Без памяти. К себе

Говорят, дома и стены помогают. Мне не помогали ни стены, ни пейзажи, ни люди…

Потянуло ветром с реки, запахло осенью, небо заволокло тучами, начал накрапывать дождь. Я накинула ветровку и поспешила в сторону посёлка, разномастные крыши которого виднелись на пригорке.

Заскочила домой, когда начало накрапывать сильнее. Разулась у порога, прошлёпала босыми ногами к шкафу, отыскала тёплые носки, нырнула в них, отметив, что погода не для босоножек.

Открыла холодильник, окинула взглядом контейнеры с готовой едой, которые мне исправно привозила Антонина, иногда заскакивал Николай, передавал «гостинцы». Кастрюльку с супом, собственноручно приготовленным по видео-уроку.

Если я и умела готовить, то благополучно забыла вместе с собственным именем.

Суп, кстати, вышел под стать имени Марфа для девушки с башкирскими скулами.

Стук в дверь испугал, с опаской выглянула в окно. На крыльце стоял Мирон, держа в руке полиэтиленовый пакет с грибами. Я успела забыть, что хотела купить. Открыла дверь, пропуская жестом гостя.

– Столько хватит? – вместе приветствия протянул он пакет. – Если надо ещё – принесу. На сушку есть, солоновиков много.

Я заглянула внутрь, там лежало два прозрачных пакета с уже очищенными грибами. Сервис…

– Хватит, – растерянно ответила я, не представляя и примерно, сколько нужно грибов, например, на кастрюлю супа.

Один, два, три штуки, килограмм?

– Вот эти – на суп хорошо будут, – ткнул пальцем Мирон в один из пакетов. – Можно сейчас сварить, а можно заморозить. Посреди зимы, с добавлением сушёных – вкуснота! А эти лучше сейчас с картошкой пожарить.

– Спасибо, больше не надо, – поспешила я заверить.

Слова о заморозке на зиму повергли меня в откровенный шок. Я буквально застыла, осознавая, что могу остаться в этом месте на зиму, а то и на всю жизнь… ведь это не моя жизнь.

Нет!

– Сколько я вам должна? – спешно уточнила я, скрывая собственные эмоции.

– Сколько не жалко, – пожал плечами Мирон.

Имя какое… всё-таки. Красивое.

Не подходящее совсем этому угрюмому человеку с хмурым, пронизывающим взглядом, оценивающим, таким, что между лопаток холодок пробегал.

– Назовите сумму, пожалуйста, – пролепетала я. – Понимаете, я и примерно не представляю, сколько это может стоить… – промямлила с нотками оправдания.

– Да? – посмотрел он на меня, приподнимая брови. – А, ну да, – выдохнул он, назвал сумму. – Нормально? Можно и меньше, если дорого.

– Отлично, – радостно кивнула я, достала телефон. – Переводом же нормально?

– Чего ж не нормально, нормально, – буркнул в ответ, продиктовал номер своего телефона. – Солоновики-то нести? И готовые уже имеются.

– Я не помню, что такое солоновики… название? – призналась я.

– Грибы, которые солят, – криво усмехнулся Мирон, почесав затылок. – А готовить-то умеешь, картошку пожарить сможешь? – снисходительно спросил он, в одностороннем порядке перейдя на «ты».

– В интернете всё есть… – промямлила я.

– В интернете расскажут, – снисходительно протянул он. – Это ж грибы. Богу душу-то отдать недолго, умеючи надо обращаться.

– Прямо рыба фугу, – усмехнулась я.

– Фугу не знаю, а картошку пожарить смогу, – не обратил на моё ёрничество внимание гость.

Кинул толстовку, висящую на плечах, с завязанными вокруг шеи рукавами, на стул. Двинулся в сторону кухни, оглядывая пространство.

– Уютно, – вынес вердикт, ткнув пальцем в трёхлитровую банку с садовыми астрами на подоконнике.

Моя слабая попытка придать жилищу человеческий вид, единственное цветовое пятно, которое казалось моим – ещё бы.

Сама банку добыла, сама отмыла до блеска, сама цветы срезала, сама место в доме нашла.

Глава 3

– А как вы здесь очутились? – чтобы хоть чем-то заполнить тишину спросила я, наблюдая, как Мирон аккуратно чистит картошку, срезая тонкую шкурку на расстеленную газету.

– Через дорогу перешёл, – буркнул Мирон, будто одолжение сделал.

