Переворот. Драматургия

Гульнара. (тоже отодвигает свой, так и не вскрытый, термос) Какой же этот шейх негодяй!

Дежурный. Девушка, не оскорбляйте уважаемого шейха!

Жамал. (продолжает наступать) Будем! Что с нами сделаете? Будете бить? Бейте! Убейте! Но вам не заставить нас молчать. Ваш, так называемый шейх – негодяй и убийца!

Берик также собирает свой термос и ставит его рядом с термосом сестры.

Дежурный. Значит, отказываетесь от ужина?

Жамал. Да! Передай своему шейху, – ему не купить нас. Мы не продаемся.

Дежурный. (уходя вместе с другими боевиками) Ну что ж. Не хотите – не надо. Проголодаетесь – сами попросите.

Боевики уходят, унося термоса. Жамал, Гульнара и Лариса подавленно молчат.

Гульнара. Какие же они изуверы!

Жамал. Они же мусульмане! А их шейх – так вообще правоверный мусульманин, который знает, как можно унизить человека.

Сумерки уже сгустились, наступила ночь. Узники укладываются спать возле лежащей Марии, как могут. Жамал перекладывает подругу на свои ноги, стелет свой жакет и укладывает Ларису и Берика возле себя. Гульнара сидит, полусогнувшись, обняв свои колени и положив на них голову. Постепенно звуки стихают, прожектора гаснут и стадион погружается во мрак. Лишь безостановочно чтение Корана (пауза)

Потом сцена вновь освещается лучом прожектора, но узники неподвижны, они все в том же положении. К ним подходит дежурный боевик, он ведет за собой Ивана.

Дежурный. Новиковы! Вставайте! За вами пришли. (все, кроме Марии, приподнимаются и глядят по сторонам, ослепленные светом прожектора)

Иван. (бросается к матери и сестренке) Мама! Лариса! (тут он замечает Гульнару и Жамал и изумленно останавливается) Гульнара?! Тетя Жамал? А вы что здесь делаете?

Гульнара демонстративно отворачивается. Жамал пристально глядит на него и четко произносит слова, полные сарказма.

Жамал. Что мы здесь делаем? То же, что и твоя мать с твоей сестрой и тысячи горожан. Сидим на минах, мы ведь ваши заложники. Ждем, когда вы отправите нас, кафиров, на самое дно ада.

Иван. (кивает ей с виноватым видом и поворачивается к сестре) Лариса, я только сегодня узнал, что вы здесь. (опускается на колени возле матери и наклоняется к ней) Я думал, что вас давно вывезли из города. Мама! (видя, что она без сознания) Лариса, что с ней?

Лариса. (испепеляя его взглядом) Что – не видишь? Она умирает.

Иван. Как – умирает? Почему?

Лариса возмущенно отворачивается.

Жамал. И ты еще спрашиваешь?! Здесь каждый день умирают десятки людей. От голода, от жажды, от нервного стресса. Может, ты скажешь, что ничего об этом не знал? Не знал, что здесь томятся люди?

Иван. (изменившись в лице опускает голову, потом обращается к сестре) Лариса, я приехал за вами. Шейх разрешил мне забрать вас. (пытается поднять мать, чтобы унести, но в этот момент та издает предсмертный хрип, вся вытягивается в агонии и умирает, и парню ничего не остается, как вновь опустить ее на землю)

Лариса. (все поняв издает душераздирающий вопль) Мама! Мама! (хватаясь за мать) Мама, не умирай! Прошу тебя! Мама! А-а-а!

Иван встает, снимает головной убор и растерянно трет вспотевшее лицо и затравленно оглядывается.

Жамал. (наклоняется над телом усопшей, щупает ее пульс, припадает ухом к груди и затем выпрямляется) Мужайся Иван… твоя мама умерла. Отмучилась, бедная.

Лариса плачет навзрыд, упав на грудь матери. Иван вновь опускается на колени возле покойницы.

Иван. Не может быть… нет, она не умерла, она просто потеряла сознание. Лариса, погоди… (прикасается к Ларисе – та кричит, повернувшись к нему)

Лариса. Она умерла! Умерла! И ты ее убил! Ты! Ты ее убил!

