Горький аромат фиалок. Роман. Том первый

Все живое по обе стороны шоссе прячется в тень или под землю. Но куда деваться дорожным рабочим, с семи утра работающим с горячим асфальтом? Почерневшие, словно индусы, блестя мокрыми от пота, испачканными битумом торсами, они с остервенением ворочают пышущий жаром асфальт, приплясывая на нем, как грешники на адской сковороде, недобро посверкивая глазами в ответ на крики начальника участка Пашина, который по случаю срыва графика вынужден жариться вместе с бригадой. Бекхан взглянул на часы и ахнул – половина третьего! Желудок давно перестал урчать, и лишь слабое жжение в животе напоминало о необходимости принять пищу. Матюгнувшись, он отбросил лопату и закричал, стараясь перекрыть гул работающих машин:

– Кончай работу! Пора обедать. Война войной – обед по распорядку.

Рабочие остановились, оперлись о лопаты, стали отирать пот со смуглых лоснящихся лиц. Словно очнувшись, озирались по сторонам. Поняв, о чем кричит Бекхан, потянулись к нему, но их остановил окрик Пашина.

– Какой обед, когда идет асфальт?! – гаркнул он и зло произнес, обращаясь к Бекхану, – Кто ты такой, чтобы устанавливать здесь свой распорядок?

– А ты кто такой, чтобы морить людей голодом? – грубо, в тон ему ответил Бекхан. В его глазах зажегся огонь ненависти к этому хаму, видевшему в нем лишь рабочую скотину. Вспоминая этот момент, он потом будет жалеть, что не сдержался, но сейчас в нем клокотало чувство протеста.

– Бекхан, подбери лопату! – подскочив сбоку, заорал мастер, но Бекхана уже понесло, он уже не мог остановиться.

– Чего орешь! Подбирай сам и паши! А я пойду на обед, – бросил он в лицо мастеру и добавил, – Я не хочу гробить здоровье на этой проклятой дороге!

– Я понимаю тебя, но и ты пойми, Бекхан, ведь асфальт не может ждать, – сбавив обороты, попытался сгладить ситуацию мастер.

– Почему? Что сделается с ним на этом пекле? – возразил Бекхан и оглядел рабочих, ища у них поддержку. Но те молча выжидали, не осмеливаясь вступать в конфликт.

– Дело не в том, что с асфальтом что-то случится, а в том, что вы сорвали график! – отчеканил Пашин, – Теперь пеняйте на себя!

– Отчего был сорван график? – не сдавался Бекхан, – Сколько раз говорили: нельзя укладывать асфальт сразу после дождя! Кто-нибудь слушал нас? «Давай-давай!», «Быстрей-быстрей!» – вы разве что-нибудь кроме этого умеете? Вот и допустили брак, а теперь авралим. Виноваты вы – а расплачиваться должны мы?

И вновь Бекхан взглянул на своих товарищей и вновь не ощутил их поддержки. Пашин вместо ответа только дернул головой и повернулся к мастеру.

– Абукеныч, отправь этого демагога домой, – приказал он и бросил, не глядя на Бекхана, – Кадиев, ты уволен!

Бекхан остался стоять, бессильно сжимая кулаки, а мастер уже погнал рабочих, прикрикивая:

– Ну, чего стоим?! Концерт окончен. Или еще кто-нибудь хочет домой?

Желающих не нашлось. Рабочие, стараясь не смотреть на товарища-бунтаря, поспешили на свои места. Мастер поднял лопату Бекхана и встал на его место. Агрегаты, словно отдохнув во время короткой передышки, взревели с новой силой, и работа закипела. Бекхан махнул рукой и направился к вагончику переодеваться.

Пустой грузовик резво несся по гладкому свежеуложенному асфальту. Водитель, приветливый парень, поглядывал на Бекхана со смесью сострадания и уважения.

– Бесполезно! – заметил он.

– Что? – спросил, очнувшись от своих дум, Бекхан, – Что – бесполезно?

– Спорить с начальством, – пояснил водитель, – Потому что оно всегда право.

– Значит, нужно сдохнуть, да?! Молчать и издыхать? – сердито вопросил Бекхан, не то у этого шофера, не то, продолжая уже начатую полемику с собой.

Водитель пожал плечами.

– А чего добились? Остались без работы, только и всего.

