скачать книгу бесплатно
Стеклянные души
Алексей Рожков
Среди пустынных улиц города стоит бар, в котором подают чужие воспоминания. Один глоток позволяет главному герою прожить жизнь чужого человека. Он возвращается в бар снова и снова, не подозревая, что однажды за игры с памятью придёт расплата.
А где-то на другой стороне реальности в молитвенном парке Хьюго ждет свою возлюбленную. Он мертв, но всё ещё привязан к прошлому. И встреча с Луной – единственная возможность оборвать связывающую их души алую нить судьбы.
Михаил просыпается внутри гигантской стеклянной сферы, парящей среди облаков. Вокруг миллионы подобных тюрем. И чтобы остаться в живых, ему нужно крутить Колесо, день за днем. Сможет ли он вырваться из порочного круга борьбы за существование?
За жизнь борются и уличные воришки. Взявшись за прибыльное дело, они и не подозревали, что в процессе столкнутся с хтоническим ужасом, погрузятся в глубины собственного подсознания и рискнут потерять часть собственной личности.
Алексей Рожков
Стеклянные души
Петля
Всю бессмысленность своего существования он педантично каталогизировал. Одинаково серые тетради заполнялись по будням, а цветные – по выходным и праздникам. Каждый вечер он запирался в тесной кладовке, которую с гордостью называл кабинетом, доставал из деревянного футляра – подарок жены – пузатую ручку с золотым пером и писал. Его рука двигалась уверенно и плавно, выписывая словесные узоры с каллиграфической точностью. Каждую новую запись он начинал с одного единственного вопроса: «Я счастлив?»; отступал строку и грубо сшивал на бумаге факты неумолимо растворяющегося дня.
Сегодня надел неглаженую рубашку под асбестовый свитер. Обнаружил крохотную дырку в районе третьего ребра. Зашить или выбросить? Дырку оставлю, а вот рубашку завтра лучше взять свежую, от этих складок всё нутро чешется. Стоял утром за кофе. Женщина неопределенного возраста спросила о слойках. Сказал, пусть берет, до полудня они еще свежие. После увидел недоеденную слойку, одиноко лежащую на размокшей от снега картонке. Грустно. Я надеялся ей понравится. В метро встретил Петра Фролова, растолстел. Повод задуматься о собственном весе. Говорит, на мое место взяли Архипа-Соловья. Голос у него, конечно, выше, зато опыт. Всю жизнь подростков озвучивал, а теперь злодей. Поднялся. Работать не мог. От этой сырости у меня болят запястья. Но деньги нужны. Завтра новый костюм привезут. Придется носить…
Он пропустил еще одну разлинованную строку и, подумав, добавил лаконичную запись: «Может быть, завтра я буду счастлив». Закрыв тетрадь, он подписал ее порядковым номером и отправил в картонную коробку. С каждым годом картонные стены в его «кабинете» опасно сужались, угрожая в один прекрасный день поглотить и его самого. Это мог быть его единственный шанс на спасение – погибнуть под весом собственных воспоминаний. Если бы однажды в его тетради не появилась надежда…
***
В переполненном трамвае было тесно и жарко. Яркая девушка уперла ему в ребра остроконечную сумочку. Где-то впереди старик сетовал на невежество молодежи, тщетно пытаясь пристыдить гордо сидящего подростка. И только записанный голос сохранял лицо. Он по-прежнему равнодушно декларировал информацию для пассажиров, как бы между делом объявляя следующую остановку.
«Как же меня всё достало!» – шальной пулей пронеслась мысль в его голове. В груди болезненно кольнуло. Нет, это всего лишь незадачливая старушка ударила его локтем. «Выйти, мне срочно нужно на свежий воздух…» – он жадно глотал наполненный по?том воздух, ощущая, как к горлу подступает неминуемая паника. – «Сейчас же!». Размашистыми движениями он поплыл в сторону выхода. Нервно расталкивая пассажиров, он старался не замечать их звериных оскалов. Наконец, двери великодушно распахнулись и его выплюнуло на вечерний мороз.
