Зло на балансе равных возможностей

В конце каждой смены мыл пылесос лично. Это был особый ритуал, священнодействие. По локоть в грязных разводах, подобно старателю на прииске, шарил пальцами в мутной жиже, доставал копеечки из глубокой утробы профессионального пылесоса. Мокрые, они слипались между собой, оттирал цепкую въевшуюся грязь, жвачку и волосы. Раскладывал на белоснежном полотенце, подсушенную добычу отправлял в карман. За неделю наскребалось на пару бутылок дешевой водки.

После, шел с выручкой на задворки, заходил в дощатый, общественный, загаженный туалет, щурился от резкого запаха, мучительно складывал в уме, боялся ошибиться, считал проведенные мимо кассы машины. Утвердившись в сумме, отделял большую часть денег, делил еще раз пополам, распихивал по разным карманам левак. Резвой лошадкой мчал на мойку, хватал журнал с записями, бежал сдавать остатки директору станции под улюлюканье и смешки. Из открытых боксов доносилось:

– Себя не обделил? Свел дебет с кредитом?

И все в таком же духе. Мужики над ним откровенно ржали. Ехидные подковырки Фома пропускал мимо ушей, делал свое как в присказке: «Васька слушает, да ест» Возвращался, мысленно называл всех сексуальными меньшинствами, остаток денег делил на всех из одного кармана. Устало садился за столик в гостевой, важно трапезничал, допивал остатки паленой перцовки. Домой тянул все, что под руку попадалось: моющие средства, полотенца, полироль, складывал в изношенную, видавшую виды, сумку к опустошенным пластиковым лоткам из под еды.

Пил только на работе. Дома мать его, тридцатипятилетнего, лупила за это чем попало. Бывало, заждавшись сыночку, понимающе вздыхала шла за ним на работу. Припозднившиеся, уставшие трудяги, работники станции техобслуживания, воспринимали за развлечение, забывали куда шли, становились поодаль, наблюдали, как мать охаживала Фому, подбадривали мать, предлагали помочь.

Чаще била по толстым щекам, руками драла за кудрявый чуб. Толстозадый нацист Фома ужом вертелся на скамье, защищался, закрывался руками, в итоге падал на пол. Слезным голосом просил прощения, клятвенно обещался маминым здоровьем больше никогда не пить.

Выплеснув собственные обиды на свое одиночество, мать успокаивалась, смотрела на своего великовозрастного бутуза уже с жалостью, трогала его дрожащие щеки с лиловыми отпечатками ее ладоней. Помогала ему встать, отряхивала от грязи, одергивала задравшуюся рубаху.

Замученная жизнью женщина поднимала его одна. Пахала на двух работах, старалась, чтобы у сыночки было все как у людей. Тяжело вздыхала, шла домой. Фома всхлипывал, вытирал сопливый нос. Размазывал пьяные слезы, жалкий и грязный плелся за матерью. Мать втайне мечтала спихнуть его со своих плеч, но дура, возжелавшая продлить род Гузновых, пока не находилась.

Бил Фому по пьяной лавочке автомаляр Михай, бывший мент. Выперли его из органов за изнасилование и взятки, два года не доработал до пенсии, не дали, подставили крепко. Сунулся за правдой, в попытке отмыть свое имя, понадеялся на связи, но…

Деваха сама тормознула его машину, попросила подвезти по адресу. Повисла на нем, полезла в штаны, грешен, не устоял. Утро следующего дня встретило его заявлением. Узнал где живет, пробовал поговорить с нею, откровенно послала на три известных буквы.

В тот же вечер ему намяли бока, молодчики у собственного подъезда попинали, сунули дуло пистолета в ноздрю, присоветовали уйти с дороги, а не то будет хуже. Лежа на грязном тротуаре, ощупал разбитый в кровь череп и понял, что правда не восторжествует, переквалифицировался в машинные маляры. Красить машины полегче, за эту вакансию не прибьют, так втянулся, что даже нравилось. Жалел, что раньше не ушел. Работа денежная, уважаемая, не клятый не мятый.

От прежней работы остался пыльный китель и привычка сканировать людей. Каждого прощупывал рентгеном, угрюмых подозрительных, глаз. Больше слушал чем говорил, ненавидел идейных, таких как Фома. Его такой же идейный карьерист подсидел. Ни креста ни знамени, и совесть, у таких, редкий дар.

