Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман

Вот послушай, всего пара фраз, а в какую неизведанную высь они уносят душу. «Небо, произведенное из Рода Человеческого, есть самою целью сотворения Вселенной, и эта цель, в действии своем и поступательном движении, есть Божественное провидение в деле спасения человеков. Божественное провидение непрестанно в действии на спасение человека, но спасены быть могут лишь желающие быть спасенными; желают же быть спасенными лишь признающие Бога и ведомые им». Это Сведенборг, ученый, который к концу жизни стал духовидцем. Его путь удивителен! Это записано им в восемнадцатом веке, издано на многих языках, почему же мы до сих пор не хотим этого слышать? Буддийские просветленные учителя предлагали желающим просветление здесь и сейчас, и желающих не нашлось, понимаешь, вот действие системного страха наглядно!

Роланд посмотрел на брата и улыбнулся.

– Извини, что-то я разошелся…

– Ты уже увидел просвет истины? Ты осознаешь все это, и как тебе с этим живется?

– Мне живется интересно, бутуз. Очень интересно! Возможно, поэтому я и не стремлюсь к семейным радостям. С процессом размножения человечество справится и без меня, хотя когда-нибудь и со мной такое случится, а может, и уже случилось, а я не знаю… Ладно, теперь вытряхни это из головы. Сегодня у тебя как раз системные задачи.

Вечером Артур привез картины. Открыла ему Эммануэль.

– Здравствуйте, Артур, проходите! Поставьте сюда, пожалуйста.

– И вот приглашение, – протянул он ей листок.

– Спасибо, надеюсь, что приду. Мне очень понравилась галерея вашего брата.

– Роланд будет рад.

– А вы… я хотела спросить, вы видели картины?

– Нет, он их упаковывал без меня.

– Мне не терпится их развернуть, давайте посмотрим?

– Конечно, надо проверить, что все в порядке.

Пока она возилась с упаковкой Артур стоял неподвижно, впитывал все, что происходило в комнате – вечерний свет, звучащий где-то в другой комнате джаз, ее движения, которые вдруг под его взглядом замедлялись, замирали и возобновлялись неуверенно, как ответ на экзамене, ее просторное платье, окрашенное так, словно девушку на время поставили в тазик с фиолетовыми чернилами, и ткань впитала их, но чернил хватило только на половину платья, а верх и рукава остались светло-зелеными.

Артур и не думал помогать ей, не думал о том, что это кажется ей странным и обидным, он просто плыл в ее музыке, просто ждал, когда тема сменится и вновь польется ее голос.

– Вам нравится? – Маленькую картину Эмануэль держала в руках, рассматривала, даже понюхала, Артуру показалось, что еще немного и она лизнет этот холст.

– Я не люблю натюрмортов, – просто сказал он.

– А что любите?

– Море. Поля… в общем, простор.

– На картинах?

– Больше просто так. Но если говорить о картинах, то на картинах тоже. Брат подарил мне альбом Тернера, его работы мне очень пришлись по душе, есть еще много картин, которые мне нравятся – у Писсаро, Моне, Ван Гога, и других, чьих имен я не помню. В отличие от Роланда, я только могу сказать, нравится мне что-то или нет.

– То есть вы не разбираетесь в живописи.

– Нет. Мне нужнее архитектура, я ее лучше понимаю.

– Ну да, вы же строительством занимаетесь, отец мне рассказывал, и что-то еще…

– Судоверфь…

– Поэтому – море?

– Наверное. Как-то не задумывался, почему. Нравится – этого достаточно.

– Да? Интересно… – Эммануэль была немного сбита с толку. Ее умение вести непринужденную беседу вдруг оказалось не таким совершенным. Было ясно – главное в этом разговоре то, о чем Артур молчит, все остальное – не более чем церемонные уловки, чтобы потянуть время и помолчать подольше. Ей хотелось, чтобы он проговорился, потому что молчание его было тяжелым, она чувствовала, как мучительно оно было для него, и эта тяжесть невольно передавалась ей. – А чем вы вообще увлекаетесь?

