Тайна проклятого дара

Лешак тоже усмехнулся, показывая ровные белые зубы. Ну точно как молодой охальник на гулянке с девками.

– А ты поближе подойди, и скажу, возьму или нет.

– Я листвянских парней за такие разговоры в нос сразу бью, – предупредила Яринка. – Не люблю подобных выкрутасов, я девица порядочная.

Но в сени зашла, ещё и дверь в чистую половину избы за собой прикрыла.

– Знаю, что порядочная, а ещё добрая… и очень красивая. Как солнышко рыжее. Я ж наблюдаю за тобой третью зиму… Украдкой, когда ты в лес ходишь за травами. Тропки под ноги помягче стелю, чтобы гулялось легко да поближе к земляничным полянам.

Лешак окончательно смутился, щёки его порозовели.

Ярина же невольно заулыбалась. Так вот почему в лесу ей всегда было спокойнее, чем в родной деревне!

Она сама не заметила, как гость вдруг шагнул и оказался близко-близко. Положил руки ей на плечи, и Яринка поразилась, какие же они всё-таки тяжёлые. И тёплые. Нет, он не хватал, не стискивал, не пыхтел в лицо смрадным луковым или чесночным духом, как часто бывало с деревенскими. Не тянул лапищи к девичьим прелестям, не норовил залезть под рубаху без спроса. Наверное, поэтому она и не испугалась.

Пальцы – мягкие, человеческие, с ровными округлыми ногтями – ласково погладили её по щеке, заправили за ухо выбившуюся прядку волос. Яринка всхлипнула – и сама уже потянулась его рукам навстречу. Поднялась на цыпочки, чтобы коснуться носом щеки. А затем…

– Ой, а чего вы тут делаете? – Варя стояла в дверях с хитрющей улыбкой, уперев руки в бока. – Бабка сейчас проснётся и всыплет обоим по первое число, не посмотрит, кто простой человек, а кто – не очень.

Яринка смутилась – талант сестры появляться не вовремя сейчас превзошёл все ожидания. Зато лешак ещё крепче её обнял, прижимая к груди и не давая отодвинуться.

– Сватаюсь, – нахально подмигнул он. – Что, Варвара-краса, отдаёшь мне в жёны сестру свою старшую Ярину? Обещаю беречь и почитать, не обижать, не жадничать, куском хлеба не попрекать. Наоборот, озолочу. И всю вашу семью тоже. Со стариками потом поговорю, а пока твоей поддержкой заручиться желаю.

Яринка почувствовала, как щёки вновь заливает жаром. Вдруг захотелось рассмеяться, схватить гостя в охапку и стиснуть грудину крепко-крепко, чтобы аж рёбра свело. Пусть знает, что не он тут один сильный!

– Отдаю, – с готовностью откликнулась Варя. И не удержалась, всхлипнула: – Это хорошо, что ты не жадный. Мой-то Ванька как раз такой, куколки из фарфору собственной невесте пожалел…

– Далась тебе эта куколка! – возмутилась Яринка. Нашла время и место причитать!

– Далась! – Варька упрямо стояла на своём. – Я коромысло сама бы себе потом купила иль заказала, кому надо. А платков красивых у меня и так половина сундука, я для того и на пасеке торчу целыми днями, и масло со сметаной сама не ем, на продажу вожу. А куколку мне бабка в жизни купить не позволит!

Последняя фраза прозвучала очень жалобно, и Яринка не стала спорить. Зато вдруг заговорил лешак:

– А ты ему про куколку говорила? Ну, что хочешь её? Иван твой – сын лавочника, я и за ним наблюдаю, когда они с отцом в город за товарами ездят. Парень он хороший, зря нос воротишь. На днях у лесного озера телегу с конём посреди дороги остановил, потому как утка с выводком едва под копыта не попала. Дал мамаше спокойно детей до воды довести. Отец его потом изругал за задержку, а Иван с ним спорил, дескать, животину безвинную тиранить негоже, она тоже жить хочет. А что под копыта лошади утята лезут – так малые ещё, глупые…

– Не говорила, – Варя растерянно приоткрыла рот, но тут же нашлась. – А мог бы сам догадаться, если любит по-настоящему!

