скачать книгу бесплатно
– Наконец-то! – выдохнула она и, сняв с плеча фотокамеру, положила её на столик.
Здесь тоже кругом висели фотографии. Красивые горные и морские пейзажи на фоне стен цвета вечернего неба располагали к задумчивым улыбкам и мечтам. Такого же цвета были ковёр, шторы, обивка дивана и кресел и даже подушка, которой она, рассмеявшись, запустила в меня.
– Всё, хватит глазеть! – Она сняла куртку и, достав из шкафа плечики, повесила её на дверцу. – Ты же весь мокрый, раздевайся и марш в душ! – скомандовала она. – Ванная там, полотенце возьми любое. – Она кивнула в противоположный конец гостиной и достала из шкафчика початую бутылку красного.
Я принял горячий душ и насухо вытерся большим белым полотенцем. Стены ванной комнаты были выложены голубым кафелем в тон ванны и раковины, подойдя к которой, я взглянул в зеркало и вздрогнул. Собственное лицо на мгновение показалось мне незнакомым: открытый взгляд, спокойная и уверенная улыбка и даже лёгкий румянец на щеках.
Впрочем, весь этот день сам по себе был необыкновенным и удивительным: я встретил необыкновенную женщину, и вот я уже в её удивительной квартире, и есть ли что-нибудь необыкновенное в том, что я удивляюсь даже собственному отражению в зеркале?
Я застал её на кухне.
– Тебе идёт! – рассмеялась она, взглянув на синий махровый халат, который я нашёл в ванной, и протянула мне стакан подогретого вина.
Молча чокнувшись, мы сделали по глотку. Я закрыл глаза и почувствовал тёплую волну удовольствия, пробежавшую по моему телу, коснулся на миг её губ своими. На секунду она положила голову мне на грудь, но потом вдруг подняла взгляд и, кокетливо улыбнувшись, слегка отстранилась.
– Я в ванную. Хочешь, осмотрись здесь пока, – шепнула она и, допив своё вино, вышла.
Я вернулся в гостиную. Всё здесь казалось мне странным, словно сказочным: аккуратные шкафчики, на застеклённых полках которых уютно расположились большие книги и альбомы, лёгкие, полупрозрачные занавески на окнах, морские волны и величественные горные ледники, смотревшие на меня с великолепных пейзажей на стенах.
Открыв одну из двух ещё не знакомых мне дверей, я попал в кабинет: строгие металлические шкафы в тон тёмно-серых стен, компьютер на маленьком столике у окна, массивные стеллажи, до отказа забитые книгами. Я уже не удивился, снова увидев фотографии на стенах. На сей раз это была застывшая городская жизнь: замершие в движении люди, обезличенные фоном монументальных зданий, кое-где живо контрастировавших своей серой прохладой с тёплыми солнечными лучами или морозом ночного неона. Мне даже показалось на мгновение, что я слышу застывшие звуки, оставшиеся за кадром: шум автомобильных двигателей, танцевальные ритмы из музыкального магазинчика, обрывки речи прохожих.
За окнами стемнело и, вновь вернувшись в гостиную, я включил торшер. Мягкий уютный свет сквозь синюю сферу абажура разлился по комнате.
Последняя дверь вела в спальню. Здесь я был поражён обилием красного. Алые обои, ковёр, покрывало на роскошной кровати у противоположной стены. На фотографиях кое-где бросалось в глаза обнажённое женское тело. Однако, присмотревшись, я увидел, что это не совсем обычные фотографии, а что-то вроде компьютерных коллажей. Гарик рассказывал мне про такое: фотоснимки вводятся в компьютер, обрабатываются, накладываются друг на друга, подчищаются и распечатываются на специальной фотобумаге.
Зачарованный, я остановился перед одной из таких картинок, показавшейся мне невероятно загадочной. На фоне пустого шоссе, убегавшего вдаль, разрезая пополам бескрайнее поле, были изображены… глаза! Да, человеческие глаза, причём мужские. Но ещё более странным был их взгляд, какой-то отчаянный, направленный чуть вверх и вправо. И в расширенных зрачках – едва заметное отражение – фигура обнажённой женщины, настолько бледное, что я сперва подумал, что мне это лишь показалось. Загипнотизированный, я стоял, не в силах оторвать взгляда от едва различимых очертаний женского торса.
