скачать книгу бесплатно
Отец моего будущего ребёнка – Джордж, лорд Бедфордский. Он пока не знает об этом. Мне ничего не стоит сообщить, но… странно, сейчас ещё меньше хочется жить в их наследном дворце, чем в тот день, когда я узнала фамилию Джорджа и побеседовала с его надменной матерью… которая мне теперь нравится намного больше, чем её некогда пылкий сын. Я пытаюсь вспомнить его жаркие объятия, горячие губы, как он носил меня на руках, превращал в пульсирующую звезду… и всё расплывается. Мне с трудом удаётся припомнить его лицо. И я не могу отделаться от мысли, что Англия – страна джентльменов, и каждый из них мог оказаться первым джентльменом в моей жизни. Просто потому, что я очень в этом нуждалась. Вот и выходит, что Джорджу попросту повезло… а мне? Не знаю. Я уже ничего не понимаю, ни в ком, ни в чём не уверена, и меньше всего – в себе самой. И всё же… До возвращения в Сан-Франциско есть время, я успею подумать и принять решение.
Ах, Домреми… Ведь не надеялась я ни на какие чудеса, хватит и того, которое меня спасло от гибели и привело сюда. Так почему же болит душа после поездки туда? Посёлок очень даже симпатичный, таких немало и возле Сан-Франциско, и вокруг Лондона – чего же особенного я ожидала от него? Почему вдруг он должен быть не таким, как все? Такой великолепный музей… и в Вокулёре тоже… правда, портрет ужасный. Да, вот это неприятно. Кошмар! Нос длиннющий! В кого они меня превратили? С какой стати? Я же в зеркале совсем другая! Это кто же мне так удружил? Он что думал – так я лучше, красивее выгляжу, больше нравлюсь? Хотя, с другой стороны, не всё плохо: вот стояла я рядом с этим своим дурацким портретом – и ничего, никаких щекотливых вопросов мне не задавали, ни малейших проблем для моего инкогнито. Да ну, прекрасный музей, мне бы гордиться, а не ныть. Может, это издержки беременности?
4. Сюзан
Вот и подходит к концу наше с Жанной европейское турне. С каких треволнений оно начиналось – и как прекрасно оказалось потом в Лондоне! Ах, Дэвид… Когда мы увидимся снова? Вчера не позвонил. А позавчера мне показалось, что он чем-то озабочен. Делами? Если так, то ещё ладно.
А вот я, наверное, совсем уже манкирую своими обязанностями куратора. Надо было ещё в Сан-Франциско объяснить Жанне, как предохраняться, а я не сообразила. Думала, ей не до мужчин будет после всего, что стряслось в Руане. А вышло совсем иначе. Ну да, это я теперь понимаю, что прошлое для неё сейчас вроде сна. Кошмар, который надо забыть поскорее. Плохое уходит из памяти, а здесь все к ней хорошо относятся, мужчины в особенности. И она воспринимает наш мир вроде сказки. Или даже рая. Разве в раю нужно опасаться кого-либо, ждать неприятностей? А уж как ей Англия понравилась! Вот она и расслабилась, залетела за одну ночь, проведённую с Джорджем. И что удивительно – она вовсе не огорчена этим, напротив! Так радуется, что станет мамой…
Вот и ещё одна черта её характера, о которой я и не думала три месяца назад. Жанна Дарк мечтает о ребёнке – она, которая сняла осаду с Орлеана, получила несколько ранений, выиграла тяжёлые битвы, провела в заточении год, выдержала чудовищный трибунал, побывала на волосок от страшной смерти… А может, именно эта черта характера, до недавних пор скрытая от всех, и давала ей силы выстоять, совершить неправдоподобное, продержаться до чудесного спасения?
Ничего, если я ещё немножко злоупотреблю своим служебным положением? Жанна не будет сильно возражать? Спрошу-ка её:
– Жанна, можно, мы сначала поедем к моим, а потом в Руан? Это ведь совсем рядом.
Моя лучшая подруга улыбается:
– Хорошо, Сюзан. Сделаем, как тебе удобно. Вот только – как ты меня представишь им? Версия фермерской дочки из Сан-Хосе разве сгодится?
Я смутилась – вот так задача… А впрочем…
– Что такого особенного? Мы работаем в ТЕМПОРА, я психолог, ты программист.