Город встретил его пугающей чернотой дворов. Он боязливо озирался по сторонам: вокруг ни души, лишь мягкий свет в окнах домов напоминал о том, что где-то здесь ещё теплится жизнь. Выбора не было. Он сунул руки в карманы, сжался, будто ожидая подлого удара из темноты, и засеменил в глубь квартала. Чем дальше он уходил от шумной улицы, тем спокойнее ему становилось. Мимо то и дело пробегали черные силуэты кошек, а с деревьев размашистыми кляксами срывались вороны. Он перестал вздрагивать от каждого шороха и впервые за долгое время вздохнул полной грудью. А ведь когда-то, лет двадцать пять назад, он с друзьями обожал гулять по ночам. Тогда в полуночной мгле было нечто романтичное, их тянуло на откровенные беседы. Лежа на деревянных лавках они смотрели на звезды и мечтали о том, как однажды, через много лет, они обретут любовь на всю жизнь, станут известными музыкантами и писателями; а может быть актерами и даже археологами. В ночи казалось возможным всё. Он остановился на перекрестке, осмотрелся и, решив не сворачивать, двинулся дальше. Когда-то они также, как сейчас, шли по темным улицам маленького городка и рассказывали городские легенды. Один, самый старший из них, знал всё о таинственной Алой даме. Ему о ней поведал прадедушка перед самой смертью. Он рассказал, что когда-то Алая дама была юной семнадцатилетней девушкой с белокурыми косичками и васильковыми глазами. В городе все её обожали за мягкий характер и необычайный дар врачевания. Она заговаривала травы и коренья, отчего те приобретали волшебные целительные свойства. В обмен же она просила лишь лоскутки алой ткани. Один пузырек – один лоскуток. Никто не задавал вопросов и всегда оплачивал услуги требуемой тканью. Но, однажды, один молодой человек, возвращаясь домой в ночи, заметил Алую даму на перекрестке. Она сидела при свете свечей и сшивала лоскутки в платье. По городу быстро распространились слухи о ведьмовской природе девушки. История передавалась из уст в уста, обрастая всё новыми и новыми суеверными деталями. Так появилась легенда о том, что, когда Алая дама дошьет своё платье, то станет бессмертной, а её дар врачевания угаснет навсегда. Говорят, в жителях городка проснулась зависть и желание сохранить для себя ведьмовской дар. Так, одним февральским днем горожане проникли в дом ведьмы и сожгли платье. На следующее же утро было найдено обугленное тело неизвестной женщины. С тех самых пор знахарку никто не видел, но пошли разговоры о том, что по ночам на перекрестке стала появляться белокурая девушка в алом платье и просить лоскуток. Если не дать желаемого, то она задушит путника…
Он дошел до очередного перекрестка и от всплывшей в памяти истории по спине пробежал покалывающий холодок. «Да, хорошие были времена», –подумал он, и хотел было пойти дальше, как вдруг заметил на улице слева какую-то вспышку. Это лениво просыпались ото сна уличные фонари. Через минуту всю улицу залил теплый оранжевый свет. Словно мотылек, плененный огнями, он свернул в переулок. Романтический флёр воспоминаний растворился в унылой действительности. Он вспомнил, почему оказался здесь… где бы это здесь ни было.
– Заблудился? – глубокий мужской голос разорвал в клочья густую тишину.
– А-а! – внутри у него все сжалось в плотный комок и застряло где-то в районе пупка, отчего возглас прозвучал как сдавленный крик чайки. Ему было страшно, смертельно страшно. Он медленно обернулся. В голове промелькнули разом все городские легенды вперемешку с криминальной хроникой. К удивлению, перед ним стоял высокий крепкий мужчина в дорогом фетровом пальто цвета кофе с молоком. Аккуратно уложенные волосы дополняла стильная бородка, умещающаяся ровно в вырез воротника. С минуту оба молча стояли, не решаясь произнести ни звука.
– Изард, – он снял кожаную перчатку и протянул руку. – Думаю, я именно тот, кто тебе нужен.
Рукопожатие незнакомца было крепким ровно настолько, чтобы не было больно и в то же время, демонстрирующее свою власть.
– Откуда… вы знаете, что… или кто мне нужен. – казалось, каждое его слово прогрызало себе путь наружу, вырываясь болезненной хрипотой.
– По этой улице ходят лишь заблудшие души. А я точно знаю, как им помочь.
