скачать книгу бесплатно
Хлоп! Василиса с размаху стукнула ладонью по песку, заставляя утопленниц взвизгнуть в унисон, а самого водяника – отшатнуться.
– Как вы допустили такое, Переплут?! – звенящим от ярости голосом спросила она. – Семь лет гад над Озерным краем верховодит, и людей, и нелюдей за бороду держит! Без малого пятьдесят человеческих девиц скормили ему, будто так и надо! Вы почему молчали, словно тины в рот набрали?
– Ничего мы не набрали, – обиженно буркнул водяной. Из тонких зеленых губ, почти скрытых в бороде, потекла вода. – Гад три деревушки спалил, как прилетел, ни старых, ни малых не пощадил. А если лес дотла сожжет и речку осушит? Болото растянет по всей округе?
– Вы могли отправить весточку матушке с самого начала, – с презрением сощурилась Василиса. – Ладно, селяне, эти волей пращуров и людоедство готовы оправдать, но вы-то?! Девок ни капли не жалко? Так я вам расскажу, что будет дальше, если змей останется в горах живым и невредимым.
Она подвинулась вперед и невежливо ткнула водяного царя пальцем в последнюю уцелевшую кувшинку в бороде.
– Люди рано или поздно устанут и начнут сбегать в иные края. Те, кто поумнее да посильнее – за море в Царьград на службу подадутся, к важным купцам, что платят золотом. Девочек начнут увозить к дальней родне едва ли не после рождения, а замуж выдавать – лет с десяти, чтобы уж наверняка пронесло. А затем все побегут, бросив избы, могилы пращуров и капища. Князь Вадим попытается остановить напуганных людей с помощью огня и железа, но это почти не поможет. Во что превратится Озерный край? В непролазные болота, которые вы так не любите. Кто будет оставлять в лесах и на берегах рек дары, кто поклонится вам пирогами с требухой, краюхой свежего хлеба, салом да лучком? Или, думаешь, по осени пчелы сами медом с тобой, пупырем старым, делиться будут? А водяницы твои, время от времени бегающие в лес любиться с человеческими парнями? Останутся без сладкого жара в крови, продляющего жизнь, запаршивеют, порастут тиной…
Даже в темноте Даренка явственно увидела, что водяной залился синеватым румянцем. Неужто правду говорят, будто кровь у них не красная, как у людей, а словно зимнее небо в лютый мороз? Мокрые лохматые девки обреченно захныкали на одной ноте.
– Ты нас не чехвости зазря, – буркнул речной царь со странным именем Переплут, делая вид, что рассматривает перепонки на ногах. – Вас позовешь – потом не расплатишься, никакого серебра не напасешься…
– Тебе не совестно, сквалыга мокрозадая? – скривилась в ответ Василиса. – Можно подумать, мы то серебро тратим на платья, да на ерунду всякую вроде побрякушек в уши да на шею. Сам знаешь, в нашем ремесле без него никак.
«Нет, не злодейки они, Безымянная ведьма и ее названные дочери, – поняла Даренка. – Иначе к серебру бы не прикоснулись вовек. Но зачем оно, лучше бы золотом да самоцветами за работу брали, да шкурками горностаевыми… Точно! Они сражаются с нечистым войском, а из серебра куют волшебное оружие!»
У девочки тут же волнительно заурчало в животе. Вдруг Василиса не пыталась их обнадежить, а на самом деле идет по змеевы головы? Дочка сотника не раз слыхивала, что за горами и морями, в нурмандских да гэлльских королевствах есть колдуны, которые не боятся пойманную нечисть пускать на зелья чернокнижные.
Может, и гада из Озерного края ждет та же участь? Поймает его ведьма Василиса, головы порубит, да продаст потом на заморском торжище – кому хвост, кому лапы, кому клык и чешуи горсточку. Или, может, перекупам в убойном ряду тушу порубленную сдаст задешево… Хотя, нет, задешево нельзя. Много можно выручить за эдакую гадину. Ее поди убей еще.
Даренка сама не заметила, как уже начала мысленно спорить с жуликоватыми перекупщиками, да прикидывать, сколько чистого мясного весу в змее будет. Очнулась она, когда заполошная ночная бабочка промелькнула мимо лица и скользнула крылом прямо под носом, и девочка, не удержавшись, чихнула.