– Тебе нравится?
Вздрогнув от неожиданности, я обернулся. Она стояла в двух шагах от меня, в розовом шёлковом халатике, с мокрыми после душа распущенными волосами, и улыбалась тому, что застала меня врасплох. В руке она держала длинную восковую свечу.
– Никак не могу понять… – смущённо пробормотал я, вновь уставившись на картинку.
Она поставила свечу на туалетный столик, зажгла её и выключила электричество.
– Это взгляд в сторону, – вдруг произнесла она, и мне показалось, что её голос дрогнул. – Двигаясь вперёд, мы смотрим перед собой. И иногда оглядываемся назад. – Она говорила медленно, казалось, тщательно подбирая слова. – А иногда мы можем взглянуть в сторону, туда, где всё по-другому, где, может быть, лучше… и куда мы не можем повернуть, не способны или просто боимся…
Она замолчала, но её слова всё ещё звучали у меня в голове, повторяясь и путаясь. Я чувствовал, что они очень важны, но не мог понять их смысла и вновь повернулся к ней, словно прося объяснения.
Она была серьёзна и как будто чем-то взволнована. Тёплый ветерок, проникавший через открытое окно, колебал пламя свечи, населяя комнату живыми тенями. Медленно, ни слова не говоря, она развязала пояс, распахнула полы халатика, и он шёлковой волной скользнул на ковёр.
За свою жизнь, мне казалось, я повидал много красивых женщин. Но та, что стояла передо мной в тот момент, была настолько ослепительна, что затмевала их всех.
Пленённый совершенством форм, мой взгляд медленно скользил по её гладкому белому телу, лаская ее спокойные руки, в которых одновременно ощущались и нежность, и чувственная сила, округлые плечи, идеальные полушария грудей, увенчанные тёмными кружочками сосков, плавный живот с аккуратным замершим пупком, хрупкую талию, вырывавшуюся в широкие бёдра, трепетно оберегавшие притягательный треугольник лона. И я остро чувствовал, что никогда ещё в своей жизни не доводилось мне видеть такой красоты.
Но была и другая красота, власть которой надо мной была гораздо более велика. Решительная, животная красота самки, желавшей отдаться и даже не пытавшейся скрыть своё желание, эта красота, излучавшаяся её позой, терпеливо просящим взглядом, порывистыми движениями её груди, тёплой властной волной смывала во мне всё, все мысли, мечты и желания, кроме одного – обладать этой женщиной.
Приблизившись, я протянул руку и коснулся дрожащими от возбуждения пальцами её приоткрытых губ, щеки, шеи и остановился чуть ниже. Закрыв глаза, она вздрагивала при каждом моём прикосновении, полном чувственного электричества и оставлявшем трепетную позолоту на коже, которая казалась бронзовой в свете свечи. Наше дыхание смешалось в вышедшем из-под контроля поцелуе, а её упругие груди, горячие бёдра, её нежные руки, которыми она, поспешно раздев меня, взволнованно гладила моё тело, сводили меня с ума.
В безумном вальсе мы приблизились к кровати и, не разжимая объятий, упали на неё. Запечатлевая движения наших извивавшихся тел, покрывало сбилось, обнажив кое-где по краям розовые простыни, и нам казалось, что мы качаемся на алых волнах моря наслаждения, взлетая на пенящиеся розовым гребни и с замирающим сердцем проваливаясь под них. И наполнившие комнату странные звуки, бессмысленные обрывки несуществующих слов, застывавшие на полпути крики казались нам шумом этого моря.
Свеча догорела и, последний раз вспыхнув, угасла. Лишь тусклый огонек сигареты выхватывал из темноты наши переплетавшиеся тела, когда я подносил её к губам и затягивался. Положив голову мне на грудь, словно вслушиваясь в биения моего сердца, она медленно водила своим маленьким пальчиком по моему телу, очерчивая контуры мышц. Обнимая её свободной рукой, я задумчиво поглаживал маленькие ямочки у неё над ягодицами, в основании позвоночника. Мы до сих пор молчали.
