Чеченское танго

Рустем Бизянов

Чеченское танго

Глава 1

«Поручить Правительству РФ в соответствии с пунктом «д» и «е» статьи 114 Конституции РФ

использовать все имеющиеся у государства средства....»

Из указа Президента РФ Б. Ельцина от 9 декабря 1994 г.

Третий день дороги сплошные марши: перегоны, перегрузки, перекуры, перекусы, недосыпы и снова дорога. Сегодня очередной перевалочный пункт, мы, гремя сапогами по трапу, выбегаем из самолета и выгружаем ящики. На траве у взлетной полосы уже скопился огромный штабель.

Три дня назад меня, как и весь наш взвод, подняли по тревоге и перебросили в соседнюю дивизию. Сказали на крупные учения. Как выяснилось впоследствии не очень-то учения, но очень крупные.

Прогнали через мобилизационный пункт, сформировали сводный мотострелковый батальон из солдат, согнанных со всей дивизии и вперед: «Марш, ребятки, марш, – напутствовал нас старенький прапор, выдававший новенькую форму.

И вот я, Марат Забиров, дед, разжалованный сержант, спокойно ожидавший дембеля в своем полку, выброшен на какой-то аэродром. Сижу на ящике, курю в кулак «Астру». Бойцы моего батальона, такие же залетчики, как и я, работают без особого восторга. Мы еще даже не успели толком познакомиться друг с другом – в дороге нас постоянно перетасовывали. Оно и понятно, больше половины моих новых сослуживцев – бывшие банщики, повара, химбатовцы и еще хрен знает кто. А посему начальство и пыталось в дороге определить, кого в гранатаметчики, кого в пулеметчики, а кому «снайперку» вручить. Но толка в этих перетасовках не было, какая разница, на какую должность вписывать солдата, если он и оружия в руках не держал.

– Женька! хорош, зависать! – это нашего взводного лейтенанта Маслова, зовет лейтенант Бобров, знать, куда-то пойдем. Я затоптал окурок, и, подтянув ремень гранатомета встал в строй.

– Строй людей и веди во-о-он туда, – показал Бобров на горящие огни в стороне от взлетки, – там увидишь часть, какая-то стоит, начальник гарнизона приказал всех разместить там, утром, говорит, разберемся.

Лейтенанты распределили между нами ношу: часть солдат понесла ящики, остальные – их вещи. Раздалась команда: «Направо!». Батальон двинулся на ночлег.

Совсем стемнело, снег растаял, на плитах аэродрома остались лужи, все вокруг превратилось в осеннюю слякоть.

– Эх, занесло же, – думал я, шагая в толпе, таких же уставших и злых солдат, – И куда идем? Прем все на себе, как ослы, хорошо хоть ящики не пришлось тащить.

Я закрыл глаза, все равно из толпы никуда не денешься, а так кажется легче переставлять ноги.

Мне всегда казалось, что человек умеющий танцевать, выделяется из толпы. Умение красиво двигаться по паркету или выделываться под музыку я считал даром, который дается не каждому. Помню, в первый раз я испытал настоящее откровение, увидев танец в клубе нашего городка.

Мальчик в паре с девочкой вальсировал, это было на каком-то пионерском концерте. С тех пор запало мне что-то в душу, захотелось тоже так же вот …

Ноша действительно была тяжела и непривычна. Жарко в зимних бушлатах, ватных брюках и бронежилетах. Вещмешок, спальный мешок, оружие, противогаз, запасные сапоги, валенки, чулки от ОЗК, каску – в общем, военное барахло – нести все это одновременно тяжело и неудобно. Из-за этого строй вскоре нарушился, солдаты стали отставать друг от друга. Некоторые от усталости валились прямо на бетонку, немного отдохнув, снова вставали и шли.

Я тоже шел с привалами, жарко, все тело пропотело, как в бане, и все зудит, но почесаться нет никакой возможности – на мне броник и бушлат. Ремень гранатомета, перекинутый через плечо, натирал шею с одной стороны, с другой душила лямка противогазной сумки. Спальный мешок тянул назад,

приходилось идти, сильно наклонившись вперед. Руки заняты автоматом и вещмешком. Ноги, непривыкшие к такой нагрузке, через некоторое время заболели.

С бетонки перешли на грязную дорогу, глина сразу налипла на сапоги огромными комками и сделала путь бесконечным. Наконец, дошли до

расположения какой-то воинской части..

