогда подсказать, еще не познавшая близких и откровенных отношений, сама проявляя интерес через Наталью к сокровенным таинствам и секретам, а она, как старшая подруга, пыталась как-то объяснить и научить. В те времена считалось неприличным объяснять что-либо подобное в школе, выспрашивать у родителей – вообще табу, познавательные программы, передачи и издания запрещены. Провоз из-за рубежа определенной литературы и иллюстраций преследовался по закону. Наташа объясняла, как следует красиво, правильно и привлекательно вести себя в определенной ситуации. Я слушала и вникала, воспринимая все очень и очень всерьез.

Вспоминаю, как в один из зимних вечеров, будучи еще учащимися, я с Наташей и еще другими девчатами решили сходить в кафе. Мы стояли на остановке в ожидании автобуса, когда подошли ребята, курсанты местной мореходки. Один из парней, родом с Украины, подошел ко мне с искренним желанием познакомиться. В глазах его горел доброжелательный огонек. Но я и в этот раз повела себя очень грубо и нетактично, чем, конечно, обидела его. Именно тогда Наталья Велисевич, первая и единственная в моей жизни, обратила внимание на мое неправильное поведение, объясняя, что он тоже человек и ничего плохого не сделал, что мне следует проще и вежливей обходиться с людьми.

Спасибо тебе, дорогая подруга, спасибо за все те уроки и подсказки!

Тот вечер был отлично проведен в кафе, играла приятная музыка, мы пили шампанское, танцевали и веселились. А ребят-морячков, все же потянувшихся за нами, туда не запустили, так как вошедший патруль попросил их просто покинуть заведение…

…Некоторое время Наташа со своей проблемой находилась у меня в каюте, пока наше судно стояло на берегу. Я жила повседневной жизнью, готовила различные вкусности, вечерами гуляла по Владивостоку.

15

В один из вечеров, проходя мимо открытой двери каюты старпома Александра, я обратила внимание на находившегося там гостя, на вид лет сорока. В тот же вечер ко мне зашла в гости бывшая сокурсница Раиса. Мы даже с ней толком не успели пообщаться, как в мою дверь постучали. Чиф вежливо пригласил нас в свою каюту.

Глупые и бестолковые, мы восприняли это как должное, на душе было весело.

На столе у старпома стояло спиртное и легкая закуска. Он представил нам своего товарища, старательно пытаясь ухаживать за Раисой. Ну, а Иван оказался человеком грубым и невоспитанным. Было видно, он брал от жизни все, что хотел, не было предела его наглости и хамским намекам на неизбежную связь. Я, чувствуя неладное, пыталась прервать знакомство и вечер, ссылаясь на усталость и предстоящий трудовой день. Самолюбие гостя было задето.

На следующий день, подзабыв о прошедшем вечере, я сидела уставшая после работы в своей каюте. Считалось нормой, что экипаж – это одна семья, никто не посмеет обидеть. Открылась дверь, на пороге Иван. Он прошел без приглашения и резко опустился рядом со мной на диван, давая волю своим рукам. Это совсем мне не нравилось, я попросила его удалиться. Но грубый и неотесанный мужлан, не привыкший к отказу, стал жестко выражаться, выкинув фразу: «Сказал трахну, значит трахну…», только на более грубом жаргоне. Мне неприятен был и он, и его речь, и манеры. Рванув, я выскочила из каюты, оставляя нерадивого поклонника одного. Спустилась на нижнюю палубу к артельщику Серову Олегу, с которым была в товарищеских отношениях. Он был порядочным пареньком, но на тот момент находился в компании своей подруги Натальи. Я не хотела им мешать, поэтому поспешила за помощью к Олегу Пшенникову, дав понять ему наспех о неладном. Олег был глубоко понятливым человеком и, успокоив меня, оставил в своей каюте, а сам как порядочный мужчина ушел разряжать обстановку. Возвратился он с улыбкой, тихо посмеиваясь, такой добрый и приветливый, олицетворяя нежность и уют. Я слушала его с изумленными глазами, а он, еле сдерживая смех, пытался рассказать увиденное.

Оказывается, что как только я постучала в его дверь, в тот же самый момент Олег Серов был уже у дверей моей каюты. Пареньком он был крепким, собственно, и Иван был тоже человеком далеко не мелким. Подошедшему Олегу Владленовичу предстала следующая картина: артельщик Олежка, взяв за грудки непрошеного гостя, выкинул очень ловко того за дверь. В ответ «поверженный» пригрозил ему, что, мол, ты не знаешь, с кем связываешься, на что Олег грубо ответил: «Да будь ты хоть министром обороны!» На том инцидент был исчерпан, Иван навсегда забыл дорогу ко мне. А Олег Владленович через некоторое время проводил меня до каюты.

