Баба Нюра. Либежгора. Мистический роман, основанный на реальных событиях

– Ну, вот пока там они и пошли решать, на собрании.

– А что случилось-то? Я что-то ничего не понял.

– Да кто его знает, теперь ведь ничего не понятно, пока Таня не вернется.

– А когда вернется?

– Ну, уж больше часа как нету, не знаю, до чего и договорятся.

– А дядя Толя-то что сказал?

– Да ничего толком не сказал. Генке плохо стало: то ли умом, говорит, тронулся, то ли перепили они там, вместо того чтобы поисками заниматься – неясно. Говорит, пока не стоит никуда ходить.

– Что и за дела…

– Они так вместе на собрание и ушли.

– Ясно.

– И еще…

– Что?

– Сказали, следы нашли бабушки нашей.

– Следы? Ведь это хорошо?

– Не знаю, в конце поля, у самой Либежгоры.

– Значит, она там?

– Да следы-то позавчерашние. Ночью еще дождь был. Это дядя Вася следы нашел. Уже толком ничего не осталось.

– Значит, она точно там!

– Ну, теперь точно ясно, что там. У пенька следы, говорит, она там вертелась что-то, устала, видимо, и на пенек присаживалась отдохнуть.

– И что? Он же с собакой был? Дальше не выследить?

– Дым говорит, неясно ничего, следы эти только еще больше путают.

– Почему?

– А черт их знает, подождем, что Таня скажет.

– А где она?

– Пошла в магазин Юрке в Бор звонить, да там и с Николай Васильевичем да с остальными, не знаю, где они, в клубе, наверное, собираются.

Я не стал вдаваться в подробности и продолжил уминать блины, намазывая их и вареньем, и сметаной, и сгущенкой. Вскоре я понял, что если я сейчас не остановлюсь, то сегодня явно не смогу даже просто встать из-за стола. Запив все это чаем и закусив пирогами, я решил выйти во двор, подышать свежим осенним воздухом. Жизнь в деревне била ключом. Всюду раздавались звуки инструментов: кто-то что-то колотил, пилил и строил. На огородах работы теперь не было – жители готовились к зимовке: починяли свои дома, амбары и хлева. Весь этот утренний концерт разбавляло приятное пение птиц, а вместе с ним и мычание коров, лай собак, кудахтанье кур и множество других звуков, сливающихся в общий шум.

В самый раз зайти за Машкой с Даней, они уже должны быть на ногах. Я увидел, как по дороге мимо нашего забора не спеша шагала баба Нина, наша соседка напротив. Я поспешил к забору, чтобы поздороваться с ней и попробовать узнать что-нибудь новое о ночных событиях.

– Здравствуйте, баб Нин!

– Ой, здравствуй, желанный.

– Здрасте, а что там… А что там с дядей Геной случилось, вы не знаете?

– Погоди, я подойду поближе, а то старая стала, ничего ведь не слышу.

– Я говорю, что с дядей Геной стряслось – вы не знаете?

– С каким дядей Геной?

– Ну как… с Генкой Кургановым! Что он ночью там бродил и плохо ему стало?

– А, с Генкой-то…

– Да, с ним самым!

– Дак, а чего, говорили им, пить не надобно ночью в лесу, а они…

– Пили?

– Ну, дак известное дело, было у них с собой взято, вот и тяпнули, видать.

– Ясно, напились, значит, а я уж подумал, что-то…

– Ну да, напились, видимо, да никак выйти не могли, говорят, кричал кто-то в лесу, их не пускал обратно.

Я в который раз поймал себя на том, что у меня от удивления открыт рот. Да что, черт возьми, творится этой осенью? Что за ожившие байки из детства? Никогда ничего не происходило, а тут на тебе, все местные сказки ожили в головах у людей. Со скуки, что ли?

– Это нечистая сила, видать, наказала их, чтоб не пили больше, когда таким делом серьезным занимаются. Говорят же, недаром нельзя пьяным в лес ходить, а не то Леший уведет.

– А кто им там выйти-то не давал? Леший?

– Говорят, видели, как тройка лошадей по болоту прокатывалась рядышком.

– Чего-чего?! Какая еще тройка лошадей?

– Ну, видел-то Генка, а Лешка с ребятами слышал, говорят, все бубенчик звенел…

– Бубенчик?

– Да-да… Звенел, говорит, все кругом, а перед этим кричал кто-то голосом таким страшным, как убивают если…

– Кричал, значит?

