скачать книгу бесплатно
– Площадь Куси-пата… Я применил новый метод воздействия на информационное поле. Через шлём, непосредственно. Сила мозгового излучения трудно контролируется. Превысил энергетический предел. Пространство перенасытилось и возникла флуктуация.
– Предел?! Мы все перешли пределы допустимого, не только ты, Гилл. Мы уже начали шутить со временем. Надо же!
«День оценки пределов! Она мыслит, используя логику эмоций?»
Море заштормило как следует: тело супердельфина подрагивает, колебания передаются и в сердце. На мгновение Гиллу показалось, что дрожат клетки перенапряжённого мозга. Воздух заметно посвежел, небо опустилось и потемнело. Но Элисса ничего не замечает.
– Я уточнила данные острова, – Аретуза говорит с виноватой интонацией? – Никакие приборы его не фиксируют. Только живые образования, подобные мне. Остров требует осторожности при ознакомлении.
«Я уточнила». Неужели и пол у них сохраняется? Спросить бы, да как-то… И – «живые образования». Действительно, мы переходим некие пределы в своём прогрессе, — Гилл задумался, – Аретуза предлагает миновать этот островок? Он небольшой, но укрыться от непогоды можно. В чём же дело?»
– А ты можешь установить связь с морским народом? – спросила Элисса Аретузу.
– Колонии Георгия Первого далеко отсюда. Дальневосточное побережье Тихого океана ими слабо освоено. Но я могу связаться через спутниковые системы. Или включить Хромотрон?
– Нет, так не надо. Спасибо, – отреагировала Элисса, – Я просто хотела узнать, как часто появляются такие вот острова. Любопытно побывать там, где до тебя никого не бывало.
Её настроение меняется. Без причины? Во всяком случае, Гилл не видит и повода.
– Я покажу вам океан, – отреагировала «Аретуза», – Вы можете ослабить воздействие циклона на этот район.
– Не надо, – отозвалась Элисса, – Мы пойдём к острову. Зачем беспокоить службу погоды? А вид океана – это хорошо.
Ей хочется шторма, понял Гилл, она желает влезть в хорошую передрягу. Чтобы отвлечься от себя самой? Но Аретуза не всё объясняет понятно.
«Почему? Моё мышление ущербно, или дельфин не желает?»
Голографический экран расширился, точка обзора поднялась над водой. Где-то слева внизу, идя попутным курсом, сверкает множеством огней пассажирский лайнер. Справа-вверху, уходя за угол экрана, разворачивает вихри мощный водоворот, видимый на сотни метров в глубину. Он-то и творит бурю на поверхности, преобразуя кинетическую энергию воды в атмосферный ураган. Полоса кругом водоворота сияет штилем. Сверху хорошо просматривается спиральная воронка, обращённая вниз. Да, пожалуй, встряска обеспечена, уяснил Гилл. Но «Аретуза» не деревянный или железный корабль, она легко выдержит любые баллы, закрыв пассажиров в непроницаемой для воды рубке. Яхта направляется на юго-запад, оставляя справа Курильскую гряду. «Аретуза» подчинилась желанию Элиссы, уходит мористее. Если б не дикий островок, они направились бы к Симуширу, к людям. Ураган предвидится серьёзный. Но люди Элиссе не нужны. Зачем она вышла из рубки?
Пришлось вернуть её силой. Пространство рубки затворилось, лишив полноты восприятия. Тело яхты качает в растущих волнах, но шум моря почти неслышен. Воздух снаружи проходит свободно, очищенный от излишней влаги. Обоняние фиксирует изменения в атмосфере: прибавилось йодисто-горького, терпкого. Молекулы озона пощипывают кончик языка. Гилл усмехнулся: утерянная морская традиция требовала в подобных условиях пару солидных глотков подогретого рома. Неплохо бы, но в их всеобщей, почти повальной трезвости, ром такой же раритет, как шпага на поясе.
«Скучно живём. Нам бы учредить Консула по части питья всякого зелья. Мозги периодически надо размачивать, орошать. Народы успешно боролись с сухим законом, а мы добровольно вериги навесили». Гилл улыбнулся самому себе.