Иван. Ты что, Ларис… ты что…

Лариса. Да! Ты ее убил! Ты! Вы все убийцы! Убийцы! А-а…

Иван вновь выпрямляется, не выдержав ее взгляда. Он смотрит на плачущую Гульнару, словно ища поддержки, делает движение в ее сторону, но та отшатывается от него, как от какого-то чудовища.

Гульнара. Нет-нет! Не приближайся! Не подходи! Лариса права – вы все тут убийцы!

Жамал. (Иван смотрит на Жамал с отчаянием на лице) Иван, наверное, тебе лучше уйти.

Иван. (помявшись) Да… да… я уйду. (отходит на пару шагов и вновь возвращается) Лариса, я заберу вас… тебя и… и маму.

Лариса. (вновь подняв лицо) Уйди! Уйди! Я не могу тебя видеть! Я не могу видеть эту форму. (вновь склонившись над телом матери) О-о! Мама моя! Бедная моя мамочка!

Иван. (обращаясь к Жамал) Но ведь я не могу оставить их здесь. Шейх мне разрешил…

Жамал. (зло, перебивая) Вот, поди к своему шейху, раз ты у него в такой чести, и попроси, потребуй, чтобы выпустили всех отсюда! Делай что хочешь – в ногах у него валяйся, за горло возьми – но добейся, чтобы освободили этих людей. Хотя бы женщин и детей. Иди!

Иван смотрит на нее, на Гульнару, на плачущую сестру, на труп матери, потом уходит, опустив голову и еле перебирая ногами.

Действие пятое

Квартира Аскара. Окна наглухо зашторены. За столом, в одиночестве, обхватив руками голову, сидит имам Аскар.

Аскар. (отнимает руки и поднимает голову и говорит в пространство, продолжая вслух свои размышления) Достиг ли шейх своих целей? Да, теперь никто не согрешит. Девушки и женщины будут ходить в приличной одежде. Преступления прекратятся. Но изменил ли он людей? Изменил ли их сознание своими запретами? Да, в сознании этих людей теперь поселился страх. Но, если завтра законы шариата потеряют свою силу, то люди вновь начнут грешить. Женщины и девушки разденутся, проститутки займутся своим ремеслом, воры будут воровать, убийцы – убивать. А ведь их должно удерживать от преступлений вера в Аллаха, должна удерживать совесть. «Не убий! Не прелюбодействуй!» – эти заповеди должны быть укоренены в сознании людей, укоренены в результате воспитания. Но… (имам поворачивается к зрителям) но как у нас поставлено дело воспитания? Почему с каждым годом растет число преступлений? И каких преступлений! Неслыханных, чудовищных! Насилуют, а потом убивают детей! Обманом приучают подростков к наркотикам. Молодежь лишается будущего, еще не начав жить. И люди все глубже погрязают в грехе. Девушки, особо не задумываясь о последствиях, ложатся в постель с малознакомыми мужчинами, а потом идут на аборт или, родив, бросают невинных, беззащитных младенцев на произвол судьбы, как какую-то ненужную вещь. Мужчины соблазняют доверчивых девушек, чтобы только удовлетворить свою похоть. Потом этим двуногим животным и дела нет до своих детей, которые с самого своего рождения несут непомерный груз сиротства при живых родителях. Можно ли пасть ниже этого? Тут поневоле согласишься с шейхом. Он хочет одним махом покончить со всем этим безобразием, вычистить за один прием всю эту грязь. Может быть, он прав? Если его новый порядок сохранится, то с преступностью будет покончено. Может быть и вправду – чем сто раз говорить и убеждать, что воровать нехорошо, лучше один раз отрубить руку? Может быть и вправду – что не доходит через уши, дойдет через ягодицы и спины? Может быть, воспитание действенно только когда применяются розги и плетки? Не зря же говорят: «Даже медведя можно научить молиться при помощи палки»… (пауза) Но ведь мы не медведи. Ведь мы люди! И если прав шейх, то значит, люди ничем не отличаются от медведей? Нет! (имам решительно встает и продолжает говорить, прохаживаясь по комнате) Это ложь! Так нельзя! Лишь верное, горячее, сердечное, искреннее слово способно призвать человека к сознательному отказу от греха и преступления. Это слово должно быть живым, и тот, от кого исходит оно, должен набраться великого терпения, он должен быть готовым к великому труду, к подвижничеству. Только так! Другого пути нет! Потому как мы должны воспитать не примерных, дрессированных медведей, а примерных, сознательных людей. И превращать воспитание людей в дрессировку… это толкать человека к степени животного, обратить прогресс в регресс. Нет, шейх Абдурахман! Я с вами никогда не соглашусь. И я никогда не приму ваши методы…

