скачать книгу бесплатно
– Вообще-то был у нас такой художник. Константин Сомов. Он любил изображать сонных девушек. Может, он автор?
– Да, мы видели Сомова. Но среди его картин не было девушки с тигром.
Отец и Женя привели себя в порядок и явились на кухню. Женька хотел включить телевизор, но мама нахмурила брови и усадила за стол. А на столе – горка блинов, кусочки курицы в тарелках и вишнёвое варенье в розовых розетках. На плите закипает чайник. Мама, чуть-чуть полноватая, светлая, с причёской каре и в зелёном переднике, но без подсолнухов, вытирает вафельным полотенцем вилки и ножи, и раскладывает их на скатерти. А запах самый свежий и аппетитный.
Рассматривал всё это Андрей Евгеньевич, поглядывал на детей и на жену, и думал о том, что кто-нибудь со стороны, мог тут увидеть образцовую семью. Даже позавидовать мог, настолько благопристойно и обстоятельно выглядит каждая в ней особа. Если бы не беда. А точнее, если бы не заноза в душе хозяина. Колющая, не отпускающая почти два месяца, не позволяющая ни на день забыть о выходке жены. И добро бы, какая-то простушка, а то ведь человек с высшим образованием, зав отделом статуправления. Родители сибиряки, научные сотрудники. Мама физик, кандидат наук, отец учёный палеонтолог; к несчастью, полтора года назад его не стало.
Маков с юношеских лет придавал большое значение связям с людьми, занимающими высокое положение. И был рад, что его девушка Марина из хорошей семьи, дочь известных учёных и сама прекрасно образованная для своих лет студентка. После университета они поженились и радовали друг друга своими служебными успехами. А когда родились дочка и сын, он увидел, сколь благодатными для них являются знания родителей, в особенности, матери. В обычном, казалось бы, общении, в простых разговорах проявлялась не только эрудиция родителей, но также их убеждённость в своей правоте. Андрей любил жену. А с рождением детей более всего стал ценить её редкостную материнскую особенность – быть равной с ними, но понимать чуточку глубже и видеть чуточку дальше. Она и в близких отношениях с мужем была искренней и открытой, и ему в голову не приходило, что может быть как-то иначе. И тут…
– Приступайте, ребятки. Накладывайте блины и ешьте сначала с курочкой, после с вареньем и чаем. Да, творог же! – вспомнила она и достала пачку из холодильника.
Женя рукой взял из горки два блина и положил на тарелку.
– Вилки не видишь? – упрекнула Катя. – И не рви ты их, для этого есть вот что, – подала ему ножик.
– Нет, пальцами вкуснее, – хихикнул Женя и взял кусок курицы.
– Не пойму, где он всего этого набирается? – вздохнула сестра. – По-моему, у них теперь не садик, а рассадик дикости. Когда я туда ходила, у нас такого не было.
– У нас ещё и не такое бывает. Особенно Вадик и Лёня. Из рогатки лампочку расколошматили.
– Упитанные такие? – спросила мама.
– Два толстяка. Воспиталка их пузотёрами зовёт.
– Может, бузотёрами? – спросила мама.
– Нет, пузотёрами. У них во такие пузы. Будто по футбольному мячу проглотили.
– Ужас! – хихикнула Катя. – Подальше от них, а то заразишься. Возьми, пожалуйста, вилку.
– Отстань, всё равно не буду.
– Эт-то ещё почему?
– Я кино про рыцарей видел, – жуя, проговорил брат. – Дак они там курицу руками держали и зубами грызли.
– То ж рыцари. А ты кто? Варвар, что ли?
– Я не знаю, кто такой варвар. Я рыцарь уже давно. Ваня даже Дедом Морозом хочет быть. Уже бороду примеривал.
– Чего её примеривать, когда ещё только октябрь? – не смогла удержаться Катя.
Мама посмотрела на мужа и подмигнула ему, – дескать, пускай рассуждают, за столом полезно. Андрей Евгеньевич положил ещё блинов, и тут дал себя знать телефон.