Юбилей станции совпал с майскими праздниками. Отмечали с размахом, тридцать человек собрались за одним столом. Прибитые течением жизни к одному берегу, разно-одинаковые, тертые жизнью, каждый со своей судьбой. Подтянулись из боксов шиномонтажники, мойщики, маляры, диагносты, электрики, автомобильные боги вдыхавшие жизнь в битые, изношенные, железные тела. Директор не поскупился, столы ломились, шашлыки, шурпа, копчености, икра. Много закуски, много пива, водки, шампанское и вино для девчат с мойки.

СТО восстановленная после пожара, бывший владелец отказался платить дань браткам, процветала, приносила хорошую прибыль. Михаил залпом опрокинул стакан беленькой, степенно закусил молодой хрусткой редиской. Фома сидел за столом напротив него и с упоением рассуждал о прелестях фашизма. Время от времени вскакивал, выкидывал правую руку вперед и кричал:

– Зиг Хайль!

Быстро усаживался обратно, впивался в душистый кусок мяса, упоенно молотил крепкими зубами халявную закусь, с аппетитом облизывал жирные пальцы. Мужики, любители потешиться, стабильно и настойчиво пополняли его стакан. Михаил подолгу, не моргая, смотрел на оборзевшего пьяного Фому, слушал. Не выдержал, душа закипела, за деда и отца стало обидно, вот за таких отморозей сложили головы, сражались, лили кровь. Желваки заходили ходуном. Неожиданно для всех спросил:

– Фома, вот ты ненавидишь голубых, а переспал бы с педерастом за большие деньги?

Парень задумался, перестал жевать, весь покрылся испариной, бисер пота усеял лоб. Все притихли и слушали затаив дыхание, назревала развлекуха. Вполне серьезно ответил, рассуждал сам с собою, забывшись с пьяну, произносил мысли вслух:

– Нужно подумать, так просто не решить, какая цена вопроса, за сколько?

Бил Фому долго и вдумчиво, пока не оттащили, пора было расходиться, да и жалко стало дурака. Кличка"Голубой нацик» приклеилась намертво к Фоме. Грезы о своей чистой, арийской крови перенес в новое русло, с упоением брехал, якобы, является потомком внебрачного сына графа Колокольникова, сосланного в деревню, которая впоследствии разрослась и стала нашим городом. Сослал сам Петр Первый за распутство. Тут же, в этой деревне, известный одному Фоме, опальный граф, утопил нажитое добро в реке, бежал за границу.

Золотой кувшин, наполненный драгоценными металлами и каменьями лежал на дне местной речушки. Фома делился идеей нанять водолазов, найти кувшин, и много другого, сокрытого тиной, добра. Подозрительно мелкая речушка, скрывала, также, танк, он знал где. Головой ударился о дуло, когда нырял. Даже орден там нашел, продал коллекционеру.

Фома повышал авторитет. Тертые мужики посмеивались, гнали его, им надоело слушать бредни. Девчата с мойки неохотно поддакивали, он как и прежде был у кассы, раздавал левак. Приходилось соглашаться сего россказнями.

В полку прибыло, пришла новенькая, попала в смену со Стешей. Оля Русакова, высокая и стройная, с перебитым носом, окрещенная Фомой: «очередная проститутка», называл так за глаза. Брызгал слюной, возмущался, почему потаскух берут на работу.

Оля жила на окраине города, недалеко от тюремной зоны. Высокий тюремный забор, увенчанный колючей проволокой, делил жизнь пополам. Оля, еще будучи подростком, занималась перекидами. Деньги долетали в сторону воли в сигаретных пачках с камушком для весу и просьбой на бумажном клочке. Большую часть суммы состригали конвойные. Они за мзду закрывали глаза на нарушения. Заключенные, чаще, просили сигареты. Излишек после покупки, являлся наваром за работу. Прикупив требуемое, подростки шли к заброшенной водонапорной башне. Ржавая, ненужная, высилась громадой неподалеку от тюремного забора. Лезли наверх с"зарядами» сигареты в пакете с камнем, с верхотуры перебрасывали обратно.

Жуткая, мрачная лесопильня с торца тюрьмы. Общаги и коммуналки обшарпанные внутри и снаружи, грязные, загаженные дворы. Жуткое, забытое богом место. Настоящие трущобы. Атмосфера поселка накладывала свой отпечаток на обитателей. Оля делила однушку с матерью и братом.