В этот момент раздается звонок в дверь. Имам останавливается, смотрит в сторону двери с недоумением, потом на его лице появляется выражение радости и надежды и он, думая, что вернулись жена и дети, идет открывать. Но входит Халел. Его сопровождает помощник, который остается у входа. Он не участвует в разговоре. Время от времени он подходит к окну и выглядывает наружу, осторожно раздвигая пальцами шторы.

Халел. Ассаламу алейкум.

Аскар. (затворяет дверь, удивленно взирая на вошедших) Уа алейкум ассалам.

Помощник. Здравствуйте.

Аскар. Здравствуйте. Проходите. (Халел проходит и садится на стул, на который указал имам; сам имам опускается на другой, жестом приглашает сесть и того, кто остался у двери, но тот отказывается) Что-то не признал вас… вы?..

Халел. Мое имя Халел. Я сотрудник КНБ, командир спецподразделения госбезопасности по нейтрализации мятежа. Это подразделение было заброшено в город по специальному заданию руководства. Мы организовываем сопротивление мятежникам, ведем пропаганду среди офицеров и сержантов. И среди боевиков, членов партии Аль Хизб.

Аскар. Так. Но как вы решились придти ко мне? Ведь меня, наверное, считают соратником шейха Абдурахмана.

Халел. Нет, это не так. О вас отзываются как о честном и добром человеке. Как о здравомыслящем мусульманине, который пытается противодействовать экстремистам. И к тому же… есть важное задание, которое по плечу только вам. Вот поэтому я здесь. (достает лист бумаги и подает имаму)

Аскар. Что это?

Халел. Это и есть задание. Задание нашего руководства. Если хотите, задание президента.

Аскар. (читает, затем поднимает глаза к гостю и резким жестом возвращает бумагу Халелу) Нет! Вы что! Я не могу выполнить это задание.

Халел. (с нажимом) Можете. Да, это задание нелегкое. Но, кроме вас никто его не выполнит.

Аскар. (встает и начинает кружиться вокруг стола) О Аллах! Что за времена настали?! Теперь убийство возлагают на мусульманина, на имама. Больше никто на это не способен.

Халел. Простите, уважаемый. Говоря о том, что это задание по плечу только вам, я хотел сказать, что шейх никого, кроме вас к себе не подпускает. После ликвидации полковника Исмаилова он стал таким подозрительным, появляется на публике только после принятия исключительных мер собственной безопасности.

Аскар. (останавливается по другую сторону стола, опершись руками о спинку стула) Так это вы убили полковника!

Халел. Мы не убийцы. Решение о ликвидации полковника и шейха приняло руководство. Мы лишь выполняли приказ. Нам удалось сагитировать некоторых офицеров и сержантов гарнизона. Они теперь сходятся на том, что экстремистов нужно остановить. Но полковник Исмаилов оказался фанатиком, он уперся, и тогда… ну вы теперь сами знаете. Теперь, если удастся ликвидировать шейха Абдурахмана, то ситуация разрешится без большого кровопролития. Командование гарнизоном перейдет к здравомыслящим офицерам, и тогда мы легко справимся с кучкой боевиков. Мы бы и сейчас перешли к решительным действиям, но нас связало по рукам и ногам угроза взрыва стадиона. По нашим сведениям пульт управления взрывными устройствами находится в руках шейха. И никто, кроме него не знает, ни схемы минирования, ни совокупной мощности взрывных устройств. Теперь вы понимаете, что у нас нет другого выхода, кроме как ликвидировать его? Но именно теперь, после ликвидации полковника Исмаилова, шейх перестал показываться на публике. Сейчас он никого не принимает, никто из офицеров гарнизона не знает о его точном местонахождении. Ведь даже городскую мечеть он теперь посещает редко. И то только после того, как примет исключительные меры собственной безопасности.

Аскар. (возвращается и садится на свое место) Да, шейх теперь совершает намаз в своей персональной намазхане. Но он ссылается на нехватку времени.

