Добро пожаловать в прошлое!

– У вас есть номер ее мужа?

– Я… я… не знаю. Не помню…

Она, действительно, не помнила, давал ли Влад ей свой номер телефона или нет. Все прошлое было как в тумане, лишь иногда всплывали в памяти какие-то отрывочные видения, слова.

Следователь вздохнул, взял со стопки бумаг полиэтиленовый прозрачный пакет и вытащил оттуда сотовый телефон.

– Как его зовут?

Ксения непонимающе подняла на него глаза.

– Мужа погибшей как зовут? – повторил вопрос мужчина.

– Влад… Демидов…

– Брат твой, что ли? – кинув взгляд на ее данные, спросил он.

Ксения ничего не ответила, молча опустила голову.

– Влад, здравствуйте. Вас беспокоит следователь ОМВД «Дорогомилово», капитан Васильев…

***

Выпив залпом стакан водки, непослушными пальцами Влад набрал на сотовом номер друга.

– Сань… Ты где сейчас?

– В магазин еду, – ответил на фоне улицы Воронов. – Юлька список покупок написала на два листа, – и, пораженный его глухим голосом, с подозрением спросил: – А что? Случилось что-то?

– Заедь ко мне… Пожалуйста…

***

Ксения впервые находилась в отделении полиции. Она с некоторым испугом смотрела на темный коридор с рядом закрытых дверей, убегающих в полутьму. Слабое освещение причудливо играло тенями на стеновых панелях, стоило кому-нибудь пройти вглубь теряющегося за углом прохода. Сейчас в отделе были лишь дежурные следователи, опера, ППС-ники, но, несмотря на поздний час, в самой дежурке было многолюдно и шумно.

В огороженной стальными решетками клетке сидели пара мужиков бомжеватого вида, три подростка, пьяно выкрикивающие какие-то пошлости непонятно кому. Беспрестанно звонил телефон, сотрудники обсуждали недавнее происшествие.

В дежурку быстрым шагом вошел высокий короткостриженый мужчина в штатском. Показав что-то дежурному, он оглядел помещение и задержался взглядом на Ксении, которая тут же отвела глаза. Ей было неуютно и страшно здесь, но и куда идти она не представляла. Спокойного и безопасного места для нее теперь нет. В квартиру бабушки ей вернуться никто не позволит, а возвращаться в дом к Демидовым было жутко, так же как и встречаться с Владом. Неизвестно, как он отреагирует на нее, ведь если бы она не убежала из дома, то Лена сейчас была бы жива.

Сбоку от двери послышался неясный шорох, и в проеме выросла мужская фигура. Сначала Ксения подумала, что обозналась, настолько сильным был контраст между тем, каким она привыкла видеть Влада, и тем, что она увидела сейчас. Враз постаревший, с темными кругами под глазами он уставился на нее таким убийственным взглядом, что у нее все похолодело внутри.

Нетвердо ступая и не сводя с нее глаз, он направился к ней. Девушка вся подобралась и вжалась в спинку сиденья. Демидов бы, наверное, прибил ее на месте, если бы не мужчина, вошедший ранее. Он кинулся к ним и, вцепившись в рукав куртки Влада, буквально оттащил того от нее.

– Ты зачем пришел? Я же сказал тебе в машине ждать, – ее спаситель усадил опера в кресло через одно от нее и строго наказал: – Сиди здесь, я сейчас все выясню. И держи себя в руках, Влад.

Демидов медленно опустился на кресло, провел ладонями по лицу, горестно выдохнул и, обхватив голову руками, уставился в пол.

– Ты Ксения? – обратился к ней тот, с кем пришел Влад.

Девушка лишь слабо кивнула.

– Я Саша, друг Влада. Ждите меня здесь, – и, окинув их оценивающим взглядом, направился в сторону кабинета следователя.

Последующие полчаса Ксения с Владом так и просидели рядом в коридоре дежурки, не глядя друг на друга. Опер вообще ни разу не пошевелился, так и сидел неподвижно все это время, пока в коридоре не появился Саша.

– Пойдемте, – бросил он на ходу. Осторожно взяв Ксению под локоть, помог ей подняться, затем обернулся к другу. – Влад…

На улице моросил дождь. Каждый шаг давался ей с огромным трудом, и, казалось, что прошла целая вечность прежде, чем они дошли до машины друга Влада. Саша усадил ее на заднее сидение и захлопнул дверь, после чего сел за руль. Демидов тяжело ввалился в салон, устроившись на пассажирском сидении рядом с водителем.

– Поживи несколько дней в квартире моих родителей, – повернулся к нему Саша и, открыв бардачок, достал оттуда связку ключей и протянул Владу. – Я обо всем позабочусь.

Глава 5

То, что Демидовых нужно было держать подальше друг от друга, Воронов понял сразу, как только узнал все обстоятельства трагедии. Потому и планировал устроить друга на квартире родителей, а девушку отвезти домой, но Влад с пьяной убежденностью повторял, что поедет к себе, и Саше пришлось задуматься о ночлеге для Ксении. На его предложение переночевать у него, она вежливо отказалась, ей не хотелось стеснять еще и его семью. Возвращаться в квартиру Демидовых было почему-то жутко, поэтому она решила потихоньку попросить Сашу отвезти ее на квартиру бабушки, ведь говорят, дома и стены помогают.

Владу, по-видимому, было вообще наплевать на то, где она проведет эту ночь. Он ни разу не оглянулся на нее, пока они ехали до дома. Не посмотрел и тогда, когда машина притормозила у подъезда, вышел, молча хлопнув дверью. Ксении пришлось прождать появления Воронова еще около четверти часа, пока он провожал опера в квартиру. Зябко поеживаясь и робко посматривая по сторонам, она прислушивалась к ровному гулу работающего двигателя, не до конца веря в то, что Лены теперь нет. Третьи похороны за столь короткое время…

Девушка пошарила в сумке рукой в поисках ключей от бабушкиного жилья, которые в суматохе завалились за подкладку. Ей пришлось вытрясти на сиденье практически все мелочи из сумки, чтобы добраться до них. Аккуратно сложив все обратно, она зажала в руке телефон, мысленно решая, звонить или нет подруге в такой поздний час. Шутка ли, почти полночь.

Поколебавшись несколько секунд, она все же решилась на звонок. Маринка не была любительницей ложиться пораньше, предпочитая коротать вечерние часы если не на улице в дворовой компании, то в постели со своим парнем, благо родители у нее часто уезжали по командировкам. Вот и сегодня днем она вскользь упомянула, что они снова куда-то укатили.

– Ксюха! – бодрый голос на другом конце провода свидетельствовал о том, что у его хозяйки сна не было ни в одном глазу.

– Можно я у тебя поживу пару дней? – перспектива провести ночь наедине со своими мыслями пугала Ксению.

– Конечно! Родаки укатили на выходные, гульнем! – радостно воскликнула Маринка, но потом спросила с подозрением: – А братец-то твой не притащится? Мне проблемы с ментами не нужны.

– Не притащится, – устало ответила Ксения. – Ему сейчас не до меня. Маринка, я такое натворила, – она судорожно выдохнула. – Из-за меня человек погиб…

Дверь со стороны водительского сидения неожиданно распахнулась, и девушка нажала на сброс, резко обрывая разговор.

– Ну, что? Как ты? – повернулся к ней Саша. – Точно не поедешь ко мне?

Ксения покачала головой, боясь, что он передумает и решит настоять на своем. Влад бы даже не спрашивал, куда она хочет, отвез бы без разговоров и все.

– Ну, смотри, – согласно кивнул мужчина, берясь за руль. – А в школу как будешь добираться? Может, все-таки, лучше домой тогда?

– Нет. Доберусь. Я дорогу знаю.

Машина плавно тронулась с места. Саша периодически бросал взгляд в зеркало заднего вида, наблюдая за нечаянной родственницей своего опера. Девушка сидела неподвижно, откинув голову на спинку сидения и глядя за окно. Без тени косметики на лице, со спадающими на плечи длинными волосами она одновременно казалась и ребенком, и красивой девушкой. Она сильно отличалась от своих размалеванных сверстниц, которых он привык видеть на улице, среди юных соседок или временных посетительниц «обезьянника» в его отделе. Маленькая и беззащитная, оставшаяся одна в этом огромном жестоком мире.

В душе шевельнулась жалость – судя по тому, что он знал, ее судьба не волновала никого, и помочь ей было некому. Теоретически самый близкий для нее человек, официальный опекун, с ее появлением изменился настолько, что даже родные люди его не узнавали. Саша помнил, сколько горечи звучало в голосе Юли, когда она делилась с ним нерадостными событиями из семейной жизни подруги. На работе-то Влад вел себя как обычно, только хорошо знающий начальника оперов человек мог понять, что его что-то гнетет.

Внимательно вглядываясь в суету ночных московских дорог, Воронов до боли вцепился пальцами в оплетку руля – ему еще предстоял тяжелый разговор с женой. Когда-то он пообещал себе, что больше никогда не станет причиной ее слез, но сегодня это было неизбежно. Он понимал, что узнав о трагической смерти близкой подруги, Юлька будет плакать, а в ее положении это крайне нежелательно. Саша легко мог выносить женские слезы, как-никак профессия обязывала, но только не ее, только не Юлькины.

Еще раз кинув быстрый взгляд в зеркало на Ксению, он завернул в нужный двор. Высадив ее у подъезда подруги, Воронов сунул ей в руки несколько купюр, заставил записать свой номер в память телефона и попросил позвонить ему. Когда ее имя и фамилия были вбиты в его смартфон, он проводил ее до двери Маринкиной квартиры и, убедившись, что она уже более-менее пришла в себя, ушел в ночь.

– А теперь ты, что, с ним в одной квартире будешь жить? – озадачила Ксению подруга после того, как первые ахи-вздохи утихли. – А он приставать к тебе не будет?

– В смысле?

– Ну… в смысле… в прямом смысле, – у Маринки аж глаза заблестели от волнения. – Что ты как маленькая, прям! Как будто не знаешь, что опекуны-мужики часто пристают к своим «детям».

– Он же полицейский, – попыталась осадить ее Ксения.

– Ну и что? Не мужик, что ли! Наоборот, на такого потом никуда не пожалуешься, – и, видя, что она всерьез задумалась над ее словами, подруга попыталась сменить тему: – Да ладно, шучу я…

***

Последующие дни, все как один, были серыми, холодными, мрачными, под стать настроению. Ветер вырывался из-за каждого угла, дождь моросил прямо в лицо, стебая по щекам крошечными колкими каплями, словно маленькими льдинками, под небом, затянутым тяжелыми свинцовыми облаками. Безликая московская весна, безучастная, равнодушная к его горю и убийственно-горьким мыслям.

Смерть. Насколько привычным стало для него это слово. Он сам не заметил, в какой момент слово «смерть» перестало его пугать, удивлять или даже просто расстраивать, а потом стало вызывать в душе лишь злость. Чаще всего, безразличную злость на то, что кто-то так не вовремя скончался за час до окончания смены или во время его ночного дежурства, когда, вместо того, чтобы расслабиться в тепле кабинета приходилось тащиться куда-то на вызов. А там такие же, как и он сам, усталые от этих трупов, вызовов, холода и вечного недосыпания эксперты-криминалисты и дежурные следователи, лишь понимающе кивающие на ворчливое «Черт, ну не мог этот собачник сегодня пойти гулять со своей шавкой в другое место?». И вроде уже стало привычным, что каждый день непременно кто-то будет лежать перед ним в черном полиэтилене, и он будет смотреть на тело без каких-либо эмоций, холодно и скептически оценивая вероятные варианты происшествия.

И самому нажимать на курок давно уже было не страшно. Это в первый раз казалось, что сложно сделать выстрел в человека. В тот момент щелчок предохранителя прозвучал оглушающее, и сталь в дрожащих пальцах неимоверно тяжелела, но стоило ему лишь пересилить себя и свой страх, как дальше палец уже сам жал и жал на спусковой крючок, а люди в прицеле стали для него просто мишенями.

После таких «снайперских» ночей, когда смерть уходила довольная и сытая, он не спешил домой. Отхлебывая обжигающий кофе из бумажного стаканчика с названием ближайшего фастфуда, он сидел в машине, глядя через стекло на спешащих куда-то людей. Отчетливо и пронзительно возникала мысль, что у каждого человека за стеклом был свой мир, своя жизнь, свои интересы, родные люди, любимые. Человек не может быть один, каждому просто необходимо ощущать свою нужность кому-то. Каждому, но не ему… У него внутри росла пустота, черная, беспросветная, физически ощущаемая. Его собственная жизнь в какой-то момент стала ненужной даже ему самому. И, возможно, было бы лучше погибнуть тогда, на складе, в перестрелке с Мельниховскими, чтобы никогда не узнать ощущения этой бездонной пустоты и острого чувства сожаления.

– Это система, Влад, и нам ее не сломать, – голос Воронова до сих пор стоял в ушах. – Но и нас ей не одолеть. Раз случилось так, что мы там, где мы есть, нужно принимать правила игры. Будешь играть не по правилам, тебя «удалят с поля».

Наверное, он заигрался, перестал отличать «черное» от «белого», потерял точку опоры внутри себя. И окружающий мир, словно проекция на мир внутренний, стал терять привычные очертания, принимая уродливые зеркальные формы. Теперь смерть взялась и за его близких, причем подкармливал он эту костлявую и ненасытную старуху своими руками.

Никто не знал, что уже больше года он часто просыпался ночами в холодном поту от еле внятного, но леденящего душу, шепота матери: – Владик, сынок, умираю… помоги, – и словно со стороны слышал свой злой окрик: – Опять набухалась?! Вот когда протрезвеешь, тогда и звони! – А потом еще глуше, еще дальше в ночи звучало: – Инсульт… частичный паралич… если бы помощь была оказана незамедлительно…

При мысли о том, что мать несколько часов умирала в одиночестве на полу в пустой квартире, хотелось выть. Ее бесконечные пьянки, разборки с событульниками, извинения перед соседями переполняли чашу его терпения, постепенно ожесточая сердце. Именно в тот вечер он психанул, решил, что все, хватит с него, пусть разбирается сама, и в итоге потом плакал над темным земляным холмиком, ярким пятном выделяющимся на белом снегу.

Издержки профессии? Профессиональная деформация личности? Профессиональное выгорание? Или какое-то другое мудреное название, придуманное психологами, для обозначения его состояния? На работе при общении с самыми разными представителями криминального и полукриминального мира, он вынужден был соблюдать их права и действовать корректно, а вот с близкими так уже не получалось.

Смерть матери заставила его лишний раз убедиться в своих сомнениях в том, что он живет по совести и чести, доказав, что границы «дозволенного», «правильного», «нормального» пройдены. Смерть давно ставшего чужим отца выбила почву из-под ног, перевернула привычную жизнь с ног на голову. Смерть Лены, как бы дико это ни звучало, встряхнув, заставила взглянуть на свои поступки и поведение за последние время словно со стороны. Глядя на ее фотографию в траурной рамке, свежезасыпанную могилу в обрамлении цветов, он искренне просил прощения, обещал ей исправиться и найти выход из заколдованной пустоты к самому себе.

Лены не стало, но жизнь продолжалась. В квартире все осталось на своих местах, как и в тот трагический вечер, за окном жил все тот же безразличный мир. По-прежнему нескончаемый поток машин, пешеходов, спешащих по неотложным делам, «терпилы», чьи дела нужно было срочно раскрывать, не портя статистику отдела, преступники, которым нельзя было давать спуску, и много чего еще… например, Ксения. В его мире была Ксения, за которую он теперь нес ответственность.

– Ты бы помягче с ней, Влад, – увещевал его Воронов перед тем, как привезти девушку домой. – На ее глазах все случилось. Молодая совсем, напуганная… Думаю, она и себя винит в случившемся. Лена ведь за ней побежала?

Он лишь кивнул, занятый своими скорбными мыслями. Несчастный случай… Никто не виноват… Ни Ксения, ни водила, ни он… Это жизнь…

Он уже видел записи с камер видеонаблюдения, установленных у подъезда, и смог убедиться в том, что это был несчастный случай. Лена сама выбежала на дорогу, буквально бросившись под колеса въезжающему во двор автомобилю. Водитель не виноват…

И Ксения не виновата…

И он не виноват… Или виноват? Ослепленный подростковыми обидами и ненавистью к отцу и его «дочери», которую тот любил, о которой заботился, Влад не замечал ничего вокруг. Это он должен был пойти за Ксенией, а, вернее, он не должен был допускать того, чтобы она услышала те слова. Вообще не должен был так о ней говорить!

Рабочий день давно закончился, только Демидов продолжал сидеть в кресле и усиленно делать вид, что его интересуют записи по одному делу в производстве. Игнорируя вопросительные взгляды коллег, привыкших к тому, что обычно начальник оперов старался не задерживаться на работе дольше необходимого, он ждал, когда они наконец разойдутся. Ему же идти домой совсем не хотелось. Глупо и смешно! Он оттягивал время, чтобы попозже вернуться в собственный дом, и совершенно не мог объяснить самому себе, что конкретно его смущало в присутствии Ксении в доме. Само осознание того, что в комнате за закрытой дверью находилась она, приводило его в замешательство, пробуждая неловкость и злость на себя, и на нее. Брат, опекун, родственник… Черт!

Мужики уже давно разошлись, в интернете не было ничего интересного, припасенная бутылка пива подошла к концу. Он же не собирался здесь сидеть до завтрашнего утра? Выйдя на улицу, Демидов достал из полупустой пачки сигарету, закурил, как-то отдаленно думая, что в последнее время стал слишком много курить.

После кабинетной духоты лицо приятно обдувал теплый весенний ветерок. В машине на полную громкость он врубил любимую музыку, стараясь ни о чем не думать и просто жить настоящим моментом. Небольшая вечерняя пробка, оттягивающая приезд домой на лишние полчаса, не портила настроения, а, наоборот, предоставляла возможность немного поразмыслить. Он смотрел на людей в соседних машинах, на то, как они звонят кому-то по мобильникам, жестикулируя руками, скорее всего, объясняя, что застряли в дурацкой пробке и как мечтают скорее вырваться из нее, чтобы встретиться со своими близкими. Все куда-то спешили, к кому-то… Снова обожгла мысль, что ему спешить некуда и его никто не ждал.

Уже на подъезде к своей улице, услышав трель мобильника, опер взглянул на дисплей и съехал на обочину. Звонил Воронов. Как так получилось, что он стал единственным, по-настоящему близким ему человеком и тем, к кому он всегда мог обратиться? Когда-то у них был конфликт, а сейчас он знал, и это не пустые слова, – он всегда был готов прийти на помощь Воронову, если тому таковая понадобится, и был уверен на сто процентов, что и Саша никогда не откажет в помощи ему. Настоящие друзья… Неудивительно, что радостной новостью Саша спешил поделиться с ним.

– Вот только приехали, – голос на том конце провода усталый, но довольный. – УЗИ сделали, сказали, девочка. Дочь у меня, представляешь? Сын и дочь.

– Поздравляю, Сань, – он постарался, чтобы его голос не звучал совсем уж глухо, и не удержался: – А Юля как?

– До сих пор не верит, – помолчав, вздохнул Саша. – Все простить мне не может, что я на похороны ее не пустил.

***

Одна. Она была совсем одна. В пустой, темной и чужой квартире. В чужой жизни. Тишина давила, но при этом каждый звук казался оглушительно громким. Вдалеке раздался едва слышный гул лифта, хлопок чьей-то входной двери, а в квартире было по-прежнему тихо. Ксения не знала, во сколько он придет с работы, как, впрочем, и не знала толком, что у него за работа.

Она свалилась ему как снег на голову, и уже принесла кучу несчастий. У него была своя жизнь, о которой она совсем ничего не знала. Девушка чувствовала, что он никогда не позволит ей войти в свою жизнь, и она не имела никакого права о чем-то просить или чего-то требовать. Глупо было надеяться на то, что они смогут стать родными людьми.

В последние дни ей часто снилась мама, ее ласковые нежные руки. Только теперь она смотрела на дочь так, словно за что-то осуждала. Ксения задумалась. Может, она в чем-то ошиблась? Только вот в чем? Она ведь просто подчинялась судьбе, просто шла вперед, и особого выбора у нее не было. Ей нужно было лишь переждать два года, не обостряя отношений с опекуном, и она радовалась негласному перемирию, воцарившемуся в их «семье».

Как оказалось, перемирие было недолгим, и причиной нового витка войны был Ковылев. На все пары он пересел на последнюю парту позади Ксении и развлекался тем, что доводил девушку – то, приподнявшись над партой, нашептывал непристойности, то тянул за длинные волосы, то проводил линейкой по спине и плечам. Поначалу она пыталась хоть во время перемен скрываться от него в школьных коридорах, но скоро поняла, что это бесполезно и даже еще хуже. Костя знал здание школы лучше нее, и там было много пустынных закутков, поэтому даже перемены она предпочитала проводить в классе, там хоть всегда кто-то был рядом.

– Слушай, Ковылев, ты достал уже! – в сердцах повернулась к неугомонному воздыхателю ее соседка по парте, Алена. – Отстань уже от человека! Докопаться больше не до кого?!

– А ты, че, Клеменцова, самая смелая? – Ковылев уставился на нее наглым взглядом.

– Да, смелая! – огрызнулась девушка, устав от его хамства и похабщины.

– Сиськи покажи тогда!

Его дружки, стоящие вокруг парты, заржали в голос.

