Сделаю больно

– И что? Ты мелкая, и ребенок у тебя такой же. Вырастет живот, не трясись.

Все это время я прячусь у Глафиры дома. Почти не выхожу на улицу и за пределы ее двора, потому что банально боюсь, что меня кто-то увидит, как бы это ни звучало странно, живой.

Рука срослась, раны на лице уже зажили, хотя лицом это назвать теперь сложно. Какое-то уродство, на которое я даже смотреть нормально не могу, сразу плакать начинаю.

Первые месяцы я ревела почти каждый день, за что получала от Глафиры нагоняй, а после больше о ребенке стала думать, и, пожалуй, только из-за беременности я все еще живу и не покончила с собой, хотя и такие мысли были.

Смотрю на свой браслетик на запястье. Белое золото, яркие голубые камни переливаются на свету. Красивый он. Я хотела выкинуть сначала, а Глафира отговорила, сказала, он очень ценный и может еще пригодиться.

Это подарок Стаса на мое семнадцатилетие. Я уже тогда его безумно любила, дразнила, хотела, чтобы он обратил на меня внимание, а ему, видать, даром не сдалось мое внимание, как и я сама.

Жаль, что крестик у меня забрали. Лучше бы не его, а этот браслет, потому что ощущение такое, словно я осталась совсем одна в этом мире, и на этот раз даже без бога. И только ребенок в животе со мной. Пинается уже под сердцем, крутится часто, как мячик.

Ты единственный, кто не дает опустить руки, я стану мамой и ни за что тебя не предам, в отличие от твоего отца, малыш.

Я мешаю, кажется, всем. Сначала тетке мешала, потом в детдоме, а после и Стасу. Я словно настолько невыносима, что меня просто не за что любить, хоть еще недавно я думала иначе.

Когда в объятиях Стаса засыпала, была самой счастливой на земле, а ему, оказывается, Камилла всегда ближе была, а я так… все еще домашняя зверушка, цветок, который ему просто наскучил.

Будущее пугает, я не знаю, куда мне идти после родов. Вариант с моей квартирой навсегда отпал, ведь, если я вернусь туда, Стас узнает и убьет меня. Вторую встречу с его дружками я точно не перенесу, а теперь еще и малыша жду, я должна думать о его безопасности.

Материнский инстинкт во мне все же просыпается, хоть и не сразу. Наверное, ближе к пятому месяцу беременности, когда уже заметен округлившийся животик.

Я никогда не думала, какой мамой буду. Это казалось таким еще далеким, а теперь крошка уже в бок меня пинает ногой, и я люблю ее. Несмотря на ее отца, люблю безумно сильно. Что может быть роднее и ближе ребенка? Ничего и никто.

Никакого УЗИ я не делаю. В больницу боюсь выезжать, и успокаивает только то, что Глафира уверила меня, что с малышом все в порядке. Она все знает, и порой мне кажется, что Глафира видит мое будущее, о котором всегда молчит. Говорит быть сильной. И не рыдать ночами, а однажды старушка сказала, чтобы я после родов к Беркуту пошла. У меня тогда мороз по коже пробежал, ведь я никогда ей не говорила про фамилию Стаса.

Мальчик у меня или девочка, я пока не знаю. Мне хочется то соленых огурцов, то варенья, а Глафира, как назло, держит рот на замке, хотя она знает, я уверена.

Был бы Стас рад нашему общему ребенку? Конечно, нет. От Камиллы, возможно, да, но только не от меня. Он после первой нашей близости сразу таблетки притащил, боялся, видать, что забеременею, но и это не спасло.

Не хотел Стас ни меня, ни тем более нашего ребенка, и каждый день, видя свое изуродованное отражение в зеркале, я только убеждаюсь в этом.

Тот, кто любит, такое не сотворит с любимым, а он сделал. Похоже, Стас меня никогда не любил. Это я строила себе воздушные замки, глупая и наивная Тася.

***

Тоха

Мне не нравились состояние Стаса, которое было похоже на мину, и тогда я понял, что единственное, почему он еще не сдох, – это беспомощный Рысь, с которым Стас до сих пор тягался по врачам.

Мне было жаль Артема. Он молод, все время на байке своем разъезжал, а теперь все, что имеет, – инвалидное кресло и братик-психопат под боком, который после потери своей доморощенной ромашки совсем съехал с катушек.

Та девочка ведь и правда была его буйком, который держал Стаса всегда в тонусе и не давал свалиться в депрессию. Ни жена, ни братья – это была она, Тася. Та сирота ничейная, хотя она, конечно же, была его.

Стаса полностью, уж не знаю, что он там ей делал, но Тася была Стаса. Как Линка Бакира, только по-другому.

Не знаю, Тася была сильная с ним и в то же время совершенно беспомощная без Стаса. И как ее Стас ни пытался уберечь, Тася получила по полной от его врагов.

– Тох, что-то Стаса давно не видно. Как он?

– Не знаю, Пашка. Живой вроде.

Сжимаю зубы. Я сам не видел его уже полгода, а когда последний раз встретил, мороз пошел по коже.

Я думал, Стас как-то перебесится, он ведь женат уже не первый год, но хрен там. Стас не был похож на самого себя: осунувшийся, бледный как смерть, он меня даже не сразу узнал. Задумчивый, мрачный, какой-то зловещий даже.

Одет во все черное, в глазах тьма, и он был абсолютно теперь трезвым. Я поздоровался с ним, Стас молча пожал мне руку и просто пошел дальше. Тогда я понял, что он не то что обращаться не хочет, он вообще уже ни хрена не хочет в этой жизни, и Камилла, как я надеялся, ему ничем не помогла. Она, похоже, там только для декора и была. Витрина, блядь, он ее не боясь показывал всем, тогда как Таську хранил, точно чертово сокровище.

Знаю теперь только, что Стас практически нелюдимым стал. Закрылся в своем доме на отшибе, Рыся забрал к себе, и что там творится у него внутри – я не знаю.

Жилище его видел однажды издалека, но сунуться туда не рискнул. Беркут выстроил замок на свою голову, хотя он больше похож на логово чудища, мрачный и черный дом с острыми башнями. Семейное гнездо Психа. Ничего не скажешь.

Камилла вроде давно уже съехала оттуда, но деталей я не знаю. Виктор так и не вышел, а Стас больше не появлялся в клубе, только когда его дергали помочь. Он закрылся, сам себе на уме, и, если честно, я сам уже начал его бояться.

Глава 10

Камилла

Я никогда не была монашкой, и, хоть отец меня держал в ежовых рукавицах, у меня было несколько мужчин, но ни один из них даже рядом не стоял со Стасом.

Когда мы познакомились, он был страстным, диким в постели и совершенно безбашенным. Тогда мне это в нем нравилось, и вовсе не смущала его кличка “Псих”.

Стас был свободным, он не принимал рамок и правил, мы с ним сразу начали встречаться, и мне нравилось это ощущение раскрепощенности рядом с ним.

Я сбежала из-под опеки родителей и начала гулять, ведь быть с таким плохишом, как Стас, было сродни вызову для меня, который я приняла с удовольствием.

У нас все было отлично, мы встречались два-три раза в неделю, а потом появилась она. Эта маленькая худая серая мышь с огромными глазами и копной светлых кудряшек. Это ничейное нервное чучело, которое боялось всего и особенно Стаса.

Он мог гаркнуть по-жесткому на нее и общался с этой девочкой строго, точно с ручным щенком.

Я поражалась доброте Стаса. Тогда мне казалось, что он какой-то даже праведный и до скрипа добродушный.

Подумать только: Стас забрал эту беспризорную оборванку к себе домой, отмыл ее, одел и кормил за свои деньги. Он полностью обеспечивал эту сироту с первого же дня.

Даже братик его, Артемка-гаденыш, которого я на дух не переносила, и тот помогал. Рысь отрабатывал доброту Стаса, который оплачивал его учебу и тоже во всем ему покровительствовал.

Тогда я, конечно же, не ревновала этого заморыша Таську к Стасу, потому что ревновать было нечего. Обычная девочка, маленькая, зашуганная и тихая.

Она боялась лишний раз рот открыть, и у нее явно были проблемы с головой, потому как порой вела она себя странно.

Я даже хотела предложить Стасу сдать ее в дурку, но все ждала, когда он сам примет это верное решение, вот только Стас ее и дальше продолжал выхаживать у себя дома.

Я не знаю до сих пор, зачем Стас забрал Таську к себе, но с каждым днем становилось хуже. Он мог избить пацанов только за то, что его заморыша обидели, как это было с Пашкой Грачом. Тот поржал над ушами девочки, а Стас за это сломал Пашке нос.

Тогда впервые я увидела Стаса в гневе, и там не было ничего хорошего. Он бывший мент, и это было видно, заметно по его выдержке, холодному уму и жестокости.