Брата, алкаша и дебошира, вскоре, к радости Ольги, посадили за кражу. В доме стало просторнее, но свято место пусто не бывает, мать притащила освободившегося уголовника. Смущенно улыбаясь и пряча глаза, представила их друг-другу. Украсила стол паленым пойлом по случаю вновь обретенного семейного счастья.

Снова мордобой и пьяные разборки, все пошло по замкнутому кругу. Напряжение в семейном кругу усилилось, после того, как новоявленный материн избранник, перепутал постели в темноте. Ольга заорала во все горло, проснувшись от грубых прикосновений. Мать прибежала на крик. Включила свет и с пьяных глаз решила, будто дочь позарилась на ее мужика. Иначе, как шалава, ее не называла.

Уголовник, чувствовал себя вольготно, по хозяйски, довольно скалился, рассматривая Ольгины ноги, пялился при матери, доводя ее до полоумных ревнивых истерик. Ольга подозревала, что он специально все устраивал, жилплощадь не резиновая, после тесной камеры ему хотелось больше свободных метров. Находиться дома стало невозможно, устроилась на работу, чтобы реже видеть родственников. В надежде окучить какого нибудь простачка и съехать от родительницы, заработала нехорошую славу доступной девушки, отчаявшись, кидалась на первого встречного. Парням ее доступность нравилась, но жениться на ней никто не спешил. Поговаривали, что отпускала любовные услуги по тарифу, может враки, но пока ей в личном не везло.

Третья мойщица Рита, печальными глазами смотрела на мир. Смуглая, похожа на шемаханскую царицу, густые, шоколадные, волосы уложены в толстую косу. Мать троих детей, рано выскочила замуж за гулящего нарцисса. Он женился на ней чтобы не посадили за малолетку, как сам хвалился друзьям:

– По залету женился, залетела дура.

Рита неоднократно заставала его с очередной пассией, тихо плакала и продолжала тянуть семейный воз. Детки погодки, подрастали быстро, нужны деньги. Вячеслав, муж, непонятно какими доспехами, привлекал женский пол, гулял напропалую. Считал ниже своего достоинства работать на дядю, поэтому чаще лежал на диване, дул пиво, притянутое и уложенное в холодильник, заботливой Ритой. Возмущался работодателями не ценившими такой ценный кадр. Любитель заложить за воротник, долго не задерживался нигде, ленивый до безобразия, считал, что все ему должны. Конфликтный, задиристый, прыгал кузнечиком по разным организациям. Летунов нигде не любили, но на молокозавод его взяли. Водителей не хватало.

На смену пришел с перегаром, обошел проверку, сунул докторице шоколадку, повосторгался формами, приобнял за талию, путевой лист получил. Голова трещала нещадно, по дороге купил бутылку пива, жадно глотая, осушил до дна, разморило, сразу захотелось спать, съехал на обочину, проспал до вечера. Две цистерны молока, проданные, для дальнейшей переработки заводу производящему детское питание, прокисли, громкое разбирательство не удалось замять, выперли по статье. Работодатели заглядывали в трудовую, тут же отмахивались.

В семье работала одна Рита. Красивая привлекательная, выглядела старше своих лет. Остервенело терла машины под собственные заунывные песни о любви. Она с детства мечтала стать учителем пения, обучать детишек, поступила, но встретила своего Вячеслава и потеряла голову. Про учебу пришлось забыть.

Ревнивый, оттого, что у самого рыльце в пушку, Вячеслав, не дал ей учиться даже заочно, работать благосклонно позволял. Иногда разбавлял семейный быт безобразными сценами ревности с рукоприкладством. Рита беспрекословно подчинялась, терпела.

Клиенты очарованные восточной внешностью Риты, оставляли ей на чай, привозили шоколад или вино исключительно для нее. Девушка тянула все домой, детям шоколад, спиртное мужу.

Вскоре, в ее жизни появился рыцарь. Анатолий работал на станции электриком, зашел на автомойку спросить у ребят сахарку и обомлел, утонул в глазах Риты. Завоевывал ее настойчиво, терпеливо объяснял, прикасаясь губами к синякам на ее руках:

– Пойми милая, так нельзя. Тебя боготворить нужно, носить на руках. Однажды он тебя убьет или искалечит. Уходи от него.

Говорил много и искренне, Рита сдалась, поверила. Уже не выдергивала свои руки из его ладоней. Через полгода Толик забрал ее вместе с детьми. Тунеядца мужа пришлось немного поучить уму разуму. Тот в уме прощелкал ситуацию, понял, что уплывает домработница и снабженец, устроил сцену ревности, обзывал Риту грязными словами, за что был бит.