– Сиди, – встрепенулась Марина Глебовна. – Скажу, ты в ванне.
– Нет, сам, – проговорил он и взял сотовик. Мгновение слушал и стал кивать: – Был, был дома… Потому что сын отключил… И что теперь?.. Опера? уже там? Нет, еду… Повторите… Запомнил, запомнил. Пока. Свяжемся.
Он сжал телефон в руке, мельком взглянул на блины и нетронутую курицу.
– Завтракайте. Ждут на улице Смоленской. Я помчался.
– Что за чушь? Куда, куда помчался? – встала Марина Глебовна. – Доешь, Смоленская подождёт.
– Спасибо, я потом. Пока.
– Я тоже хочу, – сказал Женя, беря в руки ножик.
– Со временем, сказал отец и выскочил из-за стола. Переоделся, выбежал на двор и сел в машину.
Событие, о котором сказали ему по телефону, для него не новое. В квартире на Смоленской обнаружен труп мужчины.
2
Николай Перекатов и Виктор Малинин с детства друзья. Перекатов среднего роста, плечистый, коротко стриженный. На слегка вытянутом лице ничего лишнего, никаких изъянов. Чуть-чуть курносый нос, выпуклый лоб и неширокий рот с некрупными губами; глубокие серые глаза смотрят прямо и почти не моргая. Малинин высокий, слегка сутулый, густоволосый и бородатый. Лицо как лицо, и только «лазоревые, живые и манящие глаза», как он сам их называет, говорят о том, что их владелец человек общительный и незаурядный. Учились они в одном классе, потом в одной группе на вечернем отделении экономического факультета. И работали в морском порту с паллетами – специальной тарой для транспортировки бананов из Эквадора. Николай изумлялся: – Вот жизнь настала: бананы дешевле картошки! – Временно, – обнадёживал Виктор. – Когда придём к нормальным отношениям с нашей родненькой сестричкой Украиной, всё будет как прежде. – Но придём ли? – сомневался Николай. – Обязательно придём! «Жаль только – жить в эту пору прекрасную уж не придётся ни мне, ни тебе», – цитировал Некрасова начитанный Виктор и посмеивался в ладонь. – Не пророчь, оракул, скушай банан, – улыбался Николай и освобождал ему экзотический фрукт от кожуры.
Свободное время, а это были, в основном, выходные, они проводили в дискотеке «Метро Центр» на Обводном канале. Хорошее, весёлое место. Если бы ещё официанты были чуть-чуть культурнее, а то не клиентам помогают, а тусуются между собой, будто привязанные друг к другу. Зато девушки – только успевай разглядывать. Одна беда: редко кто из них мог пригласить к себе домой для радости общения и прочих нежностей. Почти у всех родители, братики, сестрички – не до приёмов.
Стали друзья серьёзно задумываться, не снять ли им квартирку студию, а ещё лучше квартирку однушку на двоих. И таким образом решить вопрос о приюте. Уже почти договорились, начали торопливо подыскивать подходящий объект в Интернете. И радоваться, что предложений видимо-невидимо и на любой вкус.
Не успели. Николаю пришлось на год прервать обучение и послужить в армии. Виктора из-за плоскостопия не призвали, и он после университета остался в порту, в отделе экономики производства и затрат. А Николай после армии продолжил учёбу, и вскоре тоже пришёл в порт. Но как недавний военный получил специальное звание лейтенанта и сделался сотрудником таможенной службы.
Их дружба не прерывалась в армейское время Николая, а когда его демобилизовали, стала ещё крепче. На юбилее одного из руководителей порта они познакомились с двумя красавицами подружками: товароведом Ирой – тоненькой, изящной и весьма общительной брюнеткой, и бухгалтером Любой – рослой, с белой кожей и голубыми глазами блондинкой. В отличие от своей подруги, была она немногословной, вдумчивой и расположенной больше слушать, чем говорить. Не долго повстречались, и вскоре Николай женился на Ире, а Виктор на Любе. Причём обе свадьбы устроили в один день, в одном и том же кафе.
