Божья искра

Центральный вход в калабинские владения, как и ожидал Иван Алексеевич, оказался закрыт. Подергав калитку, Лесин огляделся и, к своему удивлению, не обнаружил никаких средств коммуникации: видеофонов, звонков, тачкомов – ничего не было. На виртуальные вызовы Калабин уже давно не отвечал, а потому перед Лесиным возник вопрос: как ему вообще найти свою цель.

Скомандовав электромобилю припарковаться и ждать около входа, Иван Алексеевич пошел вдоль забора, чуть в сторону от дороги. Солнце припекало, и даже несмотря на прохладный ветерок, Лесин быстро вспотел. Сначала он ослабил галстук, расстегнул ворот рубахи. Пройдя еще метров двадцать, снял пиджак.

– Ну и жарища! – проворчал Иван Алексеевич, смахивая со лба первые капельки пота.

Заслышав приближающийся издали шум, он остановился. Через несколько секунд на дороге показался грузовик, везущий в кузове железнодорожный контейнер. Лесин проводил проезжающую мимо него машину взглядом, а когда она остановилась около центрального входа и начала маневрировать, поспешил к калитке.

Фура ловко развернулась и начала сдавать задом – прямо на забор. В ответ на эти маневры часть забора начала уходить под землю, открывая проход в зону разгрузки. Лесин уже обратил на нее внимание ранее – гигантская клетка с клещевым грузозахватом вверху.

Когда Иван Алексеевич добрался до ворот, въезд в клетку уже закрылся и фура оказалась вне его досягаемости. К удаче Лесина, грузовик был с водителем. Обычно такие использовали, когда маршрут машины проходил через местности, в которых отсутствовала уверенная связь.

Из кабины выпрыгнул мужчина – в синей форме, невысокий, небритый, с круглым лицом. Увидев Лесина, он недоверчиво прищурился, закурил.

– Издалека едете, наверное? – подойдя к разделяющему их забору, спросил Иван Алексеевич.

– Да не то чтобы, – процедил рабочий, тонкой струйкой выпуская табачный дым изо рта.

– Тогда зачем машине водитель? – удивился Лесин.

– А с чего ты взял, что я водитель? – усмехнулся мужчина.

– Дак зачем бы ты еще здесь был? – Иван Алексеевич тоже решил отбросить вежливость и перешел на «ты». – Не на экскурсию же к Калабину приехал!

Водитель внимательно осмотрел Лесина – его деловой костюм, галстук, стоящий неподалеку лимузин и, верно, счел его заслуживающим доверия.

– Я экспедитор, – небрежно отодвинув полу своей синей куртки, мужчина обнажил кобуру с оружием. – Груз ценный, положено сопровождать.

– Понятно. А где же принимающая сторона?

– А! – хитро улыбнулся экспедитор. – Скоро увидишь!

Подъемная клешня уже сняла контейнер с автомобиля, разместив его примерно в двух метрах от грузовика. Закончив свою работу, она поднялась и отъехала на исходное место.

Мужчина бросил сигарету наземь, аккуратно растоптал ее ботинком и направился к кабине.

– Ты только сразу не уезжай! – окрикнул его Иван Алексеевич. – У меня к тебе пара вопросов будет.

– Ладно.

С характерным тарахтением двигателя внутреннего сгорания фура выехала из клетки и остановилась в нескольких метрах от Лесина. Опустив стекло, экспедитор высунулся из кабины и с улыбкой кивнул Иван Алексеевичу в сторону контейнера:

– Смотри, сейчас самое интересное будет!

Справа от входа в калабинскую лабораторию приподнялись ворота, из которых выехали два небольших, ниже человеческого роста, робота. Несмотря на гусеничную тягу, они шустро мчали по асфальтовой дороге, везя за собой большую четырехколесную тележку, не более полуметра высотой. При их приближении ближняя к ним сторона клетки опустилась, и повозка заехала внутрь, встав рядом с контейнером. Тут же задвигалась клешня, ухватила контейнер и поставила его на тележку, судя по всему, механизированную. К этому моменту роботы уже ожидали с другой стороны. Стоило грузозахвату остановиться, как они зашуршали со своим грузом обратно. Клетка закрылась.

– И так каждый раз?

– Ага! – деловито ответил экспедитор.

– Выходит, ты самого маэстро ни разу и не видел? – с некоторой издевкой спросил Иван Алексеевич, понимающий, что все им увиденное отнюдь не приближает его к Калабину.

– Отчего ж, видал я твоего маэстро. И не раз даже!

– И где же?

– Да в полях у дороги! Любит он, видимо, ромашки пособирать, да горизонты поразглядывать! – рассмеялся мужчина и поднял стекло.

Выпустив в небо облако темно-серого дыма, фура тронулась. Иван Алексеевич остался у неприступного забора один.

– Что за бред? – спрашивал себя Лесин. – Ромашки? Горизонты? Это что, шутка такая была?!

Решив все-таки проверить эту версию, Иван Алексеевич вернулся к лимузину. Сев на заднее сиденье, он некоторое время думал, как объяснить компьютеру, что ему нужно не в какое-то определенное место, а просто поколесить по близлежащим дорогам.

– Подать экран! – не найдя изящного решения, скомандовал он. – Позиционировать текущее положение! Карту-спутник! Сюда! – ткнул он пальцем на дорогу около большого, как Лесину показалось, незастроенного участка.

По пути дотуда компьютер объявил Ивану Алексеевичу, что автомобилю срочно требуется подзарядка, и потому вместо пункта назначения тот сначала заедет на электроколонку.

Воткнув шнур в розетку, Лесин зашел в павильон у заправки: небольшое помещение, где в старом стиле продавали всякие мелочи – воду, кофе, печенье, шоколад, а кроме того, брали деньги за посещение туалета.

Купив бутылку «Кожановской» и плитку горького шоколада, Лесин завел с хозяином разговор:

– Давно тут работаете?

– Давненько, – ответил ему седовласый, почтенных лет мужчина. – Уж десять лет точно прошло, как я этот магазинчик открыл.

– Наверняка тогда знаете Калабина?

– Как же не знать? Знаменитость наша! И заглядывает ко мне частенько.

– Вот как?! – удивился Иван Алексеевич. – Так вы, получается, друзья?

Старик захихикал.

– Нет, другом я бы его не назвал! Просто ему нравится гулять здесь неподалеку. Ко мне ж заходит чайку горячего выпить, если зимой дело, или водички минеральной, если как сейчас, летом. Ну и машину свою заправить, конечно же.

«Выходит, не шутил, мужик, – решил про себя Иван Алексеевич. – Значит, цветочки… Когда же ты тогда, Петр Леонидович, делами своими занимаешься?»

– Прямо вот здесь, рядом? Гулять, в смысле.

– Ну да, вот здесь, – слегка смутился старик. – Места тут красивые, богатые!

– Может, есть у него особо любимые? А то я ищу его как раз, а он, негодяй эдакий, разгуливает где-то!

– Да отколь же мне знать? – вновь захихикал хозяин. – Я б на холме поискал.

– На холме? Почему же?

– Очень красиво там!

Идея отыскать холм показалась Лесину неплохой. Не то чтобы он верил в необыкновенную красоту этого холма. Иван Алексеевич верил лишь в то, что если на него взойти, то оттуда будут хорошо видны все окрестности.

– Хм… А не подскажете, где этот холм находится?..

Каково же было удивление Лесина, когда, поднявшись на вершину невысокого, поросшего луговой травой холма, он увидел своего старого знакомца. Калабин, в своем неизменном белом халате, водолазке и синих джинсах, лежал на спине, на зеленом, в цвет травы, покрывале. Руки его были раскинуты в стороны, рот приоткрыт, тело – неподвижно. Он спал.

Облегченно вздохнув, – все-таки Иван Алексеевич совсем не ожидал, что разыщет профессора так быстро, – он крадучись подошел к спящему и осторожно сел рядом – на свободный краешек покрывала.

Лесин отметил, что вид с холма на самом деле открывался приятный. Бескрайний горизонт, ветер гоняет волны по разноцветным полям, темнеют среди них небольшие рощицы. Убаюкивающе трещат сверчки. Тихо.

Приблизительно через полчаса профессор проснулся. Увидев рядом Лесина, он не сразу понял, что к чему, и, приподнявшись на локтях, некоторое время еще крутил по сторонам головой.

– Ваня, ты, что ли?

Лесин дружелюбно улыбнулся:

– Я, Петр Леонидович. Не ждали?

– Нет, Вань… не ждал, – ответил Калабин и снова лег на спину. – Теперь, выходит, и тебя прислали… Засранцы.

– Вроде того.

Внешне с последней их встречи профессор почти не изменился. Все те же взъерошенные волосы, та же неаккуратная небритость, та же поджарость. Только глаза… Они больше не горели, погасли.

– И что думаешь делать? – лежа с закрытыми глазами, спросил Калабин и после короткой паузы медленно, почти безучастно добавил: – Уговаривать или угрожать?

– Да полно вам, Петр Леонидович, ерунду нести, – улыбаясь, ответил ему Лесин. – Поговорим просто с вами, пообщаемся, а своим я скажу, что не вышло. О вашем упрямстве и так уже легенды слагают, так что строго меня не осудят.

– Разумно, – согласился профессор. – А ты хотел о чем-то важном поговорить? – обернулся он и снова после паузы добавил: – Или так – о том о сем?

– Особой темы у меня нет, хотя, признаться, глупо не вытянуть из вас какую-нибудь мудрость. Раз уж случай такой представился.

Калабин усмехнулся, скривил слегка свои тонкие губы.

– Вот решили вы оставить большую робототехнику, – рискнул перейти к делу Лесин. – Ведь наверняка неспроста решили, наверняка ведь есть в этом решении скрытая мудрость. Верно же, Петр Леонидович?

– Нет, Вань, думаю, никакой мудрости в этом не было.

– То есть вы жалеете об этом решении?

– Решения, решения, решения… – протянул Калабин, садясь на землю и обхватывая колени. – Как ни крути, я ведь не мог принять другого решения… другого, помимо того, что принял. А раз так, Вань, то какой смысл жалеть об этом? Понимаешь?

Лесин не был силен в философских рассуждениях, зато благодаря хорошей осведомленности о Калабине и его работах сумел быстро найти достойное продолжение.

– Ага, профессор! – хитро улыбнулся он. – Вы, кажется, изменяете своим собственным убеждениям! Разве не помните? «Божья искра» – ваша статья на сайте «Острие науки»!

В своей статье, озаглавленной «Божья искра», написанной около двадцати лет назад, тогда еще молодой Калабин рассуждал о детерминизме и обусловленности человеческого сознания.

Молодым ученым, недавно удостоившимся большой государственной награды, была выдвинута идея «божьей искры»: о том, что каждого человека Творец наделяет способностью принимать решения исходя из его, человека, воли. Не всегда, а хотя бы в одной десятой процента случаев. Тогда, как полагал ранее Калабин, если в нас есть эта «искра», то каждый из нас – субъект воли, от которого зависит будущее человечества и всего материального. Но поскольку эмпирически доказать или опровергнуть существование в людях «божьей искры» было невозможно, статья ограничилась лишь гипотетическими рассуждениями.

Тогда научное сообщество дружно посмеялось над философскими потугами выдающегося кибернетика, однако Лесин знал, что еще семь лет назад Петр Леонидович твердо придерживался тех же взглядов.

Профессор вздохнул и, словно устал держать колени руками, завалился на бок, подперев голову левой рукой:

– Да, Вань, долгое время мне хотелось верить в это… и я верил. – Он поднял левую бровь, как будто говоря: «А почему бы и нет?» – Но позволь спросить тебя…

– Конечно.