– А вдруг кто-то захочет проверить, как я программирую? Ты же знаешь, я на JAVA разве что дважды два могу перемножить.
– Какие ещё проверки? Ты на отдыхе, устала от компьютера, хватит того, что электронную почту просматриваешь.
– Хорошо, так и сделаем, договорились.
Я вздохнула с облегчением. А то ведь уезжала в США на неделю, а дома не появлялась уже несколько месяцев. Хоть немного наверстаю упущенное.
* * *
На следующее утро после нашего с Жанной приезда, когда мы с мамой ходили по супермаркету, запасаясь продуктами, она вдруг остановилась и как-то задумчиво произнесла:
– Дочка, какая у тебя странная подруга!
Я невольно вздрогнула:
– Что, мама? Что-нибудь не в порядке?
– Нет-нет, что ты! Я, наверное, неправильно выразилась. Очень милая, красивая, хорошая, интеллигентная девочка, счастлив будет тот, за кого она выйдет замуж. Вот только… Какая-то она не от мира сего. Глаза у неё… даже не знаю, с чем сравнить… очень красивые? Да, конечно, но не только в этом дело. Мне казалось, людей с такими глазами не бывает… а вот, оказывается, есть. Такое впечатление, что в её глазах отразилась какая-то великая боль. И знаешь, я бы сказала, что ей впору не джинсы носить, а этакое средневековое платье с высоким воротником. Ей очень пойдёт.
Мне стало жарко, но я решила твёрдо держать позицию:
– А мне – разве нет? Мама, мне кажется, что красивое платье идёт любой женщине!
Мама решительно качнула головой:
– Нет, доченька, я не это имела в виду. Вот как объяснить… Хоть ты нас познакомила только вчера, отчего-то у меня ощущение, будто я её знаю очень давно. И ещё: когда я вижу её глаза, почему-то страшно становится, что с ней может приключиться большая беда.
На это я не стала отвечать. Хочется надеяться, что все беды, которые могли произойти с моей странной подругой, всё-таки позади. А что касается того, за кого Жаннетта пойдёт замуж… Похоже, Джордж в дураках. Сам себя одурачил, и, похоже, до сих пор этого не понял. Но это его проблема, не маленький.
Я перевела разговор на покупки, что-то обсуждала, высчитывала вслух, а в голове вертелось: да что же такое? Впечатление, будто Жанну все подряд узнают чуть не с первого взгляда. Я сама… помню, как при первом нашем с Борисом Рабиновичем разговоре, когда я сразу ему сказала, кто она такая и как появилась в Сан-Франциско, у него глаза на лоб полезли. Как я его теперь понимаю!
А каково было мне, когда в лондонском музее рыжий экскурсовод пристально уставился на Жанну и вдруг заявил, что хотел бы извиниться перед ней, то есть перед Орлеанской Девой, за какого-то своего предка? Нет, конечно, потом мне стало ясно, что он ничего особенного не имел в виду, не обращался лично к ней, а может, я вообще сгустила краски, нафантазировала то, чего не было. Но в тот момент у меня было впечатление, что он вот-вот обратится к ней со словами «ваша светлость, графиня Лилий». Да ещё Дэвид неоднократно задавал странные вопросы о Жанне, мне каждый раз приходилось менять тему. Хорошо хоть он относится к этому с пониманием – не настаивает, не допытывается. А может, его Джордж попросил?
Теперь и моя мама выдала сюрприз. Хорошо, что никто не требует от нас представляться по имени-фамилии. Девушек по имени Джоан или Жанна много. Но хороши эти, в иммиграционной службе США! Уж если отправляли Жанну в Европу инкогнито, могли хоть фамилию ей в паспорте немного изменить, а то ведь только у ленивого ассоциации не возникают.
А может быть…
Мне вдруг ужасно захотелось рассказать маме, да и всем нашим, кто такая на самом деле Жанна. Ведь вся наша семья переживает, когда показывают фильмы об Орлеанской Деве. Ох уж эта история нашей семьи! Старшие под большим секретом рассказывают молодёжи предание, как весной тысяча четыреста тридцать первого года один наш предок пытался освободить Жанну из Буврёя, но потерпел неудачу. Может, всё-таки открыть тайну, о которой мама и так почти догадалась? Но я же обещала боссу, что никому ни слова…
Вот и вчера: по телевизору показывали очередной фильм об Орлеанской Деве, страшная халтура. В главной роли какая-то сорокалетняя дура, которая и играть-то не умеет. Жанна сидела вся пунцовая, еле сдерживала смех, отворачивалась. А моя мама всхлипывала, глядя на экран. Знала бы она, кто рядом с ней!