Перед входом в первую казарму стоял Маслов, он выкликивал фамилию из списка и впускал солдат по одному.

Я подошел к строю стоявшиму перед казармой.

– Пацаны, Забирова не вызывали?

– Да нет, вроде, ты с какого взвода?

– Из гранатометного.

– Гранатометчики уже все зашли.

– А это какая рота?

– Первая.

– А где вторая?

– Вон они стоят, – показал на вторую казарму один из бойцов.

У второй казармы стоял уже один Бобров, и что-то отмечал в своей тетради, светя себе карманным фонариком.

– Товарищ лейтенант!

– Фамилия? – прервал Бобров.

– Забиров.

– Бегом в казарму, придурок! – заорал лейтенант, – понабрали уродов.

Услышал я вслед.

– Сука, – Вошел в казарму, дверь на первый этаж закрыта, пришлось тащиться по грязной лестнице на второй.

Прямо перед дверью в расположение стоит обшарпанная тумбочка со старым магнитофоном, из которого звучат афганские песни. Рядом с тумбочкой, кивая головой в такт музыке, сидит парень в камуфляже, на коленях автомат с примкнутым рожком и штык ножом. Он отрешенно смотрел в какую-то точку перед собой и курил «Беломор».

Я прошел мимо него в «располагу», где уже устраивалась рота. Прямо на полу раскладывались спальные мешки, вещмешок под голову, броник под ноги. Тут же валяются стволы – оружие, новенькое, пахнущее железом и смазкой.

Я нашел на полу свободное место и стал устраиваться на ночлег. Скинул с себя всю одежду до нательной рубахи, отправился в умывальник.

Санузел был забит людьми, поэтому обстановка напоминала грязный прокуренный вокзальный туалет. Возле урны столпилась кучка курящих, обступивших местного солдата, который с видом бывалого ветерана отвечал на вопросы новоприбывших.

– Слышь, братан, откуда родом?

– Из Красноярска, есть оттуда кто?

– Наступила пауза, земляк не сыскался.

– В Грозном был? – спросил кто-то.

– Нет, мы аэродром пасем.

– А на вас нападали?

– Нет, по ночам постреливали только.

– «Броник» то от пули спасет?

– Смотря какой, титановый не спасет, а текстолитовый автомат выдержит, а снайперку или пулемет – нет.

– Васильев, чё, зашифровался что ли? – заорал на весь туалет, вошедший сержант.

– Чё орешь, видишь, с пацанами разговариваю, покури маленько, – ответил Васильев.

Сержант подошел к курившим.

– Закуривай, братишка, – из толпы протянули сигарету. Сержант не спеша, прикурил, затянулся и продолжил разговор, им прерванный, видимо, он слышал последние слова.

– Вчера у нас «спецназовцы» ночевали, вот у них смачные «броники», – заявил сержант.

– А чё в них такого?

– Их даже НСВТ не берет.

– Чё за НСВТ?

– Пулемет танковый. Вас-то надолго сюда занесло?

– Да нет, переночуем, сказали, да свалим. Правда, в Твери говорили, мол, здесь сперва учения проведем, а потом туда, в Грозный.

– Нужны вы здесь кому, больше одних суток здесь никто не задерживается, ночь переночевали, и вперед.

– Погибших тоже на аэродром везут?

– Сегодня наши три КАМАЗа с трупами в «черный тюльпан» грузили, – ответил сержант и вышел вместе с Васильевым из туалета.

– Да-а пацаны, залетели! – подытожил кто-то разговор.

– Ладно, хорош порожняки гонять,– решительно сказал крепкий парень со шрамом на лице. Он потушил сигарету и подошел к освободившемуся умывальнику, остальные тоже докурили и разошлись.

Лежа в спальном мешке, укрывшись бушлатом, я попытался заснуть под аккомпанемент афганских песен. Страшно, и родителям ничего не написал сбежать что-ли?

Огромный сверкающий огнями танцевальный зал. На мне ослепительно белая рубашка, ну и бабочка, само собой, я лихо танцую танго с девушкой. И какая разница, как ее зовут, главное – красивый танец и ноги сами летят по паркету, и девушка глазами полными веселых искорок загадочно улыбается и заглядывает мне в глаза так нежно и доверчиво.

Глава 2

На трехверстке протянулись роты

И передвигается флажок

И передвигается по кругу

Взвод за взводом.....

