скачать книгу бесплатно
Юлия тоже была недовольна, тем, что Владимир оставил ее в обществе своей кузины. И ей не понравились ее глаза. «Слишком они непонятные, – решила она, – Она расчетлива и хитра. Да, да – она хитра. Нужно предупредить Владимира – пусть не очень доверяется ей». Но Юлия не посмела возражать своему новому мужу. Она решила про себя, что будет во всем следовать его воле, а если в чем-то будет не согласна с ним, то будет действовать только советами. А в том, что он нуждается в ее советах, она не сомневалась.
Да так оно и было! Она уже поняла, как он доверчив. «Как ребенок!» – считала она. А тут, на этом острове, их ждут серьезные испытания. Да, миллионное наследство – это подарок судьбы, но наверняка найдутся люди, готовые отобрать этот подарок. Вот эта кузина – ведь отец оставил ее без наследства. И что – она довольна? Как бы не так! Но она не подает виду, играет роль добродушной родственницы, и ей удалось обмануть Владимира. Но Юлию не проведешь! Она знает все эти женские штучки. Она сама кого хочешь обманет. Но пусть эта Надежда Романовна думает, что напала на дурочку. Пусть. Нужно ей подыграть. А самой быть настороже. И она будет вести наблюдение, будет разведчицей в тылу врага, будет следить за каждым шагом этой непростой женщины. А для этого нужно убедить ее в том, что жена кузена – глупая женщина, что она простушка.
Дворец деда предстал перед ними во всем великолепии. Юлия не могла поверить, что все это принадлежит ей. Ей и Владимиру. Она искренне восхищалась бесчисленными залами и анфиладами, будуарами и гостиными, их отделкой и обстановкой, все безумно красиво и все безумно дорого. Собрание антиквариата. Картины, портреты и пейзажи, натюрморты и миниатюры – глаза разбегаются. Юлия не очень разбирается в живописи, но она поняла – это не репродукции, это – коллекции оригиналов. Везде бюсты, а то и скульптуры в рост человека, обнаженные боги и богини, мифологические герои, изделия из хрусталя, фарфора и фаянса, и такое обилие посуды – и какой посуды! И везде – ковры и гобелены, изделия искусных ткачей и ковровых дел мастеров.
На беглый осмотр дворца первого Павловского ушло почти полдня. Когда Надежда Романовна и Юлия Петровна спустились в просторную столовую, их усадили за стол, рассчитанный на двадцать персон, и им подали обед. Это был – всем обедам обед! Молчаливые слуги вносили все новые блюда, и вот что удивительно – Юлия ела все подряд, нахваливая без стеснения (это отвечало ее новой роли при кузине Владимира), и все не могла насытиться. Надежда же Романовна ела совсем немного, некоторые блюда она возвращала, только отведав, и она бросала незаметные взгляды на эту простушку – жену кузена.
После обеда они отдыхали на открытой террасе и им принесли прохладительные напитки. Вот это напитки! Только теперь Юлия поняла, что то, чем она питалась до сих пор – все это было суррогатом! Только здесь, на этом острове Надежды она приобщилась к тому, что превращает простого обжору в гурмана.
После отдыха Надежда Романовна повезла Юлию Петровну к вилле Романа Владимировича на побережье. Шоссе шло вдоль побережья, повторяя все изгибы берега, то взлетая на карнизы прибрежных скал, то спускаясь к самой воде, и Юлия имела время насладиться морским пейзажем. А вот вилла ей не понравилась. Видимо, покойный дядя не обладал утонченным вкусом, таким, как у своего отца, деда Владимира. Помещения и залы здесь навевали тоску, узкие окна, обращенные к теневой стороне, не могли в достаточной степени осветить помещения и в них царил полумрак. Когда они покинули здание, то Юлия обратила внимание на то, что на солнечной стороне почти нет окон. Глухая стена!
