скачать книгу бесплатно
Как млад Иванушка-Дурачек крапиву рубил
Андрей Русавин
Из русского молодецкого эпоса, потешного опуса, дурашного пафоса: одним словом – СКАЗА ПРО ИВАНУШКУ-ДУРАЧКА, землячка и добрячка, бодрячка и острячка, и про его могутный природный разум.
По сборнику «Народные русские сказки А.Н. Афанасьева», сборнику В.И. Даля «Пословицы русского народа», «Толковому словарю живого великорусского языка» В.И. Даля, да и по собственному разумению тож.
Обработка, а где и работка, Андрея Русавина, стало быть, не сочинителя, а сказителя; творец же сего, как и всего истинно ценного, – самобытный, самонравный, самогласный русский народ.
Краткое предуведомление.
Где «е» зришь, там «е» читай, где «ё» зришь, там «ё» читай. Да смотри, не ошибись! Впрочем, читай, как хочешь: хоть «е», хоть «ё», как тебе удобнее; главное – читай с удовольствием, а не с неудовольствием! Да смотри, не ошибись!
В кулемесице «Как млад Иванушка-дурачек крапиву рубил» глаголется, откуда есть пошла на земле Русской традиция искать детей в капусте. Точнее, рассказывается про то, как природный талант млад Иванушка-дурачек энергично предпринял первую робкую, безуспешную попытку ввести на Руси данный народный обычай.
В этой же кулемесице главная героиня Сказа – мудрость народная, которая несудима, неистощима, безмерна и в гимне воспета, – раскрывает сокровеннейшие секреты здорового народного питания. Вот были счастливые времена, которым можно только позавидовать! То был золотой век, когда человечество не страдало от переедания и связанных с этим проблем и болезней!
Кроме того, здесь же объясняется, что, с точки зрения народной мудрости, всему голова. И оказывается, что это совсем не то, о чём вы первым, вторым и даже третьим делом подумали…
А в последующих кулемесицах мудрость народная учит не сидеть сиднем дома, совершенно откровенно высказывается о том, где распитно да трапезно на Руси, трактует о жизни и смерти и, как всегда, режет правду-матку!
Сказитель Андрей Русавин
Как млад Иванушка-дурачек крапиву рубил
Изборник кулемесиц из «Сказа про Иванушку-дурачка»
Высокоумные примечания, простосердечно извлеченные из трудов В. И. Даля
Как млад Иванушка-дурачек крапиву рубил
Посвящается А. Политову
Уродился я ни мал, ни велик – с березовый голик[1 - Голи?к – веник из прутьев, с которых обиты листья.]. А не то – с игольное ушко. А не то еще – с приворотную надолбу[2 - На?долба – вкопанная стойка.].
И забажалось[3 - Забажа?лось – захотелось.] мне колдытося[4 - Колды?тося – однажды.] попить-поесть.
Вот пошел я талды[5 - Талды? – тогда.] в лес глухой, непролазный, рубить древо по себе, валить дерево могучее – крапиву.
Злое семя крапива: не сваришь из него пива! Дак порешил накрошить крапивки на зеленые шти. Ух как захотелось! Аж зубы застучали! Эх, кабы голодному щец, всем бы молодец! Ешь щи, будет шея бела, головочка кудревата!
Вот вхожу в дебрь. Ох, хорош дремуч гай[6 - Гай – лиственный лес.], да крапивой порос, загустел. Кабы на крапивку не топор да не мороз, с нею б и ладов не было!
А из-за лесу-то древа не видать, три дня проплутал, дерево крапиву проискал, ни за что бы не нашел, аще[7 - Аще? – если.] бы само деревце крапивка голос не подало, пробегаючи недалече!
– Ау! – по-ребячьи кричит дерево крапива, смеючись. – Ау! Ну ты, чей-то сын! Улучи[8 - Улучить – найти, подстеречь, захватить.] меня! Надгони меня! Испознай[9 - Испознать – распознать, узнать точно.] меня! Я – всему голова!