Э. Багрицкий

– По-о-одъем! Через пятнадцать минут всех вижу на улице! – кричал Бобров.

– Живее, трупы, – пинками поднимал он еще не проснувшихся. – Строится перед казармой, – уроды, давай-давай, шевели поршнями, – вытолкнул Бобров к выходу очередного, едва успевшего одеться, солдата.

Наконец, наша рота стоит на улице, все молча заправляются и закуривают, чтобы согреться. В утреннем свете вид части, в которой мы ночевали, непривычен.

– Шагом марш!, – скомандовали где-то впереди, батальон выдвинулся на аэродром.

Дорога, казавшаяся вчера ночью бесконечной, оказалась не такой уж длинной, поэтому до аэродрома дошли гораздо быстрее и организованнее, чем накануне.

На небольшой бетонной площадке по соседству с боевым вертолетом уже разложены ящики. Бобров с Масловым выдавали патроны и гранаты солдатам, выстроившимся в очередь к ним. Получившие свою долю тут же набивали патронами рожки и примыкали их к автоматам, обладатели пулеметов деловито заряжали ленты, снайперы приделывали прицелы. Гранатометчики и их помощники, кряхтя и матерясь, прилаживали гранатные сумки с только что полученными выстрелами.

После выдачи боеприпасов всем раздали по плитке шоколада, по пачке сигарет и суточную норму сухпая.

Я прикинул, сколько у меня вещей, и выкинул противогаз остальное решил пока не трогать. Сел на спальник и от нечего делать стал разглядывать колонны, подразделений проходивших мимо – их только что выгрузил очередной воздушный транспортник. Мои товарищи время не теряли: в кювет у края бетонки летели валенки, сапоги, куски мыла, чулки от ОЗК, нательные рубахи, кальсоны, полотенца. Нижнее белье и полотенца перед отправкой были выданы тройными нормами, из-за этого их и выкидывали, оставив одну пару на всякий случай.

Бобров и Маслов пытались помешать этому, но за всеми не уследишь.

Вновь прибывшие колонны солдат шли к технике стоявшей на траве, там, где аэродром заканчивался. Здесь стояли армейские УРАЛы и КАМАЗы, тут же несколько танков и БМП, везде стоял удушливый запах машинных выхлопов. В машины, деловито, без промедления загружались только что прибывшие роты, их командиры без суеты и крика пофамильно сажали своих бойцов.

Мы равнодушно взирали на эту погрузку. Наши лейтенанты вертелись возле командиров прибывших подразделений. Вскоре они о чем-то договорились и подошли к нам.

– Так, быстро шапки выкинуть, надеть маски, примкнуть рожки,

патрон в патронник не досылать, – выдал приказы Бобров.

Маслов тем временем быстро, не сверяя со списком, отсчитывал солдат по двадцать человек и отводил их к выделенным машинам.

Грузились в машины долго, сначала передавали в кузов вещмешки и спальники, а потом тяжело и неуклюже забирались сами.

Я залез в одну из машин, в кузове было тесно, из-за разбросанных как попало вещей, да и мы сами мешали друг другу, стараясь усесться поудобнее. Потом достал банку перловой каши и открыл ее штык ножом.

Прислушался к разговору соседей.

– Чё -то мне все это не нравится,– тяжело вздохнул один из моих попутчиков.

– Чё ты сопли распустил? рожденного утонуть не застрелят, – заметил парень со сломанным носом, фамилии его я не помнил, все называли его «фиксой» из-за золотых коронок, сверкавших у него во рту. – Вот у меня брательник в Афгане служил, вернулся подраненным, но живым, а через год после дембеля разбился на мотоцикле.

– А зачем нас сюда отправляют, чё здесь случилось? – спросил солдат со снайперской винтовкой.

– Чего?

– Наверное, что-нибудь вроде Карабаха или Приднестровья, – попытался я ответить снайперу .

– Наверное, – вздохнул он в ответ. Мне сразу захотелось курить. Достал сигареты – ко мне потянулись руки, я вытащил губами одну, остальное раздал.

– Дай прикурить, – обратился я к соседу. Он протянул мне руки с зажатой в них зажигалке. Пламя зажигалки осветило небольшую наколку между указательным и большим пальцем: буква «А» в окружении лучей.