Само красноречие…

– Я имею в виду, бабушка Груша сказала, что вы не местный, недавно переехали. Сапчигур не самое очевидное место для переезда… – смутилась я, договаривая.

Село – моя родина, я должна любить его, каждый кустик, каждую веточку, каждый уголок, а я говорю про неочевидное место для переезда.

– Место как место. Не хуже других, – проворчал в ответ. – Чалдон я, из такого же села, только под Тобольском.

– Кто? – переспросила я.

– Русские старожилы Сибири, потомки тех, кто в шестнадцатом веке перебрались, до всех переселенцев ещё. Говорят, с Дона казаки, но чего не знаю, того не знаю. Мои все на земле и на предприятиях работали, служивых не припомню. Так что, мне здесь хорошо. Просторно, душа дышит, и работа есть – прииски. Горщик я. Миллионы не платят, только кто мне их платить-то станет, с девятью классами за плечами, – равнодушно пожал он плечами. – Сковорода где?

– Вот, пожалуйста, – подскочила я, достала из стола старую чугунную сковородку.

Мирон молча кивнул, поставил на плиту, принялся за готовку.

Всё так же в тишине, никак не комментируя свои действия, не пытаясь поддержать беседу.

Я нажала на пульт телевизора, уставилась на диктора новостей, который вещал про убийство высокопоставленного чиновника, связанный с этим скандал международного уровня, найденный труп молодой женщины – по непроверенным данным любовницы, – гибели семьи чиновника при невыясненных обстоятельствах.

Показали фотографию самого чиновника в окружении семейства. Мужчину чётко, крупным планом, семью заблюрили – можно подумать, интересующиеся не найдут информацию в интернете.

Потом показали сюжет про амурских тигров, про конкурс юных музыкантов, спортивные новости, погоду.

Бесцельно пролистала несколько доступных каналов, никакого кабельного телевидения в доме деда, естественно, не было.

Вздохнула. Ничего интересного.

В город надо съездить, купить умную колонку. Алиса всяко интересней, чем диктор с пресным лицом, говорящий о каком-то погибшем чиновнике.

Я резко обернулась, почувствовав взгляд, такое бывает, когда-то кто-то в упор смотрит на тебя – неприятное ощущение.

Мирон?

Странно. Он в это время флегматично переворачивал картошку, не глядя в мою сторону.

– Лук порезать? – спросила я, желая помочь и чем-то занять руки.

Да и неудобно получается, гость готовит, а я в телевизор уставилась.

– Нарежь, вдоль, так вкуснее, – кивнул Мирон.

Вдоль… взяла я пару луковиц.

Интересно, где у лука «вдоль»? Выходит, я точно не умела готовить… не могла же я об опасности рыбы фугу помнить, а как резать лук забыть. Хотя, кто знает, вдруг взяла и забыла, а на самом деле я шеф-повар знаменитый, потому не загорелая в конце лета – на кухне мишленовской круглосуточно торчала.

– Вот так, – показал Мирон, придержав луковицу. – Чеснок можешь почистить, если ешь.

– Не знаю, ем ли, – неопределённо тряхнула головой.

– Чисть тогда, заодно и узнаем, – уверенно заявил Мирон. – Целоваться тебе здесь всё равно не с кем. Парни твоего возраста наперечёт, постарше все женатые, – усмехнулся он.

Я мельком глянула на говорящего, будто прикидывала, стоит ли рассматривать его кандидатуру для поцелуев.

Академическим красавцем точно не назвать. Черты лица грубоватые, широковатый нос с горбинкой, глаза выразительные, с хищным прищуром, взгляд с напускной ленцой. Волосы тёмно-русые, неаккуратно подстриженные со свисающей на лоб чёлкой, будто наспех в первой попавшейся парикмахерской оболванили. На скуле небольшой шрам, жёсткая линия рта, щетина.

Возраст неопределённый. Сильных морщин и мешков под глазами нет, но загорелая, обветренная кожа лица и рук, как и хмурый взгляд, прибавляли возраст.

Тридцать пять – сделала я вывод, оставив за собой право на ошибку. Не удивилась бы, если тридцать или все сорок.

Вообще, Мирон Куча не производил впечатления человека, рядом с которым комфортно, напротив, от такого здоровому человеку захочется поскорее уйти, скрыться с глаз.

Но я здоровой не была, поэтому присутствие соседа меня никак не смущало, наоборот, нравилось.