А вслед за тем деревцем крапивкой девки да бабы чешут, в крапивищу прыгают – детишек в крапивушке ищут! Ну очень надо! Ищут, ищут, а на ме… ме… меня внимания не обращают, хотя я им и горланю: не нужна ли, мол, моя всемерная помочь?! Одна только какая-то старуха глянула на меня, остановилась, палец в рот сунула, вынула, простонала: «Конечно!», но молодушки за руку ее схватили и потащили. И стало мне на тех бабищ да девищ зело досадно!
А в чащобе стоит древо, древо ханское, платье шамаханское, цветы ангельски, когти дьявольски – угадай, что это?[10 - Отгадка: шиповник.] Вот засел я на ветке того древушка в засадушке. Ну донельзя надоть! Аж жубы шкрежещут! Заседаю на ветви, посвистываю, как Соловейка – народный заступник, да высматриваю: не пробежит ли бегом где дерево крапива мимо? Сидю, сидю, обсиделся да и затянул жизнерадостную песнь всенародную: «Эх, соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поет!»
Вот пробегает вбежки деревце крапивка мимко, увидало меня, хихикает да приговаривает:
– Ах ты, Одихмантьев сын, робингуд хренов! Я колюча, я жигуча, я тебе, добрый молодец, ушки обожгу! Не смей меня, дурень, рубить, ведь я – всему шебала[11 - Шебала? – баклуша; шуточно, бранно – голова.]!
– Как не смей рубить?! – ретую[12 - Ретова?ть (от реть, ретивый) – сердиться, браниться.]. – Худое деревье с корнем вон! Мне штей– то крапивных, поди, хотца! Щи всему голова! Щи крапивушкой пригожи, солью укусны!
А крапива надо мною токма подсмеивается! Сулит:
– Ужо я те улью штей на ложку-то, дуралей!
А вслед за тем древушком крапивушкой бабицы да девицы шпарят, в крапивину скачут – деточек в крапивоньке шукают! Ух, страсть как надовно! Шукают, шукают, а меня на… на… на… начисто игнорируют, хотя я им и воплю: «Не нуждаетесь ли вдруг в моем действенном вспомоществовании?» Одна только какая-то старая старушка глянула на меня, остановилась, подмигнула и раз, и два, и три, проворковала: «О, да, да! О-ля-ля! Оба-на!», но молоденькие товарки под руки ее увели. И почуял аз к тем девчугам да бабчугам отчетливое нерасположение!
Ось сыкнулся [13 - Сыкну?ться куда – кинуться, сунуться.] я на крапиву со своей ветвины, да промахнулся, понапрасну тильки оземь шмякнулся!
А в трущобе стоит деревье мохнато, в мохнатом-то гладко, в гладком-то сладко – угани[14 - Угану?ть – угадать.], чьто энто? [15 - Отгадка: орех.] Вот запосел я на вице[16 - Ви?ца – длинная ветка.] того деревья в засадице. Ну несказанно надоткабы! Запосиживаю на той висне[17 - Ви?сна – обвисшая ветка.], похвистываю, как Соловейчик – успешный адвокат, да выглядываю: не пробегчит ли бежком где-нибудь деревко крапивка мимось? Сижу на слуху[18 - Сидеть на слуху – чутко подстерегать кого-то.], насидел мозоль да и начал романс напевать: «Соловей мой, соловей, голосистый соловей!» (словеса Антона Дельвига, музыка Александра Алябьева).
Вот пробегчает бежью дервие крапивия мимие, увидало меня, покатывается со смеху да примолвливает:
– Я стреклива[19 - Стрекли?ва – от стрекать (жалить).], я пырлива, я тебе, гарный парубок, пяточки обстрекаю! Ишь ты, Одихмантьев сын, меломан, понимаешь! Не вздумай меня, дурачище, крошить, вали отсель! Я – всему головища!
– Как не вздумай крошить?! – варначусь[20 - Варна?читься – сердиться, петушиться.]. – Худое дервие с корнем вон! Мне кисленьких штей-то, поди, еще пуще хотче! Ото щей добрые люди не валят!
А крапивия надо мною паче прежнего насмехается! Стращает:
– Ужо я те улью штей на вилку-то, дурашман!
