скачать книгу бесплатно
Змеевы невесты
Наталья Борисовна Русинова
В Озерный край пришла беда в виде огромного змея, требующего каждый год по семь красавиц на съедение. Со временем это страшное действо становится ритуалом принесения сакральной жертвы, угодной богам и пращурам. И однажды выбор волхвов падает на Даренку, дочку княжеского сотника. Убитый горем отец тайно идет к заморской ведьме на поклон. Та с помощью колдовства отправляет вместо одной из жертв свою ученицу. Сможет ли юная синеглазая девушка одержать победу там, где не справилось целое войско?Даренка не хочет закончить свои дни в яме с обглоданными костями, но и в жизни ее радости особой не предвидится – впереди замужество с немилым и золотая клетка. Но что, если для хрупкой, но отважной девочки есть иной вариант исхода событий?..Эта история о малых да слабых, которые станут сильными в трудный час. Ибо не на кого им больше рассчитывать, кроме самих себя.
Наталья Русинова
Змеевы невесты
Пролог
Дождь лил стеной, стуча по худой крыше, бил струями в подставленную под прореху бадью. Полыхали молнии в тяжелых иссиня-черных тучах. Ветви кривой березы хлестали по стенам – наотмашь, с лютой силой, как сечет злой князь юродивого скомороха, посмевшего вслух пошутить над пращурами.
Сотник Ратибор устало потер ладонью ноющее плечо.
Эх, взять бы с собой дюжего молодца, поусерднее да поглупее. Так надумает лишнего и разболтает первой же пригожей девке у колодца, как к ведьме заморской с дарами ходили. Потом доказывай, что не ради лихого дела ноги бил. Пришлось тащить поклажу самому, оставив меч в избе деревенского головы. А по пути, проскальзывая по плохой чавкающей дороге, поминать ведьму недобрыми словами.
Нормальная баба взяла бы откуп камушками самоцветными, да шкурками горностая. А этой кольчуга понадобилась, да из чистого серебра. На кой леший она нужна? В первом же бою рассыплется, серебро ведь металл мягкий да податливый.
Но Ратибор жил на белом свете сороковую зиму, и научился за долгие годы не только не лезть на рожон и не рисковать попусту ни собой, ни своими людьми, но и не задавать лишних вопросов. Пусть хоть солью присыплет да схарчит на ужин, ему-то что? Лишь бы дело решилось, как подобает.
Ведьма стояла прямо, расслабив плечи и небрежно кутаясь в бархатный плащ, подбитый куньими хвостами. Словно в натопленной княжеской горнице, а не в прохудившейся заброшенной избе, о которой по всем окрестным деревням ходила дурная молва. Качались звенящие серьги в ушах, плескал по ветру подол платья. Ишь, в сапожках узорчатых явилась, не пожалела в такую погоду обувку в грязи полоскать.
Сколько ей было лет, не знал никто. Внешне – молодая холеная девица с пронзительными синими глазами, с лукавой полуулыбкой. Волосы убраны под платок, повязанный странным манером – на затылке. Ратибор слыхал, так морские разбойники головы кутали, чтобы южное солнце не пекло. Смотрела ведьма чуть насмешливо, но без зла, и даже вроде бы с сочувствием.
– Ты знаешь цену, сотник, – сказала она тихим голосом. – За кольчугу благодарствую, но ведь не только это ты должен отдать…
Ратибор вздрогнул и на мгновение стиснул зубы, не давая горю выплеснуться наружу в виде постыдных для ратного мужа слез.
– Согласен, – выдохнул он. – Лишь бы жива да здорова была. Нет ведь у меня других детей, только Дарена и осталась.
– Это неправда, – ведьма оскалила зубы, белоснежные, один к одному, как жемчужинки в дорогом ожерелье. – Сынки у тебя подрастают, по двору уже бегают. Бойкие мальчишки, крепкие, все в отца.
