скачать книгу бесплатно
Кошка, слушая его, только весело скалил зубы, не чинясь, принимал деньги, которые немедленно передавал в армейскую казну, со вкусом уплетал сало, угощал нас и кормил весь госпиталь. Пирогов по этому поводу шутил:
– Выйдете на позиции, батенька, я вас ещё разок, лично, раню. Благо, теперь знаю как. Глядишь, и снабжение города наладим.
К моменту выхода из госпиталя, Кошке сообщили об очередной награде. К Георгию и нескольким медалям добавился ещё один Георгиевский крест. Любовно полируя награды, Пётр Маркович гордо кокетничал:
– И що мэни з ными робыты? О! Прыдумав! Куплю кадку, та й засолю! А доки кадушки нема, трэба носыты…
…После выписки, нашего героя пригласили к великим князьям. Оба цесаревича горели желанием увидеть легендарную личность. И Кошка не ударил лицом в грязь. Ничуть не смущаясь столь высоких особ, он сыпал шутками, байками и в лицах изображал, как бьёт французов. Короче, театр одного актера. Великие князья были в полнейшем восторге.
– Боже, как он забавен! – смеясь, воскликнул младший из князей, когда Кошка завершил развлекательную программу.
– Он не так прост, как ты полагаешь, – отозвался старший брат…
…Учитель Кошки тоже был весьма доволен его выходом в свет. Равно он гордился теми успехами, которые его воспитанник делал в изучении наук.
– Подождите лет двадцать, – самодовольно заявлял Фёдоров, – он ещё ученым станет и всех вас за пояс заткнёт.
Но пока об этом можно было только мечтать. По-прежнему рвались бомбы, гремели ружейные залпы и гибли люди…
…Как-то, поздно вечером, мы с Кошкой сидели на равелине, отдыхая после тяжелого дня и ночной вылазки. Хмурое море было на удивление спокойно, лишь на выходе из бухты то и дело расходилась легкая рябь. Если присмотреться как следует, можно было заметить верхушки затопленных парусников.
– Вон там, – неожиданно вздохнул Кошка, – моя «Силистрия» лежит, а рядышком «Ягудиил» успокоился. Не долго я на нём походил. И как только Павел Степанович на такое дело решился, не понимаю.
Я покосился на него. Куда только девался его украинский, когда он попадал в своё окружение. Матрос исчезал. Перед нами представал умный, воспитанный, интеллигентный человек. Может быть не очень образованный, но безусловно интересный. На людях же он продолжал играть роль обычного матроса – весельчака и балагура.
– Так проще, – объяснял он.
Не знаю, как проще ему, но мне больше нравился тот Кошка, который в данную минуту сидел рядом со мной. А бесшабашный вояка меня постоянно настораживал. От него можно было ждать всего, он был непредсказуем.
– А что вице-адмиралу оставалось, – откликнулся я на его слова, – против этих монстров они совершенно не годились.
Мы одновременно посмотрели на горизонт, где по-прежнему маячила вражеская эскадра.
– Так-то оно так. Да только корабль, он же как дитё. А мы его на дно. Неправильно это.
– Ну, всё-таки, корабли не люди, – вздохнул я, – когда выбирать приходится между ними, выбор не в пользу корабля.
Кошка, неотрывно глядя на море, только кивнул. Я же помялся и спросил:
– Пётр Маркович, а вам в голову не приходило кого-нибудь приобщить?
– Ишь, чего захотел, – Кошка посмотрел на меня совершенно круглыми глазами, – молодой ты ещё, тёзка. Да и я не на много старше. Нам о сём ещё думать не положено.
– Да ведь я только прикинул, – защищался я.
– Всё равно рано! Хотя, конечно, хочется иной раз. Думаю, если бы нам волю дали, – он хлопнул меня по плечу, – мы бы таких дел натворили!
– Обидно, – вздохнул я, – ведь не дети уже…
– Это как сказать, по нашим меркам – младенцы. Ну сам посуди, нам ещё столько узнать надо. Тебе конечно трудно. Как кутенка взяли и мордой в молоко ткнули. Твой-то сколько с тобой знаком был?
– Почти год.
– Значит, ничего тебе рассказать не успел. Только присматриваться кончил. Мой за мной наблюдал года два, да ещё пять лет меня готовил…
Я растерянно молчал. А Кошка продолжал:
– Ты, тёзка, тогда на барина обиделся. А зря. Для меня всякий вольный человек барином был. Ты ведь не знаешь, каково это, заместо комнатной собачонки быть. Я себя человеком почувствовал, когда на «Силистрию» пришёл. Вот так…
Он замолчал, видимо досадуя на себя за несдержанность. Я тоже молчал – что здесь можно было сказать?