– Да-да, на весь лес, вот Ленка-то, с бараков, тоже ночью слышала, они с мужем выходили посмотреть, подумали, может, медведь напал на кого-то.

– Увидели кого-то?

– Нет, Валера-то, мол, выпь это. А ничего это не выпь, выпи у нас отродясь в краях наших не было.

– Выпь?

– Ну да, мол, не человек-то кричал, они ведь ходили и искали сначала.

– Кого? Бабушку?

– Да не бабушку, но ее-то само собой, еще до того, как накатили.

– Ну…

– А потом-то уже услышали, как кричал кто, испугались сильно, но подумали, что кто-то в беду попал. А иначе надо же так на весь лес орать?

– Так…

– Вот и ходили, туда пойдут, а крик уже с другой стороны. Обратно, а он опять с другой, как кто за нос их специально водил.

– Ничего себе…

– Вот они и испугались сильно, да и крик ведь такой, что в жилах кровь стынет, много ведь кто на деревне слышал, неподалеку же тут, на Либежгоре кричало-то.

– А кто это?

– А бог его знает! Но вот они так и ходили-то, а потом, говорят, слышат, что колокольчик звенит, ну, они сразу же деру-то и дали, на болота, а потом Генка-то на кочке упал, глядь – а сзади тройка промчалась, прямо по болоту…

– А как она там проехала?

– Да кто его знает, это ведь нечистое все, оно где угодно проедет, прям в аккурат посреди елок да по болоту.

– А остальные, стало быть, не видели?

– Нет, милок, не успели, говорят, только слышали, как бубенчики звенят, но сразу сообразили, в чем дело.

– Не понял…

– Да ведь не впервой… Не раз уже люди видели тройку-то, говорят, от нечистых это все.

– Не первый раз?!

– Ну конечно, и Любушка видела, и Валя, когда еще совсем малехонькой была и они в школу ходили. Это ведь напасть известная. Не новая.

– Быть не может…

– Ну, коли не веришь, так сам сходи, да спроси, они тебе тоже самое расскажут.

– К кому?

– Да к Валюшке, Куракиных-то, она тот случай до сих пор помнит.

– Ясно. Все равно никак не пойму: сначала крики, потом бубенчики, потом колесница…

– Да тройка, ага, Генка щас говорил вон только что, говорит, только упал, глядь – и мельком между елок промчалась… Он как закричит…

– Это вы сейчас его видели?

– Дак да, еле подняли его на собрание-то. Всю ночь ведь пил. Лег, когда другие люди вставать начали.

– А как же они вернулись?

– Дак блуждали все, блуждали, вон у самого Кривого вышли.

– Вот это да!

– А то, с испугу решили вокруг обойти, а Генка – так и все, думали, умом тронулся, всю дорогу песни пел. Они правда, как добрались, там их с Кривого еще мужики увидели, они там еще выпили, чтоб в себя прийти, и так все по дороге до деревни и шел. До самого дому своего песни орал.

– Песни орал?

– Да чтоб не страшно было, а может, и упился уже к тому моменту, кто его теперь поймет, что там и было – все нечистое.

– Хм, я, кажется, даже слышал его ночью.

– Много кто слышал, жаловались, что пьянехоньки ходят по деревне и людям спать не дают.

– И как он? Правда, плохо ему?

– Да уж явно нехорошо, после ночи-то такой. Верно, в запой уйдет. Уж не знаю, что они там… Али привиделось, но это все дело известное, старики наши, когда мы сами молодые были, нам и не о таком рассказывали.

– А Таня наша там еще? На собрании?

– В клубе они были, да щас уж все разошлись, щас и Танюшка ваша придет.

– Ясно, спасибо.

– Нечего бы и так туда ходить, к Воробьихе бы сходили, верно вам говорю… Она-то знает…

Я стоял, смотрел на свою пожилую собеседницу и думал, что другого такого случая расспросить обо всем у меня, может, больше и не будет. Ее лицо было изъедено морщинами, а глаза словно сами просили, чтобы ее уговорили рассказать: «Спроси, милок, спроси… Я тебе и не такого расскажу».

Глава 11. Дедушка в лесу

Недолго думая, я решил задать все вопросы, которые так меня интересовали. Пока нам никто не мешал. Пока я мог без стыда спрашивать о самых запретных глупостях, а взамен получать самые невероятные ответы.

– А почему же вы считаете, что она поможет?

– Как почему, это все знают, она ведь из этих.

– Из кого?

– Из осиновских.

– А в Осиново, что, все колдуны и ведьмы, что ли, были?