– Ничем.

– Так бывает?

– В самом слове «увлекает» есть какое-то подчинение, вам не кажется? Обычно я работаю. Или отдыхаю.

– А что делаете, когда отдыхаете?

– Сплю. Гуляю. – И обратив внимание на ее усмешку, он добавил снисходительно. – По-разному – что захочется, то и делаю.

Тут был тупик. Куда еще пойти Эммануэль пока не придумала. Но подача перешла к Артуру.

– А вы чем занимаетесь? Вы, наверное, еще учитесь?

– Нет, уже нет.

– Работаете?

– Нет, в этом пока нет необходимости. Мне нравятся свободные занятия, я интересуюсь культурной жизнью, искусством, театром, ну а кроме того у меня довольно много домашних забот. После смерти матери отец и думать не хочет о новой женитьбе, поэтому я забочусь о нем. Он много работает… Устает на работе… – Эммануэль чувствовала, что все ее ответы не попадают, слушая себя она впервые подумала, что ведет какую-то пустую и никчемную жизнь, что заботится лишь о том, чтобы было не скучно и комфортно, но что в этом плохого?

– А какое у вас образование?

– Я искусствовед…

– Понятно. – Артур сказал это так, что было совершенно непонятно, как он к этому относится. – С картинами все в порядке? Роланд их не перепутал?

– Все правильно, спасибо большое, что вы их привезли, не стоило, право, беспокоится, можно было отправить курьера.

– Да, так бы и сделали, но скоро открытие выставки, и Роланду понадобились все его люди для разных поручений, а у меня была встреча с подрядчиками… неподалеку. – Это единственное лживое слово Артур произнес совершенно бесстрастно, желая, чтобы оно поскорее затерлось среди других слов. Вранье отнимало у него очень много сил.

– Наверное, вы устали, присядьте, может быть, хотите кофе? Или оставайтесь поужинать, отец скоро уже приедет, он будет рад вам.

Артур сел, облокотившись на стол, подпер кулаком скулу, поднял глаза на Эммануэль, потом снова уставился в пространство, было похоже, что он сдерживает сильную боль, но не боль это была, а какая-то непреодолимая, тяжелая тоска, сознание неизбежности страдания и для себя, и для нее, а еще – перекрывавшее все бешеное желание завладеть ею, всей ее жизнью, как можно быстрее, противится которому было невозможно. Дольше он не продержится. Он поднялся.

– Простите, нет. Мне лучше уйти.

– Почему?

– Я не могу сейчас дольше быть с вами.

У Эммануэль занялось дыхание, он подобрался к границе своего молчания, а врать он категорически не умеет, стоит только дожать – и он скажет, но то, что он скажет, казалось, погребет ее под собой.

– Спасибо, Артур, не буду вас задерживать, – она было протянула ему руку, но тут же опустила.

Артур благодарно улыбнулся, кивнул и молча ушел.

Но он словно оставил на ее пороге свою тоску, свою беспощадную верность, свое каменное чувство долга, и все это одним махом рухнуло на ее легкость и никчемность, и не выдержав, она разрыдалась у двери.

