Звезды сделаны из нас

Через десять минут я, с трудом понимая, как меня угораздило, уже сижу в автобусе, направляющемся в сторону кладбища, где похоронили Макарова. Вот уж и правда, чем сильнее от чего-то бежишь, тем настойчивее оно преследует.

Дорога до кладбища занимает сорок минут, а нахожусь я там не дольше десяти.

Покупаю у бабушек две пластиковые гвоздики и оставляю их на могиле Алисы, а на холмик Макарова стараюсь смотреть только через камеру телефона, пока фотографирую. Не хочу ни думать о нем, ни вспоминать.

Но все равно, когда еду обратно и пересматриваю снимки, удаляя неудачные, невольно задерживаюсь на фотографии с большим школьным венком на фоне серой могильной плиты. А потом вдруг беру и, не преминув подписать: «У меня тоже есть жизнь», отправляю эту фотку Nelli, пускай полюбуется.

Глава 6. Нелли

Я продрогла до костей – пальцы не слушаются, а зубы стучат.

Тихонько поворачиваю в замке ключ, аккуратно составляю ботинки на обувной полке, вешаю косуху на золоченый крючок и на цыпочках пробираюсь в ванную.

В ней тепло и сыро, по зеркалу стекают струйки воды: видно, мама ждала меня и долго не ложилась спать, однако сейчас квартира погружена в благословенную тишину. Избавляюсь от тесного платья – оно воняет пивом, и я без сожалений забрасываю его в стиральную машину. Теперь понятно, почему такая одежда в почете у всяких извращенцев: носить ее – настоящая пытка.

Дрожа всем телом, встаю под горячий душ и наконец заново обретаю руки и ноги.

Согласна: просидеть полночи на пожарной лестнице, привинченной к стене заброшенного универмага, глупо. Но явиться в таком состоянии домой и наорать на маму тоже стало бы не лучшим решением.

Пусть думает, что я зависла в компании и потеряла счет времени. В самом деле, не признаваться же ей, что пялилась в темноту с россыпями холодных огней, шмыгала носом, с мазохистским удовольствием прокручивала в голове момент очередного эпичного позора и все сильнее погружалась на дно, с которого можно не всплыть.

Черт возьми, все складывалось так удачно!.. И сегодняшний танец – первый после неуклюжей попытки столетней давности, когда очарованный ботаник из седьмого «В» отдавил мне все ноги, – был похож на сон.

Я бы все отдала, лишь бы Артём не слышал фразы этой разукрашенной стервы про мою мать, но беда в том, что Милана отчасти права: мама живет легко. А в небольшом городе оправдания вроде «я молода и свободна» не прокатывают и работают против тебя же.

Я кутаюсь в огромное махровое полотенце с изображением желтой уточки, крадусь в комнату и, плотно притворив дверь, натягиваю любимую безразмерную футболку.

Небо за окном светлеет с востока, предметы мебели в утренних сумерках кажутся ожившими великанами – мрачными, молчаливыми, скрывающими страшные тайны.

Заторможенные мысли похожи на обрывки снов, ноги становятся ватными.

Заползаю под плед, ощущаю блаженство и проваливаюсь в темный глубокий колодец.

* * *

Трель будильника раздается так скоро, что это кажется каким-то недоразумением, но, открыв опухшие глаза, я с прискорбием убеждаюсь: прошло три часа. Второе сентября, пора собираться в школу.

Воспоминания о вчерашнем вечере тут же обрушиваются валуном и придавливают: заявиться в класс и посмотреть в медовые глаза главному свидетелю безобразной сцены я не могу. Он наверняка начнет расспрашивать, как я докатилась до такой жизни. Или, что намного ужаснее, совсем не вспомнит обо мне и медленном танце – это тоже вполне возможно, потому что накануне от него несло, как от пивной бочки.