– Вы… психиатр, что ли? – недоверчиво прохрипел он.
– Я всего лишь бармен. Мой бар здесь неподалеку, – он махнул рукой в конец освещенной улицы. – Уверен, ты проголодался, а я подаю отменный куриный суп.
Он пожал плечами, от мысли о супе в его животе громко заурчало. Понимая неизбежность своего положения, без единого слова мужчина последовал за незнакомцем.
Внутри было на удивление уютно. В воздухе витал аромат специй: кардамон, корица и… бергамот? В полумраке зала таились массивные деревянные столы. Некоторые из них терялись в темноте, отчего казалось, что пространство растягивается до бесконечности. Он сел за барную стойку, над которой нависали зеленые полусферы ламп, и рассматривал зеркальные полки с бутылками. Тем временем хозяин гремел посудой на кухне.
– Свежую зелень добавить? – послышался приглушенный голос бармена.
– Да… спасибо!
Через минуту перед ним стояла глиняная миска с супом. Он жадно похлебывал бульон и закусывал кусочком черного хлеба с чесноком.
– Что тебя привело сюда? – спросил Изард, когда тарелка опустела. – От чего ты бежишь?
– Наверное, от себя, – он уныло склонил голову над стойкой, пытаясь собраться с мыслями. – Понимаешь… я просто не хотел ехать… домой. Уже несколько месяцев подряд я… не сходил с протоптанного пути под названием «дом – работа». Мне хочется… добавить в свою жизнь хотя бы несколько капель красок, – он обреченно вздохнул. – Приходить домой… и ощущать объятия любимого человека… Мне хочется… Не знаю, перестать чувствовать это… тошнотворное одиночество.
Бармен внимательно слушал. Иногда понимающе кивал. Его же плотину безразличия, наконец, прорвало и он вылил на Изарда всё, что изнашивало годами его душу. Дослушав рассказ до конца, бармен молча наклонился под стойку и выудил стройную бутылку с зеленым напитком. На стойку опустилась коньячная рюмка.
– Я тебя очень хорошо понимаю. И у меня есть решение, – он с легкой улыбкой указал на бутылку.
– Нет… Я не пью. Совсем.
– Ха, не переживай – это не алкоголь, – Изард обошел стойку и сел рядом. – А если я скажу, что один глоток из этой бутылки позволит не просто забыть твою серую жизнь, но и наполнить её такими впечатлениями, которые тебе и не снились.
– Ну, не знаю… я не уверен.
– Если не увлекаться, это совершенно безопасно. Представь, рюмка зеленой жидкости и твой мир изменится навсегда. Ты окажешься в месте, где тебя любят и ценят. Разве не об этом ты всегда мечтал? – бармен наполнил рюмку и наблюдал, как страх в глазах мужчины сменяется сомнением, предвкушением и, наконец, азартом.
– Пожалуй… хуже мне уже не будет.
И он сделал глоток.
***
– Рад снова видеть, приятель. Что будешь пить? – глубокий добродушный голос бармена наполнил жизнью пустой зал.
– Как… ты их делаешь?
Он сидел на высоком стуле, уныло склонив голову, и рассматривал темные полосы древесины на барной стойке. Столько лет жизни, и всё ради того, чтобы однажды стать подставкой для тысяч пьяных локтей.
– Твои… коктейли, что в них… наркотик?
Бармен держался в полумраке своей бутылочной империи и мелодично расставлял чистое стекло.
– Воспоминания, – бросил он, ничуть не задетый таким вопросом, – чистые, концентрированные воспоминания людей. Каждая бутылка уникальна, как и человеческая судьба. – голос стал ближе. – Ты ведь знаешь, что алкоголь – это тоже наркотик, но всё равно пришел в бар.
– Тонко… – он грустно ухмыльнулся. – Лучше… налей еще… той, зеленой. Как в прошлый раз.
– Должен тебя предупредить, – Изард выдержал паузу. – Не увлекайся. Каждый глоток из этой бутылки дарит тебе чужие воспоминания. Но вместе с тем стирает часть твоих, наиболее ярких моментов жизни. Опустошив бутылку, ты рискуешь потерять себя.
– Я тебя… понял. Наливай.