Они оба, два Олега, навсегда остались в моей памяти, вызывая теплые воспоминания…

Близилось к концу лето, я собиралась в отпуск домой, прихватывая с собой заморские вещицы в подарок близким.

Родители были очень рады моему приезду. А я душой уже рвалась обратно, к зовущему и любимому моему сердцу морю. Но приехав домой, как раз подоспела на свадьбу своей сестры. Теперь в доме было тесновато. Небольшую комнату занимал средний брат со своей семьей. Родители жили в прихожей, которая одновременно была и кухней и гостиной. Большую комнату, как бы напополам, делили мы с сестрой, но так как я теперь бывала дома редко, то сестра полностью чувствовала там себя хозяйкой.

Бабушка к тому времени уже с нами не жила. В одну из зим от безысходности, чувствуя себя лишней и ненужной, она покинула наши края. В свои девяносто с лишним лет она своим ходом отправилась на Украину к дочери. Отец, конечно же, допустил неисправимую ошибку, отпустив мать вот так, просто и необдуманно, не по-мужски.

Сейчас больно вспоминать бедную и несчастную бабульку, и ни у кого тогда не шелохнулась совесть. Сколько же ей предстояло пережить и выстрадать. В том есть вина каждого из нас…

Для старшего брата мама к тому времени выхлопотала неблагоустроенную квартиру в бараке на четыре семьи. Он жил отдельно, практически никому не мешая. Женился вновь на случайной девице, с которой в дальнейшем у него отношения не сложились. Иногда он работал, навещал Шамсию с дочкой.

Свадьбу сестры планировали провести во дворе нашего дома, гостей пригласили немного. В день регистрации пришла помогать и Шамсия, она деловито и грамотно готовила, накрывая столы, расставленные под свисающими гроздьями винограда. Я большей частью ходила беззаботная, но на регистрации не присутствовала, немного помогая снохе, от будущего брака молодых была не в восторге и даже высказала ненароком фразу сестрице: «Да что же ты в нем нашла?» Он был щупленьким пареньком, на три года младше ее, выглядел как забитый жизнью мальчуган. Средний брат тоже выдал реплику, мол, погодите, он вам еще покажет…. Но, тем не менее, отговаривать молодых никто не собирался. Я подарила сестре косметический набор, привезенный из Сингапура, в те времена вещь редкую, а также босоножки и японский

трикотин.

Свадьба предвещала хороший веселый вечерок, но, увы…

16

К тому времени наша сноха Катерина, уже успевшая родить двоих детей и ожидавшая появления третьего, из-за своего злобного характера пытаясь выместить непонятную агрессию, зная буйный и дурной характер мужа, устроила ему сцену. Ей, конечно, тоже хотелось от души повеселиться вместе со всеми, но мешали дети. По ее мнению, с ними должна была сидеть «бабка», то есть наша мама. Но мама устыдила ее, поставив на место:

– Своих детей я сама поднимала, мало того, что вы живете вместе с нами, мы с дедом кормим вас на свою пенсию, а вы смеете еще норов свой показывать!

Гости были навеселе, когда изрядно подвыпивший и обозленный средний братец в самый разгар вечера неожиданно устроил дебош.

Он подошел к отцу и махом сбил его с ног, выбив передние зубы.

Большинство из гостей были людьми военными, но участия в данной сцене никто не хотел принимать, все просто молча наблюдали за происходящим. Отец от безысходности забежал в предбанник, слезы обиды текли по его несчастному лицу. Я бросилась на его защиту, преградив собой проход в дверях. Отец тихо стонал: «За что же ты, сынок!?»

Я и не ожидала, что Амантай – совсем законченная мразь и подонок. Он неожиданно вновь, рывком, как бешеный пес, умудрился из-под моей руки пнуть в лицо стоявшего за мной отца. Ему показалось мало «выступлений», поэтому решил показать всем, какой он супер-боец.

Катерина и с места не сдвинулась, чтоб хоть как-то предотвратить гнусные действия мужа.

А старший брат Нуртай, вдруг решил заступиться за престарелого старика, завязалась драка. По двору катался клубок яростно сцепившейся и изрядно подвыпившей тройки, в том числе и меня. Гости молча смотрели. Огорченная сестра со слезами убежала в дом, осознавая, что ее свадьбу с умыслом расстроили брат со снохой. На том веселье и закончилось. Я, оказавшись меж двумя братьями,пытаясь их разнять, вела себя не наилучшим образом: маты и ужасная брань летели с моих уст во все стороны, новая кофточка разорвана, босоножки имели жалкий вид. Всех нас кое-как разнял подбежавший новоиспеченный зять Василий.