– Зато, теперь ты свободен, – наконец выдавил я.
– Потому и согласился, – глухо отозвался Кошка, – а теперь, с тремя Георгиями, я по всем статьям вольный! Вот война кончится, домой съезжу, родных навещу. Да стерве этой, что меня служить забрила, пару ласковых скажу. А потом уж куда батька позовет.
Он встал, потянулся и предложил:
– Пошли, рассвет уже, скоро лягушатники проснутся. Надо до подъёма на месте быть.
Мы прихватили штуцеры и направились в свои части…
ГЛАВА VI
…Война продолжалась. Все силы союзных войск по-прежнему были брошены против нас. Для остального мира войны просто не было. Я мрачно размышлял о том, что, видимо, государю Севастополь, действительно, не нужен. Не понимал я только одного, если это так не существенно, почему, до сих пор, нет приказа об отступлении. К чему такие немыслимые жертвы.
– Ежели таковой приказ будет, бунта не миновать, – заметил полковник на мои слова, – императору проще измотать армию, и при этом, с её помощью, уничтожить всё старое вооружение. Это открывает свободный путь к новым поставкам.
Я задумался – в словах учителя был смысл. Никто не будет просто так перевооружаться, уж очень это дорого. К тому же произведенное однажды оружие, должно быть использовано, иначе в нём нет смысла. А со времен войны с Наполеоном, Россия накопила огромное количество вооружения, которое к настоящему времени безнадёжно устарело. С этой точки зрения сегодняшняя война приобретала новый, довольно логичный, но от этого не менее жестокий смысл.
– Если мы, таким образом, избавляемся от старого оружия, то наши противники учатся владеть новым, – сделал вывод я.
– Замечательно, Петя! Наконец-то вы начали думать. Кстати, здесь есть ещё один ньюанс – в следующей войне, когда наша армия полностью перевооружится, противник будет по-прежнему уверен, что мы воюем старым оружием.
– Что они, совсем идиоты? – усомнился я.
– Привычка, мой дорогой. Они знают, как медленно Россия воспринимает всё новое, и не берут в расчет те изменения, которые происходят в нашем обществе.
– Но зачем нужны такие потери?
– Когда на Руси берегли людей? – с горькой иронией поинтересовался полковник, – Это тоже традиция…
Около палатки послышались шаги, кто-то негромко кашлянул. Я не успел прощупать, пришедших, как полковник предложил:
– Входите, господа.
Увидев капитана Фёдорова, Гольдбера и других господ офицеров, я попытался удалиться.
– Останьтесь, Пётр Львович, – сказал учитель, – вам это тоже будет интересно.
Фёдоров, тем временем, раскатал на столе схему альминского сражения. Я недоумевал, зачем рассматривать бездарно проигранный бой. На мою мысль он ответил практически сразу:
– Ну, как вам сказать, поручик. Во-первых, не проигранный…
– Раз не сумели остаться на позициях, значит, проигранный, – возразил я.
– Ну, ладно, ладно, с этим могу согласиться, – кивнул Фёдоров, – но, тем не менее… Обратите внимание что здесь, наши войска применили очень интересное построение. Причём, кажется, осознанно, а не так, как американцы в войне с англичанами. Те просто разбежались по кустам и начали стрелять в плотно построенные шеренги из-за укрытия. А теперь посмотрите, что сделали у нас…
Все, кто был в палатке, склонились над схемой. В это время вбежал запыхавшийся Кошка. Свалив трофеи у стенки, он торопливо сказал:
– Звыняйтэ! Чуть не опоздал!
– Присоединяйтесь, Пётр Маркович, – предложил полковник.
– Так вот, продолжал Фёдоров, – в этом вот месте, – карандаш коротко чиркнул по схеме, – наши войска не могли использовать обычный строй. Из-за рельефа местности. Поэтому солдаты построились в шеренги с метровыми интервалами. И, я вам скажу, это оказалось весьма эффективно.
Вампиры недоверчиво посмотрели на Фёдорова. Прокофьев попросил:
– Иван Николаевич, пожалуйста, объясните подробней. В чем эффект?