«Аретузу» тряхнуло, и мысли о пользе алкоголизма выскочили из головы как пробка из бутылки шампанского. Гилл едва удержал Элиссу от падения. На минуту прижал её к себе и поразился: вместо упругого тонуса дряблость, груди как у преклонной старушонки…
Смотровые стёкла заливает водой и пеной, яхта то проваливается на дно океана, то взлетает к небу. Усилием воли он подавил приступ тошноты. Желающая бури Элисса совсем обессилела и забыла о борьбе. Он устроил её в уголке, она сжалась в комочек и закрыла глаза. Сломалось что-то внутри. Вот она, привычка постоянно меняться и всё менять, в том числе привычки!
Сквозь водонепроницаемую защиту рубки проникают свист и вой ветра, грохот взбешённого океана: всё это сливается в единый гул, раскалывающий монолит личности на независимые кусочки. Но без ранее прозмеившихся трещин такое разве возможно? Когда он приступил к саморазрушению собственного единства? Гилл собрал остатки воли и отвлёкся от внутреннего допроса.
Впереди, совсем близко, небо разветвило перевёрнутое дерево молнии. Гилл заметил прямо по курсу яхты тот самый неизвестный остров и прикипел к нему взглядом. Там – надежда на передышку и запоздавший на много сроков разговор по душам. Если получится. По душам… Очень непривычно звучит. Как бы не ко времени и не к месту жизни. Но почему «как бы»?
Небо над островом просветлело, он стал виден яснее. Коралло-рифовых образований быть не должно, но как похоже: тёмно-зелёное полукольцо с тихой бухточкой внутри, небольшой беленький домик на возвышенности. Прямо оазис в океане!
Гилл присмотрелся и удивился. И поразился тому, что не потерял способность удивляться. Было чему: с неуловимой периодичностью остров преображался. Примерно так делают некоторые постановщики голографических зрелищ, заставляя отдельные элементы проходящей сцены менять свето-цветовую насыщенность от нуля до максимума. Тут нуля-исчезновения нет, но некий минимум присутствует: полупрозрачность, лишающая островной пейзаж цвета и чёткости контура. То вот он – есть; то его почти нет…
«Неужели пришла расплата за давнюю попытку приблизиться к касте звездолётчиков? И усовершенствованное зрение даёт сбои, рождает внутренние миражи? Не исключено: предки утверждали – за всё приходится платить. Присвоишь чего не положено – исчезнет то, что было дано само собой, даром. Не хватает в такой момент потерять зрение!»
Домыслить он не успел: между приблизившимся островом и «Аретузой» поднялся вал любимого отцом Айвазовского, и яхта поменяла местами небо и землю. Супердельфин мог уйти в глубину, но не рискнул жизнью людей.
* * *
Гилл очнулся и вспомнил, что приходит в сознание второй раз. Зрение и ассоциативная память знают эту комнату: на полу шкуры медведей, трескучий камин, в свете свечей-бра кирпичная кладка справа и слева. Его положили ногами к огню, и фасадной стены с дверью не видно. За красным кирпичом древней кладки тишина. Шторм видимо, затих, или никакие звуки сюда не доходят. Швы, серым каркасом соединившие красные прямоугольники кирпичей, выглядят сетью, сплетённой пауком. Большим пауком. Где сам-то прячется?
В каминной трубе гудит ветер, пламя пляшет над полусгоревшими, ало-багровыми поленьями, лёгкие розовые искры роями стремятся к свободе, к небу. Где-то слева угадывается замерший в режиме ожидания небольшой экран Хромотрона с красным сенсором в левом нижнем углу. Редкая привилегия, односторонняя связь. Можно и вовсе отключить.
Гилл вздохнул – и сюда, в дикий угол, проник навязчивый сервис объединённого мира. Земля очеловечена до предела. Или сверх предела? Попробовал покрутить головой, получилось. Рядом, завёрнутая в медвежьи шкуры, спит Элисса, прикрыв мёртвую голову зверя золотыми локонами. Дыхание ровное и спокойное, она добилась, чего хотела, шторм вернул ей психофизическое равновесие. Пусть пока только во сне – уже немало. В кресле, выступающем из полутьмы угла, дремлет похожий на паука – нет, на медведя – человек. Одетый в тёплую куртку и кожаные меховые штаны, в вязаных носках, с ниспадающей на грудь роскошной бородой, он выглядит дико и архаично.
«Я же на маяке, – вспомнил Гилл, – А это смотритель. Смотритель последнего на Земле маяка. Ненужного маяка, через который к нам пришло спасение».