– Некрас с Комелем? – ахнул Ратибор. – Откуда знаешь, что мои? Я же к их матери ходил всего месяц, после смерти Веселы. Кручина заела, хоть в петлю лезь…
– А мать их всегда тебе нравилась, да только на ней никто бы жениться не разрешил, потому как не по чину княжескому сотнику с кухонной девкой знаться? – почти беззвучно рассмеялась ведьма, затем замолкла и поглядела на него ласково, но чуть свысока, как на дитя малое. – Хватит горевать, ты же взрослый мужик, за тобой подвигов – на долгие годы внукам сказки рассказывать хватит. Возьми ее уже и будь счастлив, никто тебе больше не указ, а что злые языки станут в спину болтать – так плюнь и разотри. Ты ведь тоже ей люб, не замечаешь? Иначе давно замуж бы вышла и жила припеваючи, с ее-то красотой…
– Это верно, – машинально поддакнул Ратибор, и тут же осекся. – Откуда знаешь? И говор у тебя не наш, хоть и на диво понятен. Из каких ты краев?
– Из тех, куда тебе и до конца века не дойти, – ведьма нахмурила брови, оставляя первый вопрос без внимания. – Так что, уговорились?
– Если Даренка захочет уйти к тебе, – твердо заявил Ратибор, хотя в животе крутился холодный ком тревоги. – Иначе зачем это все? Из огня вытащить да в полымя засунуть?
– Клянусь жизнью своей, – ведьма склонила голову, отчего серьги ее зазвенели, словно колокольчики. – Но она захочет. И ты ее больше не увидишь. Весточку она тебе пришлет, не кручинься. Обязательно узнаешь, что дело закончилось благом.
– Сладки слова твои, да насколько правдивы? – проворчал сотник. – Ладно, поглядим. Где орудие, которое ты обещалась дать против гада подколодного? Не вижу у тебя ни меча-кладенца, ни жар-птицы, способной испепелить войско врагов.
– Не тревожься, мое оружие пойдет с дочкой твоей, – вновь улыбнулась ведьма и махнула рукой, словно подзывая кого-то из темного угла.
Из-за балки вышла девчонка. Русоволосая, с длинной косой, крепкая, но на вкус сотника слишком худая. Ростом, пожалуй, ему по плечо будет. Шла она крадучись, бесшумно скользила по прогнившим скрипучим половицам. Одета и вовсе чудно – в штаны холщовые, рубаху с высоким косым воротом, да сверху меховой жилет, подпоясанный ремешком. В руках – битком набитая котомка, на ногах странные сапоги с толстой подошвой, перевязанные ремешками.
Прежде, чем Ратибор открыл рот, чтобы разразиться бранью («Подсунула лядащую девку вместо путного оружия против нечисти многоглавой!»), девка посмотрела на него в упор, и седой сотник, заматерелый в боях, подавился подступившими к горлу словами. У девчонки были тоже пронзительно-синие глаза, как у взрослой ведьмы. И спокойно смотреть в них оказалось невозможно – липкий кромешный страх захлестывал с головой.
Ведьма будто стала выше – и опаснее, сотник невольно делает шаг назад.
– Для гада ползучего должны были отобрать семь самых красивых девиц из семи окрестных деревень. Одна из них – Марьяна, дочка посадского кузнеца. Она у него тоже одна, а еще – совсем дитя, ей и двенадцати зим не исполнилось. Правду говорю? – ведьма вдруг очутилась рядом с Ратибором, глядя ему в лицо. – Так вот, пусть чадушко останется с отцом. Вместо нее пойдет моя ягодка лесная. Она и по возрасту всяко больше в невесты подходит.
– Но ведь отобрали самых красивых…
– Не переживай, – усмехнулась ведьма. – Завтра Марьяшка покроется чирьями болючими, которые сойдут через неделю без следа. А девок столь красивых у них больше в этом году нет. Возьмете новенькую вместо кузнецовой дочки, и дело сладится, как надо. Не кручинься.
Ведьма хлопнула в ладоши и растворилась в воздухе.
Сотник выдохнул сквозь зубы ругательство и вытер взопревший от волнения лоб. Девчонка смотрела на него также насмешливо и задорно, как и ее наставница.
– Звать-то тебя как, ягодка, кхм, лесная? – буркнул недовольно он, поворачиваясь к выходу.
Девчонка закинула котомку за плечо и молча шагнула за порог, в стихающий ливень. И лишь когда раздосадованный Ратибор нагнал ее, подняла глаза.
– Василиса.
Глава 1
Рассветное небо полыхало алой зарей. Нахохлившаяся Даренка сидела в возке, кутаясь в меховое одеяло. Колеса со скрипом проскальзывали по вчерашней грязи, но лошадка шла бодро, не спотыкаясь, и девочка приняла это за доброе предзнаменование. Потому как в ее положении только и осталось присматриваться к знакам в поисках хоть чего-то хорошего.