На их торжество приехала Любина мама Анна Семёновна, сельская учительница из Курской области. Стройная блондинка с голубыми глазами и едва заметным шрамом на левой щеке – однажды, ещё одиннадцатиклассницей, ехала с поля на подводе, а какой-то дядька вёз между колен косу. На рытвине не удержал её и коса, падая, задела носиком Анютину щёку. Отец Анны, сельский механизатор Семён в сердцах отметелил дядьку до потери сознания, но тот даже никому не пожаловался – понимал, что виноват. Горяч был дед Любы Семён Петрович, любую мелочь и невзгоду принимал с душевной страстью, оттого и пожил недолго. Девять лет назад, когда не было и шестидесяти, ушёл в мир иной.
Горячим оказался и Любин отец Константин, муж Анны Семёновны. Только в ином смысле. Работая в Курске на стройке прорабом, влюбился в молоденькую электросварщицу Лену и развёлся с Анной Семёновной. Так у Любы появился брат по отцу Игорь, которого она ни разу не видела.
После того как Люба уехала учиться в Петербург, Анна Семёновна стала жить одна. Как-то Люба спросила:
– Ты такая красивая, видная женщина, почему замуж не выйдешь?
– За кого, доченька? За кого-нибудь мне не надо, а хороший человек не часто попадается.
– Перебирайся в город, там много хороших людей. И обязательно встретишь. Твоя дочка тому пример.
– Нет, моя ласточка, я наших деток люблю. Не смогу я там без них.
Как же она обрадовалась за дочку, когда увидела её мужа Виктора. И пригож, и умён, и родители у него заслуженные люди: отец подполковник, преподаватель военного вуза, мать сотрудница аудиторской фирмы. Блеск парень! Дай Бог им счастья нескончаемого!
Отец Ирины Фёдор Михайлович и мама Лариса Владимировна местные, петербуржцы. Хотя сами называют себя ленинградцами. Ну, во-первых, родились в Ленинграде, а во-вторых, потому что их Северная столица – Город-герой Ленинград. – «И никто и никогда не переделает его в Город-герой Санкт-Петербург», – смеялся Фёдор Михайлович. Трудятся они в колледже при судостроительном заводе. Мама – преподаватель информатики, отец – мастер производственного обучения судовых маляров. Ещё у Ирины есть старший брат Сергей, который окончил Университет точной механики и оптики, и вкалывает теперь в конструкторском бюро оптико-механического объединения. Умный, красивый парень, которому жутко не повезло. Женился на студентке Луизе – маленькой, черноокой и чернобровой красавице. Сергей с отцом отремонтировали квартиру и дачу Луизы. Её родители ни словом, ни делом не стали помогать. Жили они на другом конце города в небольшой квартире своих умерших родителей. Была у них закадычная подружка Бутылочка, и, может, поэтому они крайне редко встречались с дочерью. А беременная дочка взяла академку в университете, и к несказанной радости Сергея, родила близняшек Инну и Кристину. Так бы и жили они, и растили своих дочерей, что более всего похожи на маму. Но…
Была и у Луизы подружка Лола (полное имя Лолита), которая знала, что дочек Луиза родила не от Сергея, а от заезжего эстрадного певца Альберта Сиянова. Однажды Лола, будто бы в шутку, сказала подружке Луизе, что Сергею вряд ли понравится, если она расскажет ему правду о «его» дочерях. И потребовала за своё молчание немалую сумму. Луизу возмутила эта, как она сказала, подлянка подруги, и она отправила её на все четыре стороны. Лола исполнила обещанную угрозу. После чего Сергей пригласил специалистов по ДНК, чтобы они установили отцовство и родство дочерей. Их анализ и экспертное заключение показали, что на девяносто девять и девять десятых процента дочери не его.
Сергей тяжело и небезопасно для психики заболел. Из весёлого, жизнерадостного парня, каким он был всегда, превратился в бессловесного, мрачного мужика. Жить вернулся домой. Родителям и сестре сказал, что просто у них с Луизой пока что не сложились «взаимоотношения», мол, надо немного подождать и всё образуется. И признался в своём несчастье только после того, как развёлся с Луизой. Она же после развода бросила ему в лицо лишь одно слово – «изверг»! Казалось бы, бросила и бросила, что ей оставалось? Но он воспринял это слово как удар хлыстом по его беззащитности, по оскорблённым чувствам только что пробудившегося в нём отца. И ничего не произнёс в ответ.