Нет, она уже решила про себя – они поселятся во дворце деда, а сюда можно будет наведываться тогда, когда настанет потребность уединиться, обособиться, укрыться от палящего солнца и посторонних глаз.
А Владимир тем временем посетил самое крупное предприятие столицы – международный морской порт. Масштабы порта поразили Владимира. Шедший рядом Кантемир Шейхов сыпал цифрами – сколько кораблей, какого водоизмещения может одновременно обрабатывать порт, сколько тонн груза могут вмещать склады, каково количество портовых кранов, сколько здесь контейнеровозов и каров разной грузоподъемности. Он показал причал для морских паромов, курсирующих между островами архипелага, в том числе и таких, которые могли брать на борт целые железнодорожные составы. Шейхов повел нового хозяина всего этого богатства к докам, и Владимир имел возможность поразиться их размерам, ведь доки могли вместить в себя океанские сухогрузы и танкеры.
– Мы можем принимать здесь и военные суда. Сторожевики и, даже эсминцы, – похвалился Шейхов. Владимир все время молчал; он понимал, что то предприятие, которое он когда-то гордо называл заводом, и где он дослужился до должности главного инженера цеха, на самом деле было только заводишкой. Вот где масштабы! Вот где размах!
Тем временем Кантемир Всеволодович заговорил о запланированной им модернизации всех подразделений компании. Он обратил внимание Владимира на устаревшее оборудование, на подъездные пути, на всю инфраструктуру порта, которые при первом впечатлении показались образцом современной техники, но при более пристальном взгляде стало понятно, что Шейхов прав.
Владимир начал понимать, чего от него хочет этот энергичный и деловой человек. Он, по-видимому, озабочен лишь одним – модернизацией. Всего и вся! Шейхов говорил о том, что никак нельзя отстать от требований современного научно-технического прогресса, что весь цивилизованный мир модернизируется, и этот процесс идет каждый день, и тот, кто не успеет за ним, непременно окажется на обочине.
– Если совет акционеров даст добро и подпишет смету, то полную модернизацию порта можно осуществить за три года, – заявил он.
– Я готов поддержать вашу программу модернизации, Кантемир Всеволодович, – сказал Владимир, – Вы можете положится на меня в этом вопросе. Об инвестициях поговорим после, как только я ознакомлюсь с финансами.
Шейхов согласно кивнул. Владимир продолжал:
– Кантемир Всеволодович, я выслушал вас. А теперь вы выслушайте меня. Я прибыл на этот остров с одной целью – провести социальные преобразования. Дело в том, что меня на родине прозвали социалистом-утопистом. Но я не утопист. И не коммунист. Хоть и состоял когда-то в рядах коммунистической партии. Но с тех пор мои взгляды претерпели существенные изменения, и теперь я мыслю совершенно по-другому. То, что я предлагаю – было осуществлено во многих развитых странах, в частности в странах Европы. Кстати, как здесь обстоит дело с профсоюзами? Они… есть?
Лицо Шейхова помрачнело. Поворот разговора, так хорошо складывавшийся с самого начала, был неожиданным. Профсоюзы здесь есть. Даже слишком их много. Но никто в них не озабочен серьезно положением рабочих. Они все превратились в паразитирующую прослойку между рабочими и владельцами компаний. И именно сейчас, когда он нацелился на коренную модернизацию, когда новый владелец контрольного пакета поддержал его, Шейхова, планы, но еще нужно уломать остальных акционеров, а их доля акций в компании тоже довольна велика, и вот в такой момент этот самый владелец намеревается провести социальные преобразования и собирается оживить деятельность профсоюзов. Нет, нужно отговорить его от совершения роковых шагов, которые способны погубить все начинания председателя совета директоров.
– Владимир Михайлович, – начал осторожно Шейхов, – Наше островное государство – демократическое государство. Поэтому, естественно, у нас имеются профсоюзы. Но…
В этом месте глаза собеседников встретились, и Шейхов осекся. По всему, этот Павлов – Павловский все понял. Эта поразительная проницательность их породы всегда удивляла его прежде, в общении с Романом Владимировичем.