5. Жанна
Мы с Сюзан неподвижно стояли на Старой Рыночной площади Руана. Там, где давным-давно никто не торгует. Самое известное место в городе Руане. Я молча смотрела туда… где меня сожгли заживо.
Руан, вот мы и встретились снова, сотни лет спустя. Руан, ты чуть не стал моей могилой, и не твоя заслуга, что этого не произошло. Хотелось бы мне сказать: виноваты годоны, да и то не все, а в основном Бедфорд, Винчестер, Уорвик, Стаффорд, тогда как остальные были подневольными исполнителями, а ещё виноваты Кошон, Леметр и кучка предателей-французов во главе с королём-предателем. Но я помню, как бушевала толпа, когда Кошон требовал от меня отречения. «Сжечь ведьму, сжечь её! На костёр!» – это кричали те же самые руанцы, которые за несколько лет до этого героически защищали свой город от годонов. В меня кидали камнями… Почему? За что?
Какое зло я вам причинила, руанцы? Не моя вина, что я не успела изгнать годонов из вашего города. Не моя вина, что самых отважных и достойных из вас казнили азенкурский мясник Генрих Пятый и кровавый регент Бедфорд. Не моя вина, что годоны вас обложили податью на мой выкуп. Вы впервые увидели меня закованной в цепи, после полугода пыток и издевательств в тюрьме, перед лицом огненной смерти… и принялись бросать в меня камни?!
Меня тогда это и ошарашило. Что же, Кошон искренен, когда уверяет, что хочет спасти мне жизнь, и даже годоны молчат, а народ, французский народ, забрасывает меня камнями и жаждет моей гибели, да какой – через огонь?! Значит, я и вправду виновата, что-то сделала неправильно? Если бы не эта мысль, я, возможно, несмотря на все увещевания Изамбара де ла Пьера, так и не подписала бы это проклятое отречение… и погибла бы в пламени?
Руан, ты, конечно, не тот, что был тогда, и горожане вроде другие, и всё же…
«На этом месте тридцатого мая тысяча четыреста тридцать первого года была сожжена Орлеанская Дева, Жанна Дарк». Нет, не была я сожжена. И никто вместо меня сожжён тоже не был. На этом месте, на Старой Рыночной Площади, уставленной тогда виселицами с телами и шестами с отрубленными головами французских патриотов, в которых тоже кидали камни, под улюлюканье ваших предков, дорогие руанцы, палачи сожгли в тот день мою матричную копию. Копия очень хорошего качества, мне Борис Рабинович показывал видеозапись перехода, я минут пятнадцать после этого была сама не своя. А уж когда мне показывали, как её, мою копию, сжигали и она билась в пламени и дыму…
А может, что-то в ней, моей матричной копии, всё же было неидеально. Ведь та деталь, которая изображала моё сердце, так и не сгорела за восемь часов в трёхметровом пламени, а кому-то из английских солдат померещилась белая голубка, вылетающая из костра.
Технология двадцать пятого столетия пришла на помощь идеям двадцать первого века и оставила ваших предков, дорогие руанцы, с носом. И не за горами то время, когда тысячи, миллионы других невинных вернутся – пройдут, как я сейчас, по городам, где их обрекли на смерть, да промахнулись. Почему-то мне не кажется, что эта новость вас бы обрадовала. «На этом месте тридцатого мая тысяча четыреста тридцать первого года была сожжена матричная копия Орлеанской Девы Жанны Дарк, проживающей в настоящее время в Сан-Франциско». Кто из туристов польстится, захочет посмотреть на такое? А значит, доходы городской казны упадут, рабочих мест поубавится. Так что ваши предки, дорогие руанцы, знали, чего требовали, когда кричали: «Сжечь ведьму, сжечь её! На костёр!». Прозорливые были, смотрели в будущее, заботились о благосостоянии новых поколений таких же, как они.