Милана наверняка успела рассказать ему о моей скромной персоне в таких ярких красках, что бедный парень, проходя мимо, будет напяливать медицинскую маску, перчатки и костюм химзащиты.

Какая там дружба! Теперь я даже не понимаю, где набралась такой самоуверенности, что посмела на него посмотреть.

Я всерьез подумываю повернуться на другой бок и умереть, но мама бесшумно вырастает у кровати, и ее грозный вид не сулит ничего хорошего:

– Нелли! – Такое обращение она употребляет, только когда крайне возмущена. – Где ты пропадала всю ночь?

Ответить на этот вопрос честно я не в состоянии – слишком странным и жалким покажется объяснение.

– Ты хоть понимаешь, как я переживала?

Я смотрю на нее, понимая, что вот-вот разревусь.

Мама уже готова к трудовым подвигам: на стройной фигуре худи и джинсы, волосы собраны в небрежный пучок, но круги под глазами не скрыл даже недешевый консилер.

Стыд и сочувствие давят на горло, но, вместо того чтобы поджать хвост и повиниться, я сажусь на край матраса и старательно игнорирую ее присутствие – надеваю носки, потягиваюсь, зеваю.

– Что-то случилось?

– Вообще-то, с этого и следовало начинать…

– Неля, с тобой все нормально?! Говори!

«… Будто ты не знаешь, что все ненормально, и твой план с переодеванием не может сработать…»

Очевидный ответ на ее вопрос горчит на языке, но так с него и не срывается. Что я скажу? Что ей стоило быть осторожней в связях, и тогда бы меня никто не доставал?

Я сдуваюсь:

– Да шучу я, мам. Все хорошо. Просто гуляла с ребятами. А телефон… сдох.

Убедившись, что я цела и невредима и виной всему мои обычные закидоны, мама шумно вздыхает:

– Так, л-ладно. Я убегаю. Яичница на сковороде!.. Не опоздай!

Снова падаю на подушку и накрываюсь пледом. Солнце светит во всю мощь, но бодрости нет и в помине.

Я веду себя как глупый эгоистичный ребенок, но душа болит и никак не может успокоиться.

«Мама, мама… Знала бы ты, какой козырь вручила в руки моему главному врагу…»

Проверяю оповещения в телефоне, но ничего, кроме пропущенных звонков от встревоженной родительницы, не нахожу.

От Глеба Филатова тоже нет никаких сообщений и комментариев, и его игнор отчего-то… бесит, а сам он бесит еще сильнее. Не стоило показывать ему свою не слишком симпатичную физиономию.

Зато электронный кошелек пополнился десяткой, и настроение тут же улучшается: покупатель многострадальной куклы Киры перевел деньги, а у меня появилось дело поважнее какой-то там школы.

Выбираюсь из комнаты только для того, чтобы умыться, разжиться галетой и кружкой с горячим кофе, и, закрывшись на замок, продолжаю работу, прерванную вчера. Спустя час кукла готова – при полном параде и, кажется, даже улыбается шире. Обматываю ее пупырчатым целлофаном и прячу в рюкзак.

* * *

Выйдя из душного офиса службы доставки, я засовываю руки в карманы и долго гуляю по солнечным улицам. Дышится легко: на мне комфортная одежда с сотнями заклепок, тонна макияжа и черная помада. Пусть прохожие расступаются и сворачивают головы – на то и расчет.

Все же важно не изменять себе: что бы ни случилось, в любых обстоятельствах. Неудачные попытки не быть, а казаться, ни к чему не привели, и слава богу. Ведь, если бы Артём повелся на блузки и платья, мне пришлось бы постоянно в них ходить!..

Я сажусь на спинку парковой скамейки, наблюдаю за орущими ребятишками на детской площадке и зачем-то снова проверяю аккаунт – не дает покоя возможная реакция незнакомого парня на мои селфи.

Ничего… Еще один повод для досады и стыда.