А на следующий день мне было очень стыдно вспоминать произошедшее накануне. Но, оглядываясь назад, я немного успокаивала себя тем, что, не будучи мужчиной, хоть как-то, но пыталась остановить сумасбродство и не им, здоровым мужикам, стоявшим в бездействии, осуждать меня!

Удивляюсь, как после того случая семейка братца продолжала жить под крышей стариков, оставаясь на их же иждивении, нисколько не чувствуя угрызения совести?! Впрочем, совести-то у них никогда и не было, недостаток воспитания и невежество – вот то единственное, чем они и подходили друг другу.

А родители продолжали им помогать, так как любили и жалели внуков, но обида осталась.

У меня появилось отвращение и ненависть к брату и его семье.

…Утром следующего дня вновь пришедшие гости решили продолжить несостоявшуюся вечером свадьбу, но все было как-то невесело.

Вот тогда-то старший брат, уже не живший со своей очередной женой, предложил молодым перебраться в его квартиру, заявив: «Катька с Амантаем вам не дадут житья…»

Барак находился не далеко от нашего дома, так что мы с сестрой вручную стали переносить ее вещи, пока Василий находился на службе. Мама успокоилась, радуясь, что у молодых все идет ладно и дружно. Так на этой ноте мы расстались и я вновь уехала в Приморье.

17

Вернувшись обратно на судно, застала свое рабочее место уже занятым возвратившейся из отпуска Светланой, наши отношения были немного натянутыми, терпеть ее иногда невыносимый характер было не в моих силах, мы чувствовали, что скоро расстанемся навсегда и от этого в жизни я ничего не потеряю и не огорчусь…

Меня временно поставили вахтенным матросом у трапа. Днями я с удовольствием отсыпалась после ночного дежурства.

Одним из вечерков, гуляя вблизи порта, я случайно зашла в магазинчик, где неожиданно встретилась с Шуриком, знакомым еще с т/х В. Мордвинов. Как-то екнуло в груди, да и он, было видно, растерялся в присутствии своих товарищей. Мы мимоходом перекинулись парой фраз и я почти мгновенно исчезла, о чем после немного жалела, вспоминая огонь в его глазах. Но все проходит…

В один из будней я отдыхала в каюте после очередной ночной смены. В тот день на судне была запланирована учебная пожарная тревога. Во время рейса у нас не раз проводились подобные занятия: мы надевали спасательные жилеты, спускались в шлюпках на воду – все казалось просто игрой.

В этот раз, услышав рев пожарной сирены и не придав этому особого значения, я продолжала спать, не подозревая, что учения по стечению обстоятельств на самом деле обратились в настоящую катастрофу. На судне полыхал пожар, горела нижняя палуба. Трагедия началась именно с каюты артельщика Олега, где на тот момент находилась его подруга.

На теплоходе вмиг воцарилась необъяснимая тишина. Что-то внутри подсказывало проснуться, предвещая беду. Неведомая пугающая сила заставила меня подняться и открыть дверь. К моему ужасу, судно уже покинули, как оказалось, все, кроме меня одной. Огромные клубы едкого черного дыма ворвались в каюту, в коридоре стояла непроглядная мгла, электричество было отключено. В мгновение захлопнув дверь и осознав ситуацию, я кинулась к иллюминатору, откуда повалил белый густой дым. Подумала, что в воду прыгать бессмысленно: плавать я не умела, был уже глубокий ноябрь, рядом стоящие катера-спасатели в такой суматохе меня просто бы не заметили. Лихорадочно стала мыслить – что же делать? Стало страшно, очень хотелось жить. Благо, что к тому времени на судне я была человеком уже не новым, хорошо ориентировалась в обстановке. Схватив большой кусок марли, смочила его водой, обмотав лицо и голову. Накинула пальто, чтоб хоть как-то защититься на случай поднимающегося огня на верхнюю палубу, закрыла глаза от едкого дыма и на ощупь, не дыша, пошла к выходу сквозь огромные черные клубы. Осмыслив все, было решено бороться. Оставшись в каюте, я могла глупо погибнуть, единственный выход – только вперед.

Расстояние от каюты до ближайшего выхода было коротким, но все оказалось бессмысленным – дверь оказалась технически неисправна. Техника безопасности на судне явно желала лучшего, в чем минус капитану А. Топоркову,(или Торопову) который изрядно любил приложиться к спиртному, не всегда уделяя должного внимания своим прямым обязанностям, хотя человеком был далеко не глупым.