Дневник мадемуазель Арианы. Середина июня

12 июня

Солнечным соком брызнуло в глаза – передо мной открылась стеклянная дверь, появился ты. Улица двигается и растворяется в твоих глазах. Ты прячешь несостоявшуюся сигарету. «Прошу! Вы ведь сюда хотели зайти?» – «Конечно». Разве могу я идти не к тебе? Голубоватый утренний свет, легкое пространство, кажется, я вижу его каркас – графитовый каркас акварели. За моей спиной твой жест, словно взмах огромного крыла. Ты протянул руку, передо мной возник маленький мир, созданный из стекла и цветов. Ты говоришь о свете. Из-за моего затылка твой голос вытекает двумя потоками и заполняет пустынный зал, обернутый ватой тишины, словно елочная игрушка. Мы движемся параллельно стене как корабль вдоль берегов, и каждый берег – мир, со своим устройством, со своим солнцем и тенью, и на каждый мир нужны свои глаза – мы примеряем их как очки в магазине. Ты говоришь о встрече, о том, как люди чувствуют ее. Мы заходим в пролив, за ним – открытое море темного взгляда из глубин времени, хрупкая старая жизнь, призрачная юность, гномы, пьющие эль, принц, сдавленный латами. «Кофе?» Мы погружаемся в кресла, в объятия большого стиля, перед которым не натянута веревочка с просьбой не заходить. Появляется запах цвета твоих глаз. Ты отбрасываешь прядь со лба, словно тень, упавшую на лицо. Я слышу наши голоса, легкий сухой хруст светской беседы. Мне нужно идти, иначе ты перельешься через край и выплеснешься из меня, а я не хочу этого. За дверью мир исчезает, остается белый лист, с которого смыли краски, лишь какие-то невнятные разводы говорят о том, что здесь что-то было. Остается сосредоточиться и вспомнить, что.

Безоговорочное подчинение

Артур понимал, что заснуть ему сегодня не удастся. Он лежал ничком, отодвинув в сторону подушки, и вспоминал все, что увидел и услышал у нее, разбирал и снова собирал, словно тюльпан из бумаги, тот маленький кусочек мира, в центре которого находилась она. «Что может сказать о человеке комната, в которой идеальный порядок, как на картинке из журнала? Она любит свой дом и много времени в нем проводит, уделяет внимание каждой мелочи, стремится к красоте и гармонии. Что есть в ее доме из мелких вещей – они лучшие подсказчики? Картины, вазы с цветами, подушки – не за что зацепиться. Но в гостиной просто принимают посетителей, а вот если бы заглянуть в ее спальню – там все могло быть по-другому». Он повернулся и стал рассматривать свою комнату. «Что здесь обо мне? Большая кровать – люблю дрыхнуть. Но она не моя, она была для двоих. Дорогая стереосистема – люблю музыку, хороший звук. Кассеты – без зауми и претензий на оригинальность. Полный шкаф белых рубашек – пунктик. Говорит о желании быть хорошим, чистеньким и добреньким, об отсутствии фантазии, о стремлении жить по некой стандартной схеме… Белая одежда напоминает о море. Камни – за них можно смело в психи записывать. Фотографии, почти все из нашего последнего года на побережье, родители снова вместе, они еще молодые, Роланд учится в университете, я заканчиваю лицей, яхты, верфь – я не хочу быть один, я хочу жить там, у меня было хорошее детство, я их люблю… Почему так должно было случиться, что я не успел увидеть его перед смертью?»

Артур встал, открыл окно, закурил, две мысли так тесно переплелись в нем и он пытался найти этому объяснение. «Я не представляю ничего интересного для нее, ей интересно было только то, чего я не мог сказать и сделать… Почему он не хотел, чтобы я видел, как он умирает? Пожалел? Она меня тоже пожалела… То, что я скрываю, бросается в глаза…»

Он вдруг заметил внизу в темноте какое-то движение. В саду кто-то был, и это был не Марк. Артур надел халат и вышел.

– Эй! Что вы здесь делаете? – окликнул он незнакомца. Молодой парень, что-то смутно знакомое…

– Тут такие красивые цветочки, вот, думаю, выкопаю луковичку, посажу перед своим домом, на радость мамочке. – Вкрадчиво сказал тот.

Артур узнал воришку, стащившего у него перстень.

– Будешь сажать цветочки перед тюрьмой. – Цоллерн взял его за плечо и развернул к свету, падающему из окна. – Я ведь говорил тебе, чтоб ты мне больше не попадался!

Мальчишка извернувшись укусил Артура за руку, но тот успел перехватить его другой рукой.

– Ах ты…

– Сукин сын!

– Подумал, прежде чем сказал?

– Это я тебе подсказываю… Не нравится? Ну, тогда – представляюсь. А тебя как зовут?

– А мое имя ты узнаешь из газет, когда в них напишут, что я в целях самообороны случайно прибил человека с лопатой, забравшего в мой сад «за цветочками». Что ты здесь ищешь?

– В этой земле есть кое-что поинтереснее цветочных луковиц, я тебе помогу достать, – сказал воришка сладким голосом. Его постоянное кривляние пока еще забавляло Артура, отвлекало от тяжелых мыслей.

– Я и без твоей помощи обойдусь. Спасибо, что сказал.

– Нет! Это опасно!

– Бомба что ли? – усмехнулся Артур.

– М-м…Вроде того… Надо очень осторожно…

– И лучше при дневном свете, – подытожил фон Цоллерн.

«Чушь какая-то, он сумасшедший». Вынужденная ночная прогулка, хоть она оказалась весьма странной, подействовала как необходимое лекарство – Артур понял, что если не упустит момент, если сейчас вернется и уляжется, то заснет, поэтому разбирательства решил оставить на завтра.

– Пойдем-ка, – он повел мальчишку к конюшне.

Конюх проснулся и, увидев хозяина в пижаме и халате, забеспокоился, не случилось ли чего. Артур велел обыскать, связать и запереть вора.

– И не разговаривай с ним, Жиль, ни единого слова! – крикнул он уходя.

Мальчишка наигранно застонал, и Жиль решил проверить своего подопечного.

– Чего пищишь?

– Дай попить, – он указал глазами на внутренний карман своей куртки.

– Что это у тебя там? Откуда, я ж все обшарил! А ну-ка дай сюда! – Старик засунул руку ему за пазуху и извлек небольшую фляжку.

– Что тут у нас?

– Водичка.

Жиль открутил крышку, понюхал.

– Водичка! Кое-что покрепче у тебя там, дураку ясно!

– Тебе что за дело. Просто подержи флягу у рта…

– У твоего что ли? Не полагается тебе! Это – мой трофей. – С этими словами он запрокинул голову и стал уверенными глотками пить. Мальчишка смотрел на него и широко улыбался.

Вскоре из угла, куда ушел старик, раздавался веселый храп.

Парень поднялся и подошел к лошадям. Они вначале забеспокоились, но он заговорил с ними, и вот две головы потянулись к нему. Он встал напротив черного жеребца и долго смотрел ему в глаза, а затем повернулся к нему спиной, чуть приподняв связанные руки. Конь начал яростно жевать веревку.

Артур проснулся очень рано. «Это кстати», – решил он, вспомнив о вчерашнем происшествии, и пошел проведать пленника. Тот сидел на пороге открытой конюшни и курил папиросу, позаимствованную у сторожа, до сих пор заливисто храпящего. Цоллерн остановился и задумчиво рассматривал мальчишку. Лицо его было странно нежным, с почти девичьими чертами. Тени от слишком длинных ресниц падали на смуглые щеки. Черные волосы мягкими волнами ложились вдоль висков и щек, спускаясь до плеч. «Просто ангел», – про себя усмехнулся Артур, прикидывая, сколько ему может быть лет. Но как только «ангел» сверкнул глазами исподлобья, он сразу превратился в черта, злобного и наглого. Он в свою очередь изучал Артура, начиная с ботинок. Потом сплюнул и сказал презрительно:

– Не тебе со мной тягаться.

– Тебя как зовут?

– Бля, мы же забыли познакомиться! Придурки! – он ударил себя по коленкам, потом встал. – Доминик, – он протянул руку.

Цоллерн пожал ее, назвав свое имя. Небольшая узкая рука в его ладони была словно бескостной, такой мягкой, что Артура начало мутить.

– Представление мне понравилось. Теперь излагай, – сказал Артур.

– Чего зря п..деть? Лучше начнем раскопки. Сам увидишь, а то, пожалуй, не поверишь.

– Начинай. – Артур кивнул на лопату, которую он вчера поставил у стены.

Они пошли в сад. Глядя, как мальчишка бестолково орудует лопатой, он спросил.

– Глубоко копаем?

– А х.. знает, на метр, на полтора.

– О! Это ты до вечера будешь колупаться.

Он принес лопату себе. Дело пошло быстрее. Артур снял рубашку – без нее стало гораздо удобнее. Заметив, что мальчишка перестал работать и беззастенчиво разглядывает его, он тоже остановился.

– В чем дело?

– Думаю… Ты разделся – это намек?

– Ты педераст?

– Не мечтай – громилы не в моем вкусе. У тебя есть подружка?

– Сейчас нет.

– Вот… а так можно было бы проверить, кто из нас кто. Девчонки мне тоже нравятся.

– Яму видишь?

– Я знаю способ выбраться из могилы живым, а ты?

– Когда окажусь там, подумаю об этом… – Артур вдруг схватил Доминика за грудки и тряхнул. – Так мы что, покойника откапываем?

– Ты угадал! – он оттолкнул руку Цоллерна, – пока ты не заподозрил меня в некрофилии, скажу, что нужен нам не он сам.

– А что?

– Увидишь. Да он тихий, не бойся, – и мальчишка залился смехом так беззаботно, словно речь шла о детском секретике.

– Ладно, копай пока, я схожу за сигаретами.

Когда лопата Артура звонко лязгнула обо что-то твердое, Доминик завопил:

– Ха! Докопали! Ну, тут еще расширить придется.

– Кто здесь лежит?

– Узнаешь!

Они расчистили крышку каменного саркофага. Надпись прочесть было невозможно.

– Открывай.

– Так запросто? Может, ты? – спросил Артур, вылезая из ямы. Он собирался пойти за ломом.

– Ну, если дрейфишь, я открою. – Доминик попытался сдвинуть каменную плиту. – Не, дай сигарету, надо передохнуть, – он уселся сверху на крышку.

– Подожди, – Артур принес лом, вернулся в яму. Они закурили.

– Страшно?

– Не знаю. Каким-то бредом отдает.

– Этого люди чаще всего и боятся – вылететь из привычности.

– А ты не боишься?

– Не-а, тут самое интересное и начинается!

– Интересное? – тяжелая, как каменная плита, которую он собирался сдвинуть, тоска снова вернулась к нему – та же, что и вчера, в доме у Эммануэль. – Ладно, вылезай.

– Вместе надо.

– Уйди лучше! Вдруг что-нибудь прищемишь.

Артур долго пытался сдвинуть край плиты, наконец, ему это удалось, он ухватился и немного приподнял крышку

– Ну ты бык! В прошлый раз они ее втроем тягали!

– Кто? Кто тягал?! – разражено рявкнул Артур.

– Черти! – Доминик расхохотался, глядя, как Артур собирается с силами для очередного рывка.

Он сдвинул крышку еще немного, а потом отвалил ее в сторону.

– Нравится? – Доминик сидел на краю ямы и болтал ногами. – Вижу, ты проникся.

Артур долго разглядывал того, кто лежал в саркофаге, потом осторожно, чтобы не ссыпать землю, выбрался, лег на траву, закурил. Едва ли не впервые ему захотелось отмотать обратно, вернуться во вчерашний вечер. Вернуться и свернуть в другую сторону.

– А если бы вчера я не заметил тебя?

– Кто-нибудь другой бы подошел – так или иначе мы доплелись бы до этого самого места.

«Надо было тебя на площади полиции сдать».

Артур вошел в комнату Роланда, присел на корточки возле кровати. Его взгляд тек по голове брата, перебираясь через пороги бровей и скул, губ и подбородка. Когда он видел спящими любимых людей, не их мимика, ни слова не отвлекали его, и он мог дать волю потоку тепла и света, предназначенных тому, на кого он смотрел. Это хорошо изученное им лицо редко пребывало в покое, и сейчас Артур пытался определить для себя главное его выражение. Слово, пришедшее ему, было тревожным, оно было символом мучительного неспокойствия, одержимости, жестокости и смелости, оно вызывало образы крестных страданий, тяжелых сомнений гениев, безумства первооткрывателей, и слово это было «жажда». Даже во сне. Снова Артуру захотелось отменить сегодняшнее утро, избавить брата от этого искушения – искать разгадку только что обнаруженной им тайны.

«Просто гроб, – сказал он себе, – ничего там нет, надо просто там крест поставить. Или камень. И все». – Он тихо пошел к двери, благодарный мирно спящему Роланду за это решение.

– Артур! Вернись!

Голос был яростным и хлестким, и предполагал в ответ лишь безоговорочное подчинение.

– Что за вид? Соперники вчера живьем в могилу закопали?

– Наоборот… – Артур вздохнул, понимая, что никуда от этого не уйти, – я ее сегодня раскопал.

– Что происходит?

– Мне показалось, что это не терпит отлагательств. Нет… просто я не мог больше ждать, когда ты проснешься…

– Пять утра!?

– Почти шесть… прости… Знаю, ты поздно лег…

– Приведи себя в порядок. Надеюсь, то, что у тебя стряслось, стоит того, чтобы я поднялся в такую рань.

Артур вымылся, переоделся и вышел в сад. Сел у своего камня, закурил, наблюдая, как Доминик бредет по тропинке под яблонями и разглядывает их дом.

– У нас еще примерно полчаса, – сказал Артур, протягивая ему сигареты.

Роланд всегда долго собирался. Отец как-то пошутил, что он каждое утро проверяет, все ли на месте, – от зубов и костей до самой завалящей мыслишки. Спал Роланд очень мало, обычно всего четыре часа, после каких-нибудь бурных гуляний – немного дольше, но вставать раньше необходимости он не терпел до бешенства, да и когда вставал вовремя – не мог сразу включиться в жизнь. Артур думал, что во сне брат пропадает где-то настолько далеко, что забывает о своем земном существовании, ему требуется много времени, чтобы опять сроднится со своим телом, с домом, с ежедневными занятиями. Зато когда он наконец был готов предстать перед новым днем – он был неотразим. Вот он идет к ним по дорожке от дома… Камень, к которому Артур прислонился спиной, казалось, врастает в ребра, все больше сдавливая сердце.

– Ох..ть! – Доминик обошел Роланда кругом, отступил назад, чтобы полюбоваться как на статую. – Сразу видать – кобель-интеллектуал высшего сорта!

«Неплохое определение, можно использовать при случае», – решил Роланд, но в наказание за фамильярность не удостоил мальчишку ни словом, ни взглядом. Повернувшись к брату, который закусил верхнюю губу, чтобы не улыбаться, он спросил:

– Артур, это – что?

– Выражение искреннего восхищения, я полагаю, – ответил тот, еле сдерживаясь, – познакомься, знаменитый кладоискатель, не в службу, а в дружбу помог мне раскопать могилу, тебе будет интересно взглянуть.

Роланд подошел к яме. Лицо покойного, насколько его было видно в шлеме – забрало Артур поднял еще до того, как пошел звать брата, – сохранилось настолько хорошо, будто умер он всего несколько дней назад, только синевато-серая бледность и заметная сухость кожи говорили о том, что эти глаза уже никогда не откроются. Кольчуга и латы тоже мало пострадали от времени. Роланд даже засомневался на секунду, что захоронение не подделка, но присмотревшись внимательно и к саркофагу, и к мертвецу решил, что такую подделку слишком сложно было бы выполнить. Он разрешил себе пока не раздумывать о смысле всего этого, он часто оттягивал время перед тем, как ринутся в новую интеллектуальную авантюру, и эти моменты затишья и сосредоточения были едва ли не самыми лучшими – стояние на пороге тайны, это ли не блаженство!

