Новогодние и рождественские рассказы будущих русских классиков

– Ой, ой, опять понес! – скривилась кассирша. – Гоша, прихлопни его.

Гоша нащупал на стойке пульт и переключил канал.

– Уже слова человеку сказать не дадут, – прокомментировал управляющий, входя с улицы.

– Нечего! Пусть вот лучше футбол. – Гоша дощелкал до спортивного канала.

– Мне на футболистов смотреть холодно, – аккуратно зевнула в кулачок Света.

– Не смотри, – хором сказали Гоша и управляющий.

Гоша возмущенно обернулся на своего нежданного единомышленника и прошелся гневным взглядом от модных туфлей до золотого бейджика и обратно.

– Есть вещи поважнее футбола, – не сдавалась Света.

– Нету! – снова хором рявкнули Гоша и Александр Павлович.

Теперь смутился уже управляющий и, не давая никому возможности прокомментировать неожиданный союз, отрапортовал:

– Так, ну, не прохлаждаемся! Работаем, товарищи! – и хлопнул в ладоши.

Никто не двинулся с места. Он хлопнул еще раз и медленно, с прямой спиной, прошел мимо стойки. Его молча проводили взглядами до двери с маленькой тусклой табличкой.

Света ободряюще закивала тете Вале, зашептала громко: «Иди, иди, спроси про новогодние деньги», – и та, тяжко вздохнув, пошла в кабинет Александра Павловича.

В зал, отряхивая снег с воротника черной дубленки, вернулся дед.

– Видели? Снег опять пошел. Пробки – жуть, кто застрянет – так и проведут рождественскую ночь, толкаясь на трассе. Безобразие! Где снегоуборочная техника? Куда смотрит губернатор? Возмутительно! Пора, пора ехать. Не надо борща, спасибо, откланиваюсь.

Ехать! Аська, день рождения! Расселся! Сережа моментально отодвинул пустую тарелку, хлопнул себя по карманам и достал портмоне. Бросил на стол купюру, схватил пуховик и, едва кивнув на прощание Свете и Гоше, бегом кинулся к стоянке.

И прежде чем раздвижные двери открылись, в стеклянном отражении он увидел тетю Валю, выскочившую из кабинета управляющего в слезах, Свету, кинувшуюся ее обнимать, и Гошу, утешавшего их обеих.

Через несколько километров от Затишья лес отступил. За обочиной трассы, далеко внизу, пошли чередой волнистые заборы с гирляндами проволоки поверху, красно-белые полосатые трубы, из которых клубами шел пар, будто вырезанный нетвердой детской рукой из черного с просинью неба, и тусклые многоэтажки с редкими искрами окон. А за ними тянулись до горизонта поля, засеянные фиолетовым ночным снегом.

Навигатор, до того показывавший путь до Воронежа яркой зеленой дугой, вдруг треснул желтым, потом продернулся красным и, наконец, показал яркий кусок цвета спекшейся крови у самого съезда на трассу «Дон». Ремонт? Авария? Сережа вздохнул, выбрал дорогу в объезд пробки и съехал с ЦКАДа на бетонку. Дорога запетляла в лесах, мимо проносились резные дачные домики, уснувшие под снежными шапками до майской страды.

За очередным поворотом, на противоположной стороне дороги, показалась криво припаркованная «киа» с рекламными буквами по борту. Вокруг нее растерянно ходил парень в распахнутом пуховике и надвинутой на брови шапке. Сережа сбросил скорость, проехал мимо и уже в зеркале заднего вида заметил, как парень махнул ему вслед, сдвинул шапку на затылок, всплеснул руками и снова пошел вокруг машины. Сережа посмотрел на часы и надавил на газ, чертыхнулся и снова затормозил. Переключил передачу и стал медленно сдавать назад, не отрывая глаз от зеркала заднего вида – не хватало еще самому застрять тут, поймав в зад какое-нибудь чучело.

– Проблемы? – спросил Сережа, спрыгивая из кабины.

– Брат, да бензин кончился, сам не пойму, как это вышло. Прости, что дернул тебя. Ты ж, наверное, дизельный? Тут просто почти никого по ночам.