Вновь зазвенело стекло, сифон под стойкой изверг из себя шипящую содовую. Пробковый ко?стер, подобно хоккейной шайбе, скользнул по барной стойке и остановился перед его носом. Какой любопытный логотип: голубь, пробитый стрелой. И кровь, капающая в кубок. Не совсем подходит для бара. Неважно, потом спрошу. Его мысли прервал ворвавшийся хайбол с зеленым шипящим напитком. Мускулистая рука, по локоть замотанная полоской красной поношенной ткани, отправила в бокал пару густых капель.
– Катализатор, – ответил бармен на незаданный вопрос, – сделал акцент на теплых оттенках, угощайся, – густые капли медленно распускались внутри бокала ярко-желтым цветком. – И заметь, никакого алкоголя!
Последнюю фразу бармена он пропустил мимо ушей и завороженно смотрел на свой коктейль. Реальна ли Адна? От волнения у него закружилась голова. Там я найду свое счастье. Кажется.
В нерешительности он сделал пробный глоток. Знакомое тепло разлилось по всему телу, пробуждая такие далёкие, чужие воспоминания. Мурашками по коже пробежал едва уловимый летний зной. Большими глотками он опустошил бокал, и мощная волна воспоминаний сбила его с ног. Он упал со стула, но не коснулся бетонного пола. Бар растворился словно зыбкий мираж, его тело то закручивало в спираль, то растягивало, как мокрую тряпку. Он летел сквозь чернеющую пустоту, пока раскалившийся добела солнечный диск не ослепил его.
Прищурившись, он опустил взгляд и увидел вдалеке лес из кубических башенок. Казалось, какой-то великан играл в кубики и хаотично ставил их друг от друга, отчего одни выпирали углами наружу, другие наполовину нависали над многоэтажной пустотой. Особую красоту добавляла неравномерность башенок. Одни уходили на десять-двадцать ярусов вверх, другие же состояли всего из пары-тройки кубов. На крыше таких «коротышек» располагался цветущий сад.
В каждом из таких кубов жила одна, как правило счастливая, семья. По крайней мере до появления «Шума» их городок считался райским местечком, не знающим горестей. Но с тех пор, как мужчин начали призывать на службу национальному исследовательскому институту, жизнь многих семей омрачилась трагическими потерями. Не многие возвращались домой. Но ему повезло, скоро он увидит своих дочерей и красавицу жену.
Отыскав среди разноцветных кубов свой, аквамариновый с круглыми окошками, он облегченно вздохнул. Много раз ему снилось, как он возвращается домой и не может его найти. На его месте красовалась совсем другая квартира, в которой жили чужие люди. Он просыпался в холодном поту, осматривал свой черно-белый мир и каждый раз давал себе обещание вернутся, во что бы то ни стало воссоединиться с семьей. И он его сдержал.
Воодушевленный предстоящей встречей он быстро направился к дверям. В холе его встретил Рауль – престарелый темнокожий вахтер с необычайно добрым сердцем:
– С возвращением! Мы все по вам очень скучали, – мужчина поднял вверх палец, требуя ещё минутку внимания, – Кстати, для вас скопилась почта. Возьмете сейчас, или зайдете позже?
– Позже, Рауль. Сперва я хочу повидаться с семьей.
– Конечно. Девятый этаж, – вахтер смутился и поспешил исправиться. – Что это я. Вы же всё помните.
Двери лифта мягко разъехались, приглашая войти внутрь. Белые стеклянные стены заботливо окружили его. Он коснулся сенсорной панели и лифт бесшумно устремился вверх. Еще пара секунд и… Он был взволнован и чертовски счастлив. Не успели двери открыться, как из дальнего конца коридора ему навстречу побежали две круглощеких девочки с худенькими косами.
– Папа! Папа вернулся! – радостно закричала одна.
– Мама, скорее, папа вернулся! – отозвалась вторая.
Они подбежали к нему и, встав на носочки, крепко обхватили за пояс.
