Маньяк, которого не было

– Ну так съезди и узнай! – практично подходит к вопросу Марина. – Человек же приглашает. Значит, какое-то важное дело.

– А как я доберусь до этого Алоиса Кальта? Сто километров! Кто меня отвезёт?

Марина задумалась.

– Федя с Дженнифер точно не смогут. Можно и не спрашивать. По воскресеньям у Ванессы тренировки в бассейне. Дженнифер её отвозит, а потом забирает обратно. У Кати кот.

Вдруг Марина оживляется:

– Есть идея! Почему бы тебе не позвонить Эрнестасу? Вот кто может тебя свозить!

Я скептически смотрю на жену. Барабаню пальцами по подлокотнику кресла. На моём тайном языке это означает: «Срочно нужен Хоттабыч!»

С Эрнестасом я познакомился в прошлом году, когда начал посещать курсы немецкого языка для иностранцев. Во имя лучшей интеграции в Наш Городок. Такое правило. Из таинственного АРГ пришло направление на курсы, а из далёкого (целых два часа на машине!) Вюрцбурга – извещение об оплате моих занятий из бюджета. Деваться мне было некуда – у них всё схвачено, всё оплачено, и я пошагал. В буквальном смысле пошагал – курсы находились в двадцати минутах ходьбы от Песталоцциштрассе. Три коротких автобусных остановки туда и две в обратную сторону. Автобусом я не пользовался – ходил пешком.

Группа состояла более чем наполовину из африканцев, какими-то тайными носорожьими тропами пробравшихся в центр Европы. Правда, был ещё белый американец – бывший пилот вертолёта, женившийся на местной красавице. Турок, две польки, югослав, афганец, пара русаков и Эрнестас. Молодой парень из Литвы, лет двадцати, складный, симпатичный, невысокий, жилистый. Типичная литовская внешность, будто срисованная с героев фильмов Жалакявичуса.

Эрнестас с абсолютным пренебрежением к уличной температуре на курсы всегда приезжал в шортах по колено. Он произрос где-то под Каунасом, закончил среднюю школу и поехал за длинным евро в Испанию. Гастер. Собирал апельсины, виноград, оливки под жарким солнцем Андалусии. Через четыре года оказался в Германии – узнал, что заработки здесь раза в три выше, чем на родине Дон Кихота. В Германии Эрнестас женился на своей соотечественнице. Сольвейг родила ему дочку-инвалида. Такая вот пока вышла несуразная жизнь.

После первого занятия, когда я шёл домой, Эрнестас подъехал к тротуару на старом гремящем опель-караване с литовскими номерами и рукой поманил меня к машине. Я подошёл, он предложил подвезти. Нам оказалось в одну сторону, и я согласился. По дороге мы разговорились. За несколько минут нашей короткой поездки Эрнестас успел кое-что рассказать о себе. Почему-то я вызвал симпатию и доверие у этого парня. С первого дня так и повелось. На занятиях Эрнестас теперь всегда садился впереди меня рядом со скромным, молчаливым эфиопом Хайлу. И весь урок крутился, спрашивая у меня значение непонятных слов и списывая задания. А после подвозил до Песталоцциштрассе.

Эрнестас первым навестил меня после инсульта. Посидели у нас в кухне, попили кофе, поговорили. В Эрнестасе всегда чувствовалась какая-то балтийская грусть. Пробивалась через природную смешливость. Как вода родника сквозь камень в Ведьмином лесу. Возможно, после своей маленькой деревенской Литвы он чувствовал себя одиноким и потерянным в этом огромном европейском доме.

О Литве я практически ничего не знаю. Никогда там не был. Все мои знания об этой стране исчерпываются повестью древнего Проспера Мериме «Локис», забытым фильмом «Никто не хотел умирать» с молодыми Адомайтисом и Банионисом да именем великого литовского поэта Чюрлёниса, которого я не читал. Да! И ещё литовской водкой «Стумбрас». Водка и Чюрлёнис. Чюрлёнис и водка. Для меня вся история Литвы – скучная дорога в дюнах. Просто ещё одна невыросшая великая нация. Уж прости меня, Эрнестас.

А может, Марина права? Метафизический поток времени зачем-то скрестил наши пути здесь в Нашем Городке. Возможно, только лишь для того, чтобы в воскресенье Эрнестас свозил меня к Алоису Кальту? Беру свой сотовый телефон. Звоню.

– Халло, Эрнестас!

– О, халло, Вадим! Как здоровье?

– Норма. Уже съедаю полную тарелку пельменей. Ты можешь меня свозить в воскресенье в одно незнакомое место?

– Далеко?

– Сотня километров туда, сотня оттуда.

– Извини, Вадим, не смогу. Машина не потянет. Я в выходные собираюсь с ней повозиться. А то скоро совсем встанет.

Я не огорчаюсь. Ну нет так нет. Нашим легче. Не нужно пилить в такую даль (по немецким меркам). Собираюсь тактично закончить разговор, но голос Эрнестаса продолжает жужжать в трубке:

– Слушай, я тут подумал. Тебя может выручить моя сестра Лана. Она обожает гонять по автобанам. Хочешь, я попрошу её тебе помочь?

Я мнусь. Не люблю напрягать чужих людей да ещё по неважным поводам. Марина тоже выжидающе смотрит на меня. А ладно! Всё равно в воскресенье я буду бездельничать дома один. Чем тупо сидеть за компом…

– Хочешь.

Эрнестас смеётся.

– Тогда я ей сейчас позвоню и дам твой номер. Она перезвонит. О’кей?

– О’кей. И спасибо.

– Не за что! Жалко, что я не смогу с тобой поехать.

Эрнестас выключился.

– Договорился? – спрашивает Марина, опять разворачивая каталог.

– Пока не уверен. Водитель должен перезвонить, – равнодушно отвечаю я жене. Мне не интересно. А зря. Просто тогда я ещё жил спокойно и не знал, что такое Лана!

Через несколько минут моя размеренная семейная жизнь трагически обрывается. Руинируется. Только пока я этого не осознаю. Телефон натягивает нервы, словно тревожная сирена пожарной машины. Предупреждает: беда рядом! Беду зовут Лана.

– Халлёхен!

В трубке кошачий голос. Нет, конечно, я понимаю, что это слово произнесла незнакомая женщина среднего возраста, но похотливая кошка среднего возраста сказала бы точно таким же голосом, если бы Бог наградил её способностью говорить.

– Лана?

– Да, – соглашается кошка, – это я. Когда и куда едем?

Я объясняю.

– О’кей! В два я за вами заеду. Чюссхен!

Кошка сгинула в сотовой пустоте.

– Кто звонил? – тут же интересуется чумазый Лукас, появляясь в зале. Нашего младшенького по пятам сопровождает тщедушный Джейсон. Друг тоже перемазан с головы до ног. Выглядит, как дух грязи. Только очки блестят льдинками. Дети хотят есть.

– Все в ванную! – включает воспитание Марина. – Хорошенько умойтесь, а ты, Лукас, переоденься в чистое. Потом марш на кухню!

– Да, мама!

Оба друга с адским шумом закрываются в ванной. Унитаз там тоже есть, поэтому они надолго.

Между тем возвращается Саша. Он устраивается на диване и включает телевизор. Сегодня идёт немецкая шоу-лотерея, финал.

– Смотри, Вадим, – говорит мне Лукас, снова попадая в зал. – Я выгляжу, как настоящий русский!

Почему, как русский?! Дитя одето в камуфлированные шорты ниже колен и красную футболку с крупными белыми буквами «СССР».

– А я тогда, как кто выгляжу? – недоумеваю я.

– Ты – как немец!

Очищенный от грязи бледненький Джейсон противненько хихикает, не понимая ни слова из нашего разговора. Мы же по-русски. А сам-то, сам! Мелкий, зубы вперёд, коленки торчат в стороны, как локти. Человек воспитанный попкорном. Но это моя субъективная оценка. Для собственных родителей Джейсон, конечно, мил, как плюшевый зайка.

Дети шустро занимают места за столом. Марина от души накладывает им полные тарелки. Равиоли с овощами. С мясным фаршем вкуснее, но таких уже нет.