Наверное, я просто устала от одиночества, которое нарушали только суетливая Антонина и немногословный Николай. А может, чувствовала себя в безопасности, находясь рядом с Кучей этим…

Совершенно иррационально, стоит заметить.

Я ничего не знала о соседе, кроме того, что он рассказал. Не факт, что произнесённое – правда. А что выглядело правдиво – работа на приисках, – не должно было вызывать чувство безопасности.

Вряд ли туда нежные колокольчики с тонкой душевной организацией идут, не способные повысить голос на пролетающую муху.

По кухне разносился оглушающий запах картофеля с лесными грибами, настолько аппетитный, что я невольно удивлялась, как моя психика умудрилась забыть подобное?

– Останетесь на ужин? – спросила я Мирона, не желая сидеть в одиночестве.

– Можно и остаться, – кивнул он, – если не помешаю, – будто смущаясь, ответил, что никак не вязалось с его обликом.

– Нет, что вы, буду рада! – искренне воскликнула я.

Поспешила накрыть круглый стол у окна. Накануне я нашла скатерть с вышивкой по краям – очаровательная, винтажная вещица, тарелки с золотым кантом, рядком сложенные столовые приборы, бокалы в коробке со штампом ГОСТа СССР и надписью «Гусевской хрустальный завод».

Мирон отправился домой, вернулся почти сразу. Выставил на стол банку солёных грибов, двухлитровую бутыль красного компота, пояснив, что из лесных ягод – сплошные витамины, мне полезно, – и початую бутылку коньяка – если верить этикетке.

Хм, ладно.

Мы сели чинно, друг напротив друга. Мирон в однотонной серой футболке и простых джинсах. Я в оверсайз футболке с цветочками и лосинах. Волосы, подумав, расчесала и оставила распущенными.

Картофель всё ещё дымился, грибы, жареные и солёные, щекотали рецепторы, компот в хрустальном бокале поигрывал яркими бликами.

На приём на высшем уровне не похоже, но по-своему симпатично.

– Вкусно, – сделала я комплимент кулинарным способностям Мирона.

– Грузди попробуй, – довольно сказал он, двигая ко мне тарелку с солёными грибами.

Я положила себе пару ложек, смело наколола мясистую шляпку на вилку, отправила в рот.

Ого! Солёно, немного кисло, остро, ароматно. Оглушающе вкусно!

Почему я раньше не пробовала ничего подобного?! Как могла пропустить подобный опыт?

Хотя… Сапчигур – моя родина, значит, пробовала, но забыла.

Лучше бы я забыла вкус сыра Таледжио.

– Коньяк? – галантно поинтересовался Мирон, бесцеремонно наливая себе рюмку. – Или врачи запретили? Таблетки, может, принимаешь?

– Не принимаю, – покачала я головой. – Сказали – нет лекарств от амнезии, нужно ждать.

– Ясно, – кивнул он. – Так что? – помахал бутылкой над хрустальной рюмкой, глядя, как с сомнением смотрю на этикетку. Авария меня убить не сумела, суррогат с тремя звёздами доконает. – Магазинный, проверенный, – важно кивнул он, хлопнул по донышку, поставил рядом с моей тарелкой.

– За знакомство! – провозгласил.

Я неуверенно подняла рюмку, мы чокнулись. Мирон выпил одним махом, я пригубила, с опаской опустила кончик языка в янтарную жидкость.

Язык обожгло, сразу же разлилось приятное тепло, обдав насыщенным древесным ароматом с послевкусием табака.

Ничего себе три звезды…

– Так ты, Марфа, действительно ничего не помнишь? – спросил Мирон, с интересом разглядывая меня, словно я зверюшка в зоопарке.

– Что-то помню, что-то нет, – нервно дёрнулась я. – Про себя ничего, про мир вообще – почти всё. Число, год, имя президента, столицы стран, сайты, мемы – помню, а как пользоваться стиральной машиной – показала на накрытую салфеткой с вышивкой стиралку, – нет.

– Машинка дело нехитрое, – небрежно махнул рукой Мирон. – А что себя не помнишь – плохо. Но ничего, память дело такое… сегодня нет, завтра появится. Может, ещё рада не будешь… не всё приятно помнить, – задумчиво проговорил он.

– Всё равно лучше, чем не помнить ничего, – выдавила я из себя хрипло.

– Согласен, – кивнул он, налил себе рюмку, посмотрел на меня вопросительно.

Я благоразумно отказалась. Употреблять в компании незнакомого мужчины – плохая идея.