– Что ж вы замолчали, Кантемир Всеволодович?
– Профсоюзы есть, они существуют. Только вряд ли их деятельность удовлетворит вас. Вы правы – положение рабочих и служащих компании нельзя назвать таким уж благополучным. Об этом свидетельствует большая текучка в кадрах, и тот факт, что за последние два года рабочими были организованы несколько стихийных акций протеста. В прошлом году наш порт простоял из-за стачек целую неделю. Неделю, – представляете! Когда даже задержка на час при погрузке-разгрузке приводит к огромным убыткам. Компания выплатила миллионные неустойки. А все потому, что совет акционеров уперся и отказал в удовлетворении требований рабочих. Кончилось дело тем, что пришлось прибегнуть к помощи гастарбайтеров из других островов архипелага. В результате – пострадал опять-таки порт, ведь мы потеряли такие ценные кадры. Гастарбайтеры что – это же просто люмпены! Они отработали сезон, получили свое и отбыли домой. А нам потом пришлось искать рабочих.
Шейхов заметил, как загорелись глаза у Павлова.
– Вот-вот! – воскликнул тот, – Я так и думал. Видите ли, Кантемир Всеволодович, такое положение будет сохраняться, пока рабочие будут выступать в роли эксплуатируемых. Нужно в корне изменить положение вещей. Я считаю, что рабочие сами должны стать хозяевами предприятий, в которых они работают. Не смотрите на меня так – я уже говорил, что не являюсь коммунистом. В мире уже накоплен достаточный опыт в подобных делах. Мне нет надобности ходить вокруг да около, вам я скажу без обиняков – я, владелец контрольного пакета акций компании, Владимир Михайлович Павлов, находясь в здравом уме, собираюсь распределить этот пакет между всеми рабочими и служащими компании поровну. И создать орган, который будет выражать общую волю в совете акционеров, и определять общую политику во всем: в модернизации и внедрении новых технологий, в улучшении условий труда рабочих и служащих, в справедливом начислении дивидендов.
Шейхов закачал головой. Что он несет, этот Павлов! Да, правы те его соотечественники, прозвавшие его утопистом. А ведь вначале он показался здравомыслящим человеком, сходу понял насущную необходимость модернизации, в отличие от тех болванов, сидящих в совете акционеров и озабоченных лишь одним – как бы полнее набить карманы. Но что же делать с этой его бредовой идеей? По тому, как он набычился, ожидая возможных возражений от оппонента, можно полагать, что и этот новый Павловский упрям и своенравен. Да, все они таковы! Поэтому нельзя отмести эту его идею с порога. Нужно для виду согласиться и выговорить хоть какой-нибудь срок, чтобы вначале провести модернизацию, а уж потом приниматься за социальные преобразования.
– Владимир Михайлович, – сказал Шейхов, понизив голос, – можете считать, что в моем лице вы нашли единомышленника. То, что вы предлагаете, вполне осуществимо. Правда, нужно создать действенные механизмы контроля за деятельностью этого органа, призванного выражать общие интересы рабочих и служащих. Ведь, распределив принадлежащие вам акции между ними, вы уже потеряете право решающего голоса в совете акционеров. Поэтому, я бы посоветовал вам не спешить с этим вопросом. Давайте сначала сосредоточим наши усилия на проведении модернизации. Вы должны знать, что нам с вами еще предстоит серьезный разговор, и в совете акционеров, и в совете директоров. Сразу скажу – там найдутся противники, и влиятельные противники модернизации, консервативно настроенные акционеры и директора, которые не способны взглянуть дальше своего носа, не желающие расстаться с лишним долларом из своих дивидендов. И если мы заговорим сейчас еще о социальных преобразованиях, то погубим все дело.
