Сокровища острова Монте-Кристо

скачать книгу бесплатно


– Наплевать, куда она свернула. Главное сейчас – свалить отсюда по-быстрому. Давай в машину, я сказал!

Трое бегом добрались до маленькой пустой стоянки в сотне метров от Русского кладбища, Лысый сел за руль джипа неприметного серого цвета. Со стороны центра города волнами наплывали приближающиеся полицейские сирены.

– Дерьмо, едут уже, быстро они. Лысый, в следующий раз ставь машину поближе!

– Шеф! – Лысый оскорбленно ударил себя в грудь, – вы сами приказали поставить подальше, чтоб не светиться!

– А ты бы собственным умом иногда соображал, ты у меня десятник или кто? Ладно, поехали!

Лысый благоразумно сменил тему:

– Куда теперь?

Шеф пригладил ухоженную бородку и сплюнул в окно:

– Давай в тот лес у станции, где мы утром останавливались.

Лысый нажал на акселератор и резко вывернул руль на повороте, Толстый Жан на заднем сиденье от неожиданности завалился на бок.

– Потише, ты! У меня тут аппаратура в руках!

– А ты там держись, чего развалился! – Лысый, визжа тормозами, перевалил через “лежачего полицейского”. – Пристегнись, придурок!

– Всем тихо! Толстый, повтори, что там старик в конце сказал, – шеф вытащил сигарету и щелкнул тяжелой золотой зажигалкой.

Жан, отдуваясь, выпрямился на сиденье и, вытянув ремень, кое-как пристегнулся..

– Он сказал, что все у него тут рядом на даче, все в сохранности, как он кому-то там обещал. Что, мол, сейчас они пойдут к нему и он это все, не-знаю-что, тому молодому хмырю отдаст. Вы ж сказали, дать отмашку, когда место назовет, я и…

– Где это место?! Он сказал точно? – шеф содрал с головы шляпу и развернулся назад. Глаза у него были бешеные.Толстый втянул голову в плечи и сделал попытку стечь вниз под кресло.

– Он сказал, тут рядом…

– Кристаччо! – Шеф грохнул кулаком по “торпеде” и замолчал. Лысый добрался до опушки редколесья, нашел полузаросшую грунтовку и, медленно проехав еще метров двести, заглушил мотор на небольшой прогалине.

– Значит, так, – шеф вытащил айфон, – сидим в этом лесу до упора, пока жандармы не успокоятся. А успокоятся они не скоро… Толстый, этот старик кто? Ну, должность? Кем он там работал на кладбище, ты понял?

Жан беспокойно заерзал:

– Он вроде как в приходском доме подрабатывает. Что-то вроде служителя. Вот там, где они сидели, это и был приходской дом.

– Понятно. Все, сиди молча теперь, – шеф быстро защелкал пальцами по телефону. – Ага, вот. Родионов Игорь Владимирович, Русское кладбище. Ну-ка, ну-ка… а вот так если? Вуаля. Сент-Женевьев-дю-Буа, улица Россиньоль, дом 5. Туда нам и надо.

Лысый щелчком отправил окурок в окно:

– Шеф, я у этой машины, что нашего клиента подобрала, номера разглядел. Может, разузнаем, кто тут подсуетился?

– Нет смысла. У нас с клиентом одинаковая задача – приехать на место, забрать свое и тихо свалить. Значит, как только тут все утихнет, едем в этот дом номер пять, делаем все дела и … ждем.

Лысый удивился:

– А чего ждем то? Я думал, находим, забираем и сразу же делаем ноги?

– Нет, мы еще дождемся этого русского, раз уж сразу его не грохнули. Вряд ли он сразу туда попрется, мы в том районе сегодня обеспечили копам развлекуху на всю ночь.

Шеф выбрался из машины, с хрустом потянулся и восхищенно уставился в небо:

– А звезды-то какие! А мы всё в землю смотрим, всё как кроты слепые живем… Лысый, давай звони нашим ребятам в Париже, пусть подъедут утром по этому адресу. Хотя нет, пусть едут сюда и вторую машину для нас пригонят, эта уже засветилась.

#

Лучше сделать и жалеть

Сент-Женевьев-Де-Буа 2013 год

– Кажется, здесь, – я проверил почтовый ящик у въездных ворот. На ящике белела бумажка “И.В.Родионов”, заботливо прикрытая от дождя прозрачным скотчем. – На карте Гугля все выглядело точно так же – и ворота и дом и лесок рядом.

– Подожди, я отгоню машину подальше. Хоть и шесть утра, а все равно нечего торчать тут на проезде. – Иза стянула свою гриву в хвост и заявила: – Я пойду с тобой! Мне тоже интересно и вообще, я же тебя спасла вчера, имею право?

– А на работу тебе не надо?

– П-ф-ф! – Иза неопределенно махнула рукой, – я на вольных хлебах, да и не сезон еще, клиентов мало.

Я изучающе посмотрел на нее. Следовало бы отправить девочку подальше отсюда, но вчера ее номера засекли, как пить дать. Неизвестно, кто там был на кладбище по Родионовскую душу, но девчонка ввязалась в это дерьмо из-за меня, это уж точно.

Ночью мне толком не спалось, все стояла перед глазами картинка, как у старика дернулся худой кадык и лопнул кровавый пузырь на губах. Что Родионов хотел сказать этим своим “Под кр…”? Под крышей? Под крыльцом? Под крылом? Иза постелила мне на полу, сама улеглась на раскладной диван, отвернулась к стене и быстро уснула. А я все ворочался на своей жесткой лежанке, слушал ее тихое дыхание, слушал переливы полицейских сирен неподалеку, ходил курить на балкон и думал.

Может, все же плюнуть и уехать домой? Что за дела, в самом деле. Словно в плохом сериале, внезапно появляется дядюшка с наследством, какие-то мутные намеки со всех сторон, теперь стрельба эта идиотская. А если бы я с оружием пришел? Тогда все эти “стреляльщики” прямо там на кладбище и остались бы и возить далеко не пришлось бы. Или знали, что я не вооружен? Следили? Если и следили, то теперь потеряли, эта девчонка водит как Шумахер…

Но что если тут и правда какая-то тайна и до нее два шага, быть может, осталось только руку протянуть, а он сейчас все бросит и уедет? Добровольно отказаться от несбывшегося? Как бы локти себе потом не изгрызть. И старика жалко, так жалко старика! Если он все бросит, получится, что старик зазря погиб! И еще кое-что важное не отпускало, свербило: ощущение иссохшей, но уже оживающей пустыни, что я словил там, на кладбище, рядом с Родионовым и могилой деда.

Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть, да?

До сих пор этот принцип всегда работал. Обычно у меня все происходило как раз в духе “сделать и не жалеть”. Или жалеть, но вовсе не о том, что сделал… Как шесть лет назад, когда вынужден был покинуть родину. Шесть лет прошло, а на душе все тот же паршивый осадок и при одной мысли едкая горечь начинает сочиться в мозг.

“Тебе трибунал светил, скажи спасибо, что мы тебя просто по служебному несоответствию уволили. А стоило бы, за неподчинение приказу командования,” – ровным тоном говорит кавторанг Ненашев, стоя ко мне спиной и стряхивая пепел на подоконник. Мы вдвоем сидим в служебной курилке. Ненашев всего пару месяцев как сменил на этом посту любимого всеми командира Горчакова – Батю, не прошедшего очередную медкомиссию и уволенного по выслуге лет. Фамилия Ненашеву подходила идеально.

“Кто еще тут несоответствует – большой вопрос. Ты за свое место трясешься, а я, значит, должен был бойцов пустить в расход…” – я с силой давлю окурок в грязной, отвратительно воняющей пепельнице. Оппонирую я Ненашеву мысленно, пропуская мимо ушей его формальные банальности. Мог бы и не мысленно, но правду сказать, Дон Кихот никогда не входил в число моих любимых персонажей. – “Вылетишь вон без пенсии!”, ха-ха три раза. Напугал ежа голой жопой… “Приказ командования”, извольте радоваться. Сказал бы я, чей это был приказ, сами бы вы, Хрен-с-Горы, неполное служебное схлопотали. И никакие связи в Москве не помогли бы. И даже совместные пьянки с прокурором Булкиным. Наслышаны и об этом, а как же, наслышаны.”.

– И не забудь, что ваш отряд боевых пловцов официально числился в отпуске на Черном море. Это чтоб тебе всякие левые мысли в голову не лезли. – Ненашев швыряет “бычок” на пол, давит ботинком и прощально шваркает дверью. Я опять закуриваю, прикидывая свои перспективы. Перспективы вырисовываются так себе. Понятно, что этот везде соломки подстелил, куда мне до профессионального карьериста… Ишь ты, мы значит, в отпуске были, сами по себе в порту поплавать решили. В недружественных водах, ага. Прогнило что-то в Датском королевстве…

Но кто мог знать, что на охране того захолустного порта будет стоять новейшая противодиверсионная система? У моего отряда, отряда “Санчеса” имелся приказ “ослепить противника”, уничтожить береговые радиолокационные станции для высадки десанта. Вот только уже погрузившись в темную воду, натренированным шестым чувством, внезапным холодком вдоль хребта, который всегда безошибочно предупреждал об опасности, в тот августовский вечер я сразу просек, что “Циклоп” на этот раз вовсе не тот и кто кому выбъет глаз – даже не вызывает сомнений.

Непосредственно сразу после этого озарения мне пришлось за секунду принять решение в духе “Лучше сделать и жалеть”. Нарушить приказ, увести группу, не выполнив задания. Но я не пожалел. Плевать на Ненашева, зато ребята целы. Интуиция меня не подвела.

Я тогда сразу Бате позвонил. Да и теперь, хоть Батя уже три года как ушел из жизни, мысленно обращаюсь к нему в трудную минуту. А тогда Батя сначала художественно выматерился, а потом решительно приказал мне валить из страны, пока Ненашев еще и не посадил меня до кучи. А Ненашев, конечно, мог и, скорей всего, тем бы и кончилось. Собутыльник местного прокурора – это серьезно. Против лома нет приема.

Была только одна закавыка – мой статус невыездного на ближайшие пять лет. Загранпаспорт лежал у командира в сейфе, документы выдавались только на время командировок. Действовать требовалось быстро: хотя приказ о моем увольнении уже был подписан, но в стоп-лист фамилию “Голицын” еще наверняка не внесли. Батя дал мне запасные ключи от своего бывшего кабинета, объяснил:

– Там два сейфа, один опечатанный, где секретные доки хранят, а второй – обычный, для текучки, паспорта там лежат. Ключ от обычного тоже на связке. Видеонаблюдения там нет, кабинет опечатывают только вечером. Так что ты завтра же, когда Ненашев в столовку уйдет, паспорт аккуратно забери и делай ноги. Сразу он ничего не заметит, а потом поздно будет. И вот еще что, – Батя, покашливая, сходил в другую комнату, принес толстую пачку долларов, перетянутую аптекарской резинкой. – На первое время тебе, тут десять тысяч. Ты головой не крути и не возражай! Это я дачу летом продал, мне они пока ни к чему. А ты как обживешься – вернешь потихоньку. Не отнекивайся, говорю! Я лучше знаю, что тебе нужно. Я твой командир.

И я уехал. Запустил дурочку командиру, что запил и сижу дома. Сам улетел в Москву, оттуда – ночным автобусом до Минска, а уж там взял билет до Таиланда, благо тайскую визу можно купить и на месте по прилету. Вещей с собой – один рюкзак: две смены одежды, походная аптечка, фотография родителей.

Прощаться было особо не с кем. Ленка, любимая жена, еще в тот день, когда узнала об увольнении, собрала шмотки и дверью хлопнула: «Как был нищеброд, так им и остался, альтруист хренов!». Что ж, ее можно понять. Деньги я и правда не греб лопатой, да и дома, с моей-то службой, редко бывал. К тому же, существовал еще на свете и “эффективный менеджер” от армии, недавно появившийся в Ленкиной жизни. Ленка скрывала, но я все равно знал, конечно же. Правильно же говорил когда-то отец: «С нашей профессией волк-одиночка – самый подходящий статус, а таких терпеливых женщин как твоя мать – единицы, попробуй еще найди.»

Теперь вот и отца с мамой нет. А быть одиночкой оказалось не так и плохо. Держишь дистанцию и все прекрасно – никаких тебе разочарований и обид. Только иногда, очень редко, в паршивые минуты, в голове всплывала слышанная еще в детстве фразочка о том, что в старости некому будет воды подать, которую я моментально гнал подальше, зябко передергивая плечами. Да и внутренний ехидный голос сразу же добавлял, что до той старости еще дожить надо суметь и в этом я с ним полностью соглашался.

#

Так хочет Бог!

Акра 1291 год

Паутина перед выходом особо густо заплела просторный, выложенный камнем ход. Когда его проложили и когда последний раз здесь бывал человек? Тампль – кладезь секретов.

Отец…

Я снова обтер липкое лицо и в следующий миг увидел пологий подъем в свете факела. Наклонную крышку лаза пришлось прорезать по краям мечом, так она вросла в склон. Несколько пинков и крышка отворилась наружу, выпустив меня в колючий кустарник и весенний день. Все тот же день, что начался для меня так рано и уже теперь казался бесконечным, хотя солнце стояло всего лишь на полдне.

Я выдрался из колючек, оставив им клочья плаща, но сохранив в неприкосновенности мою ношу, захлопнул и присыпал землей крышку. Выход оказался на южном краю гавани, откуда доносились слившиеся в одну звенящую ноту звуки беды: крики, лязг, скрип. А над внутренним городом извивались черные, багровые понизу, языки пожаров.

Надо спешить.

Жадно вдыхая пропитанный гарью воздух, я добежал до порта, но дальше мое продвижение сильно замедлилось. Приходилось с бранью прокладывать себе дорогу в густой орущей толпе, уклоняться от летящей в лодки поклажи, не наступать на визжащих под ногами детей и при этом помнить о моем драгоценном мешке. Быстрый осмотр порта показал, что все стоящие корабли перегружены бегущими жителями, верхние палубы битком, но по трапам упорно все лезут и лезут новые, не обращая внимания на пинки и затрещины матросов, срываясь в воду, хватаясь за якорные цепи.

Ближняя к проходу в море, анжуйская галера на сотню гребцов, единственная из всех не подвергалась осаде и приблизившись, я понял почему – трап охранял десяток матросов с обнаженным оружием. Это могла быть только она, “Стрела” капитана Гийома.

– Гонец отца Раймунда, – сказал я матросам. Один из них хрипло окрикнул стоящего на галере капитана, указал на меня и получил знак подняться на борт. Пока я лез по занозистым доскам наверх, матросы внизу сдерживали и отшвыривали напирающих беженцев.

– Ave Maria! – приветствовал меня торговец Гийом, пристально сверля единственным глазом. Второй, в полной гармонии с черной бородой на поллица, прятался под черной же повязкой и наводил на мысль о корсарах.

– Deus Vult! – привычно отозвался я и оглянулся на взвизг мокрого дерева. Матросы втащили трап и галера уже споро отходила от берега. Капитана отвлекли и я оперся на борт, наблюдая как гребцы разом взмахивают веслами, лавируя к выходу из гавани среди десятков мелких посудин, перегруженных сверх всякой меры. Еще немного и на выходе образуется затор, но мы успеем…

На носу одной лодчонки, с которой мы поравнялись, я увидел отца Бертрана. Он вечно возился с городской чернью, найдя себя в таком служении. Эту чернь отец Бертран и пытался сейчас спасти. Наши весла почти задели головы набившихся к отцу оборванцев, те шарахнулись и хрупкое равновесие тяжело осевшей в воду лодки нарушилось. Лодка накренилась, черпнула бортом воду, на мгновение застыла и начала проседать. Оборванцы цеплялись за уходящие вглубь борта, а кто и плыл, в надежде ухватиться за соседнюю посудину, попадали под прицельные весельные удары и исчезали под черной водой. Отец Бертран молился, одной рукой держась за обломок скамьи, а другой творя крест.

Я заорал, требуя бросить канаты тонущим. Капитан Гийом бесшумно возник около меня и холодно вперился одиноким глазом.

– Господин так печётся о рвани?

– Там мой собрат!

– Я получил ясный приказ от отца Раймунда. Никаких посторонних на судне. Разве он не дал вам подобных указаний?

Я покрепче сжал зудевшие кулаки и смирил позыв раскрошить гнилые зубы этого нахала-простолюдина. Пригвоздил капитана многообещающим взглядом и сел на мокрые доски, привалившись спиной к борту. Лучше не смотреть вниз. У меня есть миссия, остальное неважно.

Принять крест…

Галера вырвалась на простор и расправила два латинских паруса. Как ни мало я понимал в мореходном деле, все же не мог не отметить стремительность и вооружение нашего судна, весьма схожего с корсарским, как и его капитан. От наблюдений меня отвлек матрос, поднесший кружку подогретого вина. Я взял и поставил ее на пол, не поддавшись соблазну. Один глоток – и вся усталость сегодняшнего дня свалит меня с ног.

Я обошел галеру, спустился в трюм и тут увидел ответ на вопрос, мучивший меня с того мига, как поднялся на это судно. Я все гадал, кем был мой отец Раймунд для морского бродяги Гийома, чем расплатился за мое путешествие. В богобоязненность этой пиратской рожи я не верил. Трюм до отказа был забит тюками шелка и мешками риса, которые могли попасть сюда из осажденной Акры только с помощью нашего ордена, а значит – моего отца. Я выбрался из трюма на палубу и бросил прощальный взгляд на исчезающую Акру.

#

Пойди туда, не знаю куда

Сент-Женевьев-Де-Буа 2013 год

– Ладно, идем. Только условие: ничего там руками не трогаешь и делаешь все, как я скажу! Окей? – я закинул рюкзак на плечо и еще раз огляделся. Рано, тихо, пусто. Мирный пригород. И не простой, похоже, пригород. Дома далеко друг от друга, по олимпийскому бассейну можно вместить у каждого. Да еще высоченные деревья так густо, что особняки с их ненормально просторными участками похожи на основательно изолированные заимки в сибирском лесу. Вот тебе и старик Родионов, неприметный смотритель на кладбище!

– Не буду я ничего трогать, просто посмотрю… – Иза открыла скрипнувшую калитку в высокой живой изгороди и тоже ахнула: – Ничего себе, просторы тут какие!

От ворот дом еле виднелся в глубине парка, сквозь который меж деревьев петляла кирпичная дорожка.

– Это довоенная постройка, – тихо сказала Иза, глядя на открывшийся за кронами дом, – поэтому и участок такой огромный, тогда это было еще возможно. Может твоего вчерашнего старика из-за этого дома и убили? Я бы не удивилась, теперь такой кусок земли под Парижем – это куча денег.

– Да-а-а, – оценил я масштабы, – тут можно дикие оргии устраивать с песнями и плясками и никто не услышит, а мы шепчемся зачем-то! Эге-гей!

Раскатистого эха от моего вопля не получилось, только птицы озадаченно притихли. А мне вдруг пришла в голову мысль, что я даже не знаю, есть ли у Родионова семья, жил ли он в этом доме совсем один или с кем-то? Я представил, как хожу по дому, роюсь в ящиках, и тут открывается дверь, входит жена Родионова или, допустим, сын… И пойди потом докажи, что ты не верблюд, то бишь не вор из русской мафии, о которой тут пишут в каждой газетке… Если в доме никого, то надо по-быстрому все осмотреть и уходить от греха подальше.

Белый, с балюстрадой, в два этажа дом стоял с закрытыми ставнями и вызывал в памяти слово “классика”. Может из-за двух колонн, подпиравших вход или полукруглого застекленного эркера над ним. Над крышей торчала узкая башенка с флюгером в виде изогнувшего спину и поднявшего хвост трубой кота. Сбоку от дома виднелась небольшая постройка, сразу вызывавшая ассоциации с русским сараем. Я заглянул и восхитился:

– Баня! Вот это да. Настоящая баня под Парижем, даже с вениками. Во дает русская интеллигенция. Жаль, не попользоваться теперь…

Я поднялся по ступенькам крыльца, достал родионовскую связку ключей. Ключей на ней висело шесть, один очень странный – стальной цилиндрик с разномастными шипами. Нужный подобрался легко и я открыл тяжелую дверь с латунными заклепками. Внутри свет пробивался узкими пластами сквозь щели решетчатых ставен. Из центрального зала высотой в два этажа широкая лестница с поворотом уходила наверх и продолжалась там антресолями вдоль стен. Между панорамным окном и лестницей темнел подкопченным провалом огромный камин, в котором запросто можно было зажарить кабана целиком.

– А ведь здесь еще и подвал есть, наверное. И чердак. И черт знает что еще. Этак мы до вечера искать будем. О, чердак! – я схватил Изу за руку и потащил наверх по лестнице.

– Он же мне сказал “Под кр…”, это должно быть “Под крышей”, логично?

– Чего под крышей? Кто сказал? Да не тяни ты меня, я упаду! – Иза вырвала руку и остановилась.

– Может объяснишь уже, что ты ищешь?

– Сам не знаю, – честно покаялся я, – есть одна такая русская сказка, в ней надо пойти туда, не знаю куда и принести то, не знаю что. Вот это точно моя ситуация. Родионов отдал мне ключи и шепнул, что в этом доме есть кое-что для меня. Все, больше никакой информации.

– Прелестно, – оценила Иза, разглядывая второй этаж, – теперь тебе придется разобрать дом на отдельные кирпичи…

Все двери вдоль антресолей с резными перилами оказались открыты, Я заглянул в каждую. Спальня, еще спальня, кабинет с массивным деревянным столом, на нем характерная лампа под зеленым абажуром с бахромой, на стене – большое бронзовое распятие. Может быть, из-за сумрачного света сквозь ставни, но кабинет казался печальным, как будто уже подернутым пылью заброшенности.

С небольшой площадки вверх уходила еще одна короткая и прямая лестничка, над ней темнел прямоугольный ход, закрытый полированной деревянной крышкой.