Халел. Это отговорка. Он просто прячется от людей. Вот, поэтому мы и решили обратиться к вам. Поверьте, нам это решение далось нелегко. Мы и так думали, и эдак, но ничего другого не смогли придумать. А времени нет. Если мы не ликвидируем его…

Аскар. (поморщившись) Что это за слово! Словно речь идет о ликвидации утиля. Ведь это человек!

Халел. Хорошо. Будем называть вещи своими именами. Да, вам придется убить этого человека. В противном случае, он убьет. И убивает! Каждый день. Кроме той женщины, которую казнили по приговору суда шариата, и тех, кого ждет та же участь, каждый день из стадиона выносят с десяток трупов. Можете верить мне – это точные сведения. Если в ближайшие дни нам не удастся освободить людей, запертых в стадионе, начнется массовая их гибель. Они уже съели всю траву на футбольном поле. Они грызут дерево скамеек. Но сильнее голода их мучает жажда. Ведь они сидят без воды уже неделю! Больше! Сегодня уже пошли девятые сутки! Вы же понимаете, что такое сидеть девять суток без воды. (Халел смотрит на имама, но тот молчит, низко опустив голову) И вот, сегодня я получил по спецсвязи приказ – до пяти часов утра обезвредить взрывные устройства на стадионе. В пять часов начнется штурм города. Президент пойдет на это, даже под угрозой уничтожения стадиона, а значит и всех его узников. Потому что дольше ждать нельзя. Руководство уже убедилось – шейх и его окружение глухо к призывам и уговорам. Вы ведь сами понимаете – так больше продолжаться не может. Штурм состоится в любом случае. Это решено. А как только начнется штурм, шейх тотчас взорвет стадион. И погибнут десять тысяч человек. Вдумайтесь – десять тысяч! Подумайте – что хуже? Убить одного, или десять тысяч? И среди них сотни детей. Вспомните – ведь там и ваши дети.

Аскар. (поднимает лицо – на нем выражение беспредельного страдания) Я об этом помню каждый миг…

Халел. И неужели вы ничего не сделаете ради их спасения?

Аскар. Я постоянно говорю об этом с шейхом. Я прошу его освободить хоть женщин и детей. Я даже требую. Но он не соглашается. Он уперся. Потому что…

Халел. Потому что заложники – это главный козырь шейха. И он никогда не согласится освободить людей. Покуда президент не признает его автономию и не заключит с ним договор. Но президент никогда не пойдет на это. И правильно сделает. Потому что признай он сейчас эту автономию – завтра кто-нибудь учинит мятеж в другом городе и придется признавать другую автономию. Что станется тогда с нашим государством? Нет, у президента нет никакого права признавать автономию шейха Абдурахмана. Нет у него такого права! И тянуть бесконечно со штурмом он также не может. Внимание всего мира сейчас сосредоточено на ситуации в этом городе. Короче, у нас осталось времени до пяти утра. Мы еще можем спасти узников стадиона. Вы еще можете спасти!

Аскар. Я все понял. И… я даже готов признать необходимость… у… уб… ликвидации шейха Абдурахмана… да. Но я не смогу… я просто не смогу его убить. Нет, я не могу убить человека, каким бы ни был он, как бы он ни угрожал людям. У меня просто не поднимется рука.

Халел. Поднимется! Если вы будете помнить о смертельной опасности, нависшей над жизнями десяти тысяч человек, то ваша рука не должна дрогнуть.

Аскар. Но я не смогу убить человека. Давайте сделаем так – я еще раз поговорю с шейхом, я попытаюсь уговорить его…

Халел. (рассерженно хлопает по столу ладонью) Имам! Очнитесь же вы наконец! Как вы не поймете – он никогда не освободит их! Если он погибнет, то унесет их вместе с собой в могилу. Теперь слова делу не помогут. Нужно действовать. И действовать должны вы! Вы должны убить шейха и спасти жизни тем десяти тысячам. (достает из-за пазухи пистолет) Вот из этого пистолета вы и застрелите его. Здесь патроны с отравленными пулями. Вам достаточно лишь попасть в него, даже легкая рана станет смертельной. Я думаю – вы сможете попасть в него, ведь будете стрелять в упор. А пронести с собой оружие вы сможете без проблем. Ведь вас не будут обыскивать.