Мысли ворочаются неуклюже, будто одичали рядом с медведеобразным смотрителем. Когда он в последний раз видел открытый огонь? И не вспомнить. Ах, да, в Тигрином урочище! Цивилизация гарантирует гражданину полную безопасность! Здоровье, сила и красота обеспечены по праву рождения! Хочешь бери, хочешь – нет. Но попробуй откажись!
Камень, дерево, огонь. Когда вот так кругом – время замедляет скорость. А если по-другому – время убыстряет ход? И столетний юбилей приходит через мгновение после рождения? Кто-нибудь задумывался над этим? Геракл сгорел в огне, едва перешагнув через пятидесятилетие; но он прожил жизнь, в которую уместится не одна сотня судеб современников Гилла. А какова наполненность бытия принца Юпанки, вытащенного в чужой мир волей не знающего пределов дозволенного реконструктора Гилла? У того тоже, видимо, секунда считается за десяток наших. Решётка камина, сплетённая из толстых чугунных прутьев, демонстрирует изящный женский силуэт. Где-то наверху ветер рванул к себе поток из каминной трубы. Раскрасневшиеся поленья шевельнулись, языки пламени слились в один пылающий сгусток. Комната осветилась, и Гилл заметил слева полуоткрытую дверь в слабо освещённое помещение. В глубине комнаты различились укреплённые на стене книжные полки. Тенью мелькнула неясная женская фигурка.
Каков смотритель-то! Книги, открытый огонь в камине. И женщина – как она тут, среди пустынных берегов? Элисса не продержалась бы и дня. Всё тут не так, как у людей. Видимо, и любовь архаичного толка. Встречаются ещё такие немодные образчики. Сам Гилл не видел, но слышал. И тайно завидовал. Как завидует сейчас, ничего в точности не зная, представляя в уме эпизоды из совместной судьбы кряжистого смотрителя и его изящной, почти невесомой подруги. От проникновения в чужую тайну оторвало движение рядом. Он медленно повернулся. Медведя с бородой в кресле нет. Но в полуметре от Гилла столик, а на нём замерли в ожидании глиняная бутыль и три стакана толстенного оранжевого стекла. Смотрится очень уютно и привлекательно. Отшельники умеют жить! Может, только они и умеют?
Постулат: люди текущего века не знают лжи. А вот их предки не дружили с любовью к истине. Или правде? Бородатый хозяин маяка выглядит как человек из двухсотлетней давности. Ему нельзя верить? А Элиссе можно? А самому себе? Ещё месяц назад он на последний вопрос давал утвердительный ответ. Теперь – едва ли. «Что происходит?» И обернулся на голос. Хозяин маяка полулежит у столика в позе римского сенатора.
– Пусть женщина поспит, сон ей полезен, – он сделал приглашающий жест рукой, – А мы посидим и откроем то, что надлежит открыть.
– Откроем, – с готовностью согласился Гилл, и перебазировался, точнее, перевалился, к месту «открывания».
Они сделали по глотку, и Гилл невольно оглянулся на дверь в библиотеку. Жидкость в стакане сластила.
– Ты увидел её! – с удивлением констатировал смотритель, – У тебя глаза не такие, как у всех людей.
«Не такие, – согласился мысленно Гилл, но отказался от признания, – Ведь во время подготовки Шестой Звёздной, которую проводили параллельно с Пятой, но так и не отправили по назначению, я по совету и при содействии давнего друга Агенора усовершенствовал зрение. Операция, которую проходят все звёздники».
– Ты видишь как оса, потерпевший кораблекрушение, – с интересом продолжил смотритель, – У тебя в единице временного потока мгновений больше в десять раз, чем у нормального человека. А это значит…
«А это значит, что та дама в библиотеке движется очень быстро. И Элисса её просто не заметит. Даже тени не увидит. А ещё это значит, что хозяину редкой библиотеки не терпится поболтать. Заела его дикость».
– Скорость восприятия больше скорости реакции. Изменишь протяжённость мгновения – трансформируешься. Но ты точно не астронавт, не звёздник. Как и я. Не люблю смотреть передачи из этого ящика, – смотритель махнул рукой в сторону слабо светящегося экрана Хромотрона, – если они идут со скоростью двадцать четыре мига в секунду. Мне нужна большая скорость, как насекомому. Для меня это комфортно. А для тебя?
– Кетцалькоатль, – задумчиво протянул Гилл; он ещё не влился в реальность после «кораблекрушения».