Ира утешала брата, предлагала познакомить со своими, как она говорила, самыми лучшими на свете девушками. Ноль внимания. Напоминала ему где-то услышанное изречение о том, что лучшее средство от любви новая любовь. Но Сергей не придавал ему никакого значения, – его орган слуха и равновесия отказался хоть как-то реагировать на инициативы сестры. И не оставил без внимания её слова про новую любовь: «Если новая любовь отменяет прежнюю и вытесняет её, то новая боль соединяется со старой и лишь усиливает её».
Однако сестра не успокоилась. «Глупости это! – возражала она. – Так рассуждают лишь горюны и непрушники». А когда родители уехали на дачу, она и Николай пригласили к себе подругу Ирины Свету Орлову, тоже экономиста. И позвали Сергея. Красивая, большеглазая и остроумная Света произвела большое впечатление на брата Ирины. Он разговорился, рассказал о новых открытиях в оптике, прежде всего о материалах, которые пропускают свет и тех, что его задерживают.
– Да, без света нам – как без воды: и ни туды, и ни сюды, – с улыбкой проговорила Света. А Ира подчеркнула:
– И без Светы тоже!
– Так оно и есть, – поддержал их Сергей. И, видимо, от смущения, тронул свой лоб и добавил первое, что пришло в голову: – Одно, интеллектуалы вы мои, настораживает – лысеть начинаю. И это всего лишь на двадцать шестом году жизни.
– Не переживайте, – сказала Света. – У лысых мужчин глаза выразительнее.
И всё. Они вместе ушли от гостеприимных Иры и Николая. А на следующий день брат позвонил и душевно поблагодарил её за такое «укрепляющее», как он сказал, знакомство.
Отцу Николая Фёдору Михайловичу и матери Елене Григорьевне, работающим на фабрике «Веретено» (они свою фабрику иногда простецки называют то шпулькой, то катушкой), их невестка Ирочка пришлась по душе. Лёгкая, весёлая, готовая к шутке и улыбке, она прибавляла семье радости и уюта.
А вот родители Виктора, прежде всего мама, не особенно приняли жену сына Любу. Её молчаливость и уравновешенность посчитали чем-то скрытным, будто бы она замышляет что-то недоброе против семьи и сына. Александр Васильевич сдержанно относился к замкнутости невестки, а Клавдия Викторовна не скупилась на замечания, причём, в присутствии сына: – «Почему это, помыв посуду, не вытерла её полотенцем?» – Хотя мытые тарелки Люба помещала в сушилку. – «Почему, выйдя из ванны, не погасила свет?»
Был ещё случай, когда Любе совсем сделалось неуютно и одиноко в квартире Малининых. Как-то в субботу она решила приготовить обед. И принялась варить борщ и жарить котлеты. И увидела, что Виктор с отцом и матерью куда-то собираются. – «Только недолго, пожалуйста, скоро будет всё готово, – попросила она. – Ты кушай, кушай, – отозвалась Надежда Викторовна. – Мы где-нибудь перекусим».
Обедала Люба одна, а когда убрала стол и помыла посуду, вернулись они. Оказалось, Виктор и его родители были в кафе. И впервые она отважилась на решительный поступок – схватила кастрюлю с борщом и направилась в туалет. Но Виктор остановил, отнял кастрюлю и вернул на плиту.
Он не подавал виду, что обеспокоен обстановкой в доме. Хотя изредка стал подумывать о разводе. При этом испытывал некоторую неловкость: только-только поженились – и нате вам… Но тут выяснилось, что Люба в положении, и нежданная весть всколыхнула в нём глубинные чувства. Он поделился переживаниями с Николаем, а тот лишь развёл руками:
– Синхронные у нас с тобой дела. Моя тоже. Скоро станут мамашами, а мы кем? – спросил он и прищёлкнул пальцами.