– Как же вы вымахали! А ну-ка, идите сюда, – он бросил на пол свой мешковатый рюкзак и, подхватив девочек на руки, быстро закружился, наслаждаясь радостным детским смехом. Увлеченный игрой он только сейчас заметил на пороге стройный силуэт женской фигуры. Он опустил детей на землю. Те картинно упали на пол. Вдоль коридора к нему навстречу шла Адна. Стройная и хрупкая, словно балерина из музыкальной шкатулки, она ступала почти бесшумно в своих мягких пушистых тапочках. Зеленый домашний халат она накинула поверх грубой ночной рубашки. На голове копна графитовых волос была заколота золотыми спицами, а по оливковому лицу текли неудержимые слезы. Ещё мгновение и он заключил её в свои крепкие безмолвные объятия. Слова были излишни. Он целовал ей шею, вдыхая пряный аромат духов, осыпал поцелуями щеки, пока, наконец их губы не соприкоснулись, пробуждая обжигающую эйфорию.
В доме все было по-старому. Аквамариновые стены были увешаны фотографиями, плакатами из любимых фильмов дочерей, безделушками, купленными в путешествиях. Золотые солнечные лучи проникали из больших круглых окон, наполняя теплом пустынного цвета столовую.
– Пойдем, скоро будет готов обед, – Адна потянула его за рукав в сторону кухни.
– Постой! А как же подарки.
– Подарки! Подарки! – девочки запрыгали от радости окружив тяжелый рюкзак отца.
– Ну-ну, тише, – он выудил из рюкзака куб в зеленой оберточной бумаге. – Левана – это для тебя, – девочка уже было потянулась за подарком, но отец поднял его высоко над головой. – Нет-нет. Откроешь его в день Солнца. А пока я повешу его на солнечное колесо, – он достал второй, продолговатый, подарок и повесил с другой стороны колеса. – Это для тебя Клер. И помните, если откроете раньше срока, то подарки превратятся в угольки.
Мужчина подошел к Адне и протянул ей небольшую коробочку, перевязанную фиолетовой лентой.
– А это для тебя. Положишь сама?
Закончив с раздачей подарков все, наконец, собрались за большим круглым столом. Это был их первый за три года совместный обед. Девочки лениво поковырялись вилками в пюре, разворошили котлеты и отправились смотреть мультики. Он же сметал со стола блюдо за блюдом, не переставая нахваливать мастерство жены.
– Как же вкусно! Я так скучал по домашней еде. Там у нас были одни сухие пайки. Уже через полгода они встали у меня поперек горла, но выбора не было.
– А как оно было… там, в Шуме? – спросила Адна, осторожно подбирая слова.
– Плохо. Тихо. Одиноко, – его лицо застыло в каменной гримасе боли.
– Прости…
Больше они к этой теме не возвращались и доедали, обсуждая какие-то отвлеченные темы. Адна сплетничала о жизни друзей, рассказывала, что нового произошло за это время в городе, какие открылись магазины и развлекательные места. Она всеми силами пыталась вычеркнуть свой ошибочный вопрос и, кажется у неё это получилось. На лице мужа появилась жизнерадостная улыбка.
Отобедав, он тихо наблюдал за тем, как Адна медитативно разбирает какие-то бумаги, делая пометки в миниатюрной записной книжке. Иногда она сосредоточенно собирала из листа бумажный комочек и кидала через плечо прямо на пол. Вскоре весь пол покрыли бумажные ёжики. Над одной из листовок она задумалась дольше обычного. Явно нервничая, она сняла очки, помассировала переносицу и осторожно обратилась к мужу.
– Хафи, я тут подумала, – начала она издалека, – дети давно не проводили время со своим отцом. Я понимаю, что ты только приехал и тебе нужен отдых. Но в пятницу начинается празднование в честь дня Солнца. Может быть мы сходим туда все вместе?
Он задумчиво молчал, словно и не заметил вопроса жены.
– Будет ярмарка, – не сдавалась Адна, – карусели, концерты и целый океан уличной еды.
На слове «еда» Хафи оживился, выйдя из транса:
– Хм. Почему бы и не сходить. Покажи-ка, что у них там за программа, – он взял у Адны листовку и взглянул на список. Но вместо мероприятий на изрядно потрепанном огрызке листа в клетку был список продуктов: огурцы – 1 кг, молоко – 1 пакет, макароны-рожки, если не будет, то улитки, банка сардин, батон хлеба.