– Разве может быть всё так хорошо? – Вопрос вырвался у меня неожиданно, мыслью вслух.
Повернув голову, она, улыбаясь, взяла из моих рук сигарету и тоже затянулась. Затем, чуть подавшись вперёд, она склонилась надо мной.
– Ты же видишь, может! – тихо прошептала она.
Я открыл глаза. Гарик стоял у распахнутого окна и, перегнувшись через подоконник, высматривал что-то или кого-то на улице. «Гарик?» – мне показалось, что моя и без того гудевшая, как расстроенный водопровод, голова треснула от этой мысли. Опершись на локоть, я попытался привстать, но тут же рухнул обратно на подушку. Да, я лежал в своей собственной квартире, но как я попал сюда, и где…?
Обернувшись и увидев меня, Гарик ухмыльнулся.
– Доброе утро! – ехидно пропел он и, подойдя к столу, бросил в стакан какую-то таблетку. Тысячи пузырьков взметнулись вверх, вспенив воду.
– Как… Как я оказался здесь? – выдавил я.
На этот раз Гарик расхохотался. Так бы и задушил его!
– Да-а! Случай серьезный! – успокоившись наконец, съязвил он и протянул мне стакан.
– Что это?
– Пей, патентованное средство…
Я отхлебнул.
– …от запоров.
Взбешенный, я прыснул выпитым на подушку и хотел было поставить стакан на тумбочку, но Гарик задержал мою руку.
– Пей, пей! Ты вчера так нализался, что без этого тебе сейчас никак не обойтись. – Гарик говорил уже вполне серьёзно.
Нализался? Вчера?.. И тут вдруг я всё понял: ничего не было! Промелькнув в мозгу роковой молнией, эта мысль опустошила меня, оставив лишь подступившие к глазам слёзы. Ничего не было на самом деле, был всего лишь сон, пьяный бред!
Вернув Гарику опорожненный стакан, я откинулся на подушку и пустым, бессмысленным взглядом уставился в потолок.
Гарика слегка забавлял мой вид, и всё же он глядел на меня как-то подозрительно и молчал.
– Ладно, – наконец произнёс он, – очухаешься – приходи на кухню, а то кофе остынет. Заодно посмотришь снимки вчерашние – ты прямо блистаешь там, – хихикнул он и вышел.
А я всё лежал, тупо уставившись в потолок, с застывшей где-то глубоко внутри истерикой, оказавшейся неспособной выбраться наружу сквозь пустоту во мне. Да, конечно, ничего не было, и это даже глупо – так переживать. Но я машинально прокручивал в голове цветные кадры: я помнил всё, и это ещё сильнее терзало меня.
Наконец, сделав над собой усилие, я оторвал голову от подушки. Встав, я зашатался, но сумел удержать равновесие и осторожно двинулся по направлению к кухне.
Гарик сидел за столом, прихлёбывал дымящийся кофе и время от времени чертыхался, обжигаясь. Перед ним лежала стопка глянцевых фотографий.
– Хочешь кофе? Полюбуйся пока. – Гарик кивнул на стопку.
Я молча приземлился на стул напротив и придвинул к себе фотоснимки.
Стеклянным взглядом я рассматривал раскрасневшиеся лица, блестящие от пота шеи, затянутые в петли галстуков всевозможных расцветок, разгорячено жестикулирующие руки со стаканами. Периодически мне на глаза попадалась собственная хмурая физиономия, вызывавшая во мне отвращение.
Собираясь уже отложить пачку, я вытащил последнюю фотографию и замер, почувствовав резкую боль сорвавшегося крика где-то внутри, в животе.
Она стояла на набережной, облокотившись о парапет, с распущенными волосами и лёгкой улыбкой, почти такая же, какой я запомнил её там, в парке, когда фотографировал… во сне. Почти такая же, но всё же что-то было не то.
– Кто… Откуда это? – сдавленным голосом произнёс я, подняв глаза на Гарика. Он приблизился и хотел было взять у меня фотографию, но я держал её мертвой хваткой.