– Ну и пошел ты… Придурок! – фыркаю и нервно постукиваю ногтями по покрытой лаком деревяшке.

Настроение все равно не портится, а предчувствия перемен и чего-то нового легким, по-летнему теплым ветерком пробирается за пазуху.

Тени на асфальте сплетаются в причудливые кружева и узоры: чуть повернешь голову – возникает заяц, посмотришь под другим углом – он превращается в грозного дракона.

Навожу на оптическую иллюзию камеру и делаю снимки с разных ракурсов.

Только идиот мог принять меня за фейк и не понять очевидного: я выкладываю на своей страничке не просто фотки, а самые яркие впечатления. Именно они остаются в памяти и называются жизнью.

Пополняю альбом новыми кадрами и нахожу страницу «Глеба Филатова».

Наверняка в его друзьях только избранные из избранных и есть девчонка, с которой он позирует для романтических фотосессий в парных свитерах.

Не то чтобы мне не плевать, но попасть по нужному значку с первого раза не получается – я будто совершаю вылазку в стан врага, и от волнения, природа которого мне непонятна, дрожат пальцы.

И тут меня поджидает настоящее открытие: список его друзей похож на мой – несколько явных ботаников, какие-то расфуфыренные чики, добавляющие всех подряд, пара странных личностей с непроизносимыми никами и вереница заблокированных аккаунтов, которые давно стоило бы удалить.

Никакой девушки нет в помине, на фотографиях вообще нет его самого: только дома, оживленные улицы, куда-то спешащие люди… Ничего особенного, но его снимки притягивают взгляд, и ассоциации вдруг являют новые, скрытые смыслы.

Завороженно рассматриваю каждую деталь, и она складывается в ту самую жизнь. Грустное, одинокое созерцание.

В груди разгорается жгучий интерес, переходящий в испуг, и я хлопаю себя по щеке:

– Стоп. Нел, ты впадаешь в маразм.

Алина говорит, что людей с тараканами, подобными моим, на всей земле не сыскать – возможно, я вообще единственная в своем роде. И парни с такой внешностью и задранным до небес самомнением, как у этого Глеба, уж точно ничем подобным не страдают.

И все же, не получив от него сообщения, я испытываю разочарование – словно то, на что ты возлагал большие надежды, закончилось, так толком и не начавшись.

Нет, никаких планов относительно этого чистоплюя я не строила. Но сейчас понимаю, что, возможно… чисто гипотетически… у меня впервые мог бы появиться настоящий друг.

Домой не хочется: воплей Бореньки и расспросов сестры с лихвой хватит и вечером, наличие на счете денег согревает сердце, и я тащусь в салон – не тот, где работает мама и куда ходят богатые дамочки за тридцать, а в тот, где набивают татуировки, плетут афрокосички и прислушиваются к самым эксцентричным пожеланиям клиентов.

Мою просьбу тоже исполняют в лучшем виде: светлые, немного отросшие у корней патлы становятся нежно-розовыми – пора возрождать оставленные в прошлом традиции. Завтра непременно нанесу визит в школу и доведу Татьяну Ивановну до икоты.

Развалившись на лавочке в тени обвитой плющом беседки, объедаюсь мороженым, выискиваю в траве первые желтые листья, снова зеваю и буквально подпрыгиваю от внезапной короткой вибрации в кармане. Выругавшись, достаю телефон и едва не роняю: несостоявшийся друг соизволил прислать сообщение!

Тщательно облизав палочку, метко бросаю ее в урну и, вытерев ладонь о джинсы, раскрываю диалог:

«У меня тоже есть жизнь»

Дальше выплывает фото траурного венка «От одноклассников и учителей» и серая могильная плита, а я, оценив всю глубину и мрачность шутки, усмехаюсь:

«Серьезно?..»

Глава 7. Нелли

«Это тебе за активное участие в жизни школы? Идейным ботанам даже памятник полагается?» – отсмеявшись, спрашиваю я.