Профессор говорил так медленно, что Лесину приходилось отвечать, хотя сам вопрос еще не был задан.

– Позволь, однако, спросить тебя… что, по твоему мнению, значит принимать необусловленные решения? Как ты себе это представляешь?

– Ну… – задумался Иван Алексеевич. Как ему казалось, в вопросе не хватало конкретики. – Думаю… это значит отбросить все внешние факторы и причины и решить самостоятельно, независимо… Пойдет?

С улыбкой профессор отрицательно помотал головой:

– Задумайся, Ванюш, разве могут эти твои самостоятельные решения быть не обусловленными? Твоими принципами, предпочтениями, опытом… Всем тем, что составляет твое «я» до момента принятия решения. У? Думаешь, все-таки могут?

– Хитро вы, Петр Леонидович загнули!

– Оцени, Вань, парадокс… Мы под любыми предлогами отрицаем детерминизм, придумываем для этого странные теории… вроде моей «божьей искорки»… А на самом деле мы так плотно увязли в нем, в этом детерминизме… что даже не можем помыслить принятие необусловленных решений. Какие мы забавные создания, верно?

Закончив свою маленькую речь, профессор улыбнулся, но улыбнулся не победоносно, как бывает при словах «что и требовалось доказать», а печально, почти обреченно. Засунув в рот молодую травинку, он начал медленно водить ею из стороны в сторону.

– Профессор, а что, если вы слишком торопитесь с выводами? Что, если мы все-таки допустим существование «божьей искры»? Понимаю, вы, наверное, уже обо всем подумали, но почему бы нам не порассуждать?

– Можно и порассуждать… Отчего ж нет?

Калабин замолчал и каким-то опустошенным взглядом уставился вдаль, очевидно давая понять своему собеседнику, что рассуждать придется прежде всего ему самому. Это в планы Ивана Алексеевича не входило.

– Петр Леонидович, боюсь, я не готов самостоятельно вести такое рассуждение, – заискивающе улыбнулся Лесин. – Может, объясните мне по-простому, как вы умеете?

– Может…

Профессор выдержал продолжительную паузу и после очень неспешно продолжил:

– Вот смотри, Вань… Вот твое будущее решение, – он пальцем обвел на покрывале невидимый круг, – что на него влияет?

– Да много чего.

– Первое – различные внешние факторы. Все, что ты видишь, слышишь, обоняешь… в общем все, что сообщает тебе тело незадолго до принятия решения. Понимаешь?

– Пока вроде понимаю, профессор.

– Супер… Тогда второе – это то, что есть ты сам за мгновение до принятия решения. Принципы, чувства, прежние мысли. Я уже говорил – все то, что составляет твое «я». Ну и третье…

– Божья искра?

– Да, ради эксперимента пусть будет она. И вот мы исключаем внешние факторы, исключаем твое «я», и… остается что-то, позволяющее принять решение в отрыве от тебя самого и всего внешне материального. Так?

– Как будто так.

– Великолепно. Давай теперь подумаем, как это может получиться… У меня только два варианта. Либо это воля Божья, что, как ты и сам понимаешь, не делает тебя субъектом принятия решения. Либо хаос, воля случайности, как антоним детерминированности. И заметь, Вань, опять ты ни при чем. Получилось, что божья искра, если она и есть, это не часть тебя, а еще один внешний фактор. А ты как был предельно детерминированным, так и остался. Блямсь! – сказал профессор и ударил тыльной стороной правой ладони по левой.

Это «блямсь» ранее было любимым словечком Калабина, которое он вставлял каждый раз, когда заканчивал какое-то объяснение или доказательство. Откуда оно пошло, никто не помнил: ни его бывшие коллеги, ни он сам – однако оно так прочно пристало к нему, что его иногда даже называли «Профессор Блямсь».

– Ну что, теперь понятней объяснил?

– Как-то мне, Петр Леонидович, такой вывод не нравится, – совершенно искренне, без какой-либо задней мысли, сказал Иван Алексеевич.