Ужас из холодящего пятки морока махом превратится в жгучий огонь, хлынувший в живот и грудь. Она замерла, уже понимая, что не услышать ее было невозможно.
Речной царь поднял голову и встретился с ней взглядом. Глаза-светляки вспыхнули ярко, а затем задумчиво прищурились. Водяницы, сидевшие рядом, синхронно оскалились, и Даренка понимала, что их хищная радость не сулит ей ничего хорошего.
– Горяча девица человеческая, тонкокожа, нежна, как пташка лесная, – промолвил Переплут со странной хрипотцой в голосе. – Иди к нам, сядь рядышком, поговорим по душам…
Миг – и Василиса вскочила на ноги.
– Тронешь девочку хоть пальцем – и я тебе волосы на пробор причешу. Серебряным гребнем, – пригрозила она и без обиняков сунула водянику под нос кулак.
Даренка ахнула. Вот сейчас оскорбится нечистый, да встанет, рукой махнет – и поднимется вода в реке! Затопит берег, поломает все на своем пути, искорежит деревья и кусты, утянет треснувшие стволы и ветки на глубину. А хрупких человеческих девиц злая стихия тем более не пощадит…
Но Переплут лишь ссутулился, а затем обиженно надул губы и кулак из-под носа отодвинул.
– Баламутка ты, Василиса, – недовольно повторил он слова Ирпеня, сказанные днем на этом же месте, и Даренка не удержалась, захихикала. Тут же испуганно одернула себя и с опаской взглянула на ученицу ведьмы.
А та смотрела на девочку, и в глазах ее плескался искристый смех.
– Отдала бы девку нам хоть на пару часов позабавиться, не убудет с нее. Живой отпустим, сокровищами одарим, – вдруг снова подал голос водяник.
Даренка испуганно попятилась. Ни за какие сокровища мира она не согласилась бы остаться с противным зеленым чудищем наедине.
– Перебьешься, – равнодушно бросила Василиса. – Я девочку первой увидела, мне с ней и забавляться. И старого пупыря типа тебя нам в компанию точно не надо.
С этими словами Василиса шагнула к Даренке, взяла за руку и потянула за собой к ивовым зарослям. Дочка сотника едва успевала перебирать ногами.
Как молодая ведьма собралась забавляться с неразумной девчонкой, едва начавшей невеститься? Заворожит и заставит плясать голышом у костра? Или вешаться гридням на шею? Или еще чего бесстыднее удумала? От страха невольно задрожали коленки.
Когда из-за кустов показались отблески костра, Василиса остановилась и взглянула себе за плечо.
– Чего ты сопишь? Сердце так бьется, что вот-вот до горла допрыгнет и изо рта вывалится. Какой бес тебя понес ночью к реке?
Даренка помолчала, а затем выпалила.
– Как ты будешь со мной… забавляться?
Последнее слово она произнесла дрогнувшим шепотом. Ученица ведьмы лишь рассмеялась в ответ.
– Ах, вот оно что, зайчишка-трусишка. Ну, забавляться можно по-разному… Хочешь, спящему Желану угольков за шиворот натолкаем? Или медовуху, в их сумках спрятанную, в траву выльем, пусть завтра ищут да бранятся? Или Груздарю из штанов клок на заду выстрижем, пока они вооон на той березе сушатся? Хотя, нет, задохнемся с непривычки, он их, поди, раз в год стирает…
И Даренка поняла, что Василиса ничего паскудного не замышляла. Разве что посмеяться в очередной раз над доверчивой недотепой.
– Опять шуткуешь? – надулась она, раздосадованная на саму себя за наивные, почти дитячьи страхи.
– А что предлагаешь, сесть и поплакать? Слезами в нашем деле не поможешь. Надо думать, как змея победить, да так, чтобы никто из вас в той битве не пострадал.
Даренка зябко переступила босыми ногами – и уже сама протянула ладонь и взяла Василису за запястье.
– Вот этим и будем забавляться, только до шатра дойдем, обсохнем да согреемся. В быличках волшебных у каждого злодея есть слабое место, какая-нибудь дыра в толстой шкуре или запрет, который он не может нарушить, иначе смерть. Даже у злого чернокнижника Костея, короля покойников, душа живет в иголке, что в яйце спрятана. Может, у гада тоже есть секрет, что его погубить может?
И Василиса в ответ посмотрела на нее уже безо всякого ехидства.