Лешак вздохнул, точно ласковый отец, увещевающий непослушное дитя. Отпустил Яринку и шагнул уже к порогу.

– Как тебе сказать… – с неловкой усмешкой почесал он затылок. – Я и про женитьбу-то по-настоящему тоже не думал, пока Яринка не напомнила, как должен себя честный мужик вести. Да, я в лесах совсем одичал, в человека ведь редко оборачиваюсь, нужды до сего дня не было. А теперь совестно. Потому как к девице красивой полез, а надо было сговориться сначала. Яринка меня за это пристыдила и правильно сделала… Я к чему веду? Иван может и не догадаться, как тебе та куколка в душу запала. Скажи ему и посмотри, как себя поведёт. Если скажет, что всё это глупости – уже делай выводы. А пока не гони. Если и вправду хоть немного любишь.

Варька задумчиво потеребила кончик косы.

– А как вы с Яринкой познакомились?

– Она сама тебе расскажет, уже времени нет болтать, рассвет на носу, – лешак развёл руками. Остался бы мол, подольше, да нельзя: – Мне пора возвращаться. Ярина, так проводишь меня?

– Провожу, обещалась же.

– Вот и славно, – тонкие губы тронула слабая улыбка. – А ты, Варвара, с женихом поговори. Он славный парень, не чета сыну старосты. Вот уж мерзота мерзотой, во всех окрестных деревушках такого нет! Силки на зверей ставит даже весной, когда они потомство выводят. Жаб да лягушек ногами топчет смеха ради, по птицам из рогатки стреляет. И за девками на покосе подглядывает, когда они в самую жару рубахи коротенько подвязывают да на отдых ложатся. Пялится из опушки, в кустах сидючи, а сам пятерню немытую из портков не выпускает. И сказать стыдно, чего той пятернёй делает…

Варькины щёки мигом налились краснотой, будто свекольным соком.

– Ах он, рукоблуд поганый! – едва не взвилась она с крыльца. – Да мы его с подружками!.. Да я самолично…

– Тёмную ему устройте, – посоветовал лешак. – А коли начнёт брехать, мол, неправда это всё, так и скажи: жених Яринкин тебя, охальника, видел, и сам при случае башку на бок скрутит, ежели ещё раз подобную мерзость учудишь.

С этими словами он кивнул Варе, прощаясь, вышел из дому и побрёл к калитке. Яринка – за ним.

Небо на востоке начинало потихоньку алеть. Но саму деревню, опоясанную частоколом, ещё окутывал предрассветный туман. Двери кабака были плотно заперты, а из ближайших кустов доносился густой запах сивухи и молодецкий храп. Избы стояли с прикрытыми ставнями, сонные и тихие.

Когда они уже брели по полю, Яринка почувствовала, как лешак сжал её ладонь в своей, и ответила тем же. Идти вот так, навстречу рассвету и рука об руку с красивым парнем, было несказанно сладко. Вдвойне радовало, что свидетелей вокруг не оказалось, видать, все ушли к Коврижке. Одни – пускать венки по воде и гадать на счастливую судьбу, другие – венки те ловить, а следом и их хозяек. То-то визгу будет на всю округу!

– Ты так и не ответила на вопрос, – вдруг негромко сказал он. – Пойдёшь ли за меня? Я… Не хочу заставлять. Если тебе противно… Я ж чудище, всё понимаю.

И ссутулился, опустив плечи.

А Яринка развернулась к нему – и сама уже обняла, как и хотела там, в сенях.

– Вот потому и пойду. Потому что ты не заставляешь. Ты благородный и честный и никакое не чудище. Проклятие мы с тебя снимем. Я придумаю как.

– Не давай опрометчивых обещаний, – запротестовал было лешак. – Ты уже ляпнула одно сегодня, не подумав.