Шейхов замолчал и взглянул на Павлова. Тот раздумывал над услышанным. Что он теперь скажет? Судя по всему, собирается возразить. И, не дожидаясь его возражений, Шейхов добавил ко всему сказанному им:
– А пока вы можете изучить положение рабочих, встретиться с деятелями профсоюзов и направить их работу в новое русло, чтобы они превратились в истинных выражателей интересов рабочих, а не интересов узкого круга лиц. Поле для вашей деятельности в этом направлении очень велико, вы, с вашими капиталами и влиянием способны много сделать для улучшения положения рабочих.
Владимир понял Шейхова. Он просит одного – не мешать ему. Наверное, он прав. Нужно дать ему провести модернизацию, сосредоточить усилия на реализации его планов, чтобы в его лице обрести соратника, готового впрячься в одну упряжку с ним самим и провести те преобразования, которые он мечтал осуществить столько лет, и ради которых он покинул Родину и оказался на этом крохотном участке суши, затерянном в безбрежном океане.
8
Виолетта всегда думала о жене Бекхана, и немного ревновала. Майра представала перед ее мысленным взором созданием высшей степени женственности, интеллигентной, красивой, короче, олицетворением Настоящей Женщины. Виолетта думала о ней, как о какой-то прекрасной фее, идеале, достойном такого человека, как Бекхан. Он никогда не рассказывал о своей жене, а она не считала приличным расспрашивать его о ней, и оба, по молчаливому уговору, обходили эту тему.
Виолетта представляла Майру совершенной женщиной; она не допускала и мысли, что такой человек, как Бекхан, может жить с обычной бабой, с посредственностью. Каково же было ее удивление, когда Бекхан представил ей тучную, невзрачную женщину с обрюзгшим лицом, которая при виде гостьи сразу вся скукожилась и еле пошевелила губами в ответ на приветствие.
И, что еще больше поразило Виолетту, Бекхан как-то неуверенно повел себя с женой; тон его стал чуть ли не извиняющимся, он словно чувствовал перед ней какую-то вину, словно он был в какой-то зависимости. Виолетте показалось, что человек, совершенный во всех отношениях, герой, избавивший фирму от такого монстра, как Рахат Аскеров, посмевший поднять руку на представителя городской группировки, заискивает перед этой ничем не примечательной женщиной.
– Майра, познакомься – это Виолетта Владимировна, дочь нашего президента, – неуверенно начал он, – Я рассказывал тебе о ней, она у нас архитектор.
Майра еще раз бегло окинула девушку взглядом, не сумев скрыть при этом своего неудовольствия.
– А это Майра – моя супру… – но тут она грубо оборвала его.
– Чего ты так церемонно! И так понятно, кто я!
Потом, сверля его глазами, стала выговаривать, как деспотичная начальница нелюбимого подчиненного:
– Почему не оплатил за свет? Приходили электрики, грозились отрезать провод. Я думаю, что оплачено, ругаюсь с ними…
– Да-да, – оправдывался Бекхан; Виолетта видела, как ему неудобно, что жена затеяла при такой гостье такой разговор, – Я забыл. Сегодня же оплачу.
Он хотел перевести разговор к тому, за чем они приехали, но Майра не позволила ему это сделать.
– Нет, это безответственность! – перебила она его, – Как можно было забыть такое? Когда я тебе все уши прожужжала – заплати за свет, заплати за свет! И какой дурой ты меня выставил? Я-то думаю, что оплачено, спорю с ними, ругаюсь. А им-то что – электрикам? Возьмут и отрежут! Что ты им сделаешь?
Майра не на шутку завелась; Бекхан знал по опыту, что в таком состоянии у нее отказывают тормоза и теперь придется подождать, пока выйдет весь пар. При других обстоятельствах он бы просто терпеливо выждал, но при Виолетте ему было неудобно, он думал, что присутствие дочери президента фирмы как-то повлияет на поведение жены, но дело было в том, что Майра завелась именно оттого, что Виолетта Ким, о которой Бекхан часто упоминал, рассказывая о своей работе, оказалась такой юной, такой очаровательной. Ей не понравилось, что они приехали вместе, не понравилось, как они смотрели друг на друга, как эта красавица улыбнулась ему, и как у него при этом блеснули глаза, блеснули совсем чуточку, еле заметно, но за многие годы совместной жизни Майра научилась замечать и не такое.