В это время машина, заурчала – завелась, вся техника пришла в движение. В голову формирующейся колонны начали выстраиваться танки и БМП, за ними

«УРАЛЫ» и «КАМАЗЫ» с солдатами, замыкал колонну БРДМ, еще несколько БРДМов устроились между «УРАЛАМИ». С аэродрома поднялись два вертолета, они с ревом, свистя турбинами, пролетели над машинами вперед, обеспечивать прикрытие с воздуха. За вертолетами потянулся головной танк, за ним тронулась остальная техника, выстреливая в воздух целые облака выхлопов.

Серое зимнее небо потихоньку стало темнеть. Аэродром опустел, только на том месте, где батальон получал оружие, и боеприпасы, остались пустые раскрытые ящики из-под гранат, цинки из-под патронов, сапоги, валенки, шапки и куча кокард, которые белыми пятнами выделялись на грязном бетоне.

Заморосил дождик. Четыре человека в летных комбезах неторопливо шли к самолету, который недавно привез солдат. Они остановились возле брошенных вещей, один нагнулся и поднял валенки.

– Хорошие валенки, – заметил пилот.

– Здесь много чего можно найти, – заявил штурман, – сегодня они что-то поторопились, под вечер идут.

– А зачем бойцы кокарды выбрасывают?

– Говорят, по ним снайперыхорошо целятся.

– Пошли, нам тоже скоро лететь

Колонна под урчание дизелей и свист турбин, медленно, как змея уползала за горизонт.

В кузове «УРАЛА» нас потихоньку сморило.

Глава 3

Пред вами с смертью на челе

Он постепенно костенеет.

Когда он глух и молчалив На ваш отчаянный призыв.

Пушкин А. С.

Когда меня забирали в армию, у военкомата девушка меня не провожала, как многих моих товарищей. После школы пошел в железнодорожное ПТУ, там учились одни пацаны, ну и, как говориться, не до баб было. Сугубо мужские развлечения после учебы – разборки на заднем дворе «куска», так мы называли между собой наше училище, карты и водка по ночам в общаге. Тогда о танцах я, конечно, не вспоминал, чмошником можно было прослыть, а я, естественно этого не хотел. Служба в армии в нашей среде считалась обязанностью «нормального пца-а-ана». О патриотизме здесь не было речи, просто это было частью мужского имиджа. Да и в душе каждый из нас завидовал «старшакам» – выпускникам нашего куска, призванным в армию. Когда они приходили в отпуск или на дембель, то обязательно заходили в училище в форме расшитой аксельбантами и увешанной всевозможными значками. Так что, когда пришла пора служить, я не стал косить.

Уже поздно ночью колонна прибыла в селение Толстой-юрт, где находилась база. Я проснулся от того, что машина остановилась. Спать было слишком холодно, от долгого сидения в одной позе затекли ноги. Кругом темнота, в проеме тента машины – черный квадрат. Остальные тоже зашевелились, тихо, в полголоса спрашивали о причинах остановки. Я снова закрыл глаза и постарался поудобнее угнездиться на своем месте, но услышал шаги. Кто-то шел к машине, чавканье сапогов по грязи как-то неестественно нарушало тишину. В машине, сразу все замерли, кто-то тихонько снял автомат с предохранителя.

– Эй, в машине,– прозвучал голос Маслова. – Никому из машины не выходить, спите там. Завтра разберемся, что к чему,– приказал лейтенант и пошел к следующей машине.

Поспать так и не удалось из-за зверского холода. От неудобной позы затекли ноги, и болела спина. Ночь длилась, наверное, вечность. Как только рассвело, я постарался встать, чтобы размяться. Но тут же услышал чье-то ворчание.

– Полегче, на ногу наступил, – пробурчал недовольный голос из-под спальных мешков.

– Хорош массу давить, подъем, – стал расталкивать дремавших Фикса. – Вон, с соседних машин пацаны уже вылезли со всем своим барахлом, значит и нам пора, – заявил он и с размаху вышвырнул за борт свой вещмешок прямо в грязь.

Вслед за ним полетел спальник, а после него и Фикса выпрыгнул.

За бортом «Урала» уже занялся день. Я выглянул наружу.

Да-а-а, более тоскливого пейзажа не придумаешь. Под серым свинцовым небом меж двух холмов раскинулся полевой лагерь. На склонах холмов в капонирах приткнулись танки и БМП, в долине – грязные палатки с полевыми кухнями и машинами, и везде раскатанная до сметанообразного состояния, грязь. Где-то за холмом деловито стучит «Шилка». И что удивительно, этот звук не режет слух – война уже рядом.