– Увы, не мне.

– «Макаров Александр» – это твой друг? Ты скорбишь? И нужно принести тебе соболезнования?

– Это один конченый урод. Можешь выпить на своей светской тусе за то, что в мире одним козлом стало меньше.

Выходит, моя «светская туса» его все же задела, и я, захмелев от азарта и радости, включаюсь в болтовню:

– Значит, это ты его так?

– Хотелось бы. Но это лишь меч божественного правосудия.

– Что ж, тогда твоя жизнь не настолько печальна, как выглядит на данной фотке.

– Подумала, что я жалуюсь? Наивная. Это я хвастаюсь, как и ты своей пьянкой.

– Ничего подобного. Ты обвинил меня в асоциальности. Я тебе прислала доказательства, что это не так.

– Тоже мне доказательство. Может, это культурная программа вашего дома престарелых?

– Ты совсем дебил?

– Ладно. Ок. Поклянись, что это ты на фотках.

– Еще чего. Дело твое. Хочешь верь, хочешь не верь. Мне плевать.

– Просто, когда мы переписывались в паблике, я тебя не так представлял.

– Думал, я восьмидесятилетняя горбатая женщина с бородой?

– Думал, что ты двенадцатилетняя серая мышь на пике гормональной активности.

– Ты шутишь, как мои одноклассники. Еще немного – и я с тобой попрощаюсь.

– Ну, слава богу, все встает на свои места. А то я никак не мог понять, с чего это такой гламурной девочке, как ты, интересоваться моей унылой ботанской жизнью.

– Во-первых, мне глубоко фиолетово, что там с твой жизнью. Ты сейчас сам прислал фотку. А во-вторых, кто верит только в то, что видит, – идиот.

– То есть ты признаешь, что ошибалась, называя меня ботаном и клоуном?

– Ты, вообще, откуда?

– Из Москвы, а что?

– А, ну тогда понятно. Вы там все такие.

– Какие?

– Пафосные.

– Зашибись! Теперь я еще и пафосный. Пафосный ботан? Или пафосный лузер? Даже не знаю, что лучше звучит.

– Ах-ах, смешно. Все, давай, мне некогда.

– Ты учишься?

– Угу.

– В школе?

– Угу.

– Сделай и пришли фотку.

– Обойдешься.

– Значит, ты не в школе.

– Сейчас нет.

– Понятно.

– Что тебе понятно?

– Что ты типа в школе, но на самом деле не в школе.

– На чем ты пытаешься меня подловить? – Я взвиваюсь. – Сам-то ты где?

– Я в автобусе. Прислать подтверждение?

– А какого черта ты делаешь в автобусе, если сейчас четвертый урок?

– Еду с кладбища. Меня, как самого главного и пафосного ботана школы, отправили помолиться за Макарова.

– Ты же сказал, что он конченый урод.

– Прикинь, за уродов тоже молятся.

– А че, ботаны умеют молиться о чем-то, кроме оценок?

– Я тот самый ботан, который умеет.

– А ты правда ботан?

– А ты правда гламурная?

– Ты опять?

– Ладно. Ок. А какой ты сама себя считаешь?

Вопрос задевает за живое. Может, ему и впрямь интересно, что у меня за душой, но, скорее всего, это лишь мои надежды.

– Не гламурной.

– Ну это я понял. Может, что-то еще?

Он не отстает, и я отделываюсь шуткой, в которой, по правде, нет и намека на шутку:

– Я думала, что я независимая, сильная и смелая, но на самом деле, как показывает практика, – слабачка и типичная неудачница.

– О, класс! Это прям про меня.

– Ты еще и дебил, ботан. Я с тобой личным поделилась, а ты такой же придурок, как все. Не пиши мне больше.

– Эй, погоди, я серьезно. Я тоже неудачник. Честно. Взять хотя бы этого Макарова. Он меня вообще ни во что не ставил, всю школу на меня натравил. Не подумай, что жалуюсь, но, что есть, то есть.