– Давайте, мужики, не зевайте! – подбадривает Марина маленьких едоков.

Лукас для аппетита врубает на полную мощность радио над столом. Господи, как было тихо! Неумолимый быдлопоп и пробки на дорогах. Саша включает телевизор погромче, чтобы лучше слышать, о чём стрекочет ведущий шоу-лотереи. В ванной начинает надрывно гудеть стиральная машина, вращая барабан с перепачканной одеждой Лукаса. И, наконец, церковные колокола властно накрывают начавшееся сражение звуков своим ровным гулким звоном. Ад и Израиль! Преисподняя разверзается и без остатка поглощает моё намерение написать шедевр!

Четверг пролетел стремительно и невзрачно. Ну бесполезно просидел я у компьютера битый час, не выдавив из себя ни строчки. Ну ожившая фрау Краус принесла конвертик с деньгами – благодарность за нашу о ней заботу (как Марина ни отнекивалась, пришлось взять), Ну прогулялся я с трудом вечером вокруг дома – посмотрел, как мерцают звезды в тёмном небе. Ну колокола молотили каждые пятнадцать минут, как ненормальные. И всё. Никаких кошмарных призраков, никаких непонятных чёрных мерседесов. Рольставни поднять! Рольставни опустить! Четверг остался за спиной во вчерашнем прошлом.

Потом наступает завтра. Пятница, утро. Пока Лукас ловит знания в школе, а Саша применяет знания на работе, мы с Мариной едем за продуктами в «Кауфланд». Нужно закупиться для гриль-парти у Феди, на дальнюю дорогу самой Марине с детьми и подарки казахстанским родственникам, конечно.

Пятница, как день, оказывается куда интереснее четверга. Пока я выбираюсь из форда на просторной стоянке перед «Кауфландом», знакомый чёрный мерседес осторожно заезжает следом. Он причаливает в самом дальнем углу. Из него никто не выходит. Вот удод!

Разозлившись на удода, я ковыляю в сторону надоевшего авто, не обращая внимания на удивление Марины. Напрасно. Как только я делаю несколько неуверенных шагов в ту сторону, мерседес плавно трогается и скользит к выезду со стоянки. Стёкла тонированные, расстояние метров пятьдесят. Кто сидит в машине не видно. Но наклейка про мечту о Баварской республике точно есть.

Проводив глазами нашего преследователя, я возвращаюсь к жене.

– Куда это ты отправился? – раздражается любимая супруга

– Показалось, что знакомого увидел, – бормочу я уклончиво.

Придумано плохо. Знакомых у меня в Нашем Городке почти нет. А кто есть, того Марина знает, но недостаточно времени и желания сочинять достоверную ложь. Ладно, забыли.

В торговом центре малолюдно. В кондиционированной прохладе огромного зала редкие покупатели катают перед собой проволочные тележки. Ищут, что подешевле. Стеллажи, стеллажи… Молочный отдел, мясной, кондитерка, заморозка, минеральная вода, алкоголь… Тридцать пять тысяч стеллажей! Полки, заполненные чуть более, чем полностью, красотой человеческих и природных творений. Яркие баночки, бутылочки, коробочки, пакеты… Овощи, фрукты. Экзотические фрукты – ароматный намёк на цветастые тропики. На торцах полок ценники – сеятели сомнений. Марина зорко высматривает ценники красного цвета – на уценённые товары.

Постепенно наша тележка наполняется. Мясо и сосиски для жарки, хлебные багеты с наполнителем из масла с травами, бананы… Это для гриля у Феди.

– Что вы на даче будете пить? – спрашивает Марина, разглядывая ряды винных бутылок.

Я пожимаю плечами:

– Катя употребляет только коньяк, Дженнифер только вино, Саша пиво, Федя пьёт всё.

– А ты что хочешь?

– Начну с коньяка, а там как мазь покатит! – отважно заявляю я. Пьяница из меня, вообще-то, не очень настоящий.

Берём две бутылки «Шантре». Коньяк хороший и не дорогой. Мягкий и душистый. Любимая Катина марка. Марина пить не будет – за рулём. Ну разве что рюмочку в самом начале буйства.