– Объясняю. Свое нововведение в борьбе с англичанами американцы гордо назвали рассыпным строем. Хотя одно с другим как-то не вяжется. То, что сделали мы, более всего напоминает цепь. Думаю, название – пехотная цепь, здесь более уместно. Мне кажется, самым главным преимуществом в этом случае, является то, что солдатам не надо держать ровную шеренгу, главное не потерять из виду соседа справа и слева, не отставать и не вырываться сильно вперед. А в остальном, он совершенно свободен. Солдат может стрелять, орудовать штыком, не опасаясь задеть своих. Более того, цепь, которая идет следом, может прекрасно стрелять в просветы первого ряда и добивать тех, кого пропустили впереди идущие. И ещё. Совершенно не ограничена скорость перемещения солдат. Они могут бежать во весь дух, не думая о том, что сломают строй. А при появлении кавалерии ничто не мешает им сомкнуться плотными рядами.
Все задумчиво молчали.
– К тому же я готов добавить ещё одно преимущество, – продолжал Фёдоров, – при артиллерийском обстреле гораздо меньше шансов, что одной бомбой убьёт много человек. Потери в живой силе уменьшатся.
В палатке воцарилось молчание. Все обдумывали услышанное. Тишину разорвал голос Кошки:
– Ещё бы ружьишко, которое бы выстрелов пять подряд делало, и цены такому строю нема.
Все только рассмеялись.
– Где ж такое ружьишко взять? По-моему это практически невозможно! – сказал я, – Хотя, немцы говорят, придумали револьвер. Он около шести выстрелов подряд делает. Но это, скорей игрушка. Тяжелый как гиря. И стреляет, буквально, себе под ноги. – И я представил себе ружьё с шестью стволами.
Услышав мои мысли, все опять рассмеялись, а Кошка расстроился.
– Хорошо, господа, повеселились и хватит. Давайте обсудим перспективы такой тактики. Адмирал Истомин ждет нашего доклада, – успокоил всех Прокофьев.
Идея была хороша. Чертовски хороша. И обладала целым рядом преимуществ, но как-то непривычно было осознавать, что в наступление может идти не хорошо сплоченный строй, а каждый солдат сам по себе. Ведь со времен античности строй оставался ведущей боевой единицей. Хотя, нельзя не признать, что с появлением артиллерии, колонны солдат стали весьма уязвимы.
– А это дело, – вздохнул Кошка, обдумав всё, как следует, – А то гонят, как стадо, на убой. Ведь каждый солдат может сам решать, что ему делать в бою. К тому же, если вы обратили внимание, нечто похожее здесь используется регулярно. Имею в виду у настоящих офицеров. Здесь, по горкам, сильно в строю не походишь.
– А он прав, господа, – протянул Гольдбер, – мы-то видим бой с командного пункта, а Пётр Маркович, каждый день под пули ходит. Ну, а как врач скажу, если это нововведение позволит сохранить хоть одну жизнь, то я – за. Это просто прекрасно.
Получивший поддержку Кошка раскраснелся от удовольствия, и совсем размечтался:
– А ещё бы, пушку такую, на колёсах, чтоб на ходу стрелять могла!
Фантазии Кошки были крайне забавны. Народ вокруг от души веселился.
– А, чего вы! – не смутился Кошка, – А вдруг? Сами говорите, что только люди не придумают!
– Ну, если придумают, возьмём на вооружение, – отозвался Гольдбер, – это я вам, как истинный инквизитор говорю.
Настроение было хорошее. Посмеиваясь над идеями Кошки, мы продолжили обсуждать детали. Но и так было ясно, что перед нами будущее, и что некоторое время спустя так будут воевать во всём мире. Солдат впервые из пушечного мяса превращался в полноценную боевую единицу, обладающую собственной волей и инициативой.
Завершив обсуждение, полковник вместе с капитаном Фёдоровым отправились на доклад к Магистру, а от него к адмиралу Истомину…
… Этот день начинался не лучше и не хуже остальных. Французы и англичане продолжали бомбардировку, в нескольких местах были отбиты атаки, в город прибыла почта. Причём, кроме обычной почтовой кареты к центральному штабу на взмыленной лошади, промчался фельдъегерь. Меня этот факт не очень заинтересовал, а полковник встревожился и торопливо направился за ним. Ещё через какое-то время по городу и позициям замелькали посыльные, и, под погребальный звон уцелевших колоколов, армии объявили скорбную весть. Восемнадцатого февраля, скончался государь Великия, Малыя и Белыя Руси и т.д. и т.п. – Николай I. Престол восприял его старший сын – Александр.
Надо сказать, мои верноподданнические чувства, под влиянием полковника и остальных вампиров, сильно пошатнулись. Но я прекрасно понимал, что смена руководства страны в разгар военной кампании – только осложнит ситуацию.