От этого признания екает в груди. Еще слово – и я разревусь. Часто моргаю, снова и снова перечитываю последнее сообщение и все больше убеждаюсь: придурок прикалывается. С его внешкой и приторной улыбочкой впору записывать дебильные ролики для «Тик Тока» и пудрить девчонкам мозги – последнее он в данный момент и проделывает.

Вздыхаю и констатирую:

– Ага. Нестареющая классика. Ты ботан, и тебя буллят. Извини, но у нас с тобой разные проблемы. И говорить больше не о чем.

– Типа, куда нам, столичным ботанам, до проблем подкрученных провинциальных девчонок? А еще меня обвиняла в пафосе.

– Глеб? Ты же Глеб? Тебя правда так зовут в жизни?

– Угу.

– Так вот, Глеб, иди к черту.

– Хорошо. Ушел.

– И не пиши мне.

– Хорошо.

– Дебил.

– У тебя новый приход?

– У меня новый уход.

– Понял. Тогда, когда закончится, пиши сама.

– Еще чего?!

– Я просто предложил.

– Отвали уже!

– Отваливаю. Как раз моя остановка. Спасибо, было классно скоротать с тобой дорогу. И удачи в гламурных похождениях!

– Придурок!

Я в сердцах сворачиваю диалог и в отражении черного зеркала вижу свои ненормальные, горящие злобой глаза.

А вдруг он не врет?.. Содержимое его аккаунта никак не вяжется с успешностью. Может, придурок, не умеющий вести нормальный диалог, это не он, а я?..

Снова заношу палец над экраном:

– Тебя правда буллят?

– Думаешь, я такими слезливыми историями к девушкам подкатываю?

– Ладно. Прости, что наехала. У меня есть повод.

– Наезжать на незнакомых людей из-за своих проблем – это не повод, а диагноз.

Он уязвлен – отвечает не сразу и старается посильнее задеть, но я бы тоже на его месте злилась. Не ведусь на бубнеж и строчу полный трагизма рассказ: ну, просто чтобы он знал, кому рассказывает про буллинг.

Конечно, проще было записать голосовое, но Милана вечно прикалывается над моим «прокуренным» тембром и манерой растягивать слова.

– Ага. Диагноз. Не иначе. Каких только «диагнозов» на меня не вешали в школе! Психичка, анорексичка, хикки. Ведьма. Это ролевая модель, и я не могу на нее повлиять: то, что обычно легко удается, при этих уродах оборачивается настоящим кошмаром. Если пою – фальшивлю, как мартовский кот, если говорю – скатываюсь в никому не интересное занудство и дарю им новые шикарные поводы для глума. Чувствую себя куклой, которой уготовили участь вечного изгоя и объекта насмешек. В общем, в один из дней я решила повернуть их оружие на сто восемьдесят градусов: я ведьма, да будет так. Прикол в том, что теперь они сами верят, будто я способна навести порчу, и побаиваются. К чему это я? Резкость – моя вторая натура. Не принимай на свой счет, окей?

Выдохнув, отправляю Глебу свое нытье, и облегчение, смешанное с ожиданием, мурашками проступает на коже. В ответ прилетает три смеющихся смайлика.

– Эй, по-твоему, я тут что, анекдоты травлю?

– Нет. Меня повеселило другое. Похоже, меня тебе Бог послал. Ни за что не догадаешься, как меня называют в школе.

– Я попробую. Солнышко? Зая? Киса?

– Хочешь, чтобы меня прямо сейчас стошнило?

– Всего лишь, чтобы ты почувствовал то же, что я, увидев ту фотку с первого сентября. Тебе там только нимба не хватает. Такой правильный и сладенький, аж скулы сводит.

– Да чего ты прицепилась к фотографии?