Аскар. (с ужасом не отрывает глаз от пистолета, и когда Халел протягивает оружие, отстраняется, выставив руки) Нет-нет! Вы что! Я даже не умею стрелять. И я не смогу застрелить человека. Не то, что человека – собаку не застрелю. Неужели нельзя поручить это дело кому-нибудь другому?

Халел. Застрелите. Этот шейх стал хуже собаки. Другого человека к шейху не допустят. А если и допустят, то тщательно обыщут. А вас, как я знаю, не обыскивают. Ведь так?

Аскар. Так-то так… только я не смогу его застрелить. Я даже не умею обращаться с пистолетом. В армии я не служил… я вообще в первый раз в жизни вижу пистолет.

Халел. Это ничего – я сейчас вас научу. Это очень просто. Вот этот рычажок – предохранитель. Вы снимете его вот таким легким движением этого пальца. Затвор уже взведен и теперь пистолет готов к выстрелу. Стоит навести его на цель и нажать на курок. Вот так. (имам зажимает уши, думая, что пистолет выстрелит, но раздается лишь щелчок) Нет, сейчас пистолет не заряжен. (достает из кармана обойму с патронами, вставляет в магазин и передергивает затвор) Вот теперь он готов по-настоящему. (ставит пистолет на предохранитель) Вы только спрячьте его во внутренний карман. У вас есть внутренний карман? (пододвигает пистолет по столу к имаму)

Аскар. (не притрагивается к оружию) Хорошо, допустим, шейх будет убит. Но ведь тогда управление этими взрывными устройствами перейдет к кому-нибудь из его соратников. Это не выход. Нужно придумать что-либо другое.

Халел. Мы предполагаем, что пульт управления минами активизируется при помощи особого кода. Это распространенная практика. И код этот должен знать только шейх. Не может быть, чтобы такое важное дело он мог доверить кому-нибудь другому. Так что, устранив шейха, мы устраним и угрозу взрыва стадиона. Во всяком случае, ничего иного не придумать. Ну что, вы готовы?

Аскар. (с предосторожностями берет пистолет и вертит в руках, не зная, что с ним делать) Я… я не уверен… по-моему, я никогда не смогу произвести выстрел.

Халел. (встав со своего места и подойдя к имаму) Сможете! Смелее, имам! Скажите себе, что вы идете в бой за тех людей, томящихся в стадионе, за вашу жену и детей. (поправляет оружие в руках имама и направляет ствол в угол) Держите пистолет одной рукой, видите – он легкий. Вот так наводите… держите крепче! Вот так снимайте с предохранителя. А вот так нажимайте на спусковой крючок. Нажимайте, нажимайте! Не бойтесь – пуля не способна пробить наружную стену. И звука выстрела не бойтесь. Этот пистолет почти бесшумен.

Имам нажимает на курок, пистолет издает свистящий шлепок.

Аскар. И все? Он выстрелил?

Халел. Да. Ставьте на предохранитель. Да, так. Вот видите, вы уже все усвоили. Теперь звоните шейху и условьтесь о встрече. Скажите, что у вас срочное дело. Дело, не требующее отлагательств. Скажите, что вам стало кое-что известно. Я знаю – он вам не откажет. А после того, как выполните задание, постарайтесь быстрее покинуть помещение. В случае чего не теряйтесь, защищайтесь, помните, что у вас в руках есть пистолет. Конечно, определенный риск есть… и вы, конечно, понимаете, на что идете. Но вряд ли мы можем думать о собственной безопасности в то время, когда под угрозой жизни тысяч наших горожан.

Аскар. Да, конечно, собственная безопасность меня волнует в последнюю очередь… (достает свободной рукой мобильник, но тут раздается звонок в дверь и они переглядываются)

Халел. (шепотом) Кто это может быть?

Аскар. (тоже шепотом) Не знаю.

Халел. Вы никого не ждете?

Аскар. Н-нет… никого, кроме жены и детей. Но они в стадионе и вряд ли их оттуда выпустят.

Халел. (направляется в соседнюю комнату, знаком подозвав помощника) Идите, открывайте. Мы спрячемся за этой дверью. (видя, что имам направляется к двери с пистолетом в руках, жестами показывает, чтобы он спрятал оружие)

Аскар. А! (сует оружие за пазуху, потом открывает дверь – на пороге стоит Иван)

Иван. (печально) Ассаламу алейкум.