Я с трудом вылез из машины и отошел к оврагу метрах в пятнадцати от машины. Начал скидывать с себя бронежилет и бушлат, за ночь приспичило, а в «бронике» и бушлате чувствуешь себя как черепаха под панцирем. Над оврагом поднялся пар: вдоль него выстроился ряд солдат.

Здесь в голове у меня перегорел еще какой-то контакт: выкинул вещи, которые не решался выбросить на аэродроме. В овраг полетели валенки, мыло и прочее вещевое довольствие.

Едва мы успели заправиться, как прозвучала команда строиться. Маслов и Бобров что-то хотели сообщить. Минут через пятнадцать, все собрались толпой возле стоявших на возвышении Маслова и Боброва.

Маслов стал громко называть фамилии солдат, а Бобров вручал им военные билеты, отобранные еще в родных воинских частях. Как только раздача «военников» была закончена, лейтенанты, щедро раздавая пинки и затрещины, приправляя их отборным армейским матом, создали подобие строя.

Осмотрев строй безразличным невидящим взглядом, Маслов что-то сказал Боброву и ушел. Бобров достал сигарету, закурил ее, и глубоко затянулся, выпустив дым через нос, и заговорил.

– Ребята, игры закончились, – он сделал паузу, – мы едем на войну, настоящую войну, где убивают, режут, жгут. – Бобров докурил сигарету, выбросил ее и железным голосом, четко выговаривая слова, выдал приказ.

– А теперь слушайте боевой приказ, дослать патрон в патронник и поставить на предохранитель, мы едем в Грозный, а там нужно быть готовым ко всему.

Как только Бобров закончил, раздались звуки щелкающих затворов, и вдруг воздух прорвал выстрел.

Толпа отхлынула к машинам, на поляне остался труп. Меня почему-то это происшествие не удивило и даже не испугало, больше того – я даже не пожалел этого беднягу.

Мы быстро вскарабкались в свои машины. Лицо бедолаги мне почему-то запомнилось надолго – в широко открытых глазах его застыло удивление. Он лежал ничком, только голова была повернута к нам, в сторону машин, под телом растекалась лужа густо бордовой крови, струившаяся из огромной раны на шее.

Подошли два санитара в грязных халатах поверх формы и стали укладывать груз двести на носилки.

Выводы после ЧП все же были сделаны: оружие теперь держали стволами строго вверх. За малейшую оплошность в обращении с ним виновный получал пару затрещин, подкрепленных солдатским матом.

Я еще раз проверил предохрантель своего АКСУ и устроился в кузове машины поближе к кабине, напротив отдушины в тенте.

Решил в случае нападения стрелять через нее, а пока понаблюдаю, что там делается снаружи. Остальные тоже устраивались так, чтобы быть готовыми к бою. У второй отдушины сел Фикса, а у заднего борта расположили пулемет, для него сдели из вещмешков и спальников что-то наподобие пулеметного гнезда.

Тем временем технику стали сформировывать в колонну. Я со своего места увидел как вперед, мимо нас прогрохотал Т-72. Машины один за другим стали подтягиваться вслед за танком. Наш «УРАЛ» все еще стоял, ожидая момент, когда тронется борт, за которым мы должны идти.

– Откуда вы пацаны? – к нам подбежал грязный бородатый «контрабас» в черной шерстяной шапочке.

– С Твери.

– Держите, – кинул боец в машину несколько коробок, – это «промедол», если ранят, вколете рядом с раной, мне уже, слава богу, не понадобится.

– Спасибо братан, – ответил шустрый солдат сидевший у заднего борта.

– Отомстите гадам, мочите их, пацаны.

– А много ваших положили?

– Шесть человек со всей роты осталось, – кричал уже вслед отправляющейся машине бородач, – дай бог вам вернуться домой!

Глава 4

Белый снег, серый лед,

На растрескавшейся земле,

Одеялом лоскутным на ней, Город в дорожной петле.

В. Цой

Машины, урча двигателями и разбрызгивая грязь, тянулись в Грозный, где шли бои за президентский дворец. Обо всем этом мы еще не знали. А пока я из своего окна смотрел на хмурый кавказский пейзаж, проплывающий мимо: остовы сгоревших танков и БТРов, ржавеющие по обочинам дорог. Проехали через селение: дома заколочены, от некоторых осталось только пепелище. Во дворах грязь, мусор, разбросана сельхозтехника.