– Ой! Как она сюда попала? – воскликнул он. – Странно! Я даже не знаком с этой девицей. Послушай, ты же меня знаешь, я таких красоток направо и налево снимаю… то есть фотографирую, на улицах. Впрочем, стой! Я вспомнил, эта как раз была какая-то странная: ни слова не сказала, даже не взглянула на меня, отвернулась и пошла. Так тебе налить кофе?
И тут я вдруг понял. Тут, на этой фотографии, другим был взгляд её удивительно красивых глаз, мечтательный и немного печальный, направленный вправо и чуть вверх, – взгляд в сторону.
Я закрыл глаза. Фотография выпала из моих рук и скользнула на пол.
Жар
Рассказ
Комната казалась слишком просторной, слишком светлой – совсем ничего общего не имеющей с той спальней, в которой Алексей Петрович привык просыпаться каждое утро. Он с недоумением поглядел на туалетный столик в углу слева от окна, на большой платяной шкаф у противоположной стены, на ковёр с длинным ворсом, расположившийся на полу, – все эти вещи он видел впервые в жизни. И откуда они взялись?
Мысль, что он, Алексей Петрович Бесков, доктор физико-математических наук, профессор, всеми уважаемый человек, примерный муж и к тому же убеждённый трезвенник, – мысль о том, что он мог проснуться не у себя дома и не помнить при этом событий предыдущего вечера, – эта мысль была настолько невероятной, что поначалу представилась лишь весьма сомнительным подозрением.
Однако, взглянув на постель рядом с собой, Алексей Петрович вздрогнул, и глухой стон вырвался у него из груди…
С чего же всё началось? Наверное, с того злополучного вечера неделю назад, когда случилось нечто странное: Алексей Петрович забыл о годовщине собственной свадьбы.
Казалось бы, в подобном происшествии не было ничего сверхъестественного, ибо всем людям в той или иной степени свойственна забывчивость. Однако Алексей Петрович всегда считал прекрасную память одним из важнейших своих достоинств, он гордился ею, причём вполне обоснованно.
Надо сказать, что, действительно, Бесков обладал поистине феноменальной памятью, никогда прежде не подводившей его, благодаря которой, быть может, он и добился столь значительных успехов в науке, блестяще защитив докторскую диссертацию в тридцать два года.
Поэтому в тот вечер Алексей Петрович испытал настоящий шок. Почти целый час он неподвижно просидел в кресле, рассеянно уставившись на красивый серебристо-серый галстук, подаренный ему женой, всхлипывания которой доносились из соседней комнаты. Бесков безуспешно пытался понять, как могло случиться так, что он вдруг забыл о столь важной дате, тем более что женаты они были всего лишь три года. Впрочем, в конце концов Алексей Петрович как-то совершенно неожиданно успокоился, вышел из транса, решив, что допущенная ошибка непременно должна быть исправлена. Он пошёл за цветами.
Алексей Петрович Бесков очень любил свою жену. По крайней мере, он был глубоко убеждён в этом. Кроме того, иногда он испытывал к ней какую-то почти отеческую нежность, вполне объяснимую, впрочем, если учесть двенадцатилетнюю разницу в возрасте между ними и тот факт, что до замужества Лиза училась в аспирантуре у Алексея Петровича.
Вряд ли в их истории можно обнаружить что-то оригинальное. Подсознательно замечая многочисленные знаки внимания со стороны молоденькой девушки, Бесков пытался ухаживать за ней, и Лиза благосклонно принимала его неуклюжие ухаживания, потому что совершенно искренним образом была влюблена в своего наставника.
Всё получилось как-то само собой: кандидатскую диссертацию по прошествии трёх лет Лиза так и не защитила, зато с радостью приняла предложение Алексея Петровича, которое тот, будучи уверенным, что любит эту девушку, счёл необходимым сделать ей.