Зареванные сенные бабы начали украдкой голосить, как по покойнице, еще с вечера. И все пытались сунуть ей с собой в дорогу то пряников на меду, то петушка на палочке, как малому дитяте, а то и рябчиков жареных целый сверток. Пока отец не рыкнул, не унялись.
«Как гуся перед убоем бы раскормили, чтобы змею жрать меня слаще было», – с досадой думала Даренка.
Надо было не есть с зимы вообще, чтобы отощать и перестать быть красивой, тогда отцепились бы волхвы. Но кого забрали бы взамен? В их околотке этим годом только трое красавиц, и она самая старшая, семнадцать летом бы стукнуло… Не будь ее – отдали бы поганому Векшу, у которой братья погибли в первую схватку со змеем, осталась бы ее мать, вдова Онега, одна-одинешенька на белом свете. Или Любляну, что безногому калеке-отцу на старости лет была надеждой и опорой.
Даренка вздохнула и вытерла хлюпающий нос.
Батюшка смирится. Будет плакать ночами, как после смерти матушки, упиваться брагой до беспробудного состояния. А потом возьмет себя в руки, женится на Агашке, признает своими задиристых близнецов и заживет по-новому. С мальчишками проще, да. По крайней мере, их поганый гад в жертву не требовал…
И ведь пытались с ним бороться семь лет назад, когда он только обосновался в горах, прозванных впоследствии Змеиными, и потребовал семь красивых девиц ежегодно. Взамен пообещал не палить деревеньки и города, и защищать от захватчиков весь Озерный край, от горного хребта до морских вод. Людям такой уговор оказался не по нраву, и в первую же зиму сечь гада ушли пять десятков крепких и здоровых молодцев. Как оказалось, с концами.
Гад, разжиревший на человечине, явился к весне и спалил ближайшее родовое капище вместе с тремя окружными деревушками. Не пощадил ни старых, ни малых.
Семь девиц были доставлены ему тем же вечером. Родня поплакала, да смирилась. Что поделать? Иначе всех сгубит, идолище поганое. И боги да пращуры в этот раз глухи к мольбам детей своих земных оказались, не уберегли никого.
А когда к началу лета змей сдержал слово и сжег дотла нурманские корабли, пришедшие с набегом, селяне и вовсе зашептались, что боги на самом деле им защиту такую послали, от лихих людей. А большая помощь требует и великую цену. К тому же, иноземцы угоняли с собой не только красавиц, а любых мало-мальски приглядных баб, а еще обирали жителей до нитки, оставляя за собой лишь разоренные пепелища. Крылатый ящер брал цену несоизмеримо меньше. Девок тех – как грибов в лесу в урожайный год, под каждым кустом с десяток сидит.
Так и жили, надеясь, что беда в этом году придет не в их семью, и спешили выдать красивых дочерей замуж пораньше, да подальше. А сражаться с чудищем ходили только осиротевшие женихи, что не успели брак заключить.
Конечно, тоже не возвращались. Только в баснях, что старики детям сказывали, добрый молодец в одиночку чудо-юдо побивает. Да и меч-кладенец для этого нужен, а где его взять?
Даренка покосилась на остальных товарок по несчастью, ехавших с ней в том же возке. Сидели молча, понурив головы, Зоряна и Смеяна, теребили обережные браслеты на тоненьких запястьях. Не спасли пращуры, не уберегли от напасти.
Дочь княжеской ключницы Добронрава сердито смотрела по сторонам запавшими от слез глазами. Говорят, мечтала девка, чтобы младший княжич ее к себе приблизил, а уж она бы постаралась стать для него самой нежной, самой милой, зоренькой рассветной. А что женится когда-нибудь на знатной, так и наплевать. Ночная кукушка дневную всегда перекукует… А теперь вместо богато убранного княжеского ложа ждала ее лесная яма с обглоданными костями.
Рыжеволосая Горица убаюкивала зареванную Цветку, самую младшую из семерых. Две луны назад стукнуло ей тринадцать, и жизнь стремительно катилась к закату, не успев начаться.