– Что… это значит? – спросил он у Адны внезапно охрипшим голосом, но та растворилась прямо у него на глазах вместе со всем домом. Он стоял посреди супермаркета в отделе консервов, держа в руке список покупок, написанный рукой Риты. Металлическая банка катилась по полу, ловко маневрируя между ног покупателей.
– Мужчина, что ж вы сардинами-то разбрасываетесь? – тучная тетка с телегой остановила своей слоновьей ногой сбежавшие консервы, одновременно преградив ему путь к отступлению.
Ему показалось, что воздух вокруг наэлектризовался и стало нечем дышать. Адна! Она разозлится, что я исчез. А исчез ли я? Корзина полна. Пора выбираться из лабиринта. Он схватил с полки новую банку консервов и, смешавшись с толпой, поспешил к кассам через другой выход.
На улице его встретила мерзкая слякотная зима. Старясь не поскользнуться на подмерзших лужах, он пробирался сквозь толпящихся на остановке прохожих. Подъезжали автобусы, выплевывали из своих теплых желудков помятых пассажиров, а затем вновь проглатывали замерзшие на улице толпы. Те яростно штурмовали транспорт в надежде заполучить лучшие места. Впереди крикливо сигналил снегоуборщик, разгоняя с тротуара упрямых прохожих. Не желая и дальше бороться с городской стихией, мужчина свернул в переулок и дворами направился к своей седой обшарпанной панельке. Сколько судеб она погубила своим беспросветным бытом? Но опустевшие улицы лишь молчаливо провожали его оранжевым светом фонарей. Он машинально набрал код домофона, проверил почту в ящике – пусто. Ключ в замке постоянно застревает, пришлось подергать его вверх-вниз, проталкивая вперед. Один оборот – значит, она уже дома, ждет его. Опоздал, предчувствие неминуемого скандала комом встало в груди.
Рита сидела на кухне и пила чай, заедая очередным бульварным романом. Быстро скинув одежду, он отправил продукты в холодильник, а себя в душ.
– Я… принес продукты. Уже в холодильнике, – сухо отчитался он из ванной комнаты.
В зеркале на него смотрело уставшее, изрезанное морщинами лицо, а недельная щетина тщетно пыталась скрыть второй подбородок. Кроме того, шею рассекал тонкий белесый шрам, будто ему отрезали голову, а потом пришили обратно. Шрам выглядел старым, но он совсем не помнил, откуда тот взялся. Сердце сказало «ух!» и едва не сломало ему ребра, пытаясь в панике покинуть тело. Логическое объяснение. Где ты, когда так нужно? «Может, это произошло, когда я был с Адной? Глупости. Спрошу Риту».
Так и не приняв душ, он влетел на кухню, перепугав читающую жену.
– Откуда… у меня этот шрам на шее? – его пальцы нервно тряслись, волосы были взмылены, словно он пробежал марафон, а на лице проступил пот.
– Это ты так извиняешься за опоздание? – она окинула его снисходительным взглядом. Когда же поняла, что он не шутит, смягчилась, но ответила озадаченным голосом, в котором слышалась февральская прохлада. – Я не знаю, что на тебя нашло, но этому шраму уже много лет. Ты свой голос-то слышишь. Из-за того случая тебя и уволили. Хрипящие инвалиды никому не нужны. Да что они вообще понимают.
– А мне нравятся твои шрамы, – внезапно отозвалась Адна, появившись из ниоткуда за обеденным столом. – Тот, что у тебя на правой ладони, он из-за… Подожди, я вспомню. Да! Неудачно перелезал через колючую проволоку.
– У меня… нет шрама на ладони. Я никогда… не лазил через колючую проволоку.
– Ты что, бредишь? – она отложила книгу в сторону и с испугом наблюдала за ним. – Случаем не заболел? Дай потрогаю лоб – холодный.
Призрачная Адна стояла позади него и крепко обнимала, приложив голову к его спине.
– К вечеру будет прохладно, но на ярмарке разливают глинтвейн и горячий чай. А если я совсем замерзну, то укутаюсь в шаль.
Он чувствовал, нет, скорее вспоминал этот нежный разговор в ночи, ее легкие прикосновения и страстный поцелуй. Он помнил, как сплелись их сердца на сатиновой постели. И счастье разлилось по его жилистому телу.