Бекхан совершил ошибку, попытавшись остановить жену; лучше было бы подождать выхода всего остатка пара, ведь он знал по опыту, как взрывоопасен этот остаток.
– Майра, давай поговорим о свете и электриках позже. Мы с Виолеттой Владимировной приехали, чтобы… – он говорил, выразительно глядя в ее глаза, с просьбой успокоиться, но лучше бы он не делал этого…
– Чего ты так на меня пялишься! Что – тебе неудобно? Да? Хочешь при посторонних казаться таким хорошеньким? Да? Не выйдет!
– Майра! – громче обычного произнес Бекхан, но только подлил масла в огонь.
– Чего – Майра! Чего – Майра! Я сорок лет Майра! Ты забыл! Ты думаешь о постороннем, а я, как дура, ругаюсь с ними. Ты подумал о том, в какое положение поставил меня? Подумал?! Не подумал! Иначе бы не забывал…
Бекхан уже понял, что промолчи он вовремя, возможно Майра уже успокоилась бы или вовсе не заводилась. Он стоял понуро посреди кухни, переступая с ноги на ногу. Виолетта находилась в соседней комнате, все видела и все слышала. Она была возмущена до глубины души.
«Кто она такая! – возмущалась она про себя, – Посредственность! Ничтожество! Как она смеет так разговаривать с ним? И почему ничтожества имеют власть над личностями?»
Ей было невыносимо слушать противный голос Майры; ей хотелось, чтобы Бекхан оборвал жену, поставил ее на место. Виолетта еле сдерживалась; ее так и подмывало сказать хозяйке дома какую-нибудь резкость, осадить разошедшуюся женщину. И пока Майра не закончила свою истерику, пока не выплеснула все свое раздражение, она сидела, как на иголках, бессильно сжимая кулачки. Видела бы она свое лицо!
Наконец, Майра замолчала и установилась могильная тишина. Бекхан угрюмо молчал. Он понял, что сегодняшняя истерика жены специально инсценирована к появлению Виолетты, что это своеобразный акт ревности. Молчание затягивалось. Майра сочла, что этой смазливой девчонке на первый раз достаточно, и она стояла, уставившись на Бекхана. А он глядел на плакат с изображением расшалившихся парней и девушек, висевший на стене. Всегда, в моменты, подобные пережитому, он отвлекался, представляя себя молодым, беззаботно веселившимся среди этих молодых людей – так было легче переносить ужасные сцены, закатываемые Майрой.
– Что ты стоишь, как истукан?
Майра заговорила более спокойно, и Бекхан понял, что буря прошла.
– Сбегай в ларек, купи чего-нибудь к чаю. Уж при постороннем человеке можно было не устраивать скандала.
Виолетта не верила своим ушам. Она была поражена наглостью Майры, свалившей вину за свою выходку на мужа. И, что было совсем непонятно неискушенной в супружеской жизни девушке, так это то, что Бекхан не только не возмутился, но как бы согласился с женой, извиняясь:
– Прости, вчера был такой день, закрутился…
Немного помолчав, заговорил о том, для чего он собственно приехал.
– Майра, – он с трудом поднимал растоптанное настроение, – Виолетта Владимировна хочет сообщить тебе что-то важное. Она принесла радостную весть, готовь суюнши. (по казахским обычаям дается что-то вроде выкупа принесшему добрую весть, обычно деньгами)
– Да?! – Майра изобразила на лице подобие радушия, проходя в комнату к Виолетте, – Что это за весть, Виолетта Владимировна?
