скачать книгу бесплатно
– А почему я? Разве то общество, в которое вы меня желаете ввести, подразумевает грязные ногти?
– Простите меня ради бога! – виновато воскликнула Татьяна и едва не расплакалась, часто-часто заморгав. – Я не хотела вас обидеть. Совсем не хотела!
– Ладно, проехали, – буркнул он, не желая видеть ее слез настолько же сильно, насколько не желал видеть и ее саму. – Итак, почему я?
– Вы… Вы тот тип мужчины, на который я никогда бы прежде не обратила внимания. Вы грубый, необузданный, и еще это… – Ее бледные щеки мгновенно загорелись. – Вы чрезвычайно сексуальны. Это очевидно. Санечка это не пропустит. Он знает мой вкус, знает мой уровень, он взбесится. Начнет думать, что я… превратилась в распутную девку, которой может нравиться такой мужчина, как вы…
«Сука!!!» – скрипнул зубами Степан. Холодная, безжалостная сука! Препарирует его как лягушку и, кажется, даже не догадывается о том, что унижает его. Ах да! О чем это он?! Как можно обидеть необузданного, грубого и, ох, простите, чрезвычайно сексуального?! Он уже природой обижен. Он же грубый, не их вкуса и не их уровня. И нужно очень низко пасть, чтобы такой вот мог понравиться. О-оо-х и сука…
– А вы не распутны, Танечка? – Степан нарочно перегнулся к ней через стол, с силой схватил ее нежную бледную лапку с нежно-розовыми коготками и с той самой хрипотцой в голосе, что мгновенно укладывала девок на обе лопатки, спросил: – А вдруг вы захотите иметь со мной секс, дорогая? Грубый, необузданный, с криками, стонами, а? Вдруг?! Вы стонете, когда кончаете, Танечка?! Наше трудовое соглашение подразумевает подобное откровение. Вдруг ваш муж меня захочет проверить, а я проколюсь на каких-то мелочах. Так как, стонете, когда кончаете?
Он распял ее уже одним тем, что дотронулся до ее руки. А уж эти его вопросики были еще парочкой гвоздей в ее изнеженную холеную плоть. Она была в ужасе, он это видел. Сидела, остолбенев, и смотрела на него остановившимися глазами.
– Что кончаю? – вдруг спросила она с глупой нервной улыбкой. – Вы имеете в виду оргазм? Да?
– Его, его я имею в виду, – закивал Степан, вовсю ощупывая ее взглядом. – Так как, стонете?
– Нет.
– Что так? Разве ваш, как его там…
– Санечка, – подсказала раскрасневшаяся Верещагина.
– Ваш Санечка вас не удовлетворял?
– Нет, все было в порядке, – невнятно ответила она, наверняка не имея истинного представления о том, как это должно быть в порядке. – Просто… Просто Иришка спала в соседней комнате. Она очень чуткая… Приходилось осторожничать.
Она готова была провалиться сквозь землю под его насмешливым цепким взглядом, что моментально содрал с нее всю одежду. Провалиться и никогда больше не ступать по земле. Но… Но отступать было поздно. Если решилась, проворочавшись две ночи без сна, чего же теперь – отступать?
– Ага! Так значит… Ну, ну… – Степан отлепил свои пальцы от ее руки и откинулся на спинку стула. Помолчал какое-то время, глядя на нее тяжело и недобро, а потом спросил: – Вы хоть понимаете, что уже низко пали?
– Как это? – Ее голубые глаза снова наполнились слезами, сделавшись похожими на две огромные тронутые солнцем льдинки. – Почему?
– Потому что, черт побери, вы делаете непристойное предложение совершенно незнакомому мужчине! – фыркнул Степан и полез в карман за бумажником, пора было расплачиваться и кончать этот фарс. – А если я вор! Или маньяк! Или… Да мало ли кем я могу быть?! Кто надоумил вас, хотел бы я знать! Извините, но вы просто дура!
– П-п-простите, ради бога. – Верещагина позволила двум крохотным слезинкам скатиться по щекам и тут же поспешила улыбнуться. – Это и в самом деле была глупая затея. Простите.
Она чрезмерно грациозно поднялась из-за стола, не потому, что хотела произвести впечатление, а просто потому, что по-другому не умела, Степан был в этом уверен. И не менее грациозно поплыла по залу к выходу.
Очень высокая. Очень красивая. Очень гордая. И очень несчастная.
Мужчины оглядывались ей вслