Впереди ветра

Седой кивнул на дорогую машину, стоящую недалеко. Блондинка замахала руками:

– Не-е!…Я на автобусе.

– Подожди, я -сейчас! -он включил охрану, и догнал Гулю.

ОПАСНАЯ БЛИЗОСТЬ

На остановке была очередь, многие здоровались с Седым.

Троллейбус, что подошёл, был уже полон пассажиров.

Наша парочка кое-как уместилась в проходе, между сидениями. Пассажиры лежали друг на друге. Не исключением стала Гуля и Седой. Гуле не за что было хвататься. Да и не к чему, -людская давка слепила их спереди, и сзади так, что Гуля висела на голубоглазом. Находясь с ним почти лицом к лицу, блондинка беспомощно хлопала ресницами. А он посмотрел на Гулю и выдал как-то по свойски:

– Что ты суетишься? Что, никогда давки в очереди не видела?

Гуля, прожив в рабочем поселке на севере, действительно не знала очередей: их не было. Зажав сумочку между ними, чем вызвала ослепительную улыбку Седого, она положила руки к нему на плечи, чтоб не болтались. Она ожидала прилива смущения …но… отметила, что вместо жара ниже пупа, от опасной близости с красивым мужчиной, появилось ощущение тепла, такого

спокойного, ровного, как в детстве; равного уверенности, что ты – не одна. Рядом – родное плечо.

У вымотанной усталостью и голодовкой девушки поплыло перед глазами; она просто-напросто уснула на груди седого парня. Надо сказать, что до Фиолента добираться – около часа, если автобусом. Во сне Гуля увидела опять ласточек, там, у балкона. И патруль, идущий с низу. Только теперь – впереди офицеров шел Седой, он поднял руку, то ли приветствуя, то ли прощаясь. Гуля махнула ему, вернее, по лицу того, на ком висела… и проснулась.

– Да ты боевая, во сне – дерешься!

Улыбнулся Седой. Он обнимал Гулю за плечи, под спиной.

– Чего не разбудил?

– А зачем?

Гуля раскраснелась, тихонько отстраняясь от широкой мужской груди, где так уютно прикорнула.

Остановка. Народ выходил из автобуса – очередь таяла. Седой вышел первый и подал руку Гуле.

– Балуешь? Потом ни на одного парня не взгляну! – шутила она.

Седой как-то кратко вздохнул, и тихо произнёс:

– Где ж ты раньше была, родная…

– Раньше? …Почему – раньше? …А теперь-то что?

По северному, скороговоркой пролепетала она, чувствуя прилив крови к лицу.

– Сейчас узнаешь. Глухо произнес Седой.

А она, заглянув ему в глаза, заметила промелькнувшую тихую грусть. Вдруг раздался звон колокола, и парень поднял голову.

Он улыбнулся так, что Гуле стало жутко; она видела его таким там, во сне.

– А где это колокола звучат, мне не кажется? Спросила она.

Седой протянул руку:

– Пойдем, покажу.

И он повел её в верх по дороге.

У ВОРОТ МОНАХА

По каменистой дороге, которые почти по всему Крыму, местами с ухабами и выщербинами, шло много народу. Кто-то, как Гуля и Седой пробирались в верх, кто-то с разморенными, краснеющими лицами, что- то шумно обсуждая, спускался в низ, на остановку. Идти было нелегко, но Седой не разжимал руки, не давая отставать Гуле.

Он молча шел, а за ним, уже с трудом, еле передвигая ноги – она. Странно, но сердце не выскакивало из груди, как это частенько бывало с Гулей, при тяжелых нагрузках; было ощущение преодоления, как во сне в вагоне – спертого пространства.

Наконец, Седой обернулся, ни сколько не запыхавшись.

Гуля увидела врата. Седой впился в неё небесными глазами, и ослабив руку, сказал:

– Заходи. Вот мой дом.

Острая на язычок блондинка, видимо, на время проглотила его: ей нечего было сказать. Только сейчас она заметила на шее у Седого крестик на нитке. И когда он поклонился перед входом во врата, у блондинки шевельнулась догадка о тихой грусти в его глазах, мелькнувшей там, в низу…

Монах, стоявший у ворот, перекрестил их, и пропустил.

Он что-то быстро сказал Седому, на что тот согласно кивнул, и оглянувшись на Гулю, вздохнул и спросил :

– Не передумала?

На что блондинка протянула ладошку, и промурчала свою песенку: -Веди ж, веди ж меня Буденный в бой! И вся – то наша жизнь- есть борьба!

Она пела её в затруднительных ситуациях, когда сердце говорило одно, а душа вылетала из него, требуя своё.

Взору Гули открылся простор, море и – небо.

У девушки захватило дух.

В глазах ожила ещё одна картинка из детства; крёстный держал её на плечах, а перед девочкой, вдоль до самого горизонта, волновалась синь моря, а с права и с лева -изумительной красоты утесы скал, образованные пластами разных пород, и от этого со стороны моря кажущиеся полосатыми.

– Видишь, полосатые хребты, как у тигров? -спросил тогда дядя Петя, – этот мыс – Тигриный.

Но тогда не было звона колоколов. Не было и слёз, которых ожидала и так боялась она…

Самый обрыв мыса…

Рядом стоял человек, руки которого Гуля не хотела отпускать. Хлопнул парус за спиной. Это была её счастливая примета, когда встречный ветер резко бил в лицо, приглашая лететь с ним.

Гуля Советских подняла подбородок на встречу ветру перемен. Он говорил, открывая её парус, -ты идёшь верным путём!

Звон колоколов пролился над морем.

Гуля обернулась и увидела золоченые маковки церкви. Волна восторга захлестнула душу.

Хлопок паруса повторился.

– Это твой дом? – прерывающимся голосом спросила она, и повторила, – твой дом…

Седой крепче сжал ладошку.

Вот теперь, по -предательски, слеза за слезой поползли по щекам

…А что делать!?

Гуля подняла лицо к небу, и его глазам. Его взгляд был по-отечески добрым.

Седой взял вторую ладошку и прижал к своей груди:

– Ты чего? Я же – с тобой! -прошептал он, – я всегда буду с тобой!

– И я, тоже? -сквозь слёзы спросила она.

– Мы теперь не-раз-луч-ны!, -его голос обжег самое нутро, выворачивая и душу, и сердце Гули, нашедшей свою кровь и тут же отдалившуюся… как она думала.

Он говорил в самое ухо живота, отдавая током по всему телу:

– Ты же любишь небо …море …чистой и верной любовью! Знай – это любовь. Это – любовь, а не то, что принято у смертных называть любовью-показухой… Ты всё поймешь. Скоро ты всё поймешь, Гуля.

У девушки подкосились ноги; имя -то откуда узнал!? Руки намертво пристали к горячей мужской груди.

Под ладонью бешено колотилось сердце так желанного парня. Его взгляд останавливался на её губах всё чаще…

Но в небесно —голубых глазах блеснули слёзы неподдельной муки, и стало ясно, каких сил ему стоит удержаться…

Гуля закусила губу, со стоном скользя ладонями по торсу.

Седой на какой – то миг задержался в её глазах, словно навсегда запоминая. Его губы вытянулись в бесцветную полоску.

До неё донеслось:

– Я буду всегда с тобой!

Гуля прикрыла глаза, чтобы не броситься в след.

По тропинке, ведущей к золоченым маковкам церкви шел верный, не предавший обета, данного Богу.

Чего это стоило, знала теперь и девушка Гуля…

У КРАЯ ПРОПАСТИ

Что-то щекотало подбородок.Блондинка потерла зудящее место, и ойкнула. Прокушенная губа кровоточила.– Поцелуй на прощание. -горько пошутила она.– Шш-слы ш-ш-ишь-..?… Спрашивало море.Гуля сорвала лист подорожника и приложила к ранке.

– Шлышу – шлышу -передразнила шепот моря она, шепелявя опухшей губой.

Родное море раскинуло объятия. Гуля смотрела с большой высоты обрыва, упиваясь свободным ветром, что трепал нетерпеливо парус:

– Ты со мной, Гуля?

Любовалась игрой моря; оно меняло цвет бегущих волн прямо на глазах: у самого берега, изумрудной порослью, что была на камнях и прозрачном дне; дальше -бирюзовой волной, уходящий в голубой отлив; а ещё дальше- в синий, который у горизонта граничил между фиолетовым и сиреневым тоном небесной палитры.

– Фиолент… прошептала Гуля.

Над Тигриным мысом разливался колокольный звон.

Девушка улыбнулась -монах не обманул; живые голубые глаза смотрели на неё из моря, неба,…

Сильные добрые руки невидимо подняли Гулю на ноги.

– Мы теперь вместе, не-раз-луч-ны! -она потянулась вверх и взмахнула руками, как крыльями.

Чайки, такие огромные, по сравнению с северными, которых она видела у речки, носились над морем. Птицы то взмывали к вершинам скал, окружающих мыс, то камнем падали в волны…

– Теперь я знаю, где ты. Я вернусь! – крикнула блондинка в море, как будь-то монах мог услышать её.

– Слышишь? – изо всех сил прокричала она, махнув руками, и чуть не свалилась с обрыва.

– Я вернусь за тобой! – она подняла ладони, чтобы почувствовать парус …но не услышала хлопка за спиной.

Даже прибой утих и не шипел пеной. Значит…

Гуля сквозь слёзы глянула в небо, и прошептала :– Спасибо, небо, за день и за ночь. Спасибо небо, что я твоя дочь,Что от меня гонишь ненужное прочь,И на руках носишь, когда уж не в мочь!

Вдруг, из – под обрыва, со свистом разрезая воздух крыльями, громко гогоча, перед самым лицом, взмыла в верх большая чайка. Девушка отшатнулась от края пропасти.

Но страж моря пикировал уже с верху, целясь прямо на неё! Девушка испугалась; таким огромным клювом – долотом запросто можно покалечить!

Она поспешно отошла от края берега. Только тогда чайка что -то крикнув ей, что-то вроде – смотреть под ноги надо! – развернулась и полетела к морю.

– И в правду, чего я там, на краю зависла! – заметила блондинка. Она вышла на тропинку.

Абрикосовый аромат щекотал ноздри.

Девушка огляделась: точно! Вот и абрикос, укрывшийся в кустах.

Она вспомнила, как девчонкой залезала на дерево, и срывала самые спелые абрикоски.

Блондинка улыбнулась, и кошкой вскарабкалась под его крону.

Ласковый шепот листвы напомнил шум северного леса.

Этот резкий весенний запах почек берёзок, почти схожий с ароматом роз… Береза распускается самой первой, в мае, зеленея и зазывая пташек на встречу весны. Начинается концертная программа от певчих птиц – весне; звенящий гомон, стоящий до самой Троицы, с вечерней зорьки, до восхода солнышка, каждый день…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.