– Вижу, моя Безымянная матушка в тебе не ошиблась. Буду рада, если вместе посидим, подумаем. Мне надо понимать, чего ожидать от змеюки. А я даже не знаю, как он выглядит, могу только предполагать.
– Расскажу, что сама слышала, – кивнула Даренка, понижая голос и потихоньку крадясь к шатру мимо костра с храпящими гриднями и клюющего носом Стоума. Но у самого полога вдруг замерла. – А… что твоя Безымянная матушка говорила про меня?
– Что умная ты, и тебе можно более достойную судьбу устроить, нежели за толстого купеческого сынка-колобка замуж выдать, – подмигнула Василиса.
И скрылась в шатре, оставив остолбеневшую Даренку на пороге. Ну, дают ведьмы! Все-то они про всех знают!..
Глава 3
Болота Овсеню казались странными, словно заколдованными. Сплошь поросшие брусничником и морошкой, они прятались в розоватой дымке, почему-то не растаявшей даже под солнечными лучами.
То и дело в ней мерещились суховатые тела с искривленными длинными пальцами, шагающие прямо по трясине, куда нормальному человеку и ходу не было. Но стоит приглядеться – и морок исчезал, растекался в тумане.
Отрок сунул руку за пазуху и сжал громовое колесо на кожаном гайтане – знак Перуна, что носили испокон веков князья да дружинники, да богатыри. Это был единственный подарок от отца, который в молодости с дружиной ходил за моря биться с нурманами, а теперь осел в собственном посаде.
По-хорошему, сопливый мальчишка не должен был его надевать. Право заручиться благословением от бога всех воинов заслуживалось после первого боя, и то если не струсит и проявит себя храбрецом. Но отец, вероятно, чувствовал вину перед незаконным отпрыском, которого так и не приняли домашние. И перед отправлением на службу снарядил того, как подобает. Подарил отличный лук из можжевельника с березой и лосиных жил, два кинжала, выкованных как раз под руку юнца, одеяло, что грело даже в морозные холода. Справил достойную одежу и обувку. И гривну серебряную мальчонке на шею надел, да символ Перуна на гайтане.
«Не подведи, сынок, – сказал на прощанье. – Не посрами честь праотца, будь защитником слабых да обездоленных, бей ворога без страха».
В глазах тут же защипало, и Овсень отвернулся от товарищей, чтобы скрыть нахлынувшие чувства. Но тем было не до мальчишки – они помогали спешиваться с возка девицам, так как ехать через болота в нем было опасно. Поперек туманных густых зарослей тянулась неплохая тропа, но она позволяла ехать рядом лишь двум конникам, не зажимаясь друг к другу. Телеги же вмещалась с большим трудом. Колеса подпрыгивали по сырым кочкам, то и дело съезжая в липкую грязь.
– С нами на лошадях поедете, – сказал девицам Стоум. – Дорога через топь хорошая, да и воздух приятен, не ядовит. Можно не торопиться, к вечеру медленным шагом как раз поспеем.
– И давно ли он тут не ядовит? – хмыкнула Василиса, указывая на росшие прямо вдоль тропы белые грибы-пырховки. – Вот эта дрянь в весеннюю пору стреляет вверх облаком, от которого резко слабеешь и теряешь сознание. Сделаешь шаг – и провалишься беспамятным в трясину, болотной нечисти на радость.
– А ты нос к нему не суй, и все будет ладно, – подмигнул ей гридь, затем поднял с земли стоявшую ближе всех Горицу, посадил в седло, вскочил следом и толкнул коня пятками в бока.
– А еще говорят, у бабы волос долог, да ум короток, – пробурчала ученица ведьмы им вслед. – На себя бы оборотились, у лаптя березового разума и то больше…
Подъехал Желан на своей тихой запуганной кобылке.
– Чего ты там опять бормочешь, девка норовистая? – насмешливо спросил он. – Никак порчу свою наводишь?
– Носы, говорю, берегите, – Василиса в ответ на плохо скрытое оскорбление даже бровью не повела. – И смотрите в оба, здесь болотники лютые. Не хватало еще попасть к ним в лапы.
– Кто тебе сказал такую нелепицу? – хмыкнул Желан. – Я каждый год тут езжу, ничего подобного не видел. Ежели только ты с ними не сговорилась накануне, чтобы нас погубить. С вас, чернокнижниц, станется…
Василиса лишь подняла глаза к небу, показывая, как ей надоели глупые кривотолки.