Бросать камни в закованную девушку, которую вот-вот сожгут заживо… Руанцы, как вы дошли до такой чудовищной низости? Неужели так приятно лишний раз угодить палачам и убийцам? Что за матери вас родили?
Впрочем… Сейчас уже трудно сказать, что меня тогда ударило больнее: ваши камни и злобные выкрики или воспоминания о почестях, которые мне оказывали двумя годами раньше доблестные орлеанцы, впоследствии бросившие меня в самой страшной беде. Так и не пожелали они, спасённые мною от жестокой многомесячной осады, собрать деньги, всего лишь собрать деньги, чтобы внести за меня выкуп. Они сэкономили, предав меня в руки годонов и инквизиторов, в заточение и на пытки, под град ваших камней и на костёр. Теперь они исправно собирают с туристов плату за то, что Орлеанская Дева их спасла, а вы – за то, что помогали моим палачам. Что омерзительнее? Ваши предки, дорогие руанцы, по крайней мере, были со мной искренни…
Что со мною? Зачем я размышляю о том, что давно миновало и уже не вернётся? Почему вижу дурное в том, что воздаётся дань памяти и традиции? Деньги, доходы орлеанцев и руанцев… Неужели только в них дело? Однако и спасли меня от гибели деньги. Но почему их дали не французы?
Наверное, я просто не в настроении сегодня, не иначе как издержки беременности.
* * *
Второй раз в жизни я проследовала по пути со Старой Рыночной площади Руана в Буврёй. Точнее, в Замок Жанны д'Арк. Мы с Сюзан шли не спеша, наслаждаясь летней погодой, вдыхая блаженный аромат свежей зелени, рядом с такими же прохожими, туристами, как и мы. Почему-то в голове вертелось нечто неподобающее моменту: впечатляющая крепость этот Буврёй, очень мощная. Такую небольшим отрядом не возьмёшь. Без артиллерии не обойтись. Часа три обстреливать перед штурмом…
Неудивительно, что именно здесь англичане устроили французскую резиденцию своего короля Генриха Шестого. И… увы, ничего странного, что никто не смог вызволить меня отсюда. Никто, кроме гения, покорившего время.
Заходя в ту самую башню, я не смогла сдержать вздох: ведь каких-нибудь восемь месяцев назад я появилась здесь при совсем иных обстоятельствах…
– Вот в такой клетке англичане содержали Жанну…
Да, верно, вот она. Или, скорее, очень похожа – та, разумеется, давно проржавела и развалилась. А вон – то самое место, слишком хорошо знакомый застенок, который сейчас щедро увешан лампами дневного света и оснащён кондиционерами. Там я готовилась умереть назавтра в мучениях на той площади, откуда мы с Сюзан только что пришли, а перед этим – принять те мучения, о которых даже в смертном приговоре не говорилось. Готовилась умереть, не зная, что от спасения меня отделяют считанные минуты… и шесть веков. Вот здесь сидели солдаты, в течение всей зимы они разводили небольшой костёр, от него было тепло, но душно. Один из них немного говорил по-французски и всё время шутил: «Что, ведьма, нравится тебе наш костёр? Подожди, ещё немного – и у тебя будет свой, гораздо больше». Стоило мне заснуть – и кто-нибудь из них подкрадывался с короткой пикой.
Я мечтала тогда умереть во сне… Полно, со мной ли это было? Уже и шрамы от кандалов почти не заметны, в бассейн хожу в обычном купальнике. Ведь ещё и трёх месяцев не миновало, а я совсем другая. Для меня куда важнее та жизнь, которая час за часом растёт во мне, чем все короли мира. Бог однажды создал человека, а любовь совершает это каждый день. «На женскую работу и без меня найдётся довольно» – я ли это сказала? Верила ли сама этим словам, произнося их перед судьями? Просто не хотелось соглашаться с ними, что главное для меня – как раз женская работа… потому что нельзя соглашаться с врагами ни в чём. Но пройдёт год, два, и я, возможно, поверю, что родилась в Сан-Франциско на рубеже двадцатого и двадцать первого веков. Я буду растить своё дитя, зарабатывать на жизнь программированием или ещё как-нибудь, следить за фигурой и кожей, после работы отдыхать перед телевизором. Возможно, выйду замуж. Может быть, всё-таки за Джорджа.
Сюзан, не надо смотреть на меня таким взглядом! Ты же лучше всех знаешь, что теперь это всего лишь история!