– Ну, все, да не все. А многие там были. Не такие как наши бабки.

– Бабки?

– Ну, кто заговаривать умел там, али еще что.

– Вот как.

– Ну, раньше ведь лекарей-то не было, внучок, ничего не было, вот к бабушкам и ходили, к повитухе или знахарке какой, беду отладить или болезнь отговорить, роды принять.

– А осиновские лучше всех лечили, что ли?

– Да они больше не лечили, а вредили.

– Вредили? Как?

– Ну, оно известно как, они всяких там своих наговоров знают, или какого-нибудь старика-шептуна позовут.

– Шептуна?

– Да, у них так было, у них раньше все старики такое могли, и старухи тоже, но старики больше.

– А потом?

– А потом все помирать стали.

– От чего?

– Да ни от чего. От старости, их роды вымирали – вот в наши дни никого и не осталось. Разве что ребенком был кто да в их родстве состоял.

– Баб Нин, а расскажите, как они могли людям плохо делать – шептуны-то.

– Да кто ж его знает? Этого ведь никто не знает!

– Но ведь видели же люди, знали, что это они делали злое?

– Ну, дак а как же, кто им дорогу перейдет, того обязательно кара какая-нить постигнет. Или беда или смерть, или нечистая заберет.

– А как нечистая заберет?

– Да как, а вот как бабушка твоя – куда пропала?

– Куда?

– А никто не знает куда, так и говорят – «нечистые забрали». Вот и говорю вам, пускай кто к Воробьихе сходит. Попросить.

– А как она поможет?

– А она знает, как их нечистые все эти шептуны да нойды всякие что-то там свое поколдуют, в лесах поворочаются, в дыры свои пошепчут что-то – и отпустят нечистые человека.

– Даже если его много дней не было?

– Ну а как же!

– А такое случалось раньше?

– Ну а как же! А я почем зря, что ли, говорю? Было и не раз такое, вот хотя бы, когда бабушка еще моя молода была, не отселева, а с Ладушек, девочка заплутала…

– И что же?

– А вот послушай, я тебе расскажу. Пошла она, значит, через лес в сельскую школу. Раньше мало где школы были, чаще при церквях, и идти ей надо было через болота по дороге пять километров.

– Много как.

– Да, вот она и сошла с дороги, ягод-то порвать, а потом и все.

– Что все?

– Нету. В школу не пришла, а к вечеру и домой не явилась.

– Это ее только к вечеру спохватились, что ли?

– Ну, а раньше как, свободно бегали, или помогали родителям в поле, или шлялись весь день где попало. Ну, так вот и получилось, а к вечеру уже поняли, что случилось что-то, и там нету, и здесь. Когда уже выяснили, что не приходила и не уходила, так и подумали, что в лесу пропала. Думали, что зверь какой утащил или еще что.

– Ну и времена были.

– А что времена, зверь и сейчас утащить тебя может, схватит за кокоськи – и все. – На этих словах баба Нина засмеялась, обнажив пару обломанных зубов. Впервые я осознал, что эта милая старушка не очень-то мне и нравится.

– За что?

– За кокоськи твои схватит да утащит! – Она снова оскалилась.

– А девочку-то нашли?

– Искали, всю ночь искали, да так и не нашли. А потом в Осиново тоже поехали, к старухе одной. Их уже там маловато было, раньше-то весь народ у них чудной был.

– И что же?

– Ну, там и сказала, мол, не ищите ее, она сама придет.

– Как так? И ее послушали?

– Ну а как же, сказали же, где место, в котором ее забрать и в каком времени, а до того в лес и не ходить.

– Вот это да, это ж надо было еще послушать.

– Послушали, а куда деваться?! Три дня прошло, пошли они на указанное место, а там и девочка их.

– Да ладно?

– Ну, как есть ведь рассказываю.

– И что она сказала? Где была? Заблудилась?

– Сказала, вышла к болоту ягод порвать, а там дедушка взял ее и отвел в поле на стог сена.

– Какой еще дедушка?

– А никто не знает. Сказала, отвел и на стог сена поставил и наказал: «Не сходи».

– На стог сена?

– На стог! И говорит, не могла никак сойти, все хотела, а никак!

– Как так?

– А вот так, а потом люди, говорит, какие-то танцевали кругом и через костер прыгали.

– Какие еще люди?

– Ну, а кто его теперь знает?

– И они ей не помогли?

– Она говорила, что звала их, а они танцевали да хороводы водили. А ей ничего, не подходили к ней.