На один из базовых принципов безопасности хватало и ударенного мозга, тем более в голове уже шумело и кружило, несмотря на то что выпила я совсем мало.

Может, я совсем не пью?

Мирон выпил рюмку махом, закусил груздём, встал, направился в сторону уборной. Я осталась за столом одна, разглядывая нашу трапезу, стены, которые меня окружали, снова и снова пытаясь вспомнить хоть что-нибудь.

Георгий Степанович уверял, что торопить себя не надо, всё придёт, когда психика, по какой-то причине блокирующая доступ к моей личности, сама решит.

Не получалось.

Существовать, реагируя через раз на собственное имя, отвратительно.

Жить будто не свою жизнь, смотреть на чужие лица, умом понимая, что они вовсе не чужие, чувствуя при этом пустоту – убийственно.

Я словно кошмарном сне блуждала, где-то между горькой реальностью и больной фантазией, и никак не могла найти выход к самой себе.

– Мара! – вдруг раздался грозный, громкий окрик, заставив меня крупно вздрогнуть всем телом.

– Что?! – подпрыгнула я на стуле, уставилась на стоящего у окна Мирона, который произнёс моё имя.

Моё имя?

– Да кошка моя, Мара, повадилась ботву свёклы грызть, как валерьянкой ей намазано! – открыл окно, крикнул ещё раз: – Мара, уйди, уши оторву!

– Витаминов не хватает, – повела я плечом, подходя к окну.

Действительно, на грядке Антонины, среди ботвы, развалилось трёхцветное, пушистое создание, лениво грызло ботву у корня, обхватив двумя лапами.

– Всего ей хватает. Балу́ется.

Я покосилась на Мирона, который грозил кулаком кошке. Интересный горщик с девятью классами образования…

Глава 4

– Так ты сама сходи, соберёшь на компот да на варенье, брусники наберёшь, мочёной наделаешь на зиму, в детстве, помнится, любила, – рассуждал Николай, откладывая из своих корзин в мою пластиковою тару ягоды, некоторые из которых я видела впервые. – Костяника это, – поймал мой взгляд гость на ягоды, отдалённо похожие на малину. – Чего дома-то сидеть? Одуреть ведь можно со скуки-то… работу не нашла? – дежурно спросил он.

– Не нашла, – покачала я головой.

Честно сказать, мне казалось, я уже с ума схожу от безделья.

Ходить некуда, общаться не с кем, развлечений – ноль.

В какой-то момент посетила идея найти работу, всё равно какую, на многое не претендовала. Баба Груша тогда покачала головой, говоря, что здоровым-то бабам здесь не найти работы, что говорить про меня, головой ударенную.

В школе все места заняты, на почте, в медпункте тоже, и кто меня возьмёт с неизвестно каким образованием.

Институт окончила, если верить Антонине, и на вид – девушка не глупая, только какой именно институт-то? Кто я по образованию?

Может, бухгалтер, а может, компюторщик – так и сказала, «компюторщик». У соседа её, Володьки, дочь системный компюторщик, тоже с виду умная, как я.

На всякий случай я прошлась по всем местам, где могут дать работу, безрезультатно. Место технички в школе – и то оказалось занято.

Большинство женщин в Сапчигуре работали вахтами, сменами в городе почти за сто километров, преодолевая расстояние на рейсовом автобусе или на электричке, сначала пройдя несколько километров пешком до полустанка, где вокзала даже не было, одна деревянная платформа у первого вагона.

Думала отправиться на поиски удачи в тот же город или Москву, но врач настоятельно рекомендовал держаться места, которое мне уже знакомо, где знают меня, и я кого-то знаю.

Неизвестно, чем была вызвана амнезия, травмой, сильным психологическим потрясением или ещё чем-то, гарантировать, что не случится рецидива, невозможно.

И что тогда делать?..

В Сапчигуре, если повторится амнезия, мне расскажут кто я, откуда, а в Москве некому.

Временно я смирилась с тем, что на неопределённый срок останусь в селе Забайкальского края, тем более на мой счёт упала приличная сумма, происхождение которой выяснить не удалось – перевод от юридического лица, условного «Рога и Копыта».

Может, я действительно компьютерщик, и оказывала услуги фирме-однодневке.

– Куда идти? Далеко? – вернулась к насущному вопросу сбора ягод.

Правда, я не представляла, зачем они мне нужны, не стану же я, в самом деле, варить варенье, хотя… чем-то заниматься нужно, чтобы окончательно не свихнуться.