Пристраиваемся в конец очереди к кассе. Очередь двигается быстро. Проворная кассирша-немка с короткой стрижкой, похожая на некрасивого блондина, приветствует нас неожиданным американским:

– Хай!

Увидев наши удивлённые лица, хохочет:

– Простите, заработалась…

Мы прощаем. Кассирша выбивает чек, отсчитывает Марине сдачу и расстаётся с нами уже традиционным немецким:

– Чюсс!

– Чюсс!

Это Марина. Я улыбаюсь весёлой девчонке:

– Тогда уж гуд бай!

Кассирша снова смеётся. Веселушка.

В четыре часа мы всем семейством плюс Катя с котом заруливаем на полупустую стоянку перед садовым товариществом. Сегодня Сашу отпустили с работы пораньше. Рабочая неделя закончилась – уикенд начался. Ура-ура! Кто на футбол, кто в кнайпу, а мы на Федину дачу. Грилить.

Над однообразными садовыми домиками там и сям гордо реют флаги: американские, итальянские, хорватские. Русских флагов не видно, хотя русаки составляют значительный процент садоводов. Не привыкли они на ветру демонстрировать свой патриотизм.

На веранде Федя уже раскочегаривает камин. Рядом ждут своей очереди в печь сухие деревянные чурки и угольные шарики для гриля. Дженнифер пропалывает грядки в пристроенной сбоку домика теплице. Экологически чистые продукты: редиска, огурцы, помидоры. Миллиард витаминов. Лукас и девятилетняя Ванесса сразу убегают на игровую площадку для детей. Там есть качели, карусель, песок. Чего им скучать со взрослыми? Проголодаются – прибегут на запах жареного мяса.

«Халло! – Халло! Халло! – Халло!»

На обе стороны. Это соседи. Слева русаки – бывшие москвичи тощий Гена и толстая Люся, справа поляки. Как зовут поляков, я не знаю. Федя жмёт нам руки и сразу находит всем работу. Женщины выкладывают мясо, сосиски, багеты, бананы на решётку. Решётку – в камин. Мужчины ставят посреди веранды стол, раскладывают подушки на пластиковые стулья. Кот лежит в корзине и контролирует процесс. Дождя нет, но не жарко. Над садами парят облака – словно вырезаны из белой бумаги и наклеены на синее небо.

Сижу на лёгком белом стуле. Не мешаю. Тёплый ветерок. На солнышке даже припекает. Аппетитно пахнет жареным мясом. Эх, хорошо в стране баварской жить! Соседи-поляки уже поели и сейчас лежат вдвоём на лежаках, задрав ноги выше головы. Следят остановившимися глазами, как плавно вращается флюгер в виде колеса всех цветов радуги. Медитируют на флюгер. Гены и Люси на участке больше не видно – ушли в домик. У них, кстати, самый ухоженный участок: маленький бассейн, выложенный декоративным камнем, аккуратно подстриженная лужайка, кукольные домики-скворечники, дорожки из плитки, яркие цветочные клумбы… Образцово-показательный сад.

– Ну всё! Давайте садиться! – потирает руки Федя. Он, вообще-то, не Федя – Фридрих Шернер. Просто в том казахстанском селе, где он родился и вырос, в соседнем доме жила семья по фамилии Фридрих. Чтобы не путать этих самых Фридрихов с Федей, Федю все стали называть Федей. И он привык. Теперь Фридрихом его называют только в официальных случаях. Официальный Фридрих. Ему не идёт. Федя – он и в Африке Федя! Даже Шернер.

Пока Марина и Катя накрывают стол, я от нечего делать заглядываю в теплицу к Дженнифер.

– Халло!

– Халло!