6. Сюзан
Телефонный звонок разбудил меня далеко за полночь. Машинальным движением я взялась за трубку.
– Привет, Сюзан, говорит Борис Рабинович. Срочно сворачивайте все дела, у вас один день на Париж, послезавтра вылетаете в Сан-Франциско, билеты заказаны. С того момента, когда сядете в самолёт, сохранять инкогнито Жанны нет необходимости. ТЕМПОРА только что перевела на её счёт два миллиона – за сотрудничество в подготовке операции «Эксодус». Если тебе интересны подробности событий последних дней, загляни на сайт ТЕМПОРА. Всё, пока, до встречи в Сан-Франциско.
Прежде чем я открыла рот для ответа, вернее, вопроса, раздались гудки.
Вот так: не ждали, не гадали. Будить Жанну сейчас не стоит, всё-таки более суток в запасе есть. Спать как-то сразу расхотелось. В Орлеан мы, конечно, уже не поедем. Зайду-ка в Интернет, посмотрю, что у нас стряслось.
Вот, оказывается, в чём дело.
Инвесторы ТЕМПОРА, обеспокоенные сильным падением индекса НАСДАК за последние два месяца, настояли, чтобы нашу фирму срочно вывели на биржу. Неделю назад ТЕМПОРА впервые участвовала в торгах. Для этого пришлось объявить о технике темпоральных переходов, монополия на которую находится в руках ТЕМПОРА. За минувшую неделю курс её акций повысился в сто пятьдесят раз. Вслед за ТЕМПОРА поднялись и другие технологические акции, НАСДАК вырос вдвое. Филиалы ТЕМПОРА открываются повсюду на Западе, во всех крупных городах.
Департамент Энергетики США недоволен снятием секретности с ТЕМПОРА. Интересно, о чём они думали раньше? Надо было как угодно успокоить инвесторов, а не ломать копья сейчас.
Операция «Эксодус» началась. А ведь её планировали через два месяца после нашего возвращения!
Прибыли первые группы спасённых. Их пока расселяют на территории комплекса ТЕМПОРА. В Израиль мало кто рвётся, с Канадой и Австралией ещё только ведутся переговоры, США заявили, что сами будут выбирать, кому из спасённых предоставить гражданство.
Мусульмане возмущаются – боятся, что теперь их миграции на Запад настанет конец. Группа исламских государств представила в ООН проект резолюции о запрете на темпоральные переходы и в особенности на перенос людей. Россия и Китай эту резолюцию поддерживают, заявляют, что вторжения в прошлое недопустимы, слишком опасны, но западные государства объявили, что проголосуют против. Аль-Каида призвала всех мусульман в мире совершать теракты самоубийства против объектов ТЕМПОРА и спасённых ею людей. Объекты ТЕМПОРА повсюду охраняются как правительственные.
Вот оно, самое главное. Сообщение агентства Франс Пресс, от корреспондента Сулеймана Дирани:
«Имеются сведения, что идол Франции Жанна Дарк, она же Орлеанская Дева, три месяца назад была перенесена из прошлого. Теперь она находится инкогнито в Европе, возможно, даже во Франции. Мы надеемся получить в ближайшее время более точные сведения, включая фотографию этой женщины, которая когда-то призывала к новому крестовому походу против ислама».
Да, точно, теперь от инкогнито мало толку, ведь в её паспорте ясно написано, кто она такая. И что это означает – мусульмане охотятся на нас?
О, Господи! Жанна! Теперь этот кошмар начинается здесь!
7. Жанна
Итак, сегодня мы гуляем по Парижу, а завтра возвращаемся в Сан-Франциско. Сюзан нервничает, но хочется надеяться, что опасности пока нет, ведь исламисты ещё не раздобыли моё фото. Однако я понимаю, что полагаться на это нельзя. Так что – до свиданья, Франция. Надеюсь, прощаться всё-таки нет надобности.
Воспользуюсь-ка я тем, что Сюзан сейчас в ванной – думаю, минут десять у меня есть. Напишу письмо, которое поставит точки над «и» в одном важном для меня вопросе.