И, как паинька, присела на краешек дивана, на котором, на другом его конце, сидела Виолетта. Девушка взяла себя в руки и заставила себя улыбнуться, а ведь как хотелось запустить в это оплывшее жирком лицо, в это воплощение лицемерия связкой ключей и высказать этой мегере все, что она о ней думает.
Как часто прямолинейным, открытым людям приходится кривить душой, говорить не то, что думают, изображать не то, что чувствуют, ради тех, кого они любят, ради тех, кого они щадят и не могут огорчить. И Виолетта изобразила улыбку и заговорила приветливо. Она не могла просто отдать ключи Майре, она должна была открыть глаза этой неблагодарной женщины на то, каким сокровищем та обладает, дать ей понять, как несправедлива она к мужу, рассказать, какой Бекхан человек, какой редкий специалист, и как его ценят на новом месте. Виолетте многое хотелось сказать этой женщине, не подозревающей о счастье быть женой такого человека, но она сдержанно поведала о том, что руководство фирмы, ее президент оценили по достоинству труд нового начальника охраны и решили премировать его новой четырехкомнатной квартирой.
И она, достав из сумочки ключи, передала их Майре. Та не вникла в то, что услышала и, повернувшись к Бекхану, спросила:
– Что – нам дают квартиру?
«Не вам, не тебе, а твоему мужу!» – как хотелось Виолетте выкрикнуть это.
– Да, Владимир Иванович подарил, – подтвердил Бекхан.
– Не подарил, а премировал, – возразила Виолетта, – Это не подарок, а премия. Бекхан Кенжеевич заработал эту премию, именно заработал!
– И?.. – Майра все еще не понимала, до нее не дошло, что у них теперь новая квартира.
– И я приехала, чтобы отвезти вас туда; Бекхан Кенжеевич не знает, где это здание. Мы недавно его сдали.
– А где это?
– В центре, по улице Ауэзова, – объясняла Виолетта, – Возле ЦУМ – а. С другой стороны площадь и акимат.
И добавила, с удовольствием отметив, как изменилось лицо Майры:
– Давайте съездим туда, сами посмотрите.
– Когда?
– Да прямо сейчас!
Майра бросила быстрый взгляд на Бекхана, и отправилась переодеваться. Виолетта и Бекхан переглянулись.
«Что же вы так пасуете перед ней? – спросили ее глаза, – Ведь она не стоит и мизинца вашего!»
Бекхан ответил печальной улыбкой, говорившей о том, что уж так сложилось у них с самого начала.
Квартира была шикарной. Планировка, отделка, санузел – все было высшего, европейского класса. Окна выходили на солнечную сторону, из них открывался великолепный вид на город и реку. И площадка перед дверью была просторной.
Майра не могла скрыть своего восторга. Она не могла поверить, что все это великолепие принадлежит ей. Переходя из комнаты в комнату, из кухни в просторную и светлую залу, оттуда в спальню, посещая туалет и ванную, Майра прикасалась к стенам, словно опасалась, что они нереальны, что все это великолепие – лишь мираж и вот-вот исчезнет, растворится в воздухе.
Она, наконец, почувствовала себя счастливой. Квартира, благоустроенная! Новая! Четырехкомнатная! В центре! Это было пределом ее мечтаний. Даже в самых смелых своих мечтах не могла она представить, что сможет когда-нибудь обладать таким богатством.
Конечно, пройдет совсем немного времени, пройдет эйфория, и лицо ее вновь обрюзгнет, теперь от груза новых забот; перед ней станет архиважный вопрос – обстановка. Мебель, посуда, бытовая техника, вещи, достойные такой квартиры, потом потянутся заботы о содержании такой огромной жилплощади, наступят будни уборки, чистки, и прочих неприятных вещей. Нужно будет оплачивать свет, газ, воду и отопление. Но это будет потом, о таких «мелочах» она еще не думала. Сейчас Майра взошла на пик счастья.