– А что за дедушка-то?

– Не знаю, никто не знает, а потом, говорит, пришел и сказал, что за ней пришли, и отвел ее на нужное место, а там ее потом и забрали.

– Ну и чертовщина.

– Вот, а потом еще долго там ходили, искали, что за поле да стог сена. И что там за дедушка такой.

– И ничего не нашли?

– Ничего, болота одни, дак из какой жопы там стог сена-то слеплен будет? Ни полей, ни дедушек – ничегошеньки!

– Хм, а что еще девочка рассказывала?

– Не знаю, вот сказала, что дедушка ее поставил на стог сена и сказал: «Не сходи!» А как отколдовали ее – все пропало!

– Погодите, три дня? А как же она… А чем питалась? А ночью?

– Не знаю, милок, ничего не знаю. Вот что было, да что знала, то сказала тебе, а так… Кто теперь знает, что там было. Не знаю!

– Странно.

– Вот так-то! А ходили тогда в Осиново за бабкой, потому как они всегда могли людей пропавших, которых сила нечистая забрала, выводить!

– Только они?

– Только они, милок! Все другие бабки как про это дело знали, так сразу же отказывались, потому как все их боялись!

– А за что боялись?

– Да говорю же тебе, дурное они делали, да так, что никто и спастись не мог!

– Болезни какие-то наводили?

– Да редко что болезни было, чаще вот бывало так: кто дорогу перейдет, тот и сгинет, в болоте утонет, в реке, или с горы, вон как Митенька упал и шею себе сломал, это надо же так!

– Какой?

– Да Васенькин, это их с бабой Маней, дак ты молодой, не слышал даже о таких!

– А что с ним было?

– Дак они все ватагой своей, с председателем-то вместе, с Буторагой воевали. Ой, злая бабка была, все ее боялись! Ой, все боялись!

– И что случилось?

– Да вот раз-другой в дом они к ней вломились, они все думали, что она прячет кого у себя, укрывает, времена-то голодные были, всех обыскивали да все отнимали!

– И что же?

– Ну, и Митенька сначала с горы пошел к реке, когда мешки таскали, и упал, под гору покатился и шею свернул!

– А какая хоть гора-то? У нас ведь и гор тут нет!

– Да под речку под нашу!

– Это здесь-то? На берегу? Да как же здесь шею свернуть можно?

– Вот, все удивлялися, а свернул.

– А потом Степушка напился и в лесу повесился, в аккурат на Либежгоре.

– А почему так далеко?

– Не знаю, все ревел, говорит, не отпускает его кто-то, с ума сошел он, видать, говорил, что Буторага к нему подослала кого-то.

– А кого – не сказал?

– Нет, коли с ума сошел, дак что скажет разве внятное? Все, говорил, мучил его кто-то, а потом ночью, через день-то и ушел да повесился.

– Подождите-подождите, Буторага, стало быть, с Осиново была?

– А как же, их все согнали к нам, а она уже старая была, года свои доживала!

– А баба Дуня Воробьева?

– Та-то что, она позже уже, как раз они тогда-то с мужем и вернулись, али позже, не помню уже.

– Она не с Осиново, как я понял?

– Нет, она с наших, но там вот замуж-то вышла! И от ихних-то прихватила, уже зрелая когда была. Сразу изменилась, мы все ходили и говорили, может, больна или что.

– И что же?

– А она все говорила, что вот не одна, что покоя ей тоже не дают, смотрят на нее отовсюду. С дыр!

– С дыр?

– Я ведь не знаю, это не я говорила, вроде как-то так сказали, ну, потом-то и ясно стало, что это она ихних стала. И стали сторониться ее, да и она уже людей сама сторонилась. Оно и понятно. С кем они там в своих дырах шепчутся? Это ведь явно все не от Бога.

– А как вы сказали, с дыр ей кто-то мерещился?

– Ну, вроде как так-то люди говорили, а кто его знает, что с дыр. Да все что-то голоса какие-то слышала, и что-то все смотрит на нее, а она, значит, теперь с ними должна быть.

– Вот это да. И что потом?

– Ну, и потом так же, ей кто плохо делал, тоже изводила сразу. И вешаться так же уходили мужики, кто ей слово сказал или руку поднял, а Людочка утонула, в речке прямо, при нас это было, я-то не видела, а вот Шурушка-то, твоя бабушка, видела, на глазах у нее, мы-то потом подбежали.

– Людочка? Это внучка тети Тони?