Анатолий увез их в пригород, он жил один в просторном доме, окруженного яблоневыми и вишневыми деревьями. В доме шесть комнат и кухня, места хватило на всех. Рита рассчиталась, вела хозяйство, ждала мужа, кормила кур и поросят. Впервые чувствовала себя нужной и любимой, научилась радоваться. Детям раздолье, Толик любил их как своих, играл, возился, для каждого находил время. Одной счастливой семьей, на планете Земля, стало больше.

Монополисты..

Идея родилась внезапно, решили арендовать мойку. Получили добро от директора СТО, он сам подумывал раздать объекты в аренду, так делали многие, это развязывало руки и находиться на станции днями, совсем не обязательно, достаточно приехать в определенный день, собрать оговоренные суммы с арендованных боксов.

Фому проработали на счет воровства, он тут же нашел новую жилу. Перекупал у наемных водителей слитый, лишний бензин. Семьдесят шестой компотил с химической гадостью, повышал октановое число, перепродавал как девяносто второй. Отдавал на три рубля дешевле чем на заправках. От бодяжного топлива двигатели изнашивались быстрее, летела к чертям выхлопная система, он знал о рисках, но жажда наживы притупляла инстинкт самосохранения.

Отстроилась новенькая автозаправка известной фирмы. При заправке возвели вторую в городе специализированную автомойку. Владелец, сам лично, пригласил ребят за стол переговоров. Свою машину он любил, содержал в чистоте, раз в неделю заезжал на мойку и видел, как они старательно и качественно относятся к своему труду.

Оробевшие, притихшие Стеша и Фома сидели за лакированным столом. Кожаная мебель, напыщенная пальма в деревянной кадке. Ребята чувствовали себя неловко в пропахших машинным маслом рабочих спецовках, запачканные, похожие на трактористов, неизбежная, рабочая грязь срасталась с кожей рук, обрамляла темным ободком ноготки. Люди просили мыть движки перед продажей. Водой, под напором, отбивали въевшуюся многолетнюю корку, мазут брызгами летит во все стороны, на лицо и одежду. С кожи кое-как смывали, до победы терли грязные конопушки автомобильными шампунями, от которых стягивало, сушило кожу, а вот спецовки никак, после стирки оставались жирные коричневые пятна.

Виктор Васильевич не стал ходить вокруг да около, предложил заниматься мойкой, платить ему аренду. Сумму назначил символическую, вполне подъемную. Здание новое, только запускается. Ребята, с радостью, согласились. Помещение было огромным, можно даже грузовые загонять, а это другие деньги и возможности заработать.

Ушлые дельцы просекли пустующую в бизнесе нишу – автомойки росли, как грибы после дождя. Очередей уже не было, многие покупали, для собственных нужд, миниатюрные автомоечные агрегаты, устанавливали в гараже или в собственном дворе.

Аренду стало тяжело поднимать, крутились, как могли, на хлеб с икрой уже не хватало. Позднее решили взять еще один, свежеотстроенный, проект. Положились на"авось повезет»,. Расширялись, захватывали территории. Фома важно именовал себя монополистом.

Предложение о сдаче в аренду, в форме рекламной растяжки, висело прямо на здании. На баннере был указан номер телефона. Ребята решились, не они, так другие. Позвонили, договорились о встрече. Вышел самый настоящий владелец фабрик, заводов, газет, пароходов, а попросту управляющий банковским филиалом. Деньги, понятно, у него водились, отгрохал коттедж в три этажа, мойку и шикарную баню. Захотелось на этом поиметь. Самому незачем заниматься, достойное кресло, пока, под попой. Но этом мире нет величины постоянной, все течет, меняется. Дополнительные возможности прикроют тыл, если что. Решил сдать желающим, раскрутят, прикормят посетителей. Кышнуть арендаторов недолго.

Павел Афанасьевич оформил ИП на собственное имя а с ребятами договор об материальной ответственности… Банькой занялся его сын. Леха отучился в духовной семинарии, имел козлиную бороду, патлы до плеч и батины деньги. Типичный мажор, подсел во время учебы на кокаин, что довольно странно, учитывая специфику учебного заведения. Становиться Алексием и просвещать возвышенно паству он не собирался, а вот банька его заинтересовала.