А вслед за тем древоньком крапивонькой бабоньки да девоньки дуют, в крапивицу прыг-скок – дитяток в крапивочке стараются нашарить! Ой как надобе! Шарят, шарят, а на меня фу… фу… фу… фунт невнимания, хотя я им и хриплю: не требуется ли, мол, мое посильное вспоможение?! Одна лишь какая-то старая-престарая старушонка, внученькой на могучих плечах несомая, глянула на меня, заверещала: «Да-с, да-с, несомненно-с!», руки ко мне протянула, но носительница не обратила на это ни малейшего внимания и понесла верещащую ношу дальше! И сделалось мне на тот бабняк да девняк несколько даже обидно!
Шанулся[21 - Ша?ну?ться – кинуться, шарахнуться.] я на крапивцу со своей гилки[22 - Гилка – древесная ветка.], да оплошал, всуе толькя оземь грянулся!
А в глуши стоит древице цветом зелено; в этом древице четыре угодья: первое, больным на здоровье; другое, теми свет; третье, дряхлых, хилых пеленанье, а четвертое, людям колодец – смекни: шо сие? [23 - Отгадка: береза (банный веник; лучина; бере1ста на горшки; бере?зовица – нацеживаемый весною березовый сок, который, перебродив, образует сладковатый напиток).] Вот воссел я на суку того древия в засадции. Ну чрезвычайно надотка! Восседаю на сучишке, тюлюкаю[24 - Тюлю?кать – тюрю?кать, насвистывать, напевать; петь пташкой.], как Соловеюшка-правовед, да вызираю: не пробечит ли где бежма древцие крапивция мимце? Сидю на ладу[25 - Сидеть на ладу – наготове.], засиделся, холзыкаю[26 - Холзыка?ть – некрепко сидеть; скользить.] – да и принялся тихо петь: «Есть одна хорошая песня у соловушки…» (слова Сергея Есенина, музыка Александра Матюхина).
Вот пробечает бегушком древцо крапивцо мимцо, увидало меня, ржет да присказывает:
– Я язвлива, я бодлива, я тебе, клёвый хлопец, ягодицу изъязвлю, однозначно! Не дерзай меня, дурик, кромсать! Ибо я – всему, как ты сам понимаешь, калган! Эх ты, Одихмантьев сын, отпрыск юриста!
– Как не дерзай кромсать?! – юрюсь[27 - Юри?ться – яриться.]. – Худое древцие с корнем вон! Мне штей-то добрых, поди, еще шибче того всхотелось! Щи добрые люди, однозначно! Отец родной, юрист, надоест, а щи не надоедят, понимаешь!
А крапивция надо мною еще наипаче того хахалится[28 - Хаха?литься – смеяться, хохотать.]! Грозится:
– Ужо я те улью штей на зубочистку-то, дуролопа!
А вслед за тем древочком крапивочкой девчужки да бабчужки мчатся, в крапивчину мечутся – чадушек в крапивченьке рыщут! Ух, до зарезу треба! Рыщут, рыщут, а ко мне не проявляют никакого пи… пи… пи… пиетета, хотя я им и шепчу: обдумываю, мол, не след ли оказать остро нуждающимся незамедлительное содействие! Одна тличко какая-то дряхлая столетняя старушенция, которую на носилочках тащили дебелые санитарки, глянула на меня, сковырнулась со своего ложа, ладошкою помахала, пролопотала: «О, йес!», но медсестры насильно на носилки ее уложили и швидко уволокли! И ощутил аз на тех девчищ да бабчищ сильнейшее ваз… ваз… возмущение!
Хлянулся[29 - Хля?нуться – кинуться.] я на крапивчищу со своего сучища и хочь ожегся весь, зато древище крапивищу сгоряча оглоушил! Так ей и надо! Стоит древице крапивица, не зашелохнется, понимаешь! Больше она уже никуда не бегчит! Впредь она уже ничему не башка! Пусть теперь ей будет весьма огорчительно! Но зато уж обстрекала мне треклятая крапивка и ушки, и пятки, и ягодицу, и то, что спереди, однозначно! Ну, я так и присел! И сразу же вскочил! И заорал благим матом, но по большей части – неблагим оным же!