Дженнифер закончила прополку и стягивает жёлтые клеёнчатые перчатки, чтобы пожать мне руку. Застенчиво улыбается. Она вообще такая. Несмотря на свои весомые тридцать пять, всё ещё скромная и негромкая. Папина дочка. Её отец, насколько я знаю, решает кроссворды в доме для престарелых. Всю жизнь он держал какой-то маленький бизнес. Заработал достаточно: большой дом в Нашем Городке, этот сад. Когда пришла пора уходить на покой, отец Дженнифер не стал чахнуть над златом, а по простецки продал бизнес, всё нажитое оставил единственной дочери и поселился в комфортабельном доме для престарелых. Меню, как в ресторане, никакой поп-музыки, парк, розы, пруд с лебедями. Мать Дженнифер давно умерла.

– Как дела, как папа?

Дженнифер кивает:

– Всё нормально. Мы с Федей работаем. Несса в третьем классе. Учится хорошо, занимается плаванием. В воскресенье повезу её в бассейн. Отца навещаем раз в месяц. Регулярно. Он чувствует себя не плохо. Гуляет, играет в шахматы с другими старичками. Дружит с одной бабушкой.

– О’кей, я рад.

Ясно. Жизнь не хуже, не лучше любой другой.

Дженнифер обводит рукой грядки и хмурится:

– Никак не пойму, почему одна грядка даёт в два раза больше помидоров, чем другие. Вроде обрабатываю их одинаково, а урожай разный. И постоянно так. Уже много лет.

Я делаю умное лицо.

– Ну, причин может быть множество. Разная земля, солнце падает иначе, подкормка…

– Эй, где вы там? Вадим! Дженни! Идите за стол!

Все, кроме меня и Дженнифер, уже за столом: Федя, Марина, Катя, Саша. Саша на разливе. Кому вино, кому коньяк, кому пиво. Кот в своей корзине сосредоточенно занимается толстым ломтём мяса. Ему первый кусок. Королевская десятина. Следом за повелителем «Иди, жри!» мы тоже пробуем горячее хорошо прожаренное мясо. Полусырое мясо с кровью никто из нас не любит. Мы же не коты.

Выпили по первой за Маринино путешествие. Чтобы количество посадок равнялось количеству взлётов. Саша наливает по второй. Пьём. Федя рассказывает, как прошлым летом крыл шифером крышу домика. Продолжил крышу и сделал навес над верандой, но превысил установленную норму. Соседские поляки только посмеялись: «Делай, мы никому не скажем. У нас самих крыша больше положенного». А вот наша русачка долбанная Люся не поленилась сообщить в правление садоводства. Пришла строгая комиссия с рулеткой, сделала замеры и выдала Феде предписание лишнюю часть навеса убрать. Иначе неподъёмный штраф. Пришлось ему тогда повозиться.

Только закончил свой грустный рассказ – Люся! Толстуха легка на помине. Отправила своего приторного Гену домой, а сама к нам. С дозой домашнего салата. В обмен на гриль.

Составляем вместе два стула. Дженнифер не вредничая накладывает Люсе полную тарелку мяса и сосисок. Саша в самую большую рюмку наливает коньяк. С горкой. Люся может и не такую порцию осилить. Люси же очень много. Женщина в теле. В теле бегемота, примерно. Баланс между живым весом и здравым смыслом безнадёжно нарушен. Люся заполняет собой всё окружающее пространство так, что никому другому места уже не остаётся. Если её пустить в Китай, то, как мне кажется, китайцы встали бы друг на друга и выключили солнце. Чтобы больше никогда не видеть большую Люсю. Не понимаю я Гену. С помощью какого вуду Люся смогла его очаровать? Видимо, в тот злосчастный момент у него началось кислородное голодание мозга. Видения типа мусульманского рая. Стройная гурия Люся в прозрачных шальварах, с кувшином шербета. Впрочем, это моё субъективное мнение. О вкусах спорят.

Люся неловко ёрзает на двух стульях, опрокидывает в себя коньяк и со смаком принимается за мясо. Дженнифер озабоченно смотрит на Люсину тарелку. Угощения может оказаться маловато.

Тем временем Люся зажевала «Шантре» огромным куском говядины и переходит к интеллигентному разговору.

– Блиндерский поезд! – кричит она, заставляя всех вздрогнуть от неожиданности. – Завтра же в Германии праздник – День урожая. Работать нельзя, шуметь нельзя, ничего нельзя!