– Потому что меня она бесит. Терпеть не могу вот таких ванильных мальчиков, которых создают не иначе как в киберлаборатории послушания и занудства.

– А почему только мальчиков?

– Потому что мы сейчас говорим о тебе.

– Но ты же меня совсем не знаешь. Я, может, отпетый подонок и негодяй с ангельским лицом?

– Подонок и негодяй, которого буллят? Рассказывай!

– А что же ты, типичная неудачница, делала в экстремальном мини на ночной тусовке?

– Считай это своеобразным социальным экспериментом. Иногда так хочется залезть в голову другим людям и понять, каким с их позиций видится мир. Собственно, этим я вчера и занималась.

– И как тебе их мир?

– А никак. Смертная скука.

– То есть твоя собственная жизнь веселей?

– Нет. Блин. Да что ты прицепился?!

– Кажется, я начинаю понимать твои школьные диагнозы. Ты ведешь себя крайне недружелюбно. И нервничаешь по пустякам.

Я снова закипаю. За годы вынужденного отшельничества пришлось нарастить броню, чтобы никто не совался и не делал больно. Подспудно я ищу сопереживания, но, когда нахожу, принимаю его за жалость. А жалость и так сквозит из осторожного тона учителей, серых мышек и тихих ботаников, которые тоже недалеко от меня ушли. Но этот… тип даже не пытается быть корректным и нарочно лезет на рожон!

– Ты что, не прочел ни слова из того, что я тебе написала? Ты меня тоже не знаешь! Я тебе сказала только про фотографию, а ты меня упрекаешь, воспользовавшись моей же откровенностью.

Он что-то пишет и стирает, снова пишет и стирает и наконец выдает:

– Ладно. Давай начнем заново.

– Что начнем?

– Наше знакомство. Привет, меня зовут Глеб Филатов, мне восемнадцать, и я ботан, аутсайдер и Святоша.

– В плане Святоша?

– То самое мое прозвище, о котором я тебя спрашивал.

– Почему? Ты верующий?

– Не совсем. Точнее, нет. Но все думают, что да. И я их не разубеждаю.

– Вот это ты меня удивил.

– То ли еще будет. Говорю же, что ты меня не знаешь.

В рот едва не залетает назойливая мошка – отплевываюсь и обнаруживаю, что он открыт, да еще и растянут в блаженной улыбке. На душе так легко, что есть риск вознестись над скамейкой, тополями и набережной и, словно наполненный гелием шарик, затеряться в облаках.

Он прикольный. Правда прикольный. И теперь уже я пишу, стираю и пишу, взвешивая каждое слово:

– Ладно. Хорошо. Меня зовут Нелли Кузьмина, мне восемнадцать, и я отличница, неформалка и ведьма.

– Так, стоп. Отличница?

– Да, но не ботан. Ясно?

– Ах, ну да, конечно. Все кругом ботаны, кроме тебя…

– Ты опять?

– Ну а что с ведьмой? Как это тебя так угораздило?

– Тупая история, под стать звездам моего класса. В рабочей тетрадке по окружающему миру была картинка с видами рыб: нельма, селедка, рыба-ведьма – может, помнишь? Так вот: наша самая главная стерва не придумала ничего умнее, чем высмеять мое имя. Так я и стала ведьмой. Не ищи логику, она вышла из чата. Однажды, по указке все той же зазнавшейся стервы, дуболом Вовочка Бобров запер меня в темном кабинете. Я просидела там до позднего вечера, – к счастью, охранник решил пройтись по этажу и услышал крики и стук. Утром я вышла к доске и во всеуслышание объявила, что Вова повел себя как скотина, и в наказание его настигнет моя магия: проберет понос. Веришь или нет, но так и случилось. Он слег в больницу с кишечной инфекцией и вернулся только через две недели – бледный и худой. Так что Ведьма – это не просто прозвище. Это призвание. Ну как, страшно?