И память пока не восстановила последние минуты и часы, приведшие его с Элиссой в столь необычную обстановку. Слово всплыло само собой. Бородач то ли улыбнулся, то ли усмехнулся, не понять:
– Нет. Я не конкистадор и не индейский бог.
– А я реконструктор прошлого.
– А это что такое? – полюбопытствовал смотритель, чем весьма удивил Гилла.
«Уж не старший ли он брат принца?»
– Это значит, что я голограф, историк, сценарист и режиссёр в одном лице, – ответил он, – Я пытаюсь воссоздать моменты из дней, не отражённых в исторических хрониках.
– О! – уважительно воскликнул собеседник, – В таком случае нам нетрудно будет понять друг друга. Спрашивайте.
Гилл долил вина, выпил – оно обрело терпкость, сложный аромат. Таким вкусом дышал луг у озера в дни постройки дома.
«Смеётся он надо мной, что ли?»
– Кто эта женщина в библиотеке? Ведь она не совсем.., – Гилл задержался с поиском точного определения.
– Не совсем обычная? Правильно. Её зовут Фрэзи. Я о ней мало знаю. Она приплывает иногда. Со своего острова. Обычные люди не живут в отрешении. И это правильно, не так ли? А моё имя – Гарвей. Может быть, мой маяк наполовину мираж, но часть кирпичей в эти стены уложена моими руками.
– Фрэзи? – полусонным голосом спросила Элисса, – Откуда Фрэзи?
– От Грина, – не думая, автоматически ответил Гилл и сам удивился: реальность становилась иллюзорной, мешаясь с вымышленными мирами, хранящимися в известных ему книгах. Известных только ему. И, обратно – фантазия делается действительностью. «Мой маяк наполовину мираж…»
– Грин? А это где? – почти разом спросили Элисса и Гарвей.
Гилл не отреагировал на их неосведомлённость – нормально, кто читает древние фолианты? Но память возмутилась и без усилий воскресила последние события.
Первый всплывший кадр – агония и смерть Аретузы. Вот он, свежий признак совершенного мира – яхта погибает как живое существо, а ты ему помочь ничем не можешь. Берег, притихшее море, тёмное ещё небо. И серый песок, на котором подёргивается от боли огромное могучее тело яхты. И неработающий браслет. Связи нет, но рядом – чернобородый человек в меховых сапогах и шкурах. Он высвобождает его с Элиссой из искорёженной рубки. Песок впитывает кровь дельфина, она алым туманом клубится и оседает в синей воде. А ещё щелчки, перемежающиеся со свистом. Дельфин, лишённый привычных средств общения с человеком, пытается говорить на своём языке. Но человек, использовавший дельфина-яхту для собственных нужд, не понимает.
Аретуза смогла перебраться через полосу рифов, чтобы доставить пассажиров, потерявших сознание, на безопасный берег. Смогла, но ценой собственного существования. «Ценой собственной жизни!» – так подумал Гилл на берегу, поднимая Элиссу на руки и с горечью наблюдая, как дёрнулся последний раз грудной плавник Аретузы, и тело затихло. Наверное, она и сейчас лежит на берегу. Как с дельфинами в таком необратимом состоянии поступают люди? И как обязаны поступать?
Гилл протянул стакан с вином Элиссе. Она осторожно отпила глоток и непонимающе огляделась. Очевидно, с памятью у неё похуже, чем у него.
Был ещё какой-то остров. Островок. И женщина, стоящая в воде у берега. В воде? Нет, на воде! Как видение, рождённое бредом. Аретузу захватывает и переворачивает огромный, многометровый вал, их крутит, но рядом с островом тихая вода. Остров, словно живое существо, подплывает к ним, подхватывает громадного дельфина, и направляется в открытое море. Кругом бушует шторм, чёрный день сменяется беззвёздной ночью, но стихия их минует. У гряды рифов свободная Аретуза остаётся один на один с ветром ураганной силы. И, в прямой видимости берега с маяком, яхту бросает на обнажённые острые камни. Море не пожелало расстаться с выбранной жертвой. Сейчас те роковые камни наверняка скрыты в океанской глубине. И над ними запросто пройдёт транспортный «кит», чтобы легко пристать к берегу.
Нет, тут что-то не так! Не могут острова, пусть даже не обозначенные на морских картах, заниматься спасением и транспортировкой людей и дельфинов. И женщины не живут в штормовых морях, они предпочитают уютные дома. Фрэзи… Он знает одну Фрэзи, но та плод литературного вымысла. И о ней тут, кроме него, никто не слышал. У смотрителя в библиотеке нет книг Александра Грина.