– Придурок! – возмущенно выдохнула Алена и, потянув Ксению за руку, вытащила ее из-за парты: – Пойдем отсюда.

Схватив учебные принадлежности и сумки, девушки покинули класс под гогот пацанов.

– Эй, вам математичка кол влепит за прогул!

– Куда вы, только общаться начали нормально?

Новые подруги направились в излюбленное место Ксении в парке напротив дома.

– Этот Ковылев дебил еще тот. Всегда ведет себя по-скотски. Ты бы поговорила с кем-нибудь из взрослых, – советовала ей Алена, пока они лакомились мороженым, сидя на лавочке, – чтобы ему мозги прочистили. У тебя брата нет старшего?

Ксения лишь отрицательно покачала головой.

– Они ко всем новеньким так пристают. За два года уже три девочки забрали документы и ушли из школы.

– Спасибо тебе за поддержку, – чуть коснувшись руки Алены, поблагодарила ее Ксения с чувством.

– Да не за что, – улыбнулась та. – Только тебе бы все равно какого-нибудь защитника найти. А то не отстанут ведь…

Легко сказать «найти защитника», только выполнить трудно. Влада она сама просить не будет, друзей из старого района приплетать тоже было ни к чему, а больше и некого. Если только…

Вытащив телефон, девушка начала искать знакомый номер в контактах, надеясь, что этот человек ей не откажет. Если что, она хотя бы спросит, как можно припугнуть приставалу, и еще попросит, чтобы он ничего не рассказывал Владу.

– Алло, Саша, здравствуйте, – робея, проговорила она в трубку, – это Ксения… Демидова…

Глава 6

– Да, Ксения, внимательно слушаю. Что-то случилось? – в голосе мужчины было столько неподдельного участия, что она поначалу подумала, что он ее с кем-то перепутал.

– Это Ксения… сестра… Влада…

– Я узнал, Ксюш, – даже на расстоянии она почувствовала, что он улыбнулся в трубку. – Погоди минутку, – теперь его голос зазвучал в отдалении, поясняя кому-то, как правильно заполнить документы. Ей стало неловко, что она отвлекает занятого человека своими несерьезными проблемами. Подумаешь, новенькую в классе задирают – так было и будет всегда, не она первая, не она последняя, никто еще от этого не умирал. – Я слушаю, – приятный голос мягко выдернул ее из грустных мыслей.

– Я… я хотела спросить, – поражаясь своей наглости и кляня себя за неумение врать, Ксения едва подбирала слова: – Вы не могли бы… показать мне, где похоронили Лену… Я… на похоронах не была… Хотела… попрощаться, – окончательно смутившись, девушка замолчала.

Если Воронов и удивился, то быстро совладал с собой – заминка была почти незаметной.

– Да, конечно. Ты когда хочешь съездить?

– Когда вам будет удобно, – выпалила Ксения, чувствуя, что щеки запылали. Она не собиралась к Лене, просто это первое, что пришло ей на ум. Стало мучительно стыдно. – Только Владу не говорите… Пожалуйста…

– Хорошо. Я тебе заранее позвоню, – Воронов положил трубку.

В душе она надеялась, что он забудет о данном обещании, или же работа не оставит ему свободного времени, но ошиблась. Уже на следующий день, забрав ее у школы, Саша вез ее по направлению к Хованскому кладбищу.

Купив у ворот букетик цветов, с гулко-бьющимся сердцем Ксения медленно шагала рядом с мужчиной. В этом тихом, безмолвном царстве усопших, она поняла, насколько мелочны все ее терзания, насколько быстротечна жизнь. Незаметно Саша остался чуть позади, за что девушка была ему благодарна. К глазам вновь подступили слезы, вспомнился вечер трагедии, сердце сжалось от чувства вины.

– Прости, – еле слышно прошептала она, ощутив на щеках дорожки слез. Они прожили вместе немногим больше недели, но Ксении казалось, что она потеряла близкого и родного человека. Появилась уверенность, что они могли бы подружиться, которая тут же растаяла под тяжелым гнетом сожаления и душевной боли.

Хотелось остаться тут насовсем, забыв о жестоком и безжалостном мире за спиной, замереть в мнимом ощущении спокойствия, растянув это мучительное удовольствие, но нельзя. Мертвым – покой, живым – живое… С трудом оторвав руку от холодного металла оградки, Ксения еще раз мысленно попросила прощения у той, кому не суждено было стать ей сестрой.