Вот перед домом на лавке сидит старик в папахе с белой бородой и посохом. Я уставился на него, все-таки первая местная живая душа. Старик сидел прямо, голова гордо поднята. Каким-то образом наши взгляды встретились, мне стало не по себе. «Не дай бог попасть к нему в руки», – подумалось.

Вскоре меня утрясло, и я задремал.

–

Служить я всегда мечтал в морской пехоте, откуда это желание появилось, не знаю. Вокруг все мечтали попасть в ВДВ, тельняшки, голубые береты, парашюты и так далее. А меня привлекала черная гвардия или черная смерть, как называли морпехов немцы в Великую Отечественную войну. Видимо, сказались книги, которые мне в детстве читал отец об обороне Севастополя. Правда, судьба не уготовила мне черный берет, хотя в областном военкомате меня зачислили в команду, отправлявшуюся в Калининградскую область, где, как я знал, базируется Балтийский флот. А значит, имелся шанс попасть в местную часть морской пехоты.

Три дня весь эшелон, загруженный призывниками, ехал в самую западную часть страны, и три дня мы безбожно бухали. В вагоны, в которых не было света и воды, нас загрузили под завязку. Плацкарты были забиты вплоть до третьих полок. В нашем вагоне сопровождающим офицером был лейтенант-морпех, и это грело мою душу. Всю дорогу мы пили то водку, то спирт.

Как только залезли в купе, тут же перезнакомились. Я залез на третью полку, и все, что я запомнил в дороге – это кружку со спиртным, периодически ее кто-то протягивал ко мне наверх вместе с куском какой-нибудь домашней снеди.

Залпом замахнув пойло и закусив, я подавал вниз кружку и сверху участвовал в разговорах своих попутчиков. Почему-то мы долго не пьянели, орали дембельские песни, рассказывали анекдоты и, естественно, страшные истории о дедовщине, якобы процветавшей в армии. На остановках открывали окно и шутили над девушками, стоявшими на перроне:

– Девушка, вашей матери нужен зять?

– Бабы – в кучу, я вас вздрючу!

– Девушка, а как вас зовут? А меня Вальдемар!

– Девчонки, увидев нас, в испуге шарахались в сторону. А проводник в это время бежал за водкой для нас, перед остановкой мы отправляли к нему гонца с деньгами, нас ведь из поезда не выпускали.

В Калининграде на перрон я вышел одуревший и с сорванным горлом, за дорогу наорался и набухался до такой степени, что перенапряг голосовые связки.

Так что когда на перекличке называли мою фамилию: «Забиров!» – я шипел и хрипел вместо «Я!» что-ТО похожее на «Х-р-х-р-а-а». Ребята ржали надо мной, как кони. Офицер, проводивший перекличку, мой скрежет естественно не слышал, и снова орал:

– За-абиров-ов!

– Здеся, – снова шипел я, тот опять не слышит, ребята уже падают от смеха.

Наконец кто-нибудь за меня кричал «Я-а-а!».

– Капля от струя! – орал в ответ взбешенный офицер,– Понабрали уродов,

Бл…

Наш эшелон был разделен на две части, одна из которых была направлена на флот, а другая в сухопутные войска. Я, конечно, попал в пехоту, но не в морскую, а в обычную. Один из мотострелковых полков получил пополнение в сорок человек, среди которых числился и Марат Забиров, то есть я. Собственно, я не удивился, потому что всегда считал, что мне по жизни не везло.

Когда я открыл глаза, увидел, что наша колонна едет по дороге обсаженной по краям кипарисами. Четыре «Тунгуски», с обочины короткими очередями бьют в высотки, виднеющиеся вдали. «Грозный» – прочел я надпись на помятом и пробитом пулями дорожном знаке. Мозг почему-то стал все воспринимать как клип. Страх паутиной обтянул сердце. Картины стали сменять друг друга с невероятной быстротой. Вот горит БТР, возле которого лежат трупы наших солдат. Собаки грызут мертвечину, дома, как в учебниках по черчению, – в поперечном разрезе – видна мебель внутри.

Проехали частный сектор. Горят одноэтажные дома, развалины, огневые

точки.

Вокруг послышался скрежет распарывавшегося брезента. Тент машины взрезали штык-ножами – ребята выставили стволы наружу. Грузовики стали похожи на ежей.

Я заметил, что бронетехника куда-то пропала, а количество машин значительно сократилось, видимо, пока спал, колонну переформировали.