– Всю ночь соображал, какую пакость к утру сказать? Если бы я сговорилась с нечистью лесной да болотной, вас бы уже в живых никого не было. Вместо этого я предупреждаю, чтобы не погибли по дурости.
Овсень ей на всякий случай не поверил. Выглядели ее предупреждения смешно, особенно с учетом цели их поездки. Не сегодня, так завтра несчастные девчонки погибнут при любом раскладе. А к дружинникам Василиса наглядно показала свое отношение еще вчера у речки.
– Намаемся мы с этой оторвой в дороге, – бурчал утром Вакута, седлая коня. – Она берегов вообще не видит и не знает.
– Значит, покажем и научим, – оскалился хорошо выспавшийся, а потому осмелевший Желан. – Девок таких уму-разуму учить надо, а то дурами помрут.
Овсень догадывался, каким образом раззадоренный угрозами гридь может «поучить» строптивую Василису. В голове услужливо мелькнули сразу несколько вариантов, и ни один мальчишке не понравился.
– Пращуры разгневаются, – робко встрял он в разговор. – Неправильно ратным мужам, славным княжьим воинам, малых да слабых обижать.
Желан было зыркнул на него из-под локтя с выражением лица: «Какой тут клоп пищит в траве?», но все же до ответа снизошел.
– Слабых да малых и не будем. А наглых девиц, возомнивших себя вровень с мужчинами, может, и стоило бы… обижать почаще.
И дружинники тут же заржали, словно жеребцы в княжеских конюшнях. А Овсень потупился, ибо до спора со старшими еще не дорос.
– Да тебе никак глянулась эта Василиса? – вдруг ехидно поднял брови Стоум. – Поди ты, шустрый какой. Не рановато тебе на девок пялиться?
Отрок молча отвернулся и начал собирать вещи, с неприязнью ожидая похабных насмешек в спину.
Глянулась ли ему Василиса? Он и не помышлял об этом до нынешней минуты. И вообще, на девок если и смотрел, то украдкой и с жалостью – такие красивые, звонкие, как птички, что в лесной чаще на рассвете задорно поют, прославляя новый день. Им бы жить да радоваться, так нет, к чудищу едут на убой.
Душа Василисы плавилась Перуновым огнем от чужих обид, как у закаленного боями воина и защитника, Овсень это чувствовал. Незаконный сын, он хлебнул горького яда несправедливости досыта – старшие сводные братья зло потешались над мальчишкой с раннего детства. К князю в услужение он пошел с огромной радостью, надеясь избавиться от издевательств и насмешек. Стало проще, но Овсень все равно робел, когда при нем зазря обижали других.
А Василиса ни капли не робела. Паренек не мог ею не восхищаться. И отчаянно завидовал.
Но взрослые дружинники насмехаться не стали, вместо этого переглянулись – и с видимым облегчением приказали именно ему везти строптивую девчонку через болота. А Овсень вдруг понял, что рад этому решению. Кукиш показывать ведьме больше не хотелось. А вот поговорить с ней о разных диковинных вещицах, о колдовстве, об иноземных чудищах – очень даже. Вдруг снизойдет до болтовни, чтобы время в дороге скоротать?
Правда, в самом начале пути возникла заминка – Добронрава наотрез отказалась ехать на одном коне с Желаном, хотя он наступил на горло привычной песне и даже попытался ласково ее убедить. Демонстративно подошла к Топольку, махом покрасневшему до самых кончиков ушей, и буркнула: «С тобой сяду».
Желан виду не подал, что рассердился на отказ, только желваки на скулах заиграли. Поехал в итоге впереди и молча, с маленькой Цветкой за спиной. Та сидела, судорожно вцепившись в воинский пояс – ноги не доставали до стремян, и девочка качалась в разные стороны, как плохо притороченный к лошади куль с мукой. Но больше всех не повезло Даренке, которой пришлось делить одну лошадь со старым и плохо пахнущим Глуздарем.