– Дочка будет, давно это было! Мы как услышали… Белье же полоскали, поднимались, не помню… Вроде белье меняли, вешать носили, а Людочка-то сказала, что останется скупаться. Ну, мы, когда под гору-то опять там, под кладбищем, спускались, с бельем нестираным, слышим, кричит, на помощь зовет. Шурушка-то сразу бросила и побежала, а нам-то с Зоей никак, я смотрю – боязно, спуск-то крутой, так ведь и улететь туда вниз недолго.

– И?

– Ну, я-то, когда прибегаю уже с Зоей, Шура мне кричит: «Беги за помощью, мужиков зови!» А я ведь не сразу и поняла, что случилось!

– А что именно случилось?

– А под воду ее засосало как-то, Шурушка-то когда прибежала, говорит, видела, как она еще в воде была, там, у камней, кричала и руки тянула, а потом, когда я-то прибежала, вот пару секунд разве что, дак не было уже, ушла она, как утащил кто-то ее на дно.

– Не понял, это у нас здесь? Под кладбищем, на реке?

– Говорит, тянул ее словно кто, а я-то уже ничего не видела, когда уже с мужиками прибежали, дак начали там нырять да ловить, а нету ее нигде…

– У нас тут?

– У нас, у нас, потом через несколько дней всплыла, уже вся рыбами поеденная и раздутая, дак тут же, прямо у камней, а ведь никак не найти было – думали, течением унесло ее.

– Да как тут утонуть можно? Тут же летом по грудь глубина, да где яма встретится, там, может, метра два и не больше.

– Да вот все и мужики говорили, дурная там яма: нет-нет – а иной раз и засосать может. Чертово там место. Сколько искали, буграми цепляли да палкой дно щупали, и так ныряли-то первое время – ничегошеньки! Пусто!

– Да как так-то?

– Вот так, а ведь тоже с Дуней-то Воробьихой поссорившись была. Из-за сына ее, молодой тогда был. А Воробьиха против была ее, не хотела, чтобы с сыном водилась, вот и спровадила невестку свою.

– У нее дети есть, оказывается?

– Дак было, трое. Все померли. Недаром говорят, когда они с этими нечистыми водиться начинают – все мрут, все. Потому и сторонятся их. Им на тот свет кого сплавить – легкое дело.

Я не заметил, как уже у соседнего дома шла тетя Таня, не спеша прислушиваясь к нашему разговору. Заметив ее приближение, баба Нина переключилась с меня на нее. Я даже не слышал, о чем они начали говорить, какие новости принесла Таня с собрания – ничего не слышал. Все что я мог – это стоять и пялиться на них, изображая внимание. А перед глазами у меня в этот момент плыли картины… Тонущая девушка, которую кто-то тащит под воду, шагающий вешаться молодой мужчина, другой, падающий с крутого пригорка на берегу реки, и девочка, которая сидит на стоге сена и не может сойти, потому что какой-то дедушка ей сказал: «Не сходи!»

Глава 12. Тройка с Либежгоры

Мы с тетей Таней поднимались по ступеням крыльца. Я решил не расспрашивать ее сразу же. Думаю, она немного устала от всего этого, да и встала она сегодня, несмотря на тяжелые прошедшие дни, довольно рано. Все равно она сейчас всем все расскажет, ни к чему ее заваливать вопросами почем зря. «Не беги впереди телеги», – так всегда говорила бабушка. Когда мы вошли в дом, мама и Вера, уже стоявшие у стола, вопросительно взглянули на Таню.

– Ну что?

– Щас, Верочка, не спеши, дай я разденусь, чаю налью и все скажу.

– Чайник еще не остыл, на плите бери.

– Щас… щас… Подожди, сапоги окаянные… Не снимаются!

Тетя Таня, с трудом стянув сапоги, сразу подошла к умывальнику, взяла кусок мыла и начала рассказ:

– Ну, в общем, не знаю я, что тут за чудеса происходят, но уже всех на уши успели поднять.

– А что случилось-то?

– Дак вон, мужики с ночных-то поисков под утро вернулись, глаза напуганные, Генка никакохонький.

– Пили, что ли?

– Ну конечно!

– Ой, как хоть не боятся ночью пить в лесу.

– А вот! Теперь будут бояться!

– Что случилось?

– Ну, дак началось все с того, что пока бродили, слышали, как кто-то орал в лесу.

– Еще не легче!

– Говорят, женский голос, четкий женский голос, да так верещал, словно убивали. Говорит, стояли… Как услышит – и аж волосы дыбом стоят!