«Здравствуй, милый Джордж. Через два дня я возвращаюсь в Сан-Франциско. Прежде чем дать окончательный ответ на твоё предложение, я должна сообщить тебе правду. Ты наверняка уже в курсе всего, что связано с машиной времени и компанией ТЕМПОРА, это весь мир знает. Джордж, ты сделал предложение американской девушке Джоан Дарк, родившейся девятнадцать лет назад в Сан-Франциско. Ты не мог знать, что в действительности я – та самая Орлеанская Дева, с которой воевал твой уважаемый предок. Я родилась во французской деревне Домреми шестого января тысяча четыреста двенадцатого года, меня собирались сжечь заживо на костре тридцатого мая тысяча четыреста тридцать первого года, но в ночь накануне казни один из людей ТЕМПОРА перенёс меня в нынешнее время. Так я стала твоей современницей.
Можешь не верить, но твой предок Джон Бедфорд вовсе не нанёс мне поражение, напротив, был разбит мною несколько раз, и я бы его окончательно разгромила, если бы король Карл не распустил нашу армию. У меня остался только небольшой отряд добровольцев, с которым я пыталась защитить города, освобождённые от англичан и бургундцев. В бою под Компьенью нас окружили, с одной стороны, все силы бургундцев, а с другой – англичане, а путь в город оказался отрезан. Так я попала в плен к бургундцам, а они продали меня твоему предку, получив от него больше золота, чем я весила.
Как только я была доставлена в Руан, меня провезли по Рыночной площади мимо сотен виселиц с телами повешенных людей, шестов с отрубленными человеческими головами. Над площадью кружились тучами вороньи стаи. Я полагала, что мне демонстрируют мою будущую участь, но оказалось – не совсем так. Многих из этих людей казнили просто за „непочтительность к властям”, неуплату подати – не то что разгром трёх английских армий. Так что и наказание мне полагалось гораздо более впечатляющее. В тот год по приказу твоего предка в Нормандии было казнено около десяти тысяч человек.
Я уважаю историков, на которых ты ссылался, но «домыслы голливудских кинодельцов» об издевательствах над Орлеанской Девой – чистая правда, и даже не вся правда. Ты помнишь, как я примеряла только платья с длинными рукавами, пока ты не купил мне широкие браслеты? Это потому, что тогда у меня ещё не прошли шрамы от кандалов. Те полгода, которые мне довелось провести в руанской крепости Буврёй, я была закована по рукам и ногам.
Когда меня за что-нибудь наказывали, то приковывали, не давая возможности двинуться. Первые два месяца меня держали в маленькой клетке, где я не могла разогнуться, а стражники развлекались тем, что, едва я засыпала, тыкали меня пикой. Однажды одного из них зарезали грабители, и тогда его товарищи стали кричать, что это я наколдовала, притащили камни и принялись кидать ими в меня через прутья клетки, пока их не отогнал Уорвик.
И всё же кандалы, как и клетка – пустяки. Однажды, когда меня только доставили в крепость, твой предок приказал пытать – просто так, не задавая никаких вопросов, ничего не требуя. Меня привязали к дыбе так, что захрустели плечи, а от боли потемнело в глазах. Джордж, разве моё тело не достойно иного? Твой предок стоял рядом, ему показалось мало дыбы, и меня принялись бить свинцовым кнутом. Твои историки скажут, что кнутов из свинца не существует, и будут правы. На самом деле так называется обычный кнут, в который вшиты мелкие свинцовые дробинки. Вшивать их – долгая и нудная работа, но палачи в крепости были люди добросовестные.
Джордж, хочешь знать, что такое удар свинцовым кнутом? Это как будто по телу дают залп из дробовиков. Меня ударили несколько раз, но после первого я потеряла сознание, и палач, видя, что я не реагирую, хотел прекратить пытку, однако твой предок не удовлетворился. Меня облили холодной водой, а затем ударили ещё и ещё, пока ему не наскучило. Я очнулась в клетке, прикованная. Было очень больно дышать. Хотелось умереть.
Второй раз я отведала свинцового кнута в тот день, когда мне исполнилось девятнадцать лет. Правда, тогда ударили „всего лишь” один раз: боялись нечаянно убить.
Джордж, помнишь, я не была девственницей, когда ты меня взял? Очень любезно с твоей стороны не заострять на этом внимание, но… девственности меня, прикованную к кровати, лишили те самые тюремщики-насильники, которых, по мнению твоих историков, придумали в Голливуде.