А внизу, прямо на куче соломы, сидела незнакомая девица. Русоволосая, синеглазая, крепко сбитая, в мужской рубахе и холщовых штанах. Меховой жилет она небрежно кинула под спину, чтобы не биться хребтом о край телеги. При встрече Зоряна со Смеяной переглянулись и сердито заворчали, мол, где это видано, чтобы девка в портах мужских ходила, срам какой, боги разгневаются.
На что Добронрава, с презрением взглянув на обеих, процедила, что боги уже разгневались, раз едут они к змею подколодному в качестве ужина, а не к подругам на посиделки и не к женихам в терема высокие.
Девка смотрела по сторонам с любопытством. На вид ей было от силы зим семнадцать, но Дарена не обольщалась, могло быть и пять раз по столько. Чужачку утром привел посадский кузнец и объяснил, не скрывая радости, что Марьяшка ни сидеть, ни лежать не может. Все тело чирьями покрылось, куда уж ей в красавицы теперь метить? Поэтому на замену идет сродственница, приемная дочь Безымянной ведьмы, что приехала очень кстати погостить.
Волхвы брать девку не хотели, узнав о ее происхождении – боялись колдовского гнева. Но пока судили да рядили, наглая девчонка первой вспрыгнула на телегу и уселась на пол, ожидающе посматривая на остальных. Волхв Берней только плюнул в сердцах да рукой махнул. Чего уж теперь? Десяток правил при сборе «невест» и без того нарушается каждый год, по прямому требованию гада. Пусть добавится еще одно, невелика печаль.
Остальные взобрались понуро и молча, опустив глаза. Только Цветка не выдержала и расплакалась, услышав за частоколом горестный материнский вой. Горица, что приходилась ей дальней родней, тут же обняла глотающую слезы отроковицу и принялась что-то шептать на ухо. Та будто не слышала, покачиваясь в такт движению телеги.
Ехали долго. Впереди охрана из шестерых конников из числа младших гридней, следом телега с дарами, среди которых были и свадебные наряды для несчастных пленниц. Кому в голову пришло наряжать их перед гибелью, как невест – неизвестно, но обычай этот соблюдался строго. За ним – узорчатый возок с лавками и полом, щедро усыпанным душистым сеном, где располагались жертвенные девицы.
Никто из старших тетушек их не сопровождал, хотя по всем правилам вежества положено мудрой и сметливой женщине с ними ехать. Помогать в дороге по всяким житейским вещам, до которых мужикам дела никакого быть не должно. И оберегать красавиц от настырных жадных глаз княжеских служивых. Да только змей в первый же год строго-настрого запретил старухам появляться перед его пещерами, и даже ехать в одном возке с девчонками. Дескать, дух от них плохой идет, и на девиц перекидывается.
Замыкал шествие старший конюх Глуздарь с недовольной миной – ему поручили сопроводить драгоценный груз до самой Змеевой горы, а затем забрать князево имущество и вернуть домой в целости и сохранности.
– Ну и вид у него, на молоко поглядит, оно и скиснет, – не выдержав, пробурчала вымотанная бессонной ночью и чужими слезами Горица. – Будто его к змею везут, а не нас. Неужто и перед князем Вадимом с такой же рожей ходит?
– Перед князем-батюшкой он ужом вертится, которому вот-вот на хвост наступят, – тут же скривилась Добронрава. – Матушка говорила, что Глуздаря в том году жеребец сотника Агата за зад цапнул. Порты новые порвал, да прямо на смотре княжеском. Так и ходил с дырой в срамном месте, только бы от господина нашего не отойти, вдруг чего изволит…
Девчонки тихо зафыркали в кулачки. Каким бы тяжким и горестным не виделось их будущее, но здесь, в настоящем, весенняя березовая поросль по бокам дороги нежно шелестела сладко пахнущими листьями, а рассветное солнышко золотило нежные личики, стирая усталость и тоску. Они и впрямь были очень красивыми. И очень молоденькими.
И тут отозвалась чужачка, хитро прищурившись и делая вид, что рассматривает гарцующего под Глуздарем жеребца.
– Змей на него и не позарится, даже будь он девицей красы неписанной. У него вчерашняя капуста в бороде застряла, я отсюда вижу.
– Так девкой он без бороды бы был, – отозвалась Смеяна, прекратив дергать браслет на руке.
Чужачка сверкнула синими глазами и озорно шепнула.