Стас тогда Пашке чуть череп не проломил. Грач упал, у него кровь носом пошла, а меня затошнило. Я тогда поняла, что, как бы он сам на нее ни рычал, Стас защищает эту сироту, как бойцовский пес, и он даже убьет за нее, если потребуется.

Мать сто раз меня отговаривала от этого брака, но куда уж там. Я влюбилась в Стаса, у нас все так быстро закрутилось, и только теперь я понимаю, что это тоже было не просто так. Я была нужна Стасу для витрины, а мой отец был ему нужен, чтобы вытащить его старшего брата из тюрьмы.

Мы поженились и начали жить вместе, у нас был хороший медовый месяц, Стас был ласковым и страстным со мной, как и раньше, вот только у него в квартире все еще обитала та приживалка, которой он таскал шоколадки и полностью ее обеспечивал.

Один раз я открыла рот, но Стас сказал: “Или ты миришься, или развод”. Я сразу захлопнулась, Стас периодами бывал странным, и я списала это на очередную его прихоть.

У него были фикус, рыбки в квартире и та девочка. Я Таську вообще не воспринимала как соперницу, скорее как добродетель моего мужа.

У них были очень странные отношения. Да, конечно, Стас ее не трогал, но постепенно я поняла, что, даже несмотря на разницу в возрасте, он к ней относится совсем не как отец. И не как покровитель.

Это уже теперь я понимаю, что Стас ее ждал. Не трахал, а именно ждал, тогда как на мне всецело отрывался. О свою нервную неженку, как цветок, в той квартире выхаживал, а меня мог драть, как последнюю шлюху, до искр из глаз.

Дурочка. Я тогда думала: ох, какой мой муж страстный, но нет. Стас, видать, эту тварь голубоглазую представлял, не смея ее тронуть.

***

Так продолжалось несколько месяцев, более-менее сносно, периодами даже счастливо. У нас по-прежнему был регулярный жаркий секс, Стас строил для нас дом, поднимал с отцом бизнес, дарил мне дорогие подарки, так что тогда меня все устраивало.

Я часто говорила Стасу о детях, так как уже была в таком возрасте, когда пора и не надо затягивать, а он всегда молчал. Он был против.

Мы были молодой семьей, часто еще гуляли, приходили в клуб Барона, потому что Стас любил живую музыку, однако очень быстро я поняла, что он на самом деле любит, а точнее, кого.

Ее. Эту шмакодявку без роду и племени, ведь, как оказалось, это Таська пела своим шикарным голосом и однажды сама вышла на сцену. Я видела, как Стас изменился в лице, как побледнел и сжал до хруста бокал с коньяком.

Мы быстро вышли, Стас потащил меня в туалет и жадно набросился на мои губы, опустил на колени. Я любила, когда он становился таким. Страстным, диким, безбашенным. Я поняла сразу, чего он хочет, сосала ему, пока он остервенело вбивался вздыбленным членом мне в рот.

Это было за гранью порока, и я, наивная, думала, что Стас меня после свадьбы еще сильнее хочет, но нет. Он ее хотел, а я была лишь суррогатом, который он теперь законно взял в жены. Для красоты, удобства, ну и, наверное, потому, что это было выгодно Стасу, он всеми силами хотел вытащить брата из тюрьмы.

Мне было двадцать шесть, и я еще не огрубела, верила в любовь, ведь Стас не был со мной жестоким. Он был просто тем, кто пользует, берет, трахает, – всем, чем угодно, но он меня не любил. Хотел – да, но не любил.

Ему было проще подарить мне какую-то очередную дорогую безделушку, и я затыкалась. Я думала, он бывший мент, он закоренелый холостяк и просто не умеет по-другому, но, как оказалось, все Стас умеет. Он просто не хотел тратить на меня ни свое время, ни любовь.

Когда Стас ту пигалицу в лицей отправлял, я думала, он меня затрахает, он просто срывался на мне. Они жестоко погрызлись, эта сучка посмела его обмануть, и Стас был в ярости. Он был зол, Таську пальцем не смел тронуть, а меня, конечно, было можно. Я же законная жена.

На самом деле Стасу не нужна была никакая жена. Ему нужна была витрина и женщина для того, чтобы спускать пар, что он отлично и делал. Я первый год пыталась подстроиться, понять его, принять, тем более что Стас с отцом начали делать общий бизнес, муж стал строить наш общий дом, и казалось, вот оно – будущее.

У нас скоро появятся дети, та белобрысая сирота куда-то провалится, и теперь все будет хорошо. Мне казалось, но нет.