– Занятно! На приключения потянуло? Что ты с этим собираешься делать?

– С ним уже все сделали, что могли, теперь он лежит себе, хм, покойненько и точит зуб на ваше семейство, – встрял Доминик.

– Выражайся яснее, – угрюмо произнес Артур.

– Посмотри, у него кой-чего отобрали. Что это было, смекаешь?

– В руках… – тихо сказал Артур. – Крест?

«Вот оно, – Цоллерн-старший медленно вдохнул утренний воздух, пахнущий землей, ржавчиной и тлением, – теперь назад хода нет».

– Меч. – Роланд произнес это слово угрожающе резко.

– Короче, мы раскопали его, чтоб убедиться, что меча здесь нет. Валяй, закапывай обратно, – сказал мальчишка Артуру. – Я помогать не буду – у меня плохо получается.

– Пойдем-ка. – Артур показал на дом.

– Ха! Бесплатная экскурсия? Я – за.

Артур почти втолкнул Доминика в свой кабинет.

Роланд уселся в кресло у окна, Артур – за стол.

– Присядь, – он указал мальчишке на стоящий рядом стул. – Рассказывай.

– Я все уже сказал.

– Откуда ты знаешь обо всем этом?

– Я знаю, откуда знаю, а вам х..!

– Отвечай по-хорошему, ты же отдаешь себе отчет в том, что я могу с тобой сделать, – сказал Артур.

Доминик расхохотался.

– Больше, чем убить все равно ничего.

– Убить можно по-разному, – мечтательно сказал Роланд, постукивая пальцами по столу, – У меня есть книга с картинками про древние казни и пытки – могу дать тебе почитать.

– Не п..ди, ты убить не способен, обделаешься даже если будешь просто смотреть.

– Об тебя руки пачкать не собираюсь, но у меня много знакомых – самых разных.

– Где ты живешь? – спросил Артур, чтобы вывернуть разговор из этой смрадной ямы.

– Когда где.

– Родители есть, родственники какие-нибудь?

– Не надейся.

– Судимость?

– Не-ет, – он опять расплылся в наглой ухмылке, – ты же меня отпустил.

– Что? – Роланд посмотрел на Артура. – На площади?

– Ну… да, – кивнул он брату и продолжил. – Сколько тебе лет?

– Восемнадцать, и?

– Думаю, куда тебя сдать.

– В чем смысл этой выходки с раскапыванием могилы? – Роланд подошел к окну и смотрел на дыру в земле, – ты не смог бы это сделать незаметно, значит, хотел, чтобы тебя заметили.

– Тепло, тепло, – захлопал в ладоши мальчишка, – давай дальше, Пуаро!

– Утомил. Прекрати паясничать, а то врежу тебе, – устало сказал Артур.

– Не-а, все будет не так, увидишь, – он подобрал ноги, уселся по-турецки.

– Ты сообщил нам о том, что в могиле был меч, а теперь его нет. – Роланд подошел к Доминику. – Знаешь, где он?

– Нет.

– Кто знает?

– Х.. знает, поищи, ты ж, блять, умный. Если покумекать – ищи сначала в доме. Ну, все – я пошел. Заходил привет передать просто, – он собирался встать, но Роланд толкнул его обратно.

– От кого? – Роланд поставил руки на подлокотники стула и наклонился к его лицу.

– От папаши твоего, – усмехнулся мальчишка. – Ну что надумал? – повернулся он к Артуру. – Никуда ты меня не сдашь – никто меня не возьмет… никому это не нужно.