– А если нет? Вообразите себе, поехала бы такая красавица к змею – с капустой в бороде…
Девицы звонко расхохотались. Глуздарь недовольно посмотрел на них и отвернулся.
– Змей возрадуется от эдакой неземной красоты, – со смешком поддержала беседу Даренка. Ехать молча оказалось невыносимым, и остро захотелось радоваться новому дню, а не тратить последние часы жизни на скорбь и уныние. – Девица на обед, борода с капустой – на ужин.
– Фуууу, – сморщилась Зоряна. – Неужели супруга не видит эдакого безобразия? Или он к ней в опочивальню так и ходит, после ужина лица не обтерев, бороды не расчесав?
– Ох, чур меня, – передернула остренькими плечами Горица. – Лучше уж к змею в пасть, чем с капустной бородой ночами миловаться…
– Едет Глуздарь на коне, борода блестит в огне, маслицем политая, капустою укрытая, – пропела тихонько под нос синеглазая.
А через миг от звонкого девичьего хохота полусонная лошаденка, запряженная в возок, испуганно заржала и едва не встала на дыбы.
**
Ехать до Змеиной горы предстояло два с половиной дня. Конники добрались бы быстрее, но гнать телеги через лес было не с руки – покалечатся красавицы, оцарапаются, куда их потом таких змею отдавать? Разгневается гад, еще и сопровождающими закусит, за то, что не уберегли. Потому ехали медленно, останавливаясь на привалы возле речек – лицо умыть, воды набрать, да в траве поваляться. От долгой езды спина заболит неминуемо, и неважно, где ты ехал, в седле верхом или в возке с деревянными лавками.
Охранять драгоценный груз отправили четверых парней из княжеской младшей дружины да двоих отроков, младшему из которых, Овсеню, едва минуло тринадцать зим. Так далеко от дому он еще не уезжал, и теперь сердце то сладко щемило от предвкушения дороги через Буршин лес, где наверняка его ждут диковинные тайны с чудесами, то трепетало от тревоги. Может, и лесовиков с болотниками увидеть доведется. И хорошо бы просто увидеть, а не попасть к ним в лапы.
И еще было жалко девчонок. Овсень то и дело оглядывался на телегу и шмыгал носом. Эх, нет у него волшебного меча-кладенца, как у былинного богатыря Ильи Муромца, а если и был бы – толку с него? Илья, сказывают, сначала тридцать лет и три года на печи лежал, силу копил, чтобы с оружием совладать. А он, Овсень – незаконный сын посадника из Южного Староместья, и только поэтому удача ему улыбнулась – послушал отца князь, взял ко двору расторопного мальчишку, и не на кухню котлы драить отправил, а сразу дружине в помощь определил.
Но все равно до дня, когда Овсень возьмет в руки меч, выкованный специально для него, еще ой, как далече. А значит, не бывать ему героем, не спасти красавиц от чудовища многоглавого. Окопался гад под горой, не выкурить его никак. Матушкин младший брат пытался уже, в ватаге с другими парнями. Сожрал их змей и костями не подавился, образина. Овсень вздохнул и снова посмотрел на девиц.
Дружинники же его вертлявость расценили по-своему и начали похохатывать, сначала тихо, потом во весь голос.
– Небось, столько красивых девок за раз и не видел, а, малой? – скалил зубы Вакута. Лицо у него щекастое, бородой заросшее, еще и конопушки по носу и лбу рассыпались, словно просо. Говорят, женщины с ним раньше неласковы были, замуж за рябого ни одна не пошла. Теперь же он, разбогатев в княжьей дружине, мог жениться на любой умнице, но уже сам не хотел. Проводил редкие свободные деньки в веселом доме и, не стыдясь, говорил прилюдно, что бабы падки только на серебро в кошеле.
– Я не… – вскинулся захваченный врасплох Овсень, но его тут же оглушил хоровой гогот, от которого гнедая кобыла Желана, боярского сына и лидера их ватаги, взвизгнула и едва не встала на дыбы. Хозяин успел вовремя перехватить поводья.
– Стой, травяной мешок, иначе скормлю дворовым псам, как вернемся! – рявкнул он и огрел кобылу ладонью по шее. Та жалобно всхрапнула и будто сжалась, а следом дрогнуло сердце и у Овсеня. За что животину зря мучить?