Спустя полтора года Таська вернулась из лицея, и Стас просто озверел. Наше и без того шаткое равновесие начало трещать по швам.

Мы уже давно не спали вместе, после последнего скандала он просто меня не трогал. Клянусь, когда та сирота вернулась, Стас окончательно от меня оторвался и, что бы я ни делала, больше не смотрел на меня как муж.

Я чувствовала себя какой-то мебелью в нашей квартире, и от этого мне каждый день хотелось удавиться.

***

Когда вернулась эта сучка из лицея, Стаса повело еще больше. Он теперь неделями мог не приходить ночевать, и я не знала, как вернуть мужа в семью.

Нет, Стас меня не ограничивал, я могла заниматься, чем хочу, и покупать себе что угодно, но его не было рядом. Ни физически, ни морально – никак.

И эта девочка. Нет, она больше не была той маленькой серой мышкой. Таська расцвела, стала девушкой и умело этим пользовалась. Она и правда выросла. Красивая стала – глаз не оторвать, тогда как меня разнесло после недавней больницы, и я была похожа на отекший кабачок. Из-за него.

Таська была и правда похожа на артистку: огромные голубые глаза, кудрявые золотистые волосы до задницы, точеная фигурка. Ей даже краситься не надо было, настолько выразительный лисий взгляд, низкий голос, обворожительная улыбка.

Таська хотела Стаса. А он ее. Я не знаю как, но это было видно просто за километр. Они могли сориться прилюдно, жестко просто ругаться, Стас мог Тасю отчитать при всех и даже влупить ей жесткую пощечину, а она возникала, но этим делала только хуже.

В какой-то момент эта приживалка поняла, как действует на моего мужа, и сполна начала этим пользоваться.

Стас велся. Я, конечно, до последнего надеялась, что его отпустит, ну даже если он и трахнет ее пару раз, я бы простила, но только не измену в голове, потому что у Стаса мозги были ею только пропитаны.

Разлучница пришла откуда не ждали. Мой муж сам ее вырастил. Сам, блядь, воспитал.

Мы прожили больше двух лет в браке, и я любила его, а Стас эту суку белобрысую любил. Своей жестокой, ненормальной любовью.

Глава 11

Крепко сжимаю нож в руке, провожу по ладони, видя, как из свежего пореза стекает кровь. Больно ли мне? Я не знаю, не чувствую. Ничего нет, и я словно ничего не вижу, даже самого себя.

Первые несколько суток мне казалось, что воздух стал пламенем и я вот-вот сгорю. У меня болела каждая клетка, и было стойкое ощущение, что я сейчас сдохну.

Я прятал ее в квартире как цветок, дорожил, оберегал, и мне казалось, что так будет вечно. Что Тася всегда останется рядом. Такой же нежной, ласковой, такой моей.Ха, Тася обычно этим страдала, когда волновалась, и мне всегда удавалось ее успокоить, тогда как теперь я на собственной шкуре понимаю, что это такое. Когда не можешь не то что рационально мыслить, а тебя просто разрывает от ужаса, и ты ни черта не можешь с этим сделать.

Я привык к ней, привык, что Тася всегда под боком, и теперь, зная, что я не уберег ее, мне хотелось удавиться. Я хотел пустить себе пулю в лоб или пойти броситься под машину, потому что с ней было сложно, а без Таси, как оказалось, мне невыносимо.

Тебя нет, принцесса. Тася, девочка моя. Ты не прибежишь утром и не бросишься мне на шею, не поцелуешь в губы, не возьмешь шоколадку, принесенную мной. Я все еще ношу их тебе. Складываю пирамидой, где я бы я ни был, но ты не приходишь.

– Я сломал тебе жизнь, малышка. Я не хотел. Я никогда такого не хотел. Тебя правда нет? Не существует больше. Тась? Как ты могла, девочка? Почему ты тогда одна вышла из дома вечером, почему ты вечно не слушаешься меня?! Я бы все тебе дал, все, что сам имею, разделил бы с тобой. С первого дня, как ты у меня появилась. Мне было для тебя ничего не жаль. Лишь бы ты радовалась и радовала меня. Я построил тебе дом. Ты всегда его хотела. Это все было для тебя, принцесса, все мои усилия, все деньги, время, ресурсы – все для тебя.

Я срываюсь, вот только пить даже не могу. Нет, больше никаких поблажек, Стас. Ты будешь подыхать БЕЗ анестезии.

***

Беременность проходит на удивление стабильно. Меня тошнит, но, пожалуй, это единственное неудобство, которое доставляет мне ребенок. В остальном же я чувствую себя нормально, за исключением болей в спине и страхов будущего.

Мне кажется, оно все время меняется, как карты в колоде перетасовываются, и что выпадет завтра, еще сто раз может измениться.

На третьем триместре Глафира все же находит мне врача, одноклассника ее сына, и я еду в город, натянув маску и замотавшись платком, точно мумия.

Живот у меня все же вырос, но он все равно маленький. Под широкой одеждой почти не видно, и не скажешь даже, что я беременна.

Глафира сказала, что так бывает иногда, особенно, если девочка там сидит, но я пока не знаю точно, кто у меня будет.

Мне без разницы, если честно, я любому ребенку буду рада. Главное, чтобы он не был похож на своего отца. Никакие черты Стаса в малыше я видеть не хочу. Я решила, что забуду его и никогда не вспомню после рождения ребенка.

Я так себя успокаиваю, потому что думать о том, что Стас тупо заказал мое убийство и хотел, чтобы я умерла, мне уже невыносимо.

– А что вы так замотались, девушка? Как я смотреть вас буду?

Меня принимает главный пластический хирург Петр Андреевич. Ему где-то сорок, высокий, в синем медицинском костюме.

– Я от…

– Знаю. Садитесь. Показывайте, что у вас.

От его напора немного теряюсь, но забираюсь на кушетку. Врач берет кресло и садится напротив.

Осторожно снимаю платок и маску, давя сопротивление и стыд. До этого меня никто не видел такую, кроме Глафиры.

– Не переживайте так. Ну-ка, давайте посмотрим.

Петр Андреевич берет мое лицо и крутит его на свету, прощупывает скулы и особенно область, где у меня рассечена бровь. Долго так смотрит, а потом поджимает губы.

– Где это вас так угораздило?

– Я… в аварию попала.

Он коротко усмехается, а после качает головой.

– Ладно, пусть будет авария. Как скажете.

Поднимается и быстро что-то пишет, а я не знаю, как быть. Он ничего не сказал, не посоветовал даже.

– Петр Андреевич, можно исправить то, что у меня на лице?

– А, вы еще здесь? Я думал, вы уже ушли. После аварии же лежать надо, – сказал холодно, и мне стало стыдно. Он, конечно же, понял, что я вру, и увидел, что меня избили.

– Извините. Не хотела вас обманывать. Скажите, хотя бы немного можно убрать эти рубцы?

– Рубцы можно убрать полностью, сделать кожу ровной, но я не работаю с пациентами, которые меня обманывают, понимаете, о чем я?

– Да, конечно. Я больше не буду.

– Отлично. Вот. Это примерная стоимость восстановления каркаса лица, устранение дефектов после травмы, пересадка кожи тоже понадобится, но, конечно, это все после родов будет. Таких беременных мы не берем.

Он кивает на мой живот, и я внутренне сжимаюсь. Заметил все же. Ладно.

Смотрю на этот листочек бумаги, и перед глазами двоится от количества нулей. Огромная для меня сумма, просто неподъемная.

– И учтите: одной операцией тут не обойтись. Все можно сделать красиво, но потребуется минимум пять вмешательств. Мы делаем такие, у вас случай сложный, но шансы ходить без маски есть.

– Я поняла. Спасибо.

Мне уже не интересно, что говорит этот врач, потому что у меня просто нет таких денег, потому, нацепив маску, расстроенная я еду на автобусе обратно в деревню к Глафире. Зайдя в ее избушку, забираюсь на кровать, накрываясь с головой одеялом.

Я бы могла продать свою квартиру и вложить эти деньги в лечение, да вот только кто мне разрешит это сделать? Как только вернусь в город, Стас меня добьет, я уверена. Я боюсь его теперь. Он уже не кажется мне таким добрым. Пожалуй, я многое придумала в своей дурацкой голове, и все было не так радужно, как мне казалось.

– Что врач сказал?

– Ничего.

– Если б ничего, ты б так не ревела. Что, операция дорогая?

Молчу. Глафира и так уже столько на меня потратила. Я даже не представляю, как буду эти все долги ей отдавать.

Чувствую ее руку на плече. Гладит меня по волосам. Часто так делает, когда я реву.

– Тася, тебе надо быть сильной ради дитятка. Если я куда денусь – чтоб не боялась, а наоборот, могла за себя сама постоять.

Оборачиваюсь. Становится страшно.