Нельзя сказать, что Лиза была красива, однако черты её лица были в своей простоте не лишены некоторой привлекательности, лёгкая полнота и пышность форм наводили на мысль о доброй душе и способности к сочувствию, а живость движений покоряла спокойной уверенностью. Вместе всё это составляло её обаяние, позволявшее Лизе легко ладить с людьми и, не прилагая особых усилий, завоёвывать их симпатии, а также дававшее ей определённую власть над мужем.
Алексей Петрович считал жену существом чистым, весьма хрупким и ранимым, поэтому, стараясь уберечь её от излишних волнений, с готовностью подчинялся её воле и потакал капризам.
Он ни в чём не мог отказать ей и даже в супружеской постели терпеливо дожидался определённого движения, сигнала, которым Лиза объявляла о своём желании физической близости, и лишь потом начинал ласкать её. Если же супруга не проявляла активности, то Бесков смиренно отворачивался и засыпал, при этом совсем не обижаясь на неё: он был убеждён, что женщины устроены весьма сложно, и возникающая в них страсть подобна чуду, сотворить которое по своей надобности просто невозможно.
Детей у них не было. Впрочем, это, наверное, может показаться немного странным, но в разговорах между ними никогда не заходило речи о ребёнке: Лиза старательно избегала этой темы, и Бесков покорно скрывал свою заинтересованность.
Нет, глупо, конечно, было бы утверждать, что он постоянно думал об этом, однако порой, однообразными вечерами будней или в выходные дни, удобно устроившись в глубоком старом кресле с газетой или книгой в руках, Алексей Петрович неожиданно прерывал чтение, замечтавшись. Совершенно внезапно он представлял себе, что у них есть дети, двое – ему почему-то обязательно хотелось мальчика и девочку. Блаженно улыбаясь собственным видениям, Алексей Петрович мысленно рисовал перед собой картины семейной идиллии: например, он одевает детей для прогулки, или учит сына плавать, или объясняет дочери значение нового для неё слова.
Правда, в конце концов Бесков каждый раз старательно подавлял в себе такие мысли, терпеливо отворачиваясь от своей мечты. Ему оставалось лишь украдкой надеяться на перемены, которые могли бы произойти в настроении супруги со временем, потому что до сих пор Лиза игнорировала любые намёки мужа на тот факт, что он хотел бы иметь детей, а он не настаивал.
Ведь Алексей Петрович Бесков очень любил свою жену. Он был почти уверен в этом.
Тем более невероятным и даже ужасным показалось ему то, что случилось с ним в течение следующей недели.
В тот вечер Алексею Петровичу всё же удалось помириться с супругой при помощи роскошного букета роз и флакончика духов. Однако злая шутка, сыгранная с ним его собственной памятью, заставила его насторожиться.
И тут, как назло, один за другим на него стали обрушиваться совершенно неожиданные приступы забывчивости: он забывал почистить зубы или побриться, забывал бумажник, очки, авторучку, забывал расписание занятий.
Это было ужасно. Находясь в постоянных размышлениях о том, что же с ним происходит, Алексей Петрович становился ещё более рассеянным и даже начал делать ошибки на лекциях, чего прежде за ним никогда не наблюдалось. Однако самое страшное было ещё впереди.
Случилось это спустя пять дней. Ситуация, в которой оказался Бесков, явилась настолько же комичной, насколько нелепой и невероятной: он заблудился в университете. Да, в здании, где он проработал без малого пятнадцать лет.
А произошло вот что. Задержавшись за пересчётом только что собранных контрольных работ, Алексей Петрович поднял глаза и обнаружил, что все студенты уже ушли. Устало вздохнув, он сложил исписанные листочки в свой портфель и покинул аудиторию.
Несмотря на довольно-таки раннее время, коридор был совершенно пуст. Однако совсем не это удивило Алексея Петровича, вовсе не это заставило его остановиться на пороге, с удивлением глядя то налево, то направо. Бесков не на шутку перепугался: невероятно, но ему вдруг показалось, что он впервые находится в этом коридоре, в этом здании и не знает, как ему найти выход.