Тут я топор из-за пазухи как выхвычу! Да как замахнусь! Да как рявкну:
– Ах! Посеку тебя в капусту, вкусный куст! Мне вкусненьких штей отчего-то ну страх как хотится! Ах, были б щи солоненьки да горяченьки – вот тебе и вкус!
А крапивца-то надо мною уже и не смеется, дурачком не обзывается, а горючими слезами обливается, села, нет – на колени пала, у меня, дураша беспощадного, пощады просит! Токо тщетно!
Ну, тут меня дюже сердобольные дивцы да бабцы окружили, топор изъяли, галдят:
– Ай да дурень! Не смей древченько крапивченьку под корень разить, дурбень! Где ж мы тогда младенчиков будем приискивать себе, дубина? А нам знаешь, как надось!
– Бр-р-р! А в капустке! – рычу. – В капусте отныне и подбирайте себе ребятишек, коли вам так надобится! Ах, капустка! Капустушка – тожде [30 - То?жде – тоже.] всему головушка! В капусте – здоровые детки! Капустка – это же тоежь[31 - Тоежь – тоже.] отличные шти! Да мясные, да с дичью, однозначно! Эх, дичь во щах – а все тараканы да жужелицы, понимаешь! Ух, хотцы!
– Ай, да где же ее шукать-то, капусту эту, дурашка? – бойко этак спрашивают жуть какие любознательные представительницы любопытного пола.
– А на огороде! Сами ее на огороде-то и выращивайте! И в дребь[32 - Дребь – дебри.] далеко ходить не надовно!
– А-а-а! – разинули рты девча да бабча. – Ну, ты и голова-а-а! С… с… с… сущий юриспрудент!
А одна столетняя старушонушка бодро воскликнула, приподнявшись на своем переносном одре дряхлости:
– Ой, ну надо же! Дурак дураком, а порой и дураш умное слово скажет! Девчурки! Бабчурки! Айда на свои огороды капусту садить! Ох, грех, да хотенится! Ах, прощай, мил дружок Ивашка! И рада б время делить, да приспело капусту садить!
И – ах! – деранули всею толпою, а носилки и топор-то и бросили, дурочки! Старушоночка бойко вскочила с носилочек и припустила во все лопатки за подружечками-товарочками! И охватило меня на тех бабёх да девох необыкновенное негодование: о… о… о… отчего меня с собою не взяли?!
Осерчал я вконец, поднял тот топор, раз тяпнул – дерево стоит. За один раз дерева не срубишь. А хочется!
В другой раз тюкнул – деревье качается. А-а-а, топор своего дорубится, коли похочет! Топор, он всему, понимаешь, глава, всем, знаешь, секир-башка! Однозначно!
Вот в третий раз рубанул – выскочил кусок мне, добру молодцу, в лобок! Спознал-распознал добрый молодец, чем крапивища пахнет!
Тут я, добрый молодец, – бряк! – трои сутки провалялся!
А и покедь я, добрый молодец, возлежал, никто меня не знал, не видал! Тольки знала-видала меня рогатая скотина – таракан да жужелица. Ползет таракан – прямиком в туман, из тумана – в капкан, из капкана – в вулкан. Так он изволит! Жужелица кружится, жужжит, тужится, визжит, на весь мир брюзжит! Тако она изволит!
Таракан жужелицу величает: Жужанна. Жужелица таракана величает: Таракаша. А и живут они душа в душу: сударь Таракаша да сударыня Жужанна! И в зеленые шти долгожданные не желают, жучки окаянные! А втуне!
А когда я, добрый молодец, через трои сутки проснулся, встал, отряхнулся, то – гляжу: недорубленный лес опять подрастает! А одно проклятое дервие без ветра шумит – соображаешь, какое? [33 - Отгадка: осина.] Девки-девченята да бабы– бабарихи, дурёхи, опять в крапивию скачут – детоцек в крапивоцке ищут! Знать, ну вельми требуется! И возникла у меня на тех бабищ да девищ колоссальная злость: отчего меня на по… по… по… помощь не зовут, дуруши?! Задумался я, подумал, подумал, одумался, расхохотался – и на тех девонюшек да бабонюшек махнул рукой: да разве же их угомонишь?! Пусть в таком случае токмо на свои силы рассчитывают, а на мою бескорыстную аблакатскую помогу не надеются! Ну, а я рубить капусту пошел – на дедушкин Мирошкин огород! Ну жуть, как хочется! Ведь капуста – она всему кочан! Однозначно, понимаешь!