– Что поделаешь, – кротко замечает Федя. – Октябрь здесь вообще такой месяц – праздничный. Приходится приспосабливаться. Значит, завтра будем отдыхать.

– А помните, как в Казахстане все праздники, дни рождения по-немецки отмечали? – обращается Люся к казахстанцам. – Зато в Германии стали все даты отмечать по-русски. На «грюсс готт!» отвечаете «воистину воскрес!» От, блиндерский поезд!

Казахстанцы хохочут. Люся поворачивается ко мне и персонально заявляет:

– Всё равно, Вадим, нас из Германии теперь палкой не выгонишь! Я хоть и критикую конструктивно, но Германии благодарна за то, что она нас приняла. Наша родина Казахстан, но наш дом теперь здесь – в Байроне.

– Как ваши мальчики? – спрашивает толстуху Дженнифер, подкладывая ей на тарелку ещё мяса.

– Оба сына служат в бундесвере. На контракте, – объясняет Люся мне и Марине с Катей. И по-немецки Дженнифер: – Наши мальчики сейчас в Афганистане. Воюют вместе с американцами. Слава богу, пока всё тьфу-тьфу-тьфу!

Она стучит по дереву.

Выпиваем за наших сыновей, которые выполняют свой солдатский долг далеко от Баварии.

– А что у тебя с рукой? – обращает внимание Федя на синяки и ссадины, покрывающие Люсину правую руку. Рука исцарапана от плеча до запястья.

Люся пренебрежительно машет этой самой рукой.

– А фигня-война! Упала вместе с велосипедом. Это с моим-то весом! Шлёпнулась, как говно!

Да, тонкая ирония и искромётный юмор ей, похоже, не знакомы. «Упала с велосипеда, как говно!»

За кустами, огораживающими территорию садоводства, раздаётся громкий протяжный сигнал. Катин кот встревожено выглядывает из корзины. Но это не к нему. Я вопросительно смотрю на Федю.

– Мороженое привезли. Сюда в сады каждый день в определённый час приползает какая-то калоша с мороженым. Можно себе и детям набрать. Сейчас Несса с Лукасом махом прилетят.

И точно. Через полсекунды на веранде возникают наши чумазики. Из их русско-немецкого гвалта можно различить только: «айс, айс!» и «мама, дай денег!»

Мамаши выдают своим настырным отпрыскам по евро и Лукас с Ванессой убегают.

– А как дела у твоей дочери? – опять интересуется Федя у Люси.

Полное лицо соседки принимает печальное выражение.

– У Сабинки-то? С пузом ходит. Уже год с негром живёт. Нашла же себе радость! Блиндерский поезд! И спрашивает меня: «Мама, а ты будешь мою девочку любить?» А куда же я денусь? Внучка ведь, хоть и чёрненькая. Придётся и зятька африканского привечать.

Люся замахивает ещё «Шантре», с яростью откусывает сразу полсосиски и, смачно жуя, рычит:

– Да чтоб он сдох, сволочуга!

Глава 5

Первый разговор с Алоисом Кальтом.

Воскресенье. Рано. Вчера Марина с детьми улетела из Франкфурта в Астану. В четверг она съездила в казахстанское консульство за визами и в субботу утром уехала с детьми в аэропорт на такси. Поэтому сегодня я просыпаюсь совсем один в уголке просторной кровати. Колокола настойчиво напоминают, что пора вставать. Сонно смотрю на себя в зеркала могучего шкафа. Из-под одеяла видна небритая морда. Доброе утро, небритая морда! Рольставни поднять!

За завтраком с музыкальным радиосопровождением напоминаю себе: «В два у меня начинается поездка к Алоису Кальту на женщине с кошачьим голосом. На Лане». Звучит, конечно, двусмысленно. Но я не виноват. Виноват богатый русский язык. Хочешь точнее выразить смутную мысль, а часто получается пошлость. И почему «завтрак»? Он же сегодня. Значит, сегодник!

Заканчиваю скромный сегодник, изначально состоявший из яичницы с колбасой. Вполне нордично. Теперь от него остались только крошки. С чашкой кофе в руках подхожу к окну. Никаких чёрных мерседесов. По крайней мере, отсюда не видно.