– Ничего, найдется другая. Были бы руки, да здоровье, а работа найдется, – пробурчал Бекхан, сам не очень-то веря своим словам. Шофер покачал головой, сомневаясь.

– Не спорю, наверное, и найдется. Но ведь везде такие порядки. И везде одинаковые начальники…

– Да, конечно! Но меня б не вытурили, будь наши ребята дружнее, – сердито перебил водителя Бекхан, – Пока все будут рассуждать, как ты, справедливости не добиться, и с рабочими будут обращаться, как с рабами!

Шофер поспешил дистанцироваться, и от своего пассажира, и ото всех рабочих:

– Да я что! Мне все равно – я сам себе хозяин. Чем больше перевезу, тем больше получу. Обедаю, ужинаю, когда удобно.

И он замолчал, уставившись на черную асфальтовую ленту, уже исполосованную серыми полосами от пыльных шин. Бекхан отвернулся к боковому окошку. Глядел невесело вдаль, представляя, как отреагирует Майра на его внезапное увольнение. Пришло первое раскаяние, и он начал клясть себя за то, что не сдержался и полез в бутылку.

3

Владимир Павлов познакомился с Заманжолом и Бекханом в армии. Они были одного призыва, и их сплотило совместное противостояние наездам «дедов». В отличие от своих сельских друзей, Владимир был типичным городским сорванцом, участвовавшим во всех стычках и драках группировки своего микрорайона с такими же бандами из других районов. В школе он перебивался с двоек на тройки, но тупым не был и увлекался чтением приключенческих книг: Джека Лондона, Жюль Верна, Даниеля Дефо, Майн Рида, Александра Дюма, Эдгара По, Марка Твена, Артура Конан Дойла… – этот список авторов можно продолжать и продолжать.

Он мог бы учиться хорошо, но его подвижная натура не позволяла корпеть над учебниками; да в его бедовой среде с презрением относились к отличникам и хорошистам, и считалось доблестью наплевать на учебу. Но это не мешало быть постоянным абонентом школьной и городской библиотек, и Владимир был всегда развитее своих товарищей, прозвавших его «профессором Мориарти».

Родители его потом погибли; они разбились на только что купленной машине, когда он служил в армии. Владимир остался один, так как был единственным ребенком у родителей, приехавших в эти края по комсомольской путевке. Бекхан и Заманжол стали его родней, и после дембеля он поселился в их ауле. Но недолго там прожил – городской есть городской, жизнь аульская показалась ему скучноватой, а тут еще Заманжол уехал в город учиться, а Бекхан женился, да к тому же вечно пропадал в бригаде или в поле. Да Владимиру самому нужно было чему-нибудь обучиться, поэтому он вернулся в город и поступил в индустриальный институт, после окончания которого стал работать инженером на заводе.

Владимир женился на серьезной и рассудительной девушке, – продавщице из универсама; у них родилась дочь, которую он назвал Аленой в память о покойной матери. Алена росла смышленой и радовала Владимира с Татьяной, – так звали его жену, и все было хорошо, пока не разразился кризис. Завод закрылся, система советской потребкооперации тихо умерла, и началась борьба за выживание.

Татьяна быстро сориентировалась и, начав торговать на рынке, стала содержать семью. Владимир, попытав себя на разных работах, и не найдя дела, способного заменить то, чем он занимался до сих пор, начал пить, больше болтался без дела, чем работал, и скоро Татьяна выставила его из дому, сказав, что устала от его бесполезности и пустой болтовни.

Владимир перебрался в бывшую общагу завода. Комнату там предоставили в память о его былых заслугах, ну и, еще потому, что в КСК нужен был дворник и ассенизатор, согласный работать за символическую плату. Впрочем, Владимир не был перегружен и работал еще на стороне, вернее, переходил с одной работы на другую, долго не задерживаясь на одном месте.

Сознание его сделало уклон в ультралевую сторону; он разработал собственную модель справедливого общества, и обдумывал пути реализации этой своей идеи. Он везде, где бы ни работал, пытался вести агитацию, организовать рабочих, и эта активность, естественно, не могла нравиться хозяевам-работодателям.

Владимир обрел репутацию утописта-социалиста. Его отказывались брать на работу, а рабочие не воспринимали его речей всерьез и открыто над ним насмехались. И только друзья, хоть и не согласные с ним по идейным вопросам, удерживали от того, чтобы окончательно опуститься.