Как млад Иванушка-дурачек лучшей доли – сытной жизни искал
Посвящается Марине Васильевне Чайкиной-Боресковой
Вот я, добрый молодец, трои сутки пролежал – и очнулся. Встал, отряхнулся, на все стороны оглянулся – и двинулся. Направился, голодный, шукать соби лучшую долю – сытную жизнь. Каков ни есть, а хочу есть. Гамбургеры хочу! Пепси-колу алкаю! Ма… ма… ма… манго жажду! Фи… фу… фо… фа… фейхоа! Банан! Где питко да едко – туда душа горит!
Побрел я по роще, по роще всё дремучей. А брюхо-то, брюхо: словно кто в брюшище на колесах ездит!
А я всё плетусь себе да плетусь! Дождь вымочит, солнышко высушит, буйны ветры голову расчешут. Сон не берет, дрема не клонит, еда из ума нейдет.
Шел, шел, зубами пощелкивал; наступил на ежа, ахнул – вижу: стоит на поляне печь – русская, белая, с епанчей и со встроенной голландкой, причем последняя – вся в заморских изразцах.
Говорю печке:
– Однозначно! Печь, а печь!
Нет ответа!
– Печушка, а печушка!
Ни звука!
– Печища, а печища!
Гробовое молчание.
– Ну ты, диво дивное, чудо чудное, невидаль комнатная, диковина голландская!
– Гутен таг! Ну, чего тебе? – сладко зевает комнатная невидаль, оборачиваясь то своим голландским, то русским боком. – Чего разбузыкался[34 - Разбузы?каться – расшуметься (от слова буза).], понимаешь? Почто ты меня разбудил?
– На ежа наступил, а ты здися дрыхнешь, как ни в чем не бывало! Стыдись!
– Ладно! А ты кто да откыда?
– Я – Иванушка-дурачек, обыватель Голодалкиной волости, села Обнищухина.
– Ну и как тамоньки[35 - Та?моньки – там.] у вас дела, идут?
– Идут, все: торги идут, стройки идут, толки идут. Словом, дым коромыслом идет, однозначно!
– Ну, стало быть, как стал мир, так и идет! Ну а ты, дурачек Иванушка, ты-то куда идешь?
– Иду в солдаты або в монахи – того и сам не знам! Аз знам, че нищо не знам! Аз този Сократ! Пещь, а пещь, ты здесяка по усем усюдам мычешься, скажи, кудакося мне итить?
– А чего ты, мил человек, приискиваешь?
– Чего, чего! Вестимо – чего! Существенно более приемлемой участи – насыщающей будущности! Где глотно да съестно, туды ёчки[36 - Ёчки – душа, сердце.] алчут!
– Ах, вот чё! Гут! Гут! Съешь моего ржаного пирожка, скажу, ежда[37 - Е?жда – ежели.] сам не допрешь!
– Ах, нихт ли у тебя гамбургера? Жива душа гамбургеров чает! Я бы приобрел – и на расходы не поскуплюсь! Однако – с отсрочкой платежа: портмонет с собою не прихватил!
– Найн, гамбургера нема, тильки мой пирожочек из ржички, и токмо бесплатно! Причем сей секунд!
– Ну, тады зер гут! – поморщившись, соглашаюсь. – Пирожишком пузишка не испортить.
Я поскорей хлебобулочное изделие в хлебало – и подпрыгиваю от нетерпения, жду от диковины голландской отвечанья.
– Ну шо, дурашка Ваняшка, сам не смерекал-то? – спрашивает диковина диковинная. – Ферштейн?
– Не-а, муттер печка, совершенно нихт ферштейн! Однозначно!
– Ах, молодость, молодость: сусло не брага, молодость не человек! Молодость рыщет – от добра добра ищет! Хальт! Хальт! Да никуды ж не ходы, оставайся на месте! – отвечает чудо чудное.
Обиделся я, Иоанн-дурень, на диво дивное за таковский сказ, ну и дале помчался.