– Сейчас.

Сережа развернулся обратно к фуре, под подошвами жалобно скрипнул снег.

– Да я на девяносто пятом катаюсь, брат!

– Понял я, – сказал Сережа, аккуратно стаскивая из кабины тридцатилитровую канистру. – Алтимейт. Держи.

– Ну ничего себе! Тридцатка – это я и заказ отвезу, и назад вернусь. Ты только представь, смена уже заканчивается, а тут друг заказ сбрасывает, вынь-положь ему патрубок, я и метнулся в Затишье, – тараторил парнишка. – Ни денег не взял, ни на бензин не глянул, сорвался и мчу.

Он раскрутил крышку канистры и начал аккуратно сливать бензин в бак. Сережа облокотился на распахнутую дверь «киа» и улыбнулся. Так вот он, пропавший курьер. Ну ясно. На заднем сиденье в салоне лежали коробки, пакеты. Сердце Сережи стукнуло, пропустило удар и снова застучало с удвоенной силой: среди коробок он увидел ту самую, столько раз сегодня просмотренную в лентах всех магазинов техники в Воронеже. Нинтендо свитч! Черный корпус, два вставных джойстика, розовый и голубой. Он!

– Я уж и матери пообещал, что буду сегодня вовремя, но Гоша заладил: вопрос жизни и смерти, спасай, брат. Ну а я что, не кидала же, пришлось вот. Как понял, что бензину хана, стал звонить Гоше, только он сначала не брал почему-то, а потом связь пропала. Как же только тебе денег-то отдать? Может, ты мне телефон дашь, а я тебе завтра…

– Я тебе заплачу.

– Что? – Мальчишка мигнул.

– Отдаю бензин и еще доплачу остаток. Я хочу купить у тебя свитч.

– Приставку-то? Ох, да ради Бога, брат, это же я себе на праздники купил, весь год копил понемногу – мать всю зарплату забирает, ну, знаешь.

– По рукам?

– Не вопрос. На выходных другую куплю.

Курьер наконец уехал, Сережа поставил пустую канистру за сиденье, убрал драгоценную коробку в сетку на верхней полке, сел в любимое кресло, устроился поудобнее, повернулся к пассажирскому сиденью, где обычно в той же позе, сыто откинувшись на спинку, лежал рюкзак.

Но рюкзака не было.

Он впервые разворачивался с такой скоростью на узкой двухполоске, через сплошную.

По дороге обратно в Затишье он клял себя на чем свет стоит. Вот это учудил! Чтобы покрыть недостачу, продавать придется все. Прощай дом в Ямном, прощай новая школа для Аськи, прощай воронежский таксопарк. Начинать придется с самого начала.

Одной рукой Сережа держал телефон, другой – искал в нем контакты заправки, подруливал коленями. На звонок ледяным тоном ответила тетя Валя. Сказала, что рюкзак у нее, ждут.

В кафе Сережа влетел в одной рубашке, как был. Тетя Валя не глядя достала из-под кассы рюкзак, отдала ему и вернулась к своим делам. Он метнулся в туалет, закрылся в кабинке, захлопнул крышку унитаза, поставил рюкзак и дрожащими руками пересчитал купюры в тугих пачках. Вся выручка оказалась на месте.

Вернувшись в зал, он медленно пошел к кассе. В груди горело, ноги заплетались, будто он хватанул полный стакан материного самогону. У прилавка с игрушками он столкнулся со Светой. Она отступила, чтобы пропустить его, машинально взяла с полки большой шар на подставке и потрясла его. Крошечный призрачный город за стеклом накрыло короткой метелью. Вихрь взлетел, покружился вокруг раскрашенных домиков и улиц и опал вниз мягкой волной. Она смущенно кивнула Сереже и пошла на кухню, помахивая пустым подносом.

Он подошел к стойке кассы, достал из портмоне ярко-оранжевую купюру и, стесняясь своего порыва, подвинул ее тете Вале.

– Спасибо вам. Вы не представляете, что вы для меня сделали.

Тетя Валя моргнула, потянула купюру на себя пальцами и снова подняла глаза на Сережу.