Аскар. Уа алейкум ассалам. (наступает пауза, во время которой имам растерянно смотрит на Ивана. Но потом он спохватывается и, посторонившись, пропускает гостя в комнату и закрывает за ним дверь, выглянув в коридор) Что ж мы стоим? Проходи.

Иван. (пройдя к столу остается стоять в нерешительности) Я… Асеке, простите, что я так поздно. Но…

Аскар. Садись, Ваня. Садись. (усаживает его, надавив на плечо) Что с тобой? На тебе лица нет. Что-то случилось?

Иван. (садится на краешек стула) Да… случилось. Мама… умерла.

Аскар. Мама? Какая… что ты говоришь, Иван?!

Иван. Моя мама умерла. Я был сегодня в стадионе. Там… там… это концлагерь, Асеке. Люди до того исхудали, что не в состоянии ходить. Дети плачут, просят есть и пить. Я хотел забрать маму… и Ларису. Я ведь не знал, что они там. Я думал – они давно выехали отсюда. Шейх говорил, что в стадионе собраны одни кафиры. Ну и… но я никогда не считал своих кафирами. И я не думал, что люди там содержатся в таких ужасных условиях. Ладно, пусть они кафиры… но ведь там есть и дети. Ведь их нельзя считать кафирами. Ведь вы так нас учили? (смотрит на имама, ожидая от него ответа, но тот молчит) И потом… я там встретил тетю Жамал. И Гульнару… и Берика. Я совсем не ожидал их там увидеть. И… и если их считать кафирами, то кто же тогда мусульманин? Я ничего не понимаю. (он вновь смотрит на имама, но тот по-прежнему молчит) Я испросил у шейха разрешения забрать маму и Ларису. Но мама… мама умерла… умерла прямо у меня на руках. А Лариса… Лариса сказала… что это я ее убил. Бросила мне прямо в лицо это обвинение. Вот так. И… и я думаю, что это так и есть.

Аскар. Нет, Ваня, это не так. Ты ее не убивал. И ты ни в чем не виноват.

Иван. Нет, виноват! И тетя Жамал так думает, и… и Гульнара тоже. Она не захотела даже разговаривать со мной. Они смотрели на меня так, словно я… словно я какое-то… какое-то чудовище. Казалось, что они презирают… нет! Не то слово – они брезгуют мной. Словно я какой-то чумной. Я был в шоке. Там весь газон, вся трава объедена. Как будто там пасся скот. Разве закон шариата велит превращать людей в скот? А? Я ничего не понимаю, Асеке. Что вы скажете? Почему вы молчите?

Аскар. (поднимает глаза и тяжело вздыхает) Эх, Ваня, Ваня! Мы с тобой жестоко обманулись. Да, тебе простительно – ведь ты еще так молод. Но я, я! Как же я дал обмануть себя?! Да, ты прав – закон шариата не велит превращать человека в скотину. Наоборот, он должен звать к человечности, к добру. И ты правильно думаешь – там, в стадионе не все кафиры. Так же, как и те, кто как и ты одет в униформу, не все мусульмане. Хотя они и бьют себя в грудь. И эти кафиры – самые опасные кафиры. Они настоящие слуги дьявола, слуги шайтана. Ведь шайтан подчас рядится в белые одежды праведников. Чтобы обмануть таких, как мы с тобой, чтобы сбить с пути легковерных. О-о! Его проклятый ум, его дьявольские способности намного превышают ум и способности людей, и поэтому ему удается так легко сбить людей с пути и толкнуть к злу, к насилию. И нам самим никогда не справиться с ним. Только в обращении к Аллаху мы еще можем оберечься от его чар. Вот и шейх… он уверен, что действует от имени Аллаха, не подозревая, что давно стал орудием в руках шайтана. Это я уже понял, в этом я успел убедиться. У меня теперь открылись глаза.

Иван. И у меня тоже. Но что нам делать? Что мне делать? Что вы посоветуете? Ведь нужно, в первую очередь спасать тех людей в стадионе.

Халел. (решительно входит в комнату, и Иван вскакивает с места, вздрогнув от неожиданности) Не бойся, братишка! Я друг имама.