Как мало нужно женщине для счастья! Дай ей сносное жилье, обстановку, обеспечь одеждой и продовольствием – и все. Она счастлива и удовлетворена жизнью вполне. Правда, мужчине тоже необходимы перечисленные блага. Но ему их мало для настоящего счастья! Ему нужна еще любимая работа, ему необходим успех в своем деле, нелишне для него признание хотя бы окружающих его людей. А главное – признание женщины. И ее любовь. Любовь женщины, и, подчас, не одной.
Без нее, без любви, ему никак нельзя! Все, включая любимую работу, дело всей своей жизни, успех, деньги – со всем он готов расстаться ради этой любви. Любовь женщины – вот единственный, великий стимул, заставляющий мужчину лезть из кожи вон, чтобы заработать кучу денег, добиться успеха и широкого признания или хотя бы узкого круга людей. И ради этой любви он готов на все – на любое страшное преступление, на любой смертный грех, готов загубить свою бессмертную душу. Все мы возмущались, читая о предательстве Андрия из «Тараса Бульбы», но он лишь наглядная иллюстрация. Гоголь, конечно же, был великим знатоком душ человеческих, и он точно подметил сущность мужчины. И, конечно, олицетворением настоящего мужчины был именно Андрий, а не Остап, и даже не Тарас. Только настоящий мужчина готов бросить к ногам любимой женщины, прекрасной женщины все, включая и свою честь.
Итак, Майра почувствовала себя счастливой, и взгляды ее, обращенные к Бекхану, довольно потеплели. Виолетта, незаметно наблюдавшая за ней, за ее реакцией, заметила, как Майра, может быть сама того не замечая, стала улыбаться, стала невзначай прикасаться к мужу, восхищаясь той или другой деталью, вызывая при этом отчетливое чувство ревности у нее самой.
Виолетта ходила за супругами, давала разъяснения насчет отдельных материалов, импортной сантехники и прочего, и радовалась вместе с ними. И при этом мысленно ставила себя на место Майры. Как всякая женщина, и она мечтала, может быть бессознательно, о своем уютном супружеском гнезде. И теперь перед ней возникали воображенные картины, в которых уже она, осматривая свою квартиру, прижималась признательно к мужчине, мужу, которым в тех видениях выступал Бекхан.
Когда они возвращались в офис, она деликатно заметила:
– А у вас строгая жена.
На что Бекхан ответил грустно:
– Да, уж.
– Вы, наверное, очень ее любите, – предположила Виолетта, дополнив про себя: «раз позволяете так с собой обращаться».
– Да… – Бекхан так произнес это короткое слово, словно хотел сказать: «Нет, скорее нет».
«Вряд ли, – сомневалась Виолетта мысленно, – можно любить такую мымру».
А вслух сказала:
– А она вас?
Бекхан улыбнулся.
– Как тебе сказать? – он на миг взглянул на спутницу и тут же перевел глаза на дорогу – они ехали в плотном потоке машин, не позволявшем отвлекаться, – Ты, вероятно, поняла, что у нас с ней непростые отношения. Когда-то все было совсем не так, и Майра была совсем не такой. Долго пересказывать нашу с ней историю, да тебе и неинтересно будет. В чем-то есть и ее вина, но в главном все же считаю виновным себя. Ты, должно быть, думаешь, почему я позволяю так с собой обращаться?
Взгляды их встретились, и девушка смутилась.
– Это трудно объяснить. Просто я приучил себя не перечить Майре, так лучше. И для меня, а главное, для нее. Она очень нервная, и, если ее не щадить, с ней может случиться срыв, удар…
Бекхан замолчал. Виолетта, не то спросила, не то предположила:
– Вы ее жалеете…
– Да, – подтвердил Бекхан, – Ей сейчас нелегко. Она обо всем думает, переживает. Детям нужно учиться, они хотят хорошо одеваться, всего не хватает, и все эти неурядицы бьют в первую очередь по ней.