– Господи! Это вы представить не можете, как нужны мне сейчас эти деньги!

Она вдруг быстро улыбнулась, и с лица ее снова будто глянула совсем другая женщина – моложе, добрее и красивее.

– Спасибо!

Сережа напоследок огляделся по сторонам. Зал был пуст, и только на диванчике, где сидел его странный сосед, одиноко лежал свернутый в кольца полосатый шарф.

На улице Гоша и курьер копались под капотом белой «тойоты», припаркованной под фонарем.

– Как дела?

Две головы разом обернулись на него и хором ответили:

– Закончили!

– Молодцы! А с фарой что?

– Так она у нее с декабря битая, это дедушка расколотил на работе. Так и катаются, – засмеялся Гоша. – Я ее по одной фаре и узнал, когда она столбик снесла вечером.

– Ясно, – заулыбался Сережа. – А что же управляющий, я смотрю, так и не выплатил тете Вале денег?

– Да от этого жмота разве дождешься?! Выплатил – и тут же оштрафовал на эту сумму. Довольный ходил – выиграл в свой онлайн-покер, я сам слышал, как он по телефону хвастался. Да только какой-то дурак въехал в его тачку, она вон там стоит, видите? Снесло весь бок, места живого нет. И не видел никто, и не слышал. Мистика! Полицию ждем. Вот только праздники, до утра – без шансов. Короче, бед ему хватает, не до выигрыша. – Гоша захлопнул капот «тойоты». – Так, ну все, теперь Свету зовем, принимать работу.

– А вы зачем здесь? – наконец спросил курьер, с нетерпением ждавший паузы.

– Рюкзак забыл. Теперь домой.

– Ну, пока, брат!

– Доброй ночи, парни!

– Доброй ночи!

Навигатор снова показал ровную зеленую дугу до Воронежа. Сережа аккуратно сдал назад и развернулся к съезду на ЦКАД. Метель закончилась, с неба глядели яркие звезды, и лес стоял светлый, в розовом снегу. Курьер уехал, машин у колонок не было, и только на крыльце кафе стояли, обнявшись, две фигуры: одна – в рабочем комбинезоне, вторая – в голубом пуховике и розовых варежках.

«Добрая ночь», – подумал Сережа и нажал на газ до упора.

Татьяна Кокусева

Сигнализатор «Стриж»

На мягком податливом диване среди удобно подоткнутых под разные части тела подушек блаженствовал после горячего душа Андрей Васильевич Варламов. Мокрые рыжие волоски вокруг покатой лысинки и обтянутый коричневым свитером животик делали Андрея Васильевича похожим на умиротворенного орангутанга. Ароматно дымился кофе в маленькой белой кружке. В окне летали ватки снега – погода самая новогодняя, какая и должна быть 30 декабря. Андрей Васильевич длинно вытянул губы, подул и сделал аккуратный глоток. Прислушался. Снег глушил звуки улицы. Веки медленно и непреодолимо опускались. Однако Андрей Васильевич не позволил себе слишком разнежиться, выпил кофе залпом (обжег нёбо) и решительно взялся за новую книжку, ее хвалили.

Книжка оказалась женской, с описаниями нарядов и мелодрамой. Андрей Васильевич морщился, зевал, жмурился и наконец бросил и позвонил жаловаться Маше.

Жена Маша уже неделю лежала в больнице на обследовании чего-то неизвестного и тревожащего. Андрей Васильевич договорился звонить ей трижды в день и рассказывать, как справляется. Иногда, вот как сейчас, обстоятельства требовали немедленного звонка. Поэтому Андрей Васильевич разговаривал с женой около восьми, но не больше пятнадцати раз в день. Маша из больницы находила голубую рубашку в правом шкафу, сразу за сиреневой, варила гречневую кашу один к двум, нет, не две гречки, а наоборот, но если положил две гречки, то налей четыре воды, делала упражнения для затекшей шеи – вытянуть вперед и как бы поднырнуть, писала списки в магазин – «яйца бери цэ ноль, за мясом сходи в дальний на Мирской, молоко лучше у дома». О себе только тараторила: «Ничего пока, пока ничего, пока ничего плохого». Андрей Васильевич это заклинание и повторял, когда становилось страшно, когда думалось: а вдруг что-то там? Но пока ничего, ничего пока.