– И ещё раз ляпну, – вдруг рассердилась Яринка. – Ты ведь мне не веришь, хотя наблюдал за мной почти три года, сам же признался. Хоть раз я кому-нибудь сбрехнула? Я за своё правдолюбство вечно страдаю, в деревне меня чураются, только вот Прошка с дружками, стервец, всё покоя не даёт.

– Башку ему оторву. Или возьму в замке зелья какого, за шиворот ему вылью и станет он дубовой колодой до конца дней.

– Девки местные тебе только спасибо скажут, – Яринка даже не испугалась грозных обещаний. – Так скажи, веришь мне?

Лешак смотрел на неё задумчиво, без улыбки. Но рассвет, занимавшийся за Яринкиной спиной, украсил его лицо золотыми и розовыми мазками. И до чего ж он в эту минуту был хорош, аж сердце мёдом растекалось.

– Верю, – с грустью сказал он. – И боюсь за тебя. Что принесу в твою жизнь только несчастье. Узнает хозяин, что мне кто-то по сердцу пришёлся – непременно попытается изничтожить этого человека. Лишь бы мне больнее сделать.

Вот тут бы Яринке испугаться по-настоящему и понять, что её невольное замужество может обернуться большой бедой. Но в какие это времена девки слушали разум наперёд сердца? Поди, и мир тогда бы рассыпался в труху.

Вот и сейчас из всей речи своего спасителя она явственно расслышала только два слова.

– А я тебе взаправду по сердцу? Не привираешь ради красного словца?

– Взаправду. С той самой минуты, как в первый раз увидел. Только понял это лишь сегодня, когда пуще смерти испугался, что водяник тебя утащит на дно. Потому и кинулся в драку, хотя он во много раз старше и меня бы мог запросто утопить. Но, видимо, добрые силы на нашей стороне, получилось тебя и Варю спасти.

Яринка вздрогнула – жабьи зенки речного чудища накрепко засели в памяти. Только бы не приснились теперь в плохую ночь, от такого страху и сердце остановится!

– Зато ты вон сильный какой. Колдовство твоё взаправду будто у настоящего лешего из быличек!

– Так я и не хуже настоящего, – парень невольно приосанился. – Всякое могу. Даже разбойника в дерево оборотить, который зверей лесных почём зря тиранит. Или людей. Ещё будучи мальцом на посылках у колдуна, превратил в осину подлеца, который девку из соседней деревушки снасильничать пытался. Девка, правда, от увиденного чуть умом не тронулась. Визжала так, что надорвала глотку в один миг. Удивительное дело – что обидчик листьями и корой покрылся, ей оказалось более страшным, нежени бесчестие и поругание…

Яринка в ответ лишь утешающе погладила пальцами его ладонь. Что уж тут скажешь? Она ещё вчера бы эту девку прекрасно поняла.

Так они и дошли практически до леса рука об руку. И увидели на опушке одинокий костёр. Лешак тут же зашипел от злости – какая сволочь бросила открытое пламя рядом с деревьями? А если погорит тут всё?! И хотел уже затушить, но Яринка ухватила его за рукав.

– В наших краях парни с девицами сговариваются о браке, прыгая вместе через огонь на Ивана-травника, – лукаво улыбнулась она. – Если опасаешься, что уйду – привяжи меня к себе клятвой. Я не нарушу.

Пламя отражалось в тёмных глазах, отблески его играли на бледном лице. Яринка запоздало вспомнила, что лесная нечисть, как и зверьё, очень боится пожаров и уже хотела извиниться и взять свои слова назад. Но лешак снова стиснул её пальцы, на этот раз – почти до боли.

– Хочу. Ибо я в первую очередь человек, а не чудище. Сама же сказала.

Миг – и оттолкнулись оба от земли и взмыли в воздух. Яринка почуяла, как россыпь искр легонько (спасибо мужским порткам под юбкой) куснула её за ноги – и вот уже оба стоят в густой траве под берёзовым пологом. И парень хохочет, запрокинув голову, ну совсем как человек. И Яринка хохочет вместе с ним – от внезапно нахлынувшего восторга. Всё получилось! Он смог!