Уговорил родителя, обещая справиться и исправиться, доверить ему перспективное сооружение. Сдавал гостям с почасовой оплатой, готовил, тут же во дворе, отменный шашлык. Подавал чай и напитки покрепче. Кайфовал, когда серьезные, солидные, женатые чины приезжали попариться с девушками. При баньке были"номера“ с обширными кроватями. Расстилал, любовно разглаживая, шелковое постельное белье… Продуманный Леха, собственноручно, установил камеры, на всякий случай, незаметные, скрытые от посторонних глаз, исправно фиксировали происходящее. Встречал, обустраивал гостей, спешил вниз, на цокольный этаж, железная дверь, с красноречивой символикой „не влезай убьет"надежно скрывала аппаратуру для слежения.

Поочередно, каждой ноздрей, вдыхал желанный порошок через свернутую банкноту, усаживался в отдельной комнате, смотрел прямую трансляцию в стиле ню. Камеры записывали прозу жизни в разных ракурсах. Несостоявшийся поп хранил видеозаписи в сейфе, тут же. Записи имели финансовую ценность, призрачные гарантии влияния, посредством шантажа. Можно и пулю схлопотать, если прознают невольные звезды порно фильмов, но кто же об этом думает?

Отголоски девяностых резонировали в провинциальных городах. Бритые, накачанные ребята, редко шли на компромисс. У них был свой неписанный закон. В то время долгие прелюдии были не в почете, разбирались быстро.

Стеша рассматривала двухэтажное здание, облицованное красным кирпичом. Мойка располагалась на первом. Владелец самодовольно поднял новомодные ворота, белоснежные жалюзи плавно скользили вверх, все супер, по евро стандарту. Поднялись по узкой лестнице на верх. Игровой зал занимал второй этаж. Два шикарных стола для русского бильярда, барная стойка, столики, есть где развернуться.

Забот добавилось, вложились в товар, закупили пиво, сигареты. Холодильник, фритюрницу, оборудование для мойки машин. Денег на все не хватило, набрали кредитов. Обустроили комнату для гостей, купили диван, небольшой телевизор, арендовали кофейный автомат.

Вскоре развалился, почти весь, рабочий коллектив, всем нужна зарплата вовремя, ждать, пока раскрутиться предприятие, наемные мойщики не хотели. Фома сбегал в редакцию местной газеты, дал объявление о вакансии, новички долго не задерживались, неинтересно горбатиться за копейки, Объявление постоянно обновлялось.

Грянул первый гром.

Приехали крепкие, серьезные парни. Показали расписку заверенную нотариусом, с подписью Фомы. Пятьдесят тысяч взяты, якобы, на ремонт бильярдной. Продуманный Фома попался на удочку, магически влекущего, игрового автомата. Под градусом паленой водки, в целях быстрого обогащения, спустил всю зарплату. Раззадорился, хотел отыграться, взял деньги под проценты.

Позвонил по объявлению"мгновенные кредиты» Отзывчивые ребята с пониманием отнеслись к просьбе, на ремонт, так на ремонт. Оформили все формальности быстрее чем в банке. Он надеялся тянуть из кассы и потихоньку расплатиться, дела застопорились, тянуть стало не из чего., набежала пеня за невыплату.

Стеша сложила в уме два плюс два, просмотрела приход и расход на смене Фомы, он продолжал красть, крысятничал, брал у своих. Парни предложили не артачится, подумать, дать ответ через неделю. По сути они правы, ярмо, насильно, никому не одевают, согласился на условия, плати. Фома всех подставил, придется его долги отрабатывать.

Не зря говорят пришла беда, отворяй ворота. Виктор Васильевич, владелец автозаправки, разорвал с ними договор без длительных разъяснений. Кряжистый русский мужик, офицер запаса, заработал первоначальный капитал сам. Редкость, но так бывает, сидеть без дела не мог, на военной пенсии далеко не уедешь. Подумал, взял кредит, своих накоплений добавил и вложился в фермерское хозяйство, у него получилось развить сельскохозяйственный бизнес. За пять лет смог погасить кредит и сколотить приличную сумму. Годы брали свое, ему стало сложно управляться, ферму продал вместе с техникой, все деньги пошли на развитие автозаправочного компклекса. Олимпом для него была честность, таких же, порядочных, людей он хотел видеть в своем окружении.

Причиной разрыва договора стал Фома и его возвеличенный бензин. Один деревенский мужик был постоянным клиентом, бодяжное топливо брал у Фомы для собственных нужд. Ехал по делам, неожиданно машина заглохла, доставили в сервис манипулятором. Автослесарь задумчиво рассматривал разъеденный, в ржавых потеках, двигатель новенькой десятки.