Татьяна сошлась с одним преуспевающим коммерсантом, вдовцом, жившим одиноко. Алена окончила школу и в этом году поступила в университет. Она часто навещала отца, звала обратно в их квартиру, в которой теперь, после вторичного замужества Татьяны, осталась одна. Но Владимир отказывался, не желая мешать будущему дочери – вдруг она надумает выйти замуж.

Владимир перебивался случайными, часто разовыми заработками, нередко в виде «жидкой валюты», которой он угощал любителей халявы, согласных за дармовую выпивку быть слушателями его идей.

За дощатым столом во дворе семейного общежития сидят Владимир и двое мужчин. Троица вяло перекидывается картами; она больше увлечена спором. Тон в этом споре задает Владимир. Его основной оппонент – начальнического вида пожилой мужчина в очках и шляпе «а ля советский пенсионер», к которому собеседники обращаются запросто, и вместе с тем несколько уважительно, – Сарманыч. Третий игрок, разукрашенный татуировками крепыш по кличке Штангист, вставляет время от времени реплику невпопад, но, отшитый едким замечанием Владимира, недовольно замолкает.

Кроме карт на изрезанном и исписанном столе лежит захватанный кружочек колбасы, которой занюхивают выпивку, так как закусывать ею уже невозможно. Початая бутылка самопала стоит у ножки стола, прижатая пяткой Штангиста, который «банкует» конспиративно, под столом, каждый раз озираясь по сторонам и под столом же передавая партнерам очередную дозу в надтреснутом стакане времен Брежнева. Видимо, при таком способе распития водка приобретает совершенно необычный, пикантный вкус и банальнейшее поглощение спиртного превращается в некое священнодействие.

Общага в эти вечерние часы просыпается от «спячки» и до поздней ночи живет беготней и играми детей, хлопаньем выбиваемых ковров и паласов, однообразным бренчанием гитар, исторгающих из своих ширпотребовских дек бездарные аккорды, выкриками картежников, стуком домино и многими другими звуками, сливающимися с какофонией улицы.

Игра у картежников часто застопоривается, прерываемая, то питейным ритуалом, то эскалацией напряженности в споре о политике. Именно о ней любят поговорить подвыпившие мужчины, в отличие от женщин, которые больше заняты сплетнями или обсуждением бесконечных мелочей типа новых нарядов и рецептов. Если только, по моде нынешних времен, не обсуждают семейные проблемы героев актуального сериала.

Может показаться, что карты являются своеобразной ширмой; да так оно и есть, ибо игроки только изредка вспоминают об игре, выясняя, чей же теперь ход. Лица спорящих раскраснелись, частью от выпитого, частью от напряженного горлодрания. Сарманыч темпераментно жестикулирует, а Штангист ощутимо постукивает кулаком по шаткому столу, грозя совсем развалить его.

Спор на этот раз шел о дисгармоничности политик внешней и внутренней, проводимой президентом. Владимир обвинял президента (конечно же, заочно) в том, что тот увлекся внешней политикой в ущерб внутренней. Сарманыч же возражал ему, больше, наверное, по установившейся привычке быть в оппозиции к постоянному собутыльнику и собеседнику, нежели по причине лояльности к проводимой политике правительства.

– Ты учти, – говорил он, – Без правильной внешней политики ничего не сделаешь внутри страны. Где возьмешь инвестиции? Кто их тебе даст, если будешь всех посылать к чертовой матери?

– Никто не призывает посылать! – горячился Владимир, – Но ради этих инвестиций не стоило бы так кланяться заокеанским воротилам. Кстати, инвестиции эти можно было изыскать и у себя. Что? Мало у нас богатств? Зато не пришлось бы делиться доходами от месторождений. Небось, эти зарубежные инвесторы заботятся в первую очередь о своих кошельках. Или я не прав?

– Прав-то прав, – кивал головой Сарманыч, – Но ты учти, (это выражение было фирменным у пенсионера) казна наша пуста. А богатства все в земле. Как их достать оттуда, а? Без денег кто тебе полезет в шахту? К тому же, президент наш обращает внимание на внешнюю политику по стратегическим соображениям.

– По каким, например?

– А то ты не знаешь!

В этом месте и Штангист решил подать реплику. А поскольку он не совсем понимал, о чем идет речь, то сказал:

– Представь себе, Сарманыч, мы не знаем.