Формирую в уме план на дообеда: не забыть провести сеансы связи с отцом-братом и Мариной. Нужно узнать, как она долетела. Что там с Наташей? И какая у них погода? Потом обед точно по расписанию. Без особых выкрутасов – перцы, фаршированные мясным фаршем, и сметана. Марина наворотила для меня целую кастрюлю. Хватит надолго. Перец я люблю. После обеда у меня Алоис Кальт. Визит к старому маньяку. И зачем он мне нужен? Хороший маньяк – мёртвый маньяк. Но это моё субъективное мнение. Вечером, если останется время, ради прогулки сходить в Ведьмин лес, поискать место для своей смерти.

Перед отъездом Марина надавала мне множество заданий. В том числе и вывезти мусор на шрот. Подарить отходам вторую жизнь. Старые электробатарейки, цветочные горшки с отколотыми краями, сломанные рамки для фотографий, облезлые дамские сумочки, прошлогодний школьный ранец Лукаса и тому подобная фигня. Фигню нужно цивильно отвезти на перерабатывающее предприятие. В ресайклингхоф. Но русаки говорят короче и проще: «на шрот». Шрот находится на окраине Нашего Городка, поэтому необходимо договориться с Федей или Дженнифер. Но это не срочно. Не пылает и не горит. Время у меня есть – целых три недели.

Ещё мне нужно купить в аптеке таблетки. По свежему рецепту от фрау Половинкин. Это совсем не сложно – аптека рядом с домом. В Нашем Городке все аптеки названы романтично и красиво: «Ангельская», «Лебединая»… Есть даже «Львиная». Только аптека по соседству почему-то названа по фамилии хозяина «Ратс Апотеке». По-английски «ратс» означает «крысиная». Когда я смотрю на её витрины, мне всегда чудятся там внутри за прилавком огромные крысы. Серые, в белых халатиках, с кокетливыми шапочками на головах. Очень компетентные и услужливые. Говорящие человеческим языком. С длинными голыми крысиными хвостами. Забавно, не правда ли? Но бр-р…

Сижу за компьютером. На кухне пещерно воет Фил Коллинз. Не знаю, кого куда, а меня творчество этого британского певца зовёт в спелеологию. Так и представляю себе, как я, наоравшись подобно Коллинзу под сводами огромной пещеры, погружаюсь, иссякнув, во мрак бездонного подземного озера. Всё ниже, ниже, ниже… В спасительное безмолвие.

Между прочим, через месяц очередная годовщина октября. Седьмое ноября. Октябрь в ноябре. Абракадабра, но очень по-русски. Как и старый Новый год. Раньше было: торжественный голос чеканит: «Да здравствует Великая октябрьская социалистическая революция!» Счастливый советский народ: «Уря-я-я!!!» Транспаранты, флажки, кумач, воздушные шары… Дома накрытый стол: селёдка под шубой, оливье, сервелат, горячие пельмешки, ледяная водочка. А сейчас… Большая Люся чавкает жареное мясо под «Шантре». «Я упала с велосипеда, как говно!» Эх, люди!

Вижу-вижу! Брат зашёл. Моего младшего брата зовут Агафон. Это странное слово я выбрал для него сам – родители попросили придумать имя новорождённому братику. У меня тогда в детском саду был друг Агафон. Мы с ним ходили в одну группу. Крепко дружили. Иногда дрались. Я и брата так же назвал, чтобы не заморачиваться. Наверное, погорячился. Ведь, действительно, как корабль назовёшь, так он и поплывёт. Странное имя вызвало к жизни странную судьбу. Брат до сих пор живёт с родителями (после смерти мамы – с отцом). В свои сорок семь лет всё ещё не женат, детей нет. Агафон плохо учился в школе, плохо учился в университете. Вообще везде прилежно, но плохо учился. Теперь он преподаватель этого же универа, аспирант, и в настоящее время плохо пишет диссертацию по экономике. Должен быстро придумать, как спасти мировую экономику от кризиса. Странно, что именно вечный троечник Агафон последняя надежда человечества.