– Батюшки…

– Вот! И сколько ни ходили, все никак никого найти не могли. Говорит, раз первый-то услышали, так сразу побежали, мало ли кто, думали, а бегут – и ничего, а потом дальше, а потом в другой стороне. И как издевается!

– Да что ж это такое-то? Кто кричал-то?

– А кто его знает… Главное, что как будто кто-то водит их, знаешь, специально! То подальше в болото, то слева, то справа – как запутать хочет.

– Ну и ужасы!

– Потом Генка достал, с собой у него заначка была, да чувствую, до этого они еще хорошенькими были, а потом и продолжили еще по сто.

– А кто ж это кричал-то?

– Ты слушай, они пока сидели и выпивали, а были уже забредши на второе болото!

– Батюшки, в такую-то далищу, да в потемках, как еще не сгинули там!

– Дак, видимо, пока на крики-то бежали, искали – так и забрели. И слушай, выпили они там, уж не знаю много или мало – теперь ведь не скажут. И услышали, как со стороны Либежгоры бубенчики звенят.

– Да что ж это такое-то?

– Они сначала не поняли, думали, что еще такое, может, корова чья заплутала? А потом как вспомнили всякую жуть, да как побежали еще дальше, вглубь.

– Ничего себе!

– Вот весь колхоз, считай, на собрании был, все сидят и ушами хлопают. А Генка-то и рассказал, что как упал, на кочке, видать, споткнулся болотной, так глянул назад и увидел, что между деревьев, там, в темноте, прямо по болоту тройка мелькнула.

Я стоял у окна и слушал разговоры за спиной. Вся эта история, несмотря на то что была мне уже знакома, воспринималась так же ярко, как и пятнадцать минут назад. Представляю, что в этот момент творилось в голове у моей мамы и тети Веры. Часть их сознания не хотела верить во всякие сомнительные истории, приключившиеся с любителями выпить, другая часть рисовала в испуганном воображении ужасные картины.

– Он как вскочил, как заорал, и всю дорогу, они пока через болото бежали, он уже не в себе был, песни орал, крестился. Не знаю, говорят, к пяти утра только до Кривого вышли, да и то хорошо, Колька, брат его, все уворачивал их на дорогу в обход, а так бы ушли еще глубже, да и не вернулись бы.

– Может, перепил до беленькой?

– Да вот о том и спор был, а ведь они там втроем сначала… А Манины-то Валера с Колей и дядь Васей позже же подошли. А ведь у Васеньки собака была ж взята, до того, говорит, извелась, что пришлось ее обратно возвращать. Они выпили, да вот он и ушел с Буграками, а эти опять втроем остались. Дак пока глушили там водку, черт его знает, не перепили ли.

– Да вот и я о том же.

– Ну, дак что б там ни было, а с полутора литров такого не мерещится, да и говорит, как стеклышко были, пока не отпустило их со страху, в Кривом, говорят, к кому-то там постучались, им по стопке еще налили, да и ушли пешком до деревни. Говорят, больше не пили.

– А врут, может.

– Вот не знаю, что врут, а что нет, а Орловы-то слышали, как Генку ночью тащили пьянехонького до дому к себе. Два-то брата акробата еще на ногах стояли, а Генка во всю глотку орал песни про красную армию.

– Ну, точно, значит, хорошо они там уделались.

– Ну, а то ж, дак ведь все равно ты б видела его. Сам не свой. Еле разбудили сначала, а как проснулся, дак опять лицо побелело, слова сказать не мог, пока не налили.

– Вот так и дошел до белой горячки.

– Может, и так. Но ты б видела, чего все и собрались, уши развесив, он все убеждал что там-то ни в одном глазу, как крики-то появились, они только для храбрости, а потом уж и вовсе чуть умом не тронулся, песни пел, говорит, чтоб совсем ума не лишиться да хоть как-то держаться.

– А что он один-то, а остальные?

– Да тоже видно, что пили. Молчат, говорят, тройки видеть не видели, но как звенело кругом – все слышали лучше некуда. Сначала-то еще и не испугались – не поняли, хотели пойти проверить, а потом как все страх подкатывал, чувствовали, что что-то нехорошее, как в глотке застряло.

– Они-то тоже ведь пили. Может, все там и перепили до чертей. Как еще из леса вышли…

– Вот это не говори, действительно повезло, а то бы в болотах там сгинули.

– Зато и тройки там у них в болотах да крики всякие.