Старик бросил пренебрежительный взгляд на него и вновь заговорил, повернувшись к Владимиру.

– Как ты думаешь, Вован, насколько сильна наша страна? И сможет ли она обойтись своими силами, если, не дай Бог, к нам полезут китайцы?

– Китайцы к нам не полезут, – ответствовал Вован, и обосновал свое утверждение, – Зачем им лезть к нам войной, когда они просто высасывают наши богатства мирным путем. Мы же, как последние дураки, отдаем всё свое сырье за их безделушки.

– Да, так оно и есть! – поддакнул Штангист стукнув при этом по столу своим кулачищем. И на этот раз спорящиеся не обратили на него внимания. Сарманыч неодобрительно качал головой, собираясь возразить своем оппоненту.

– Ты умный парень, Вован, но в политике ты полный профан, – выдал он и сам удивился тому, как складно это вышло у него. Он еще раз повторил рифмованную фразу, повторил со смешком, но не встретил поддержки у своих собеседников. И продолжал:

– Китайцам нужны территории. Они уже не помещаются в своих границах. Им не дают покоя наши малолюдные просторы. И если бы не СНГ, за создание которого так ратовал наш президент, и не дружба с Россией и США, то мы уже давно стали бы китайской колонией.

– Хорошо, я согласен, – бывшим республикам Союза следовало объединиться. И дружить с Россией мы должны. Но зачем нам вилять хвостом перед американцами?! И перед гнилой Европой!..

– Перед этими гнилыми капиталистами! – не преминул вставить словцо и Штангист. Но тут не выдержал Владимир.

– О господи! – взмолился он и окатил партнера свирепым взглядом, – Ты можешь молча посидеть, Штанга?

А потом предложил:

– Слушай, а шел бы ты смотреть телек!

– Как «смотреть телик»?! – возмутился Штангист, – А игра? Мы играем, или как? Вы задолбали своей политикой! Кому она нужна? Дерете горло зря. И все ты, Вован! Заводишь одно и то же каждый раз.

И добавил, бросив карты на стол тыльной стороной вверх:

– Давайте тяпнем еще по стопарику, и начнем играть по-настоящему. А так только карты протираем.

Установилось хрупкое молчание. Штангист достал из кармана стакан, и под столом наполнив, украдкой подал Сарманычу. Тот тянет теплый самопал бесконечно долго, словно пьет густейший ликер. Штангист в томлении ожидает, глотая слюну. Владимир хмуро разглядывает свои карты, недовольный, что его прервали, и как только старик вернул пустую посуду «банкиру», продолжал.

– Американцы и рады – не знали, как бы подобраться к Центральной Азии, а тут мы сами их и впустили. Нашлись бараны, как же, решили дружить с самим волком.

В этом месте Штангист протянул Владимиру его порцию, легонько толкнув локтем в бок. Эстафету спора подхватил Сарманыч. Старик морщился и говорил из-за кусочка занюхиваемой колбасы.

– Э-э, ты так не скажи! Мы не бараны. Президент наш намеренно вынудил янки вторгнуться в Афганистан. Это называется – баланс сил в регионе. Теперь ни одна из трех сверхдержав не может обойтись без нас. Не каждый президент смог бы так умело воспользоваться таким важным стратегическим положением в самом центре Евразии.

Владимир залпом опустошил стакан и не стал даже занюхивать, – так не терпелось ответить старику.

– Это наш-то президент вынудил американцев вторгнуться в Афганистан?! Ты, Сарманыч, сам-то веришь в то, что говоришь?

Пенсионер хмыкнул. Он, конечно, не мог не понимать, что хватил лишнего. Но сдаваться не хотелось. И он открыл было рот, чтобы возразить, но в этот момент вновь встрял Штангист и спросил, наверное, в десятый раз за этот вечер:

– Мы будем играть, а?! Чей ход?

Но им не суждено было закончить партию. За спиной Владимира раздался резкий скрип тормозов, и, обернувшись, он заметил машину Заманжола и выходящих из нее друзей. На лице Штангиста появилась озабоченность. Он плотнее прижал ногой бутылку к ножке стола.

Бекхан подошел первым и крепко пожал руку Владимиру, а затем и остальным игрокам. Заманжол также поздоровался со всеми за руку. Владимир жестом пригласил друзей за стол, но они остались стоять.