А потом он хватает её в объятия и уже без спроса, без разрешения склоняется к лицу. И она подчиняется, запрокидывает голову, касается ртом его губ, пахнущих чабрецом и взваром. Кружится голова. Вкус мёда на губах, языке. Дрожь в ногах, слабость во всём теле. Жар, идущий от мужской груди, ощущается даже сквозь рубаху.

И мир будто замер вокруг, ожидая, пока они намилуются, придерживая рассвет, отводя чужие любопытные глаза. Никто из местных парней да девок на опушку так и не вышел, и костёр затух сам собой.

И потому Яринка не стала сопротивляться, когда её уложили на невесть откуда взявшуюся подстилку из мягчайшего мха. Когда непривычно тонкие и гладкие пальцы распустили завязки на вороте рубахи. Когда до одури сладкие губы заскользили по шее, осыпали поцелуями оголённые плечи. Только ахнула, когда мужская рука сжала полушарье груди, – не от стыда, от резкого, почти на грани с болью, удовольствия, вдруг вспыхнувшего внизу живота.

Лешак, похоже, воспринял её возглас иначе – убрал ладонь, и поцелуи его стали медленными и почти невесомыми. Он скользнул выше, от груди к шее, и со вздохом вернул ворот рубахи на место.

– Прости, – шепнул он, уткнувшись носом ей в волосы. – Я помню о правилах вежества. И не обижу тебя.

– Да я… – сладкий туман никак не желал отпускать бедовую Яринкину голову, она часто и тяжело дышала. – Сама же…

И даже ведь стыдно ни капли не было, вдруг мелькнула запоздалая мысль. Хороша невеста, ничего не скажешь, дня ещё с женихом не знакомы, а уже чуть ноги не раздвинула! И ведь не соврала ни капли: ляпнула ещё днём, что лучше с лешим ляжет, – и вот, пожалуйста.

– Не стыдись себя, – вновь раздался шёпот у самого уха. – Ты горячая, потому на ласку отзываешься сразу же. И доверяешь мне, потому и не боишься. Всё будет, ягодка-Яринка моя. Поженимся – и всё будет, и даже лучше, чем сейчас…

Так они и остались валяться в обнимку на мягкой лесной подстилке. Пахло свежим мхом, молодой берёзовой порослью, грибами и совсем чуть-чуть прошлогодними прелыми листьями. И травами для полоскания волос – от парня, положившего голову Яринке на грудь. Он почти не шевелился, только сопел тихонечко, поглаживая её по плечу. Она же перебирала тёмную гриву, пропуская между пальцами редкие седые пряди. И сердце сжималось от любви и сострадания. Так и поцеловала бы каждую из них.

Над краешком леса занималась заря. Едва заметные солнечные лучи раскрашивали мир золотым и алым, показывая его в лучшем виде. И казалось, что нет в нём ни горя, ни несчастий, ни болезней, ни одиночества. Только лес вокруг. Только седые пряди в её пальцах, тяжёлая голова на груди, которую и сдвинуть бы чуть в сторону неудобно, но даже шевелиться не хочется, настолько хорошо.

– Дай мне имя.

– Что? – Яринка, уже начавшая проваливаться в дремоту (всю ночь ведь не спала), даже не поняла сразу, чего от неё хотят.

– Дай мне имя, – повторил парень, глядя ей прямо в глаза. – Моё старое забрал хозяин, я не знаю, вспомню ли его когда-либо. А кличка, которую я получил взамен, оскорбительна, права сестрёнка твоя. Так дай мне новое. Кому это доверить, как не тебе?

Яринка призадумалась на краткий миг – и имя возникло в её голове, будто всегда там сидело. А теперь вдруг решило проявиться, вместе с достойным его обладателем.