В связи с осадным положением, панихиды по покойному императору служили прямо на передовой. Время от времени, службы прерывались атаками противника, и чтобы остановить их иной раз и батюшки брались за ружья. После панихид был отслужен молебен за здравие и долголетие нового государя, и все смогли разойтись и отдохнуть…
…Долго отдыхать нам не дали. Сообщение о смерти императора противник получил одновременно с нами. Это послужило поводом для ужесточения осады. Бомбардировки стали ещё чаще и мощнее. Свист пуль сливался в сплошной вой.
– Никак к очередному штурму готовятся, – заметил в одну из встреч Кошка.
Я был полностью с ним согласен. Но, до конца февраля, кроме усиления обстрелов у нас было относительно тихо. А человек, такое странное существо, что привыкает ко всему. Вот так и севастопольцы привыкли к ежедневным взрывам и атакам. Они уже не обращали внимания на летящие ядра, философски воспринимая ежесекундную возможность умереть. Люди обходили воронки, держались подальше от полуразрушенных зданий, чтобы не завалило обломками, и продолжали жить, без оглядки на прошлое и без ожидания будущего. Важнее всего было – сегодня. Каждый прожитый день был чудом. Кусок хлеба и чашка воды – счастьем. Горячая каша и чай – верхом мечтаний.
Глядя с позиций на Севастополь, я чуть не плакал. Полгода ежедневных бомбардировок превратили его в руины. Казалось невозможным жить в таких условиях. Но люди не покидали своих полуразрушенных домов. Если же дом полностью разваливался, семьи перебирались в подвалы, предпочитая холод и сырость предательству своего города.
Благодаря местным жителям, в армии каждый день был хлеб, вода, чистое бельё, собранные на улицах и позициях, ядра и пули. Кроме корпуса сестер милосердия, который организовали Пирогов с Дашей, из Петербурга, прибыла госпожа Крестовоздвиженская, с которой приехали ещё несколько десятков женщин, готовых ухаживать за ранеными.
Сама Даша по-прежнему являла собой пример мужества и бескорыстия. Казалось, эта высокая красивая девушка успевает везде. Её видели и в гуще боя, где она бестрепетно перевязывала раненых. И с ведрами воды в окопах, чтобы усталые солдаты могли, в перерывах между боями, утолить жажду. И в госпитале у Пирогова, ассистирующей ему в сложнейших операциях.
Кстати, в отличие от нас, Даша совершенно не желала переезжать на позиции, и упорно продолжала жить в своём маленьком домике на Корабельной стороне. Гольдбер частенько ворчал по этому поводу, но позволял ей эту небольшую вольность. Сам он, как и большинство офицеров, жил в блиндаже рядом с госпиталем. Мы с учителем тоже не были исключением, ещё в самом начале осады переселившись на одну из батарей.
Я не склонен был осуждать Дашу за желание жить дома, но, поскольку бегать за ней чаще всего приходилось именно мне, несколько не одобрял её решения. Всё-таки, Корабельная была далековато от госпиталя. Однако, возможность увидеться с ней наедине, примиряла меня с расстоянием.
Вот и сегодня, Иосиф Дитрихович заглянул в нашу палатку и довольно любезно попросил учителя отправить меня за Дашей. Полковник не возражал, но попросил подождать, пока мы не пообедаем. Заодно, он пригласил его составить нам кампанию.
– Не могу господа, – Иосиф Дитрихович вздохнул, – у меня операция.
– Тогда Пётр Львович сбегает за ней прямо сейчас, – пообещал учитель.
– Пускай молодой человек поест, – не согласился бывший инквизитор, – Даша нужна сегодня не мне, а Пирогову… Господин поручик, – добавил он, обращаясь ко мне, – скажете Дарье Лаврентьевне, чтобы она сразу отправлялась в Николаевскую батарею. Николай Иванович уже разместил там свой госпиталь. Честь имею.
С этими словами он ушёл, а я настороженно посмотрел на полковника. Благожелательность Гольдбера вызывала у меня большее опасение, чем его ругань. Полковник только улыбнулся.
– А почему он с ней мысленно не свяжется? – спросил я.
– Во-первых, Даша, как и положено, ещё практически не может пользоваться невербальной речью… Это мне повезло, – с гордостью заметил учитель, – а во-вторых, он не силен в мысленном общении. Во всяком случае до Корабелки не дотянется.
От удивления я чуть не подавился. То, что бывший инквизитор может чего-то не уметь, совершенно не укладывалось в голове.
– Вы Петя, ешьте, – с насмешливой вежливостью посоветовал учитель, – и поторопитесь. У нас сегодня передислокация.
Я кивнул и продолжил трапезу.