Достаточно того, что память отшибло, не хватало душевную болезнь заиметь. Шизофрению, например, на этом мои познания в сфере психиатрии бесславно заканчивались.

– Рядышком, – довольно кивнул Николай. – Сначала вниз по реке, с километр, не больше. Русло повернёт, лес начнётся, вон, отсюда видать, – указал на видневшуюся сине-зелёную полосу. – Так вдоль леса и иди, река рядом, не заблудишься, по ней вернёшься, мимо Сапчигура не пройдёшь.

– Понятно, – кивнула я, всё ещё раздумывая, идти ли…

Лес вызывал у меня безотчётный страх, необъяснимый какой-то, будто я понятия не имела, что это.

Привыкла бродить средь пейзажных садов, и настоящий лес, тем более тайга, вызывали первобытный ужас.

– Вглубь не заходи, только если совсем немного, если брусники захочешь, там как раз болото начинается, – крякнул Николай.

– Ладно, – кивнула я.

Николай, щедро поделившийся ягодами, сел в Ниву и уехал.

Я осталась во дворе, не зная, чем себя занять. От скуки я уже перебрала и изучила всё, что нашла в доме деда Петра. Ни одна вещь не вызвала никаких ассоциаций, не мелькнуло проблеска воспоминаний, зато теперь я знала, что имеется в моём скудном хозяйстве.

Например, ручная мясорубка, деревянное корыто и сечка для рубки капусты, кадки разного размера, пельменница и позница.

Наследство пришлось опознавать с помощью интернета, все эти предметы не вызывали в моей ударенной голове ничего, кроме недоумения.

Невозможно так существовать…

А если вся моя жизнь теперь будет состоять из таких никчёмных, заполненных пустотой и беспамятством дней?

Жалко стало себя невыносимо, до слёз. Сама не заметила, как щёки покрылись горячей влагой, глаза защипало, губы скривились в обиженной гримасе.

Вытерла лицо, шмыгнула носом, как маленький ребёнок, решительно направилась в дом.

Переоделась в тёплые тренировочные штаны, худи, ветровку и трекинговые ботинки. Схватила висящую на крючке корзину, закрыла дом на навесной замок и отправилась в сторону реки и леса.

Пойду, наберу ягод, наварю варенья, компотов, сделаю мочёную бруснику, что бы это ни значило, капусты заквашу, не зря же нашлась сечка!

И… и… и не знаю, что ещё.

Грибов соберу и засушу, чтобы на всю зиму хватило.

Вот!

Проходя мимо дома Мирона, невольно покосилась на тёмные окна, лишь в одном горел тусклый свет, и из трубы бани вдали двора шёл дым.

Сосед вызывал у меня необъяснимый интерес.

Он не был интересен мне как мужчина, скорее наоборот, провоцировал какую-то оторопь, желание замереть, напрячься всем телом – и это несмотря на то, что ничего плохого не сделал.

Всегда здоровался, пусть в снисходительном тоне. Помогал, если я просила, иногда вызывался сам, заметив, что у меня чего-то не получается.

Растопил дедову баню, увидев, как я направляюсь к маленькой избушке на задах с охапкой дров. Показал, как открывается погреб, помог справиться со старым замком на сарае, иногда чистил двор от листьев, которые начали осыпаться с деревьев.

Всё это словно между делом, свысока, с налётом лёгкого раздражения, будто само моё существование нервирует его. За неимением других помощников я была рада и такому подспорью. Себе же признавалась, что лишний раз общаться со смурным, вечно недовольным соседом не хотелось.

И, тем не менее, постоянно ловила себя на том, что смотрю в сторону его дома, бросаю взгляд на окна, если там горит свет.

Особенно если горит… ведь там может мелькнуть хозяин.

Мирон словно загадка, которую необходимо разгадать… ключ к моему прошлому, но ведь он никак не мог быть связан со мной. Даже если я была знакома с ним, как почти с каждым жителем Сапчигура – о чём не помнила, конечно же, – он должен помнить меня, как помнили остальные.

Правильно?

А из коротких реплик соседа выходило, что родился он под Тобольском, откуда уехал в поисках лучшей доли, покатавшись по стране, осел здесь.

Душе здесь, видите ли, дышится легко.

В то время, когда я жила здесь с дедушкой, Мирон не знал о нашем селе. Обо мне, до нашего знакомства, ничего не слышал. Пустует дом напротив и пустует, не его ума дело. В Сапчигуре много пустого жилья, какое-то заселяются на лето, а какое-то годами разваливается.