Дорога расстилалась впереди ровнехонько, как свадебный рушник. Покачивались венчики мелких синих цветов, росших прямо под копытами коней, шелестели на ветру светлые колоски мятлика. От Василисы, едущей сзади, пахло ягодой, только принесенной из леса, и совсем немножко – свежей корой для лаптей и теплом нагретого шерстяного одеяла. Тонкие девичьи руки не хватались за пояс, а лежали у мальчишки на талии, практически не сжимая, и Овсеню это было приятно. Он то и дело поглядывал вниз, себе на живот и на белеющие на фоне застиранной рубахи пальчики с розоватыми округлыми ноготками.
Но Овсень прежде всего был отроком, три зимы как покинувшим отчий дом и попавшим в княжескую гридницу, и девицы пока что интересовали его намного меньше диковинных страшилищ.
– Василиса, а ты болотных чудищ когда-нибудь видела? – шепнул он, обернувшись через левое плечо.
– Видела, – моментально откликнулась та. – Ничего интересного. Опасные и наглые твари, заманивают путников в трясину огоньками да оморочными чарами, а там поедают. Или просто прячут на самое дно, чтобы зимой потихоньку глодать, пока на поверхности холодно…
Отрок скривился и тут же окинул беглым взглядом расстилающуюся впереди чарусу. Тени с крючковатыми пальцами больше не появлялись, но и туман над водой никуда не исчез, стал только гуще.
– А какие они? Страшные?
– Как старая Глуздарева матушка, – хихикнула Василиса. – Такие же сутулые, носатые, лица морщинистые и сальные, клыки изо рта торчат.
– А ты откуда знаешь, как она выглядит? – подивился отрок. – Видела ее?
– Догадалась. На лицо его глянула и представила себе, каким он будет зим через двадцать-тридцать, если доживет. И если не прекратит обжираться и не начнет чаще лицо утирать да одежу стирать.
Овсень было тоже хихикнул, но тут же осекся и посуровел.
– Старых людей стыдно обсуждать, да над болезнями их насмехаться, – строго покачал он головой. – Их надобно уважать и почитать, и не причинять им беспокойств.
Василиса же в ответ демонстративно фыркнула.
– Даже если ведут они себя неправильно и глупо?
Отрок так резко дернул за поводья, что конек его обиженно всхрапнул.
– Ты ума лишилась? – тут же возмущенно зашипел он. – Наше ли дело старых людей судить да рядить? Нам надо достойно жить, оборачиваясь лишь на себя и свои поступки. Может, еще и пращуров, хранителей наших, судить станем?
Очарованность девчонкой стремительно таяла. Овсень с досадой подумал, что Василиса, должно быть, совсем бестолковая, раз простых вещей не понимает. И не зря старшие говорят, что Безымянная ведьма выгнала девчонку из учениц за нерадивость, и заступиться за нее теперь некому, потому и к змею отправили. Лучшую из лучших в деле колдовском, небось, в сказочном тереме оставила бы, под семью заговоренными замками.
Но девица и не думала стыдиться и умолкать.
– А если предок злодеем был или ушкуйником, людей безвинных на трактах убивал и грабил, и даже детей не щадил? Тоже забудем и простим?
Овсень на мгновение запнулся, но все же твердо ответил.
– Значит, богам так было угодно, раз они его не остановили в злых деяниях. А если и впрямь нагрешил, на том свете предстанет уже перед своими пращурами, и те будут его судить.
Василиса замолчала, и паренек невольно обрадовался. Неужели прислушалась к его словам? Не тут-то было. Настырная девица наклонилась к его левому уху, обдав горячим дыханием кожу, и спросила вовсе гнусное.
– А если и того света нет, только этот, и судить его будет некому? Получается, все страдания зазря?
– Ну ты… – от возмущения Овсень не нашел подходящих для богохульницы слов. – Может, еще и священного дуба Карколиста нет, что объединяет на себе все миры? И богов нет? И все, что с нами сейчас происходит – сон глупца, одурманенного теми белыми грибами, что стреляют вверх ядовитой пылью? А то отец сказывал, заходили к князю три зимы назад заморские гости. Заявляли, что мир наш – на самом деле сон древнего старца, который спит в заколдованной пещере. А как проснется, тут и всему живому на земле конец. Князь в ответ напоил гостей настоями, что сердце останавливают, а потом тела в пещеру на краю Розумеева леса приказал отвезти. Пусть, сказал, вместе с древним старцем и караулят наш мир, раз верят в эдакое непотребство.
– Мировое древо есть, – ответила Василиса после небольшой заминки. – Вот только ничьих предков я там не видела, к великому сожалению.