– Нет, – качнул головой Бекхан, – Некогда.

– Как жизнь? Чего катаетесь? – поинтересовался Владимир.

– Дело есть, срочное, – немного таинственно ответил Бекхан.

– Что-нибудь случилось? – забеспокоился Владимир.

– Ничего особенного, – успокоил его Заманжол, – Просто нужно кое-куда съездить. Иди, переоденься. И не забудь побриться, душман!

Владимир ушел. Сарманыч бросил свои карты поверх оставленных Владимиром.

– Мужики, присаживайтесь, чего стоять-то. Штанга, наливай, угостим ребят, – гостеприимно распорядился он.

– Я не пью, – за рулем, – отказался Заманжол.

– И я тоже не буду, – поспешил присоединиться к нему Бекхан и добавил, – Не обессудь, Сарманыч, у нас дело.

Штангист облегченно вздохнул.

– Ну, как хотите, – приподняв плечи, сказал он, – Наше дело предложить – ваше отказаться.

– Жара стоит адская, вот днем отлеживаемся, а с вечерней прохладой выползаем перекинуться картишками, – сказал Сарманыч с нотками оправдания в голосе.

– Карти-ишками! – передразнил его Штангист, – Скажи лучше – языки почесать да горло подрать. Как заведут свою политику, так и игре конец!

Все заулыбались.

– Что теперь – играть, прикусив языки? – улыбаясь, оправдывался старик, – Одно другому не мешает.

– Еще как мешает! – возразил Штангист, – Вы просто спорите с картами в руках. За весь вечер одной партии не одолели, это что – игра?

– Политика увлекательнее карт, – заметил Заманжол.

– Да ну! – неодобрительно отозвался Штангист, – Лучше поговорить о чем-нибудь другом! Вот хотя бы о бабах.

В его глазах промелькнула лукавая искорка.

– Ну, эта тема интересна только для вас, молодых, – улыбнулся Сарманыч.

– Не прибедняйся! – воскликнул весело Штангист и подмигнул Бекхану. Затем похлопал старика по спине и продолжал:

– Ты еще ничего старикан, сгодишься. Хочешь, сведу с одной разведенкой? Во бабенка! Все технично обставим, подкинь только бабки, немного, пару штук, на выпивку приличную да на закусон – и она твоя. Бабуле твоей скажем, что едем на ночную рыбалку.

Старик заулыбался.

– Скажешь тоже… пару тысяч. Да я лучше на них внукам что куплю. Да, и прошло мое время по бабам шастать. А еще лет десять назад…

Вернувшийся Владимир прервал расходившегося старика:

– Пока Сарманыч! Не скучай. Договорим после.

И, обращаясь к Бекхану, бодро произнес, поднося руку к козырьку бейсболки:

– Прибыл в ваше распоряжение, товарищ сержант! Какие будут приказания?

Тот ответил с усмешкой:

– Марш в машину, вояка!

4

Мы живем в стране, бывшей когда-то частью огромной империи, и не подозреваем, сколько на свете маленьких, микроскопических стран: государств-городов, государств-островов, затерянных на просторах океанов. Островов, населенных потомками всякого рода путешественников, искателей приключений, беглых каторжников и политэмигрантов из разных континентов, от которых в бурном ХХ веке – веке революций и переворотов, периодически разбегались отдельные личности и целые сословия.

На одном таком острове, выбранном в свое время в качестве убежища староверами-поморами, на острове, который и тогда был обитаемым, отчего гонимые за веру основали свою, изолированную от остального населения общину, на острове, который к началу двадцатого века был под властью британской короны, пришвартовался небольшой пароход с русскими белоэмигрантами на борту.

Это было давно, после бесславно проигранной белыми гражданской войны. Хотя путешественники и имели довольно жалкий вид после многомесячных мытарств в океанских просторах, они были хорошо вооружены, а главное, их возглавлял отличный вожак – потомственный офицер, властный командир, сумевший погрузить остатки своего подразделения на этот старый пароход, предназначенный для каботажного плавания. Капитан со своей немногочисленной командой вынужден был подчиниться решительному военному, который вторгся на его судно и сразу же начал командовать.

При погрузке на материке солдаты внесли несколько тяжеленных ящиков с оружием и патронами, и вместительный сундук, который не последовал за остальным грузом в трюм, а был помещен в каюту, занятую решительным офицером и его пятилетним сыном, отчего капитан заключил, что в нем находится что-то ценное.