– Ты мне жизнь сегодня ночью спас, считай, подарил. А потом и себя, не побоявшись через Иванов костёр рука об руку прыгнуть. Значит, Даром тебя назову. Ибо для меня ты и есть лучший подарок на свете.

Заря занималась над горизонтом, юная, ласковая, румяная. Как счастливая невеста. Как сама она, Ярина.

А вскорости в деревне заголосили петухи.

– Бабка уже проснулась наверняка! – Яринка подскочила с места, сонную негу как рукой сняло. – Ох, боги, увидит, что меня дома нет – ругаться будет до вечера! Грядки не полоты, не политы, да и воды в кадушке меньше половины, надо было натаскать, а мы забыли!

Да уж, воды им вчера вечером было вдоволь и без кадушки. Но бабке ведь этого не объяснишь. Опять начнёт попрекать, мол, лентяйки, только бы на гулянки с подружками бегать. И вроде понимаешь, что она это не со зла, а от большой усталости, но так не хотелось портить прекрасное утро большой семейной сварой!

– Не печалься, ягодка моя, не думай о заботах, всё само собой наладится, – лешак, ставший нынче Даром, чмокнул её в щёку. – Беги домой, я через поле дорожку проложу. Три шага, и ты на месте. Не моя там вотчина, ну да ничего. Я пока на седмицу пропаду, тоже работы по горло. Но приветы передам непременно, чтобы не скучала ты. А потом и сам явлюсь в гости. Будешь ждать?

Яринка в ответ улыбнулась и крепко-крепко его обняла.

– Одёжу подаренную носи смело, ты жених мне теперь, – и тут же спохватилась. – А дорожку через поле тебе можно прокладывать, раз не твоя вотчина? Там, поди, полевик живёт, а ну как осерчает?

– Не осерчает. Ему чревато – мыши у меня в лесу прожорливые, рожь да пшеницу любят, – Дар снова ехидно осклабился, как ночью в сенях. – Поворчит немного, да и пойдёт к лешему. То есть снова ко мне.

Торопливый и очень жаркий поцелуй, поворот спиной к деревьям, легонький толчок в спину – и Яринка шагнула в странный туман, вдруг клубами взметнувшийся из-под земли. Ещё шажок – и вышла у родной калитки. Прижала гудящую от недосыпа и счастья голову к дощатому забору, тихонько засмеялась.

«Ладно уж. Пусть бабка ругается. И пусть спать не придётся до самой ночи. Всё равно ведь хорошо…»

Так хорошо, как никогда в жизни до этого ни было.

– Яринка! – раздался окрик со двора.

Агафья спешила к ней, на ходу подвязывая передник, вымазанный в муке. Вид у неё был совершенно не сердитый, а даже немного растерянный.

– Яринка, кровиночка, ну прости меня, дуру старую! – запричитала она на ходу. – Это ты обиделась за вчерашнее, да? Никогда так больше не делай, не гробь себя! Я поворчу и отойду, а здоровье ни за какие деньги не купишь!

– Я… Чего? – Яринка оторопела.

– Да как же? – бабка всплеснула руками. – Я поднялась, гляжу – Варя спит, тебя нет. Думала, может, гулять с парнями ускакала. Выхожу на улицу – кадушка полная воды, двор выметен, на репище ни единого сорняка, грядки политы! Потом в бане рубаху твою домашнюю нашла, мокрую насквозь… Это ты воду таскала да облилась, ласточка моя? А потом погреться решила, потому и каменку затопила, чтобы домой не идти? Не стерпела вчерашних обидных слов? Ну прости меня за язык поганый, сама ж понимаешь, не со зла я…

И вот тут-то Яринка поняла, что имел в виду Дар, когда просил ни о чём не беспокоиться. И заревела в голос. От усталости, облегчения и запоздало накатившего страха (могла ведь утонуть нынешней ночью!) едва не подкосились ноги. Бабка охнула, распахнула калитку, обняла внучку, принялась гладить по голове.