Мужик приходился дальним родственником Васильевича, знал где искать Фому, немного стыдился за свою жадность, сэкономил копейки, попал на тысячи, Васильевич предупреждал, обещал, по родственному, персональную скидку на своей заправке, не послушал, решил, что у Фомы дешевле.

После капремонта и замены большей части деталей, почти весь двигатель пришлось выбросить, клятвенно пообещал больше никогда не экономить и разбить падле лицо за угробленную ласточку, поехал за справедливостью. Фома, стоял у открытых ворот, заприметил знакомую машину издали, по срокам уже ожидались разборки, топливная система разрушалась, примерно, за три или четыре месяца. Побежал прятаться за углом здания. Вылез из укрытия, на корточках пролез под окнами, немного подслушал, замерев под окном кабинета Васильевича, бегом рванул к поруганной машине. Родственник Васильевича оставил открытыми окна автомобиля, если бы только он знал, замки бы повесил амбарные.

Ущербный Homo Sapiens Фома, просунул голову и руки внутрь многострадального авто, снял с ручного тормоза, ужом выполз обратно и толкнул машину. Расшатывал, катил к дороге. По его замыслу, неуправляемый автомобиль должен был съехать на проезжую часть, авария неизбежна. Сильный ангел хранитель либо у мужика, либо у машины: колеса развернулись по, одному Богу известной, замысловатой траектории, выписав нечто похожее на знак бесконечности, машина въехала в бордюр, проскребла диском о барьер, затихла, напоровшись на придорожный камень. Фома подпрыгивал на месте от досады. Хлопал себя по толстым ляжкам и зло матерился.

Стеше стало страшно. Гузнов хотел спровоцировать аварию, жажда отомстить и подставить человека за свою же подлость, затмевала рациональное мышление. Камеры слежения запечатлели его действия, все-бы выяснилось легко, но кому от этого легче? Могли погибнуть люди, трасса оживленная, машин много, он в секунду нашел самое подлое решение и привел свой замысел в исполнение.

Заправка стояла на пригорке, соверши он задуманное, трупов не избежать. Васильевич вышел на улицу, хотел поговорить на счет грязных делишек с лоточной торговлей бензином, увидел что творил Фома, все сразу понял. Подошел вплотную, вглядывался в глаза отморозка, старался рассмотреть человечность. Маленькие, глубоко посаженные, прозрачно-голубые, зрачок величиной с просяное зернышко, толстый, нависший лоб. Васильевича передернуло от отвращения, произнес коротко, емко:

– Тебя же, вроде, мать рожала.?Как же ты живешь, с такой гнилью, мразь? Пошел вон!

Дальше, обращаясь к остальным, попросил освободить помещение до вечера. Дальний родственник подхватил за шкирку понурого Фому, повел за заборчик. Милицию решил не вызывать. Сам, все сам! Дурака учить, только портить, но пробовать надо.

Сильные ушибы, сотрясение и сломанные лучезапястные кости обеих рук зафиксировали у поступившего Гузнова Фомы Тарасовича в городском травмпункте. Приглашенный доктором следователь, таковы правила, не добился ответа кто и как это сделал. Челюсть тоже была сломана, выбито несколько зубов.

Писать и говорить не мог, плакал злыми бессильными слезами, легонько подвывал, поскуливал, помнил многообещающий пудовый кулак деревенского работяги. Превозмогая боль, придумывал картины мести, склонялся к инквизиторским пыткам, мысленно казнил обидчика разными способами. Колесовал, вздергивал на дыбе, прижигал раскаленным железом, сажал на кол, становилось легче, ненадолго забывался тревожным сном.

Первую кормилицу, автомойку при СТО с которой начинали, сравняли с землей, признали аварийной, не прошла критерии по пожарной безопасности. Здание, на самом деле, было ветхим, давно отслужившим свое. Стеша приняла новость спокойно.

Основной костяк распался, Оля нашла героя своего романа темпераментного Ваху, Рита давно замужем, Фома в больнице, одной тяжело справляться. Техническая часть была на ней включая закупки, приходы, расходы, выплаты, дел по горло. Ночевала и дневала на третьей, оставшейся мойке, безумно уставала, хотелось все бросить, но долги крепко держали в узде. Брать деньги у матери не хотела, нужна помощница, иначе невозможно. Присматривалась к новенькой девушке.