– Нет. С ведьмами у меня разговор простой – инквизиторский. Двухлитровая клизма со святой водой и розги.

– Это, пожалуй, лишнее.

Хохочу и жду, что еще выдаст Глеб, но он пропадает из Сети. Экран гаснет, в нем возникает бледное небо и черные ветки, а я с ужасом обнаруживаю, что слишком много о себе нагородила.

Звонит Алина, просит купить творожок для Бори, и я вру, что не могу говорить, потому что начался урок.

Прогуливаюсь по парковым аллеям, долго стою на пешеходном мостике, вглядываюсь в мутную воду главной городской речки и любуюсь доживающими свой век фонтанами. Несмотря на тепло, в воздухе явственно ощущается осень, и в душу проникает грусть с нотками уныния.

Кажется, он тоже слился. Совсем как Артём, когда узнал неудобные подробности.

Прибавляю шаг, спешу к остановке и ныряю в подошедший троллейбус. Плюхаюсь на сиденье, протягиваю кондуктору ученическую карту, и телефон в ладони снова оживает:

– Прости, пришлось забежать в школу. Отдать им фотки. На чем мы там остановились?

Нестерпимо хочется плакать, и в носу щиплет, но я улыбаюсь:

– Ты собирался рассказать, почему ты аутсайдер.

– Это долго, и писать сейчас сложно.

– Запиши голосовое.

– У меня дурацкий голос.

– Да ладно. Не верю.

– И правильно делаешь. Он у меня обычный.

– А у меня нет. Поэтому я не общаюсь голосовыми.

– Ого! Теперь мне ужасно любопытно его услышать.

– Нет уж. Лучше без этого.

– Ты что, меня стесняешься? Я же вообще фиг знает где и даже не знаю, свое ли фото ты мне прислала.

– Я никого не стесняюсь! Просто не хочу!

– А знаешь, что я в начале подумал, когда ты комменты стала писать? Что ты парень, прикидывающийся девчонкой. По правде говоря, я до сих пор не уверен, что это не так.

– Эй! Ты совсем, что ли? Какой я парень?

– Ну, тогда просто запиши хотя бы два слова, чтобы я понимал, что ты та, за кого себя выдаешь.

Он опять попал в точку: я стесняюсь до одури, но показаться совсем забитой – тоже не вариант. Откашливаюсь, хриплю в микрофон: «Привет, Глеб. Я не парень» и быстро отправляю ему.

– Достаточно?

Тут же прилетает ответ: «Привет, Нелли. У тебя классный голос».

Подношу динамик к уху и под гневным взором сидящей рядом бабушки несколько раз прослушиваю шесть простых слов. Вот уж у кого действительно классный голос: приятный, веселый и уверенный. И паранойя тут же услужливо поднимает голову.

– Ты не ответил, почему ты аутсайдер.

– Потому что у меня с вот тем придурком, чью могилу я тебе показал, была вражда. Но он звезда школы, а я не звезда. Поэтому все были за него и против меня.

– Как знакомо. И почему же ты не звезда?

– Не знаю. Наверное, нет данных.

– Как это нет данных? Я же тебя видела. Ты похож на блогера.

– Ты говорила, на ботана.

– Хорошо, на ботана-блогера.

– Мне, конечно, приятно, что ты все-таки сказала что-то хорошее обо мне, но для того, чтобы быть школьной звездой, нужны другие данные.

– Это какие же? – Тема настолько животрепещущая, что я дергаюсь, и бабушка слева грозно цыкает. – Есть соображения на этот счет?

– Ну, я не знаю… Наглость? Самомнение? Эгоизм? Так запросто не скажу, но явно не то, чем я могу похвастаться. А похвастаться я могу только тем, что за все эти годы так и не прогнулся под них. Тебе, может, будет смешно, но я считаю это, наверное, своим самым большим достижением.

– Мне не смешно. Потому что я отлично понимаю, о чем ты говоришь.