– Пойдём, нечего соседям повод для сплетен давать, – шептала она. – Умничка ты у меня, вся в матушку. Но гробиться так всё равно негоже. Иди-ка, ложись спать. А до этого поешь, я блинов напекла и коров подоила. Сегодня ничего не делай боле, поняла? Отдохни хоть маленечко, ибо работа на земле да в доме никогда не кончится, свойство у неё, у проклятущей, такое.

Яринка молча кивала в ответ. Было стыдно, что ко всему этому добру она и пальца не приложила, а теперь притворяется, будто и впрямь трудилась целую ночь. Особенно перед Варей, которая тоже не спала, но ей вряд ли дадут отдыха. И перед бабкой с дедом – им пока придётся врать напропалую.

Но, с другой стороны, она работает, сколько себя помнит. Иная лошадь пашет меньше. И разве не заслужила она хоть немного счастья и спокойствия?

С этими мыслями Яринка вошла в избу, ополоснула руки и лицо, переоделась, подхватила с ароматной стопки ещё горячих блинов парочку верхних, нацедила в чашку молока. Задумалась, уставившись в распахнутое для свежести окно, – не раскроить ли сегодня ещё одну рубаху для Дара? Как раз ткань подходящая имеется. Или таки вспомнить о принятых в деревне правилах вежества и подарить ему к кожаному поясу ещё и вышитый?

Но дремота начала морить Яринку раньше, чем эти мысли успели окончательно оформиться в голове. Поэтому она зевнула, перебралась на полати между стеной и печкой, закуталась в одеяло и наконец-то забылась глубоким сном.

Глава 3

Гости званые да желанные

Седмица пролетела как один день. Хотя казалось порой, что время тянется мучительно медленно, будто толстая шерстяная нить в слишком узком для неё игольном ушке.

И вроде бы происходило что-то: люди лихие объявились за тридцать вёрст отсюда, обоз с пушными шкурами, ехавший к Торугу, ограбили. А князь в ответ вновь отправил часть дружины прочёсывать леса. В Листвянке тоже новостей хватало – дед Глузь спьяну сломал соседке, бабке Овсянихе, забор и теперь чинил его уж который день. Удивительно, что так долго, ибо сломал-то за один присест. Овсяниха от такого расстройства надумала в очередной раз помирать – не вышло. А жёнка бондаря Сергия, половину лета неловко переваливавшаяся с ноги на ногу, как утка, благополучно разродилась мальцом.

Но если раньше Яринка от подобных известий лишь отмахивалась, то сейчас и вовсе будто не слышала. Ходила, погружённая в думы, и настроение её колыхалось туда-сюда, как утлая лодочка на речных перекатах.

День после Ивана-травника она проспала. Встала ближе к вечеру, голодная и употевшая под мягким тёплым одеялом. Ополоснулась, переплела косу, пополдничала кашей с ягодным вареньем. Вышла на улицу, позёвывая в кулак, и тут услышала голоса из-за калитки.

Беседу вели бабка Агафья и староста Антип, злой, как сам диавол.

– Прошенька мой пришёл к обеду весь исцарапанный да побитый, с выдранными волосьями, – пыхтел он сердито. – И молчит, окаянный, не признаётся, кто его так уважил, хотя видно, что бабьё лупило. Это где такое видано, чтобы на безвинного спящего человека в чистом поле напасть, одеяло сверху набросить и отмутузить до синяков?! Смотри, Агафья, ежели узнаю, что твои девки в этом бесчинстве участвовали…

– Мои девки сегодня со двора и не выходят, умаялись после ночной вылазки, – степенно ответила бабка. – А насчёт безвинного Прошки я бы крепко поспорила. Раз отлупили, значит было за что. Али сам не догадываешься? И неча моих внучек зазря чехвостить. За своим отпрыском следи, клейма ставить негде. А будешь и дальше гадости говорить про Яринку с Варей – не видать тебе ни мёду справного, ни зелий от грудной жабы да парши, понял?