Можно списать любопытство на то, что в округе не было мужчин подходящего для меня возраста. Либо старики, либо дети, либо женатые, некоторые из которых бросали заинтересованные взгляды, но держались в стороне, как и я от них. Только мужчины, именно как мужчины, меня совсем не интересовали.

Женский интерес совершенно не мелькал в моей ударенной голове, попросту не умещался под спудом миллиона других вопросов, начиная с главного: как вспомнить себя?!

И, всё равно, Мирон не выходил из моих мыслей, и мне это почему-то нравилось.

Протопав мимо соседского дома, я свернула к реке.

Прошла в нужную сторону примерно километр, дождалась, когда река свернёт, уткнулась в сплошную стену леса, начинающегося с короткого подлеска и опушек, ещё покрытых густой зеленью.

Пригляделась. А вот и первая удача.

На невысоких кустиках, стелющихся вдоль земли, висели тёмно-фиолетовые ягодки, покрытые светлым налётом – черника. Поодаль виднелась костяника. Действительно много, больше, чем я себе представляла.

Бабу Груша говорила, что сапчигурцы не успевают обрабатывать все дары леса. На продажу мало кто собирал: нужно добраться на автотрассу, местным без толку продавать, ехать же – нужна машина и бензин – затраты могут не окупиться.

Вот и росли ягоды и грибы щедро, любому вдоволь хватало.

Через полчаса у меня затекла спина и ноги, руки покрылись чернотой, казалось, несмываемой, корзина же оставалась полупустой. Ягода маленькая, ёмкость большая, умаешься, пока наберёшь полную.

Ничего, зато как следует устану, вернусь к вечеру, буду спать без задних ног и сновидений, которые всё чаще заставляли меня вскакивать в холодном поту от необъяснимого страха.

Вспомнить, что именно снилось, не получалось, но чувство, что всю ночь мне выворачивали руки и мозг, не покидало по полдня.

Я не отходила от края леса, держалась так, чтобы в просвет деревьев был виден блеск реки – мой ориентир. Углубляться совершенно не хотелось, несмотря на соблазн, наверняка там ягоды можно полными жменями собирать, и точно так же грибы. Уж подосиновик или подберёзовик я отличила бы от поганки… наверное.

Только лучше без жменей, чем заблудиться.

Опустились прозрачные сумерки. Мошкара с истеричным ожесточение зажужжала вокруг меня, грозя залезть в нос, рот, осесть толстым слоем на одежде и открытых участках кожи. Пока лишь кружила, отгоняемая репеллентом, но долго ли он будет действовать, неизвестно.

Я встала, разогнулась, подхватила увесистую корзину, оглянулась. Река по-прежнему видна в просвет деревьев, которые стояли гуще, появись высокие ели – если это ели, а не пихты, например, – под ногами, чуть впереди сверкнули ярко-красные, переливающиеся глянцем ягодки.

Решив, что ничего страшного не случится, ещё раз убедившись, что реку я вижу, я прошла к низким веточкам, усыпанным ягодами, как бусинами. Брусника.

Сорвала несколько жменей, бросила в корзину, которую поставила рядом. С отвращением услышала хлюпанье болота под ботинком, сделала пару шагов назад, решив, что пора уходить.

Мне ведь никакая ягода не нужна. Я пошла, чтобы время убить, как следует устать и спать без кошмаров, а не ради запасов на зиму.

Может, я завтра вспомню всё о себе, внезапно окажусь женой принца Монако или значимым ай-ти специалистом, и уеду из родового гнезда в своё прекрасное далёко.

Наступила на какую-то извилистую корягу, которая вдруг вытянулась стрелой, извернулась пружиной, а когда я в ужасе отпрыгнула, молниеносно ударила мордой в ботинок – укусила.

Змея! Меня ужалила змея!

Не соображая, что происходит, кто я, где, почему, я рванула сквозь чащу, сметая на своём пути всё, что попадалось, будто я не человек, весом от силы пятьдесят килограммов, а лось.

Под ногами хлюпало, хрустело, шуршало, по телу лупили ветки, перед глазами мельтешило, как на безумном аттракционе.

Дыхания не хватало, грудь стянуло неконтролируемым страхом.

В голове стрелой проносились образы, связанные с моими кошмарами, но выделить что-то, вычленить, понять, что это, я не могла и не пыталась.