Маша долго не подходила к телефону. Наконец ответила сипловато:

– Андрюша?

– Ты что там? Спишь? Что там? Что ты?

– Ничего. Всплакнула.

– Что? Что-то там?

– Нет. Просто подумала: а вдруг что-то там. А ты как тогда? Кто о тебе заботиться будет?

– Ма-ша! Прекрати! Ничего же пока? Пока же ничего? – напирал он.

– Пока ничего, да, прости.

Потом придумали, что купить на Новый год, чтобы он смог сам приготовить. Придут Букины, стол нужен какой-никакой. Без Маши стол, конечно, будет именно никакой, но хотя бы курицу в духовку, картошку для сытности, селедку порезать, сыр-колбаску, мандарины – вот и стол. Так и решили – сейчас же пойдет в магазин.

Собрался, с раздражением поискал по всем карманам (зачем столько карманов?) кошелек и нашел его во внутреннем куртки. Надел куртку. Подумал. Нет, холодновато, лучше пуховик. Переоделся, вытащил кошелек (не забыл!), держал в руке и думал, в какой карман положить. Примерился доставать, сначала правой, потом левой. Решил в левый, удобнее. Ботинки или сапоги? Андрей Васильевич почти сделал выбор, но увидел на ногах пушистые домашние носки, а они не влезут. Снял пуховик, утомленно сел на стул в прихожей и задумался. Мысленно поискал черные носки, почти обнаружил их в ящике, перешел к шарфу и уже почти решил выпить чашку кофе, когда в дверь резко и длинно позвонили.

Андрей Васильевич неприязненно вздрогнул. Кто это может быть? Со всеми, кто являлся без приглашения: соседями, евангелистами, продавцами пылесосов, сборщиками подписей, – общалась жена. Она говорила: «Кто-то за солью» – и всегда открывала. Потом из коридора доносился ее веселый голос и смех. Андрей Васильевич раздражался, не понимая, почему она не выставляет их сразу, а беседует и задает дурацкие вопросы. После прибегала к мужу: «Представляешь, эти евангелистки снимают квартиру на четверых. Все из Брянска. Одна выходит замуж в мае. В Брянске. Хорошие такие девчушки, молодые, и в Бога верят, надо же». Андрей Васильевич хватался за голову: «Маша, какой Брянск?! Какой Бог?!»

Он открыл дверь.

На пороге стояла невысокая женщина в синей форменной куртке, какие бывают у сотрудников технических служб. На голове женщины высился сугроб, ниже синели густо накрашенные глаза с отпечатками туши над и под ними. Оранжевый рот завершал картину ярким пятном. Женщина заулыбалась, отчего рот сполз влево.

– Доброго вам дня! – Голос у нее оказался высоким. – Я пришла проверить вас на газ.

– Что?

– Газовая, говорю, я служба, мужчина вы мой непонятливый! А вы думали, Снегурочка пришла?

Она тараторила и посмеивалась, рот при этом хаотично перемещался по лицу то влево, то вниз. Женщина неуклюже сняла мокрые ботинки, один из ее розовых носков тоже оказался мокрым. Андрей Васильевич почему-то устыдился своих шерстяных носков, засуетился, молча махнул рукой в сторону кухни и пошел вперед.

На кухне женщина сняла куртку, сугроб оставив на голове.

– Показывайте.

– Ч-что?

– Краны! Краны – как раны на теле стен… Я поэтесса, – пояснила газовщица, открывая дверцы шкафа, в котором где-то там, вдалеке, за многочисленными пакетами круп, пачками чая, кофе, макарон, прятался газовый кран.

Андрей Васильевич беспомощно смотрел на стену припасов и думал, не позвонить ли жене. Она наверняка знает, где кран. Как это будет глупо выглядеть! Газовщица, однако, по-хозяйски сдвинула с края стола кружку с засохшим кофе и тарелку с куриной костью, намочила тряпку, смахнула крошки и начала выставлять кухонный скарб.