– Почему у меня не работает браслет? – спросила Элисса, пытаясь выйти на связь с Хромотроном.
– А у меня из вашего мира ничто не работает, – усмехнулся смотритель, – С трудом настроил экранчик. Последние известия слушать. Но не чаще раза в неделю.
– А вы не из нашего мира? – как-то чересчур спокойно спросила Элисса.
– Был из вашего, да уж забыл о тех временах, – ответил бородач и посмотрел на неё так пристально, будто пытался вспомнить, где он её видел.
«А ведь аномальная личность. Запросить бы Хромотрон, узнать его данные, биографию. Одиночество противоестественно, должна быть серьёзная причина».
– Скоро заработает иллюзион, это поистине колдовское зеркало, полное фантастики и обмана, и посмотрите, что там у вас делается. Со стороны посмотрите. Может быть, согласитесь со мной, что только внешняя сила способна удержать мир от неминуемого падения в бездну. Я же предпочитаю падать отдельно от масс и, извините, от вас. Сейчас приготовлю поесть, дабы вы возвратились в свои миражи не очень истощёнными. Сила вам понадобится. В самое ближайшее время.
«Дабы!», – мысленно передразнил его Гилл, – Отшельник с претензиями на роль пророка! Если мир провалится куда-нибудь в Аид, за маяком не спрячешься».
Недовольство антиобщественной позицией смотрителя маяка пропало в миг, когда тот внёс со двора огромное блюдо с жареной на углях рыбой. «Не будем кусать руку дающего! – великодушно решил Гилл, – Надеюсь, он приготовил ужин не из мяса яхты».
Запах еды, простой и однозначный, привлёк с такой мощью, что заставил Элиссу подняться на ноги. Дополненный ароматом свежеиспечённого где-то рядом хлеба, он исключил любые мысли, которые могли помешать пиршеству.
– Однако! – сказал Гилл, проглатывая слюну, – Вино, хлеб, рыба, и всё неописуемого качества! У вас каждый день такая вот тайная вечеря?
Хозяин в ответ улыбнулся сквозь бороду, наполнил светящиеся каминным огнём стаканы, и жестом руки пригласил гостей из обречённого внешнего мира к столу. После безмолвного утоления голода смотритель вынес посуду, вернулся и, руководствуясь собственными внутренними часами, активизировал экран.
Вопреки уверениям смотрителя Хромотрон обошёлся без последних известий. Консулат ищет Гилла. Запросам о его местонахождении посвящены все выпуски новостей. Впервые Хромотрон выпустил человека из своего всепланетного поля зрения. Также впервые он использовал свои программы для циркулярного поиска. Принц Юпанки, пользующийся на Земле правами инопланетянина, настаивает на встрече с Гиллом. Более ни с кем он не желает вести никаких переговоров. После показа портрета Гилла Хромотрон рассказал о находке мумии кентавра где-то на территории бывшей Эллады. Это известие смотритель встретил загадочной усмешкой, на своих гостей посмотрел с сочувствием.
Ожившая линия Хромотрона позволила индивидуальным браслетам восстановить канал связи. Остаётся дождаться воздушного транспорта Консулата. И достаточно времени для поиска ответа на вопрос: если контроль человечеством ареала своего существования не абсолютен, то где пределы власти человека над собственным бытием?
5. Кори-Канча. Храм Солнца. Воскрешение
Пассажирская «Пчела» стрекотала и жужжала надоедливо, крайне противно. Сопровождали Гилла на весьма высоком уровне: сразу два консула, Хуанди и Давид, главный мим и главный голограф. Элисса отказалась от путешествия в Коско, и её рейсовым транспортом отправили в Байконурский оазис, под наблюдение психологов; выглядела она чересчур спокойной и равнодушной, даже забыла о претензиях к Гиллу.
– Если дело такое срочное, то почему «Пчелой»? Почти целый световой день…
– Нам надо разобраться с… Необходимо выяснить, почему принц Юпанки желает сотрудничать только с вами, гражданин Гилл, – ответил на вопрос Гилла Хуанди; обычно добродушный, он смотрит без расположения. От громадной фигуры самого сильного на планете человека веет недоверием.
– Пока вы изволили путешествовать, случилось многое, – добавил Давид и суетливо поправил круглую чёрную шапочку на бритой голове.