Но права задавать старшим подобные вопросы у него еще не было.
– Малой все правильно делает, – продолжал Желан, оглядываясь на красавиц за спиной. – Когда еще случится таких горлинок ясных сопровождать? Пусть посмотрит, не запрещено. И мы посмотрим. А может, и не только посмотрим. Дорога дальняя, места глухие…
И Желан прищурился, разглядывая сидящую к нему лицом Добронраву. Остальные сидели боком и тихонько перешептываясь с ученицей ведьмы, что заменила собой кузнецову Маряшку. Отсюда был виден только край ее затылка. И лишь дочка ключницы держала себя прямо и горделиво, словно боярыня какая.
Да, из девиц Добронрава, пожалуй, краше всех будет. Коса – чистое золото, глаза зеленые, как листья молодой березы. Матушка, души в ней не чаявшая, наряжала дочку с самого детства, не скупилась. Волосы ей крапивными отварами полоскала, личико наговоренным молоком по утрам умывала.
Вот и выросла девка – всем на загляденье, себе на погибель. И как назло, княжичу младшему приглянулась, Росславу, который в двадцать зим уже носил прозвание Храбрый. До того, говорят, дело дошло, что жениться на почти сговоренной невесте отказался, поперек отцовского слова пойти решил! Или, говорит Добронравушка со мной здесь останется, или из дому уйду, за три моря славы искать.
Батюшка от греха подальше и отправил его в конце зимы в соседний город с частью малой дружины – за порядком посмотреть, шкуру временного, но все же правителя примерить. А девку назойливую будто случайно отправил с дарами к волхвам на праздник начала весны.
Дальше все само собой завертелось. И кто бы светлого князя Вадима посмел упрекнуть в том, что произошло? Впрямь расцвела Добронрава, заневестилась, парни то и дело оглядывались. Странно, что волхвы ее раньше не приметили.
Желан чуть приотстал и поравнялся с возком, о чем-то заговорил, улыбаясь.
Хорош, что сказать. Высок, широкоплеч и силен, как леший, мог для потехи скамью с тремя сидящими на ней отроками над головой поднять. И красив под стать Добронраве, волосы золотыми кудрями вьются, борода светлая, коротко остриженная. Как он сам шутил в гриднице – чтобы с девицами целоваться не мешала. И глаза тоже зеленые. Смотрят вроде ласково, с прищуром.
Но Овсень слышал, что женщин тот меняет, как рукавицы по весне. И никто не жаловался, в любимчиках он у князя, ему девку ославить – что чарку с медом осушить. Еще и заявит при всех, что сама вешалась, потом от позора не отмоешься.
Но «невесты» были из окрестных деревень да городищ, и о дурной славе, что за Желаном тянулась, наверняка не знали. Заулыбались в ответ, пташки глупые. Только Добронрава фыркнула и отвернулась сердито.
– Брод через Ясну впереди! – крикнул едущий первым Ирпень, приподнявшись в седле. – Там поляна рядом, а за рекой почти сразу болота начинаются, дальше ночевать будет негде.
– Ночуем на этом берегу, – решил за всех Желан, затем стегнул со всей мочи кобылу ивовым прутом по крупу, та взвизгнула и рванула вперед. Остальные гридни посторонились, давая ему дорогу.
Овсень оглянулся в последний раз – и замер, раскрыв рот.
Ведьмина ученица, про которую парни по дороге обмолвились, будто негодящая она для ремесла оказалась, вот и избавилась от нее хозяйка, смотрела Желану вслед пронзительными холодными глазами. И на мгновение отроку показалось, что видит он застывшее озеро, навеки завороженное богом Карачуном.
А затем синий лед треснул и полыхнуло из-под него огнем, да таким, что у Овсеня опалило щеки и уши. Мальчишка охнул и судорожно схватился за лицо, пытаясь прикрыться от чужого колдовства.
Дружинники оглянулись на него с удивлением, а второй отрок, вихрастый Тополь, еще и посмотрел, как на недоумка. И пальцем себя по лбу постучал обидно.
Овсень ехал вперед, ни живой, ни мертвый от ужаса. И лишь когда деревья впереди расступились и показалась укутанная пушистым мятликом поляна, а следом высокий берег реки, весь поросший рогозом да камышом, он выдохнул, остановил коня и снова обернулся.