– Чай, душистый черный чай, заскучаешь невзначай… Вот он, чай, душистый чай… Извините, это профессиональная привычка. Все время подбираю рифму. Иногда очень удачные получаются.

Андрей Васильевич покивал из вежливости, глядя на тающий сугроб на голове женщины.

– Говорят, нужен талант. Но талант развивается! Подбираете рифмы, а там дзынь – и получилось. Поэзия везде, везде! Смотрите вокруг. Вот кофе на плите… вот женщины.

– Не те, – усмехнулся Андрей Васильевич.

– Вот! Чувствуете? Из воздуха рождается! А скоро Новый год, Рождество, всех поздравь, каждому по стихотворению и-и-и пошло-поехало, только успевай рифмовать!

Женщина оставила шкаф и полезла в большую сумку.

– Давайте я вас развлеку!

Андрей Васильевич непонимающе заморгал и даже на секунду испугался. Женщина протянула планшет.

– Вот. Накидала подруге, начальнице, брату двоюродному, жене его, потом тете. Интересно ваше мнение! Чувствую – идет поток, хорошо выходит!

Она прижала к груди пачку спагетти и улыбнулась.

Андрей Васильевич прочитал:

Наступило время новоеВремя красоты и счастьяЯ тебе желаю НиночкаНикогда не огорчатьсяВерю я что в наступающемТак устроится судьбаЧто найдешь ты парня славногоИ сыграется свадьба!

– Свадьба с ударением на ба?

– В стихах, – с готовностью пояснила поэтесса-газовщица, выглядывая задней частью из шкафа, – ударения можно менять! У Пушкина такое часто бывает.

Джинсы на пояснице женщины оттопырились, открывая на спине розовую футболку в катышках. Андрей Васильевич отвел глаза в планшет, но и там его ждали катышки слов, из которых складывались залихватски-пошлые пожелания. Сквозь них ясно увидел он полупьяных Дедов Морозов с отклеенными бородами, Снегурок в текущем макияже, бычки в оливье, серебряные нитки дождиков в лужах шампанского. Увидел и завтрашнюю ночь, себя наедине с красномордым Букиным и его громкоголосой женой Ириной. Букин, как наберется, лезет с брудершафтами. Ирка ржет, аж пищит. А потом, часа в два, обязательно начнут петь! Маши не будет, и Букины захватят Андрея Васильевича, замучают. Пусть бы это все скорее закончилось – и газовщица, и Новый год! Андрей Васильевич с теплой грустью взглянул на бутылку коньяка в угловом буфетике.

Наконец газовщица вернулась из недр шкафа. Голову ее теперь облипала мокрая шерсть голубой шапки. Черная тушь спустилась дальше по щекам. Газовщица объявила, что проверка закончена. Андрей Васильевич заторопился проводить, но она печально покачала головой.

– О чем еще-то пишу? Все изнашивается, стареет. Иногда от этого, знаете, и умирают. – Она кивнула с убеждением. – Старый!

– Я? – возмущенно пискнул Андрей Васильевич.

– Да кран! Кран износится, утечка, пфффф! – Она помахала руками, показывая утечку. – И все, надышались. Запах не чувствовали еще?

– Н-нет…

– Уже хорошо!

– Так что же – надо поменять кран!

– Ууууу… – Она иронически закатила глаза. – Так бы все и меняли. Поменять кран, держи карман!

– Да что же и не поменять, если старый? Сами же говорите – утечка может быть, опасно.

– Есть очередность. Вот дойдет очередность, так и поменяют. А раньше и не рассчитывайте.

– И что делать?

Женщина взглядом оценила, достоин ли Андрей Васильевич спасения от верной гибели. Он даже отвел глаза, ведь за каждым какой-нибудь грешок числится. Наконец женщина вздохнула и торжественно достала из сумки небольшой белый приборчик.

– Знакомьтесь. Это «Стриж». Сигнализатор. Улавливает утечки. Тут лампочка, если что – звуковой сигнал. Сверхчувствительность, работа на батарейках.