– И верно, Ваня… скверный вывод… Чтобы вырваться из детерминизма сознания, нам надо освободиться от времени… А этого… – профессор усмехнулся, а потом вздохнул, – мы, люди, никогда не сможем.

Они замолчали. Лесин прокручивал в голове озвученные ученым доводы, старался найти в них какую-то брешь, найти контраргумент, когда из кармана пиджака послышался звонок. Характерные три коротких гудка, пауза, потом еще три. Такой сигнал означал, что беспокоит Ивана Алексеевича одна из очень важных, известных ему персон, отвечать на вызовы которой надо было незамедлительно.

Дрожащей рукой он надел коммуникационные очки и немедленно встал. Вызов был от премьер-министра. Понимая, что он не сможет одновременно общаться с премьер-министром и обрабатывать Калабина (хотя нить обработки к тому моменту уже и была им потеряна), Лесин пришел в смятение.

Слабый сигнал и требования к конфиденциальности разговора понуждали его идти к лимузину, а нежелание упустить маэстро удерживало Лесина на месте. В конце концов он сделал неуверенный шаг спиной назад, по направлению к машине, одновременно вытягивая руку к Калабину, инстинктивно пытаясь удержать того на месте.

– Завтра, здесь же, в это же время, – сказал профессор, поднялся и, захватив покрывало, начал спускаться с другой стороны холма.

IV

Возвратившись в отель и плотно поужинав, Иван Алексеевич вернулся к их сегодняшнему с профессором разговору. Поначалу он хотел лишь подготовиться к завтрашней встрече: собрать больше аргументов, подготовить вопросы, которые помогли бы растопить вдруг возникший между ним и Калабиным лед недоверия, а уже после вернуться к теме робототехники и грядущего проекта.

Постепенно, по мере проверки детерминизма на все новых и новых примерах, настроение Ивана Алексеевича стало портиться, и в конечном итоге он дошел до состояния некоего внутреннего страха. Лесина ужасно пугала идея, что каждая его мысль возникает потому, что должна возникнуть, потому что другой быть не могла. А это, в свою очередь, означало, что все достижения Ивана Алексеевича, все его успехи – это всего лишь неотвратимое стечение обстоятельств, а вовсе не его заслуга. Может, и Божья воля, но никак не его собственная.

Все это виделось Лесину чертовски унылым, заставляя искать спасительные контрдоводы, которые вернули бы ему прежнее душевное спокойствие и определенность.

Одно ему было совершенно непонятно.

«Пусть даже все предопределено, допустим, это так… Как же это стыкуется с тем, что я каждый раз ярко ощущаю свой выбор, свое решение? – спрашивал он себя, расхаживая по гостиничному номеру. – Вот держу я ложку, – Лесин брал со стола чайную ложку и направлял ее то вправо, то влево, – ведь я сейчас отчетливо решаю, махнуть ею вправо или влево. Я ведь волен сделать как угодно, и если это не решение, то что же это тогда?»

Ставя себя на место профессора, Иван Алексеевич быстро находил возражения:

«Направил вправо, потому что в пользу „право“ было больше факторов. Может, удобнее, а может, право мне просто нравится больше, чем лево… И поскольку я всех этих факторов не знаю, мне кажется, что это я решаю… а не слепая судьба, подсовывающая мне одно решение за другим… Блямсь!»

Решив, что, вероятно, именно это ему Калабин завтра и скажет, Лесин даже подумал, не купить ли ему бутылку вина.

Иван Алексеевич ненавидел алкоголь: он затуманивал его сознание, делал глупым, уязвимым, и это крайне Лесина раздражало. Поэтому, когда по долгу службы ему приходилось выпивать, он заранее принимал таблетки, нейтрализующие действие спиртного.

Теперь дело виделось ему иначе. Иван Алексеевич рассудил, что если от него самого ничего не зависит, то не так уж важно, выпьет он сегодня или нет. И вообще, вероятно, решение выпить или не выпить уже принято (в будущем), а он лишь идет к нему извилистыми путями мысленных размышлений.