– Да я… – так и поперхнулся от злости Антип. – Да и не надо! Посправнее твоей старшой травники в округе имеются, к ним пойду!

– Иди-иди, и Прошку своего падлючего забери! – не осталась в долгу Агафья. – Может, у тех травников девки найдутся, к которым он лапищи начнёт тянуть, а от здешних отстанет!..

Яринка дальше слушать не стала – кинулась через двор к ограде, за которой обильно росли капуста, морква да лук всяческих видов. Там и вцепилась в ствол любимой берёзки с веткой поперёк забора, утирая выступившие от смеха слёзы.

Похоже, Варька, как проснулась, сразу удрала из дому, чтобы сообщить остальным девкам о гнусных Прошкиных делах. И те даже работу на поле ненадолго забросили, чтобы отомстить подлецу. Это что же получается, бабка их всех прикрыла? Ведь с утра в гости точно никто не заходил, она бы и сквозь сон услышала шумных сестрёнкиных подружек. Потому как щебетали они громче птиц, что весной ищут себе пару для продолжения рода.

«Хорошая она всё-таки, – с нежностью думала Яринка про Агафью. – И, если вспомнить, в присутствии других ведь нас не ругала никогда. Дома и за уши трепала, а на людях – ни-ни. Потому что мы одна семья».

Она прижалась спиной к шершавому стволу и прикрыла глаза. Солнце потихоньку клонилось к закату, лучи его ласково щекотали нос и щёки. В воздухе разливались ароматы полевых цветов и мёда – за репищем как раз стояли улья. А чуть ниже по косогору и до самой Коврижки, чьё русло огибало деревню стальной подковой, тянулся огромный луг с травой по пояс, а кое-где и по грудь. Её за нынешний год один раз уже скашивали под корень – через месяц снова вымахала, как ни в чём не бывало.

Настроение у Яринки было таким хорошим, что хотелось взять и запрыгать на месте, как серая котишка Мурка вокруг клубка бабкиных ниток. Одного только не хватало для полного счастья – Дара под боком. Ярина невольно замечталась. Вот снимут они проклятие – не могут не снять, обязательно что-нибудь придумают! – и заживут дружно, как Варька и хотела. Он и без лешачьих умений хорош и наверняка в помощи по хозяйству отказывать не будет.

А ещё Дар целовался так волшебно, что ноги подкашивались. Опыта в любовных делах у Яринки было мало, и весь сплошь дурацкий. Парни лезли к ней то со слюнявыми лобзаниями, то сразу же совали руки, куда не следовало бы. Ещё зачастую и под хмельком!

Дар же нынешней ночью будто пробовал её на вкус, как незнакомое, но изысканное лакомство. Осторожно, не спеша, не пытаясь схватить сразу всё. Никогда в жизни она подобного не испытывала. От воспоминаний вновь тягуче заныло внизу живота. Скорее бы седмица прошла!

И тут тонкие ветви-прутики берёзы, опушенные охапкой листьев, с тихим шелестом наклонились и сначала нежно пощекотали ей кончик носа, а затем погладили по щеке. Ей бы самое время испугаться, но нет, новые слёзы – уже от умиления – так и брызнули из глаз. Она развернулась стремительно, уткнулась носом в крапчатую кору и зашептала:

– Моя хорошая, передай Дару привет от меня, скажи, что я тоже… Скучаю, очень-очень!

И торопливо, пока не заметил кто-то из домочадцев, несколько раз коснулась губами берёзового ствола.

Следующий привет случился через два дня. Яринка сидела под берёзой, перебирая корзину с мелкими подосиновиками да маслятами, – бабка обменялась с кем-то из соседей на жбан мёда. Очищала грибы от хвои, налипших прошлогодних листьев да вездесущих слизней. И только с досадой подумала, что надо бы у Дара попросить действенного средства от этой напасти, как почувствовала резкий укол в босую ступню. Ахнула от неожиданности, наклонилась и увидела в траве здоровенного ежа размером с кошку. И как только пролез под забором такой упитанный?