Андрей Васильевич закивал: «Стриж» выглядел надежным, никакой поэзии, только технологии и наука. Женщина выдала Андрею договор из деловой черной папки, в которой тоже стихами и не пахло, а пахло очередностью замены кранов и распорядком рабочих смен. «Стриж» газовщица повесила на стену, и лампочка сразу надежно загорелась. Андрей Васильевич, чрезвычайно серьезный, подписал договор.

– С вас семь тысяч.

– А?

– Семь. Стоимость прибора, установка. Семь.

Женщина равнодушно потыкала пальцем в договор. Возникла неловкая суетливая пауза. Андрей Васильевич всплескивал руками, хлопал по карманам, женщина сосредоточенно смотрела на лампочку «Стрижа». Кошелек вспомнился в кармане пуховика, Андрей Васильевич сбегал, долго путался в сотенных, хихикал, наконец отдал и с облегчением закрыл за газовщицей дверь.

Вспотевший от ответственной жизни Андрей Васильевич складывал макароны и гречку в шкаф, косясь на бесстрастный красный глаз «Стрижа». Сверхчувствительно улавливает, какой молодец. Но семь тысяч… Прописью и числами – семь тысяч рублей. Пластиковая коробка. Белеет как-то противно на фоне потертой стены.

Андрей Васильевич не удержался. Обе поисковые системы беспощадно показали ценник на «Стриж» ровно в десять раз меньше заплаченного. По телу побежали мурашки. Что ж это… За что это? Зубы заговорила! Стихи подсунула! Дурак, какой дурак! Как так можно-то! Андрей Васильевич, скомканно ругаясь, сорвал со стены «Стриж» и заметался, не понимая, что делать. Звонить жене? В полицию?! Что он скажет? Меня надула липовая поэтесса?! Какой стыд, какой стыд! Он тяжело дышал, на глазах выступили слезы, в них расплылся номер телефона на договоре, и, тряся подбородком, Андрей Васильевич приготовился кричать, требовать, топать ногами…

– Школа! – буркнула трубка.

– Ааааааааа! – закричал Андрей Васильевич и разрыдался.

Андрей Васильевич не позвонил вечером жене, только написал, что рано ляжет. Он тяжело вздыхал в темноте, смотрел на снег и все придумывал, как рассказать Маше о потерянных деньгах и стыдном чтении стихов. Он думал, что Маша, наверное, будет жалеть, что вышла за него замуж почти тридцать лет назад, еще в институте. Было же, из кого выбирать. Нет, терпит его, как она его такого терпит? А он пускает в дом поэтесс с голубой шерстью на голове. Перед глазами засыпающего Андрея Васильевича проплыл сугроб с черными глазами и гуляющим туда-сюда рыжим ртом.

В двенадцать Андрей Васильевич открыл глаза и увидел Машу. Милую Машу с морщинками вокруг нежных глаз. Она сидела рядом на кровати, в светлом свитере, щеки розовые, с холода.

– Ма… – от волнения и сухости во рту у Андрея Васильевича никак не выговаривались слова. – Ма… Маша!

– Андрюша, что у тебя с лицом? Ты пил или плакал?

Он сел на кровати, вздохнул и сразу во всем признался, не поднимая глаз на жену. Маша слушала внимательно и вдруг засмеялась радостно и легко.

– Спасибо, Господи, что взял деньгами! Андрюш, а у меня ведь доброкачественное. Доктор сказала – живите пока. Так что будет нам Новый год!

Андрей Васильевич снова набух слезами и уткнулся жене в плечо. Она погладила его по спине и нежно поцеловала в лысинку.

Татьяна Корчагина

Волшебство зимы

Современный святочный рассказ

Оставить дело незавершенным – значит собственноручно перенести проблемы прошлого года в новый. Вера ничего подобного не хотела, а потому все-таки собралась с духом и позвонила Инне Николаевне.

– Конечно, Верочка! Приезжай, я буду дома. В любое время.

Досчитав до трех, Вера постаралась взять себя в руки и уточнить:

– Вы уверены? И в магазин не пойдете? И я не помешаю вашим гостям? Сегодня же тридцать первое!

– Да-да, канун Нового года, – с улыбкой в голосе подтвердила Инна Николаевна. – Не беспокойся, дорогая, я буду ждать.