– Ох ты! Понимаю так, что тебя несказанно радует подобная перспектива, – криво усмехнулся Виктор. – Но прости, пожалуйста, никак не вижу я тебя с детской колясочкой и в розовых подгузничках.
– Почему бы и нет? Неужели ты не понимаешь, что годы наши, как птички летят. Скоро по четвертаку отметим. Ты чуть раньше, я чуть позже.
– Само собой. Во всяком случае, для прикола, можем оба юбилея, как наши свадьбы, назначить на один день. И в том же кафе. Смотри – по моим расчётам, это нам обойдётся в полтора раза дешевле, чем ежели по отдельности. Но вот насчёт папаши лично я не совсем готов. Хочу предложить Любе подождать с детками.
– Аборт, что ли? – почему-то шёпотом спросил Николай.
– Вроде того. Понимаешь, первый, лирический азарт отношений с Любой прошёл. И теперь кажется, что Люба мне не люба. Это подтверждает всплеск моей души, выраженный стишатами. Вот слушай: «Красотка Любаша, красотка Любаша, заварена нами невкусная каша. И скажем сурово, без всяких прикрас, что выплеснуть нужно её в унитаз».
– Ну, выразил так выразил! – восхитился Николай. – Сам Пушкин такое не осилит. Особенно про кашу и унитаз!
– Молодец, узнаю твою иронию. Или ты понимаешь так, будто бы только со мной что-то нехорошо? Но и мама ею недовольна. А сама она ничего не замечает. Ни песенку не запоёт, когда по дому что-то делает. Ни пошутит по какому-нибудь поводу. Молчит, как рыба об лёд, и ходит на работу. Риторично говоря, типичный характер провинциальной наседки.
Николай не был готов к такому откровению и не знал, чем отвечать. За многие годы их дружбы ещё не случалось, чтобы он был в чём-то не согласен с Виктором. Он не попрекнул друга даже в тот день, когда Виктор избил своего соседа Славика, двадцатилетнего глухонемого, который, играя с братом, вылетел из подъезда и выбил из рук Витьки арбуз. Однако нужно было что-то ответить, и он сказал:
– Мой тебе совет, не переживай. Как я понимаю, у женщины, в отличие от нас, внутри больше, чем снаружи. Молчит, потому что копит слова для будущего малыша. И ты бы молчал, если бы…
– Серьёзно? Пустое, Коля, не в тему твой лепет, – перебил Виктор. – Я не знаю, что ты мне тут нагородил про женщину, а я тебе о другом, более жизненном. Ты помнишь нашу уникальную идею насчёт квартирки? Я до сих пор забыть не могу. И чем дальше, тем яснее становится, что однушка нам просто необходима. К тому же, давненько мы с тобой не заглядывали в «Метро Центр». А там по-прежнему жизнерадостно и кучеряво. Ты как? Ещё мне нахваливали какое-то кафе на Ваське (Васильевском острове), но для нас оно далековато.
– Почему бы и нет? Сдаётся мне, что теперь, когда мы женатые, можно с жёнами.
– Эге, в Тулу со своим пряником и самоваром, так? Ох, Коля, что-то портиться ты начал. Более вульгарного ответа я от тебя не ожидал. Или дряхлеть собираешься? – Виктор приобнял Николая и тут же отпустил. – Один сниму. Жаль, платить придётся вдвое.
– Стало быть, могу помочь, – сказал Николай. – Впрочем, нет. На что-нибудь другое дал бы, а на это…
– Не надо. Один справлюсь. Знаешь, какая самая большая разница между мной и тобой? Ты склонен поцелуи раздавать, причём, только одной женщине. А я их собираю, причём, коллекционирую. Как некоторые собиратели марок, значков и прочих раритетов.
– И что ты этим хочешь сказать?
– Для ответа на твой вопрос мне нужно повторить то, что я только что выразил.
– Стоит ли, – сказал Николай. – Я думаю, нехорошо врать кому-нибудь про себя, какой ты могучий. Но ещё хуже признаваться в том, что делает тебя меньше, чем ты есть на самом деле.