Во время длительного плавания, в портах, где каждый раз офицер сходил на берег с маленьким чемоданчиком в руках, сопровождаемый несколькими солдатами, после чего пароход загружали всем необходимым, среди команды распространился слух, что сундук тот битком набит золотом.

В последнем материковом порту пароход был перегружен очень рискованно, и офицер задал курс в направлении Америки. Кто знает, сумели бы путешественники пересечь океан, если б на их пути не оказался этот островок, появившийся так кстати, ибо кончилось топливо, и пароход дрейфовал, став добычей течений и ветров. Продукты тоже подходили к концу, и вода была на исходе. Изнывая от жажды, страдая от голода, команда открыто роптала, но солдаты беспрекословно выполняли приказы своего командира, и дисциплинированность военных вынуждала матросов держать себя в руках, и за время долгого и трудного плавания не произошло никаких серьезных эксцессов. Владимир Михайлович Павловский, суровый, но справедливый командир, имел феноменальную способность держать в узде людей, и любая лихая голова склонялась перед ним.

Как только остров был замечен, капитан приказал развести пары. Это было сделано оставленным для такого случая углем, и пароход, преодолев сильное течение, вошел в бухту и пришвартовался к причалу, занятому главным образом рыбацкими судами.

Белоэмигранты во главе с Владимиром Павловским высадились на остров Надежды, – именно такое название дали острову первые британцы-колонизаторы. Никто их тут не встречал, никто не выказал радушия, да ведь во все времена золото и оружие имели решающее значение в делах людей. Очень скоро Владимир Павловский и его подчиненные получили местное гражданство, справили документы и слились с остальным населением острова, состоявшим из рыбаков, землепашцев и торговцев.

Предприимчивый белоэмигрант скупил потихоньку участки на побережье той бухты и основал компанию «Надеждинский морской порт». Павловский сумел привлечь капиталы и небольшой в начале порт рос и ширился, так, что скоро смог принимать океанские сухогрузы и танкеры. Доходы компании росли баснословными темпами, и вскоре Павловский вошел в число самых богатых людей острова.

Сыну своему Роману Владимир Михайлович дал прекрасное образование в одном из лучших учебных заведений мира. И когда бывший белоэмигрант умер, компания перешла в надежные руки.

В силу того, что остров находился вне территорий, куда распространялись стратегические интересы воюющих держав, остров избежал оккупации во время второй мировой войны. Островитяне благополучно отсиделись на своем острове, а после войны стали осваивать болотистые равнины, строя дренажи, плотины и другие гидротехнические сооружения. Население росло быстрыми темпами, строились новые города и поселки, осваивались месторождения полезных ископаемых.

Образованный и деятельный Роман Павловский продолжил дело отца и в последующие десятилетия морской порт Надежды обрел статус международного. Роман Владимирович очень любил свою жену Анну, которую привез из Англии, именно там он и учился. Она была хорошей помощницей в делах, бесценной советчицей, единственным человеком, позволявшим себе критически анализировать его действия. Анну долго преследовали выкидыши, а когда она доносила ребенка, то умерла при родах, произведя на свет девочку, которую безутешный отец назвал Надеждой.

Надежда росла без материнской ласки, в суровой обстановке. Роман Владимирович не отстранился от ее воспитания, но когда та подросла, отправил учиться в тот же университет, который сам когда-то закончил; оттуда она, по примеру своего отца, привезла жениха – Тома Вильсона, выпускника медицинского колледжа, и вышла за него замуж. Тогда Роман Владимирович устроил зятя в секретную лабораторию медицинских исследований при министерстве внутренних дел, который в то время возглавлял профессор Демидов, близкий друг, сын одного из соратников Владимира Павловского. Том Вильсон проработал там вплоть до громкого скандала, разразившегося после ликвидации одного из лидеров политической оппозиции. Лаборатория была закрыта по требованию общественности, профессор Демидов вышел в отставку и занялся частной практикой, а Том, по настоянию своей жены Надежды Романовны был принят в штат компании на должность начальника безопасности. Роман Владимирович недолюбливал зятя, в общем-то, без видимой причины, но ему пришлось удовлетворить требование дочери, которая к тому времени стала главным менеджером компании «Надеждинский международный морской порт».