– Куда это вы денетесь? Глафира, не пугайте меня.

– Да не бойся. Тут я, тут. Ты это, не расстраивайся! У меня пенсия крошечная, но есть немного сбережений. Я дам тебе денег, Тась, не плачь. Хоть на одну операцию будет.

– Вы что? Нет, я не возьму.

– Ну, тогда не реви! Не реви, кому сказала!

– Хорошо, я больше не буду. Спасибо. За все спасибо, Глафира. Я бы не выжила без вас.

– Я знаю. Ты моя последняя добродетель, и я рада, что тебя нашла. Ты скрасила мои дни, девочка. От тебя свет лучится, так что не плачь о красоте, она вот тут, внутри у тебя. Иди поешь. Суп сварила свежий.

Быстро вытираю слезы. С того дня я перестаю сырость разводить, а то Глафира тогда тоже мрачная ходит, а у меня живот болит. Малышу не нравится, когда я расстраиваюсь.

Сегодня весь вечер метель невероятная за окном бушует, а мне неспокойно. То есть хочется, то спину тянет, а Глафира все гадания свои гадает, никак не успокоится. Брови косматые свела, карты тасует да воском на блюдце капает, качает головой.

– Что там такое? – спрашиваю, не выдерживаю уже. Умеет она успокоить, ничего не скажешь.

Глафира глаза на меня поднимает и тут же опускает их, зажигая еще больше свечей.

– Буря там, детка. Шторм.

Этой ночью у меня резко хватает живот. Воды отошли, и начались роды. На месяц раньше.

Глава 12

—А-а-а-а! А-а-а-ай, больно!

– Тужься давай, дыши. Раз, два, три, тужься!

– А-а-а-ай!

Я в областном роддоме. Глафира отправила меня в больницу, довез какой-то ее сосед, потому что скорая бы просто не доехала в такую глушь. Все в какой-то спешке, и мне так страшно, что я держусь изо всех сил за поручни этого кресла и не знаю, что делать.

Я одна, какие-то чужие люди, Глафира осталась дома, и я помню, что у ее двора какая-то еще машина стояла с выключенными фарами. Кто это был… почему я вообще думаю об этом, боже, Тася, соберись!

Роды начались на месяц раньше, и вот уже десятый час я рожаю, хотя кажется, что умираю.

Тот момент, когда борешься сама с собой и нет уже пути назад, я должна быть сильной ради малыша. Только ради него постараться.

Дорога была очень тяжелой, я сильно перемерзла, машину пару раз заносило на льду, и если поначалу я чувствовала, как маленький в животе пинается, то сейчас я уже давно не слышу толчков, и никто мне ничего не говорит.

Смотрю на акушерку. Пожилая тучная женщина в маске. Часто курить выходит, отвлекается на звонки, как будто я могу роды на паузу поставить, и мне тошно уже от этой халатности, а поделать ничего не могу, сейчас я совсем беззащитна.

Наверное, партнерские роды – это здорово. Я слышала, мама когда-то рассказывала сестре, что ее подруга во Франции так рожала. У меня же рядом никого близкого нет. Ни мамы, ни сестры, ни мужа.

Стас. Наверное, он уже давно забыл меня, тогда как я о нем помню каждую секунду, и эта адская боль в животе только подогревает мою память.

Живот каменный, спина, кажется, сейчас воспламенится от жжения, и я не могу раскрыться вот уже столько часов. Я всегда была чувствительна к боли, а тут… меня просто накрывает, и я не думала, что это ТАК больно. Ощущение такое, что живот сейчас расколется и я истеку кровью.

Никакого УЗИ мне не делали, сказали, кабинет на ремонте, аппарат сломался, и все так долго было, никто никуда не спешил, так что в родильный зал я попала только минут через пятьдесят.

Здесь воняет дезинфектором и скрипит мигающая желтая лампа. Я совершенно не готова, не брала никаких медикаментов, пеленок. Глафира в дорогу только немного денег в руки дала, и все.

Я вся дрожу на этом кресле. Меня раздели, здесь так холодно, словно вовсе нет отопления. Мне дали какую-то накидку на грудь, но она совсем не греет.

Они перешептываются, глазеют все на мою маску, хотели ее сорвать даже, но я не дала. Смотрят на меня как на чудовище, полоумной зовут, шепчутся, но мне плевать. Я должна справиться, потому что малыш – это то единственное, что не дало мне погибнуть все эти месяцы с разбитым сердцем, и он будет жить, чего бы мне это ни стоило.