Виктор покачивал головой, силясь подобрать для друга не обидный ответ, но всё не находил. И решил похвалить:
– Спасибо, дружище, за ясность мысли и глубину разумения. Тебе армия многое дала. Глубоко сожалею, что не довелось и мне походить и побегать в сапогах.
– Мы бегали там не только в сапогах. Особенно, в спортзале.
Они смотрели друг на друга и улыбались, пока не поняли, что разговор окончен. И пошли по домам.
Больше месяца они только здоровались, встретившись во дворе или на работе. Но как-то приостановились, поинтересовались делами. Виктор с удовольствием сообщил, что квартиру он довольно быстро снял у пожилой вдовы, к тому же недорого, за пятнадцать тысяч. А недавно познакомился прямо на улице под жутким дождём с чудесной, сладкой женщиной. Намечается пылкий роман. Он прервал свой рассказ, полез в карман, вытащил плоский ключ и протянул другу:
– Держи, для тебя копию заказывал. Точный адрес дам по телефону, он у меня для памяти в блокноте. Кстати, съёмная квартира недалеко от нашего с тобой жилья.
– Неужели? А я бы, напротив, на твоём месте использовал её совсем иначе, – оживился Николай и опустил руку друга с ключом.
– Ну-ну, и что ты хочешь предложить?
– Послушай, Вить, позови свою Любу и без лишних разговоров перейди туда с ней. Может такое случиться, что наедине у вас, как по мановению волшебной палочки, пойдёт совсем другая житуха. И всё заладится. Бывает, родители только мешают деткам излишне правильными советами и занудными наставлениями. Это им не так и то не этак. Думают, что их деткам не положено жить собственной жизнью, а должны они целиком и полностью повторять жизнь своих родителей. Скажи, разве не так?
Виктор слушал и смотрел в сторону. Не поворачиваясь к другу, тоном старшего сказал:
– Коля, меня удивляет и настораживает твоя непонятливость. Раньше ты был сообразительнее. На тебя напала ныне популярная ковидная хворь, или только притворяешься?
– Да как тут сказать? Может, так и есть. Но при этом, чувствую себя вполне нормально. И тебе желаю скорее поправить здоровье.
– Ага, сейчас все желают друг другу здоровья. Как будто именно здоровье самое главное в жизни.
– Разве не так?
– Не скрою, какое-то время и мне так казалось. А теперь пришёл к выводу, что счастье всё-таки главнее. Здоровыми, к тому же молодыми и крутыми были Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Гумилев… Кто там ещё? А счастья не имели. И потому аут!
– Резонно, – сказал Николай. – Но, значит, не совсем здоровые, раз так подставились. Имею в виду их душевное состояние.
– Ничего себе. При чём тут душа? Смотри, дипломата Грибоедова убили религиозные персы-фанатики, когда ему было всего тридцать четыре года. Всё при нём: молодость, талант, карьера, богатство, красавица жена – дочка грузинского поэта. Не было только одного – счастья. И что? Где хвалёное тобой здоровье?
– Ты прав, тут есть над чем помозговать. Ты меня удивляешь и радуешь своими находками и творческой потенцией. Продолжай эту линию и не отступай от неё. Вдруг нам когда-нибудь пригодится.
– Рад стараться, ваше благородие! А как же? Только так! – Виктор сделал вид, что взыграл духом, услышав непритворную похвалу друга. И предложил, не откладывая дела, вместе побывать в «однушке». Но Николай с присущей ему любезной улыбочкой поблагодарил и отказался.
– Ты не думай, что я чего-то боюсь. Просто, не могу себе представить, как я вернусь домой после сеанса в снятой квартире. И как на меня посмотрит Ирка и мать с отцом.
Отказался он и от похода в «Метро Центр», чем не на шутку разозлил друга. Да ещё задал какой-то, будто бы не собственный вопрос: «Знаешь ли ты, что дороже всего обходится мужчине? Его член. А именно в том случае, если не ты им, а он тобой начинает управлять».