Обычно несогласный с мнением большинства в Консулате, сегодня Давид разделяет его полностью. В чём суть общего мнения, Гилла не интересует. Достаточно того, что понял – Консулат к нему более чем холоден. Видно, Реконструкция, как говаривали в старину, добавила им головной боли.
– Попробуем разобраться, – согласился Гилл, – Но мне известно столько же, сколько и до путешествия, – он с ехидным удовольствием повторил слово и интонацию Давида, – Надеюсь, дело не в кентавре?
– Понятно, – сказал консул-мим Хуанди и пошевелил плечами тяжелоатлета.
«Пчёлку» слегка тряхнуло. Гилл обречённо вздохнул: ещё одно движение этого «железного китайца», как называют Хуанди за глаза, и можно навсегда забыть о приключении на море. Ибо падение с километровой высоты никак не сравнимо с кораблекрушением.
– Кентавр пока ни при чём. Но и его очередь придёт. Близ озера Титикака существовало нечто вроде небольшого секретного храма. Его единственное и не сбывшееся предназначение – возрождение к жизни Инков. Королей империи, забальзамированных и превращённых в мумии. По наводке принца Фрикс обнаружил это место. Раскопали и нашли там мумию.
Хуанди говорит угрюмо и неприветливо, словно появление останков короля-Инки инспирировал Гилл, и оно задевает консула за самое больное место.
– Но ведь все мумии Инков исчезли бесследно! – не удержался от удивления Гилл, – Все!
О том, что инки своих покойников не бальзамировали, говорить не стал. Сработал инстинкт самосохранения, Хуанди и без того не в настроении, «Пчёлка» может не выдержать очередного мышечного рывка «железного китайца».
– Не только вы так думали, – с иронией заметил Давид, – Заблуждения свойственны всем людям, но ошибки делает далеко не каждый.
Хуанди до критицизма не снизошёл:
– Мы покажем вам все материалы, времени на обдумывание хватит. Главное заключается в том, что принц Юпанки декларирует возможность оживления мумии. Но процесс, утверждает он, пойдёт только при участии Уму Гилла. Почему он вас так называет? Уму…
«Они не удосужились познакомиться с наречием кечуа. Ватук, а теперь и уму – волшебник, прорицатель. Принц меня высоко держит!»
Гилл улыбнулся. Хуанди в ответ на его улыбку нахмурился и твёрдо заявил:
– Дело под юрисдикцией лично первого консула Сиама. Мы обязаны…
– Сиама? – не удержался от сарказма и повторил показ улыбки Гилл, – Лично? А разве их благородие специалист в вопросах реанимации, а тем более воскрешения? Он ведь первый среди лучших на театральных подмостках. Известно, что он единственный в Солнечной Системе способен блестяще исполнить любую роль без знакомства с режиссёром и сценарием. Очень похвальное качество. Мне также известно, что, будучи ещё Равилем, он как-то ухитрился стать призёром в бегах на марафонские дистанции среди детей. В зрелости, правда, рекорд не повторил, но и правильно. Ведь время требует не марафонцев, а спринтеров.
– Первый консул Сиам курирует программу «Барьер-100». Ваша подозрительная позиция неуместна.
– Теперь понятно, – Гилл посерьёзнел, – Близость сенсации наш любимый вице-президент почувствовал. Через год он планирует претендовать на должность президента, так?
Консулы проигнорировали «подозрительную» нелюбовь гражданина Гилла ко второму лицу на иерархической лестнице планеты. Что значит – инструкции чётки, а дело более чем серьёзно. На «Пчеле» оказался действующий терминал Хромотрона – роскошь для малого транспорта неимоверная – и Гилл занялся освоением накопленного Фриксом и Гектором материала. Никто ему не досаждал, только дважды вполне учтиво предложили жареные тонизирующие орешки и даже эксклюзивный напиток «Великий консул». До смотрительского вина «Консул» не дотягивал, но в целом полёт прошёл неожиданно комфортно. Гиллу понравилось, и он решил при любой возможности путешествовать исключительно на транспортах Консулата.
На Коско заходили с юга. Он поразился тому, сколько можно сделать за короткое время, если в деле заинтересован лично вице-президент. Вначале не узнал селение Кача, одно из многих, окружавших по периметру столицу инков. Центр селения занял возведённый из полированного чёрного камня храм, и притом двухэтажный.