Немного поколебавшись, он пошёл налево, по направлению к залитому солнцем большому окну. Шагая не спеша, Алексей Петрович растерянно глядел по сторонам, на обшарпанные стены, массивные двери, краска на которых потрескалась и облупилась, потускневшие от времени металлические таблички с номерами аудиторий. Всё это казалось ему незнакомым, абсолютно чужим и даже каким-то зловещим. Бесков подумал, что, должно быть, он просто спит, и ему снится нелепый, кошмарный сон. Несомненно, иначе и быть не может, вот сейчас он дойдёт до этого окна и, наверняка, проснется. Да, всего лишь сон, ничего страшного.
Однако у самого окна коридор поворачивал направо, и Алексей Петрович сразу увидел людей. Студенты небольшими компаниями стояли вдоль стен, разговаривали, смеялись, другие спешили, удаляясь. Какая-то старушка, придерживая дрожащей рукой очки, сосредоточенно разглядывала доску объявлений, беззвучно двигая при этом сморщенными губами.
Постояв несколько секунд в нерешительности, Бесков подумал, что у неё можно спросить дорогу. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как на него внезапно налетел маленький толстенький человечек с блестящей лысиной, тут же расплывшийся в добродушной улыбке:
– Петрович! Сколько лет, сколько зим! Ты чего к нам на семинары-то перестал заходить?
Совершенным образом обескураженный, Алексей Петрович в недоумении уставился на незнакомца. Да, он готов был поклясться чем угодно, что первый раз в жизни видит этого человека, который так фамильярно обращается с ним и приятельски хлопает его по плечу.
Между тем, словоохотливый незнакомец не переставал верещать. Алексей Петрович мало что понимал из его болтовни, но время от времени, чтобы избежать спора, согласно кивал головой, вызывая тем самым одобрительную улыбку собеседника. Бесков мучительно пытался вспомнить, откуда они могут знать друг друга.
– Кстати, Алёш, есть дело, – человечек заговорщицки подмигнул Алексею Петровичу и взял его под руку чуть повыше локтя. – У меня тут студентка одна в следующем месяце будет защищаться, и работа у неё как раз по твоей тематике. Возьмёшься рецензию написать? Только хорошую!
Алексей Петрович понятия не имел о чём идёт речь, но что ему оставалось, как не согласиться.
– Да, – помедлив, ответил он. И тут же добавил: – Проводишь меня вниз?
– Конечно! – заулыбался человечек. – Конечно.
Уже сидя в троллейбусе, Алексей Петрович всё ещё думал о странном незнакомце. Нет, он, без сомнения, никогда не встречался раньше с этим мужчиной. И всё же… И всё же тот вёл себя так раскованно, называл его, Алексея Петровича, по имени… Непонятно! Хотя… Может быть, это всего лишь розыгрыш? Действительно, кто-нибудь из его коллег вполне мог подобным образом разыграть его. А может, из студентов кто-то отважился… Наверняка, так оно и есть: шутка! Всего лишь глупая шутка.
Успокоив себя такими мыслями, Алексей Петрович как-то сразу повеселел. Он улыбнулся себе под нос, затем поднял голову, улыбнулся ещё раз и, чтобы не встретиться взглядом с кем-нибудь из пассажиров, уставился в окно троллейбуса.
Обгоняя друг друга, мимо суетливо проносились автомобили. Усталые после рабочего дня, измученные безжалостным майским солнцем, прохожие лениво плелись по тротуару, разглядывая витрины магазинов. Обычная картина. Однако…
Алексей Петрович вдруг почувствовал, что во рту у него пересохло, а по спине под рубашкой пробежал зловещий холодок. Улица: он не узнавал её! Это была совсем не знакомая ему улица, совсем не та, по которой он изо дня в день вот уже многие годы ездит из дома в университет и обратно. Нет, этого не может быть, не может! Что же с ним происходит? Бесков мгновенно ощутил страх, отозвавшийся резкой болью внутри, мурашками по коже, неприятной прохладой в ладонях.
Сквозь пелену ужаса до него словно издалека донёсся механический голос, объявлявший название остановки. Спасительный голос!
Конечно, и как ему сразу не пришло в голову? Это же элементарно: задумавшись по выходу из университета, он сел не на свой маршрут и теперь ехал в противоположную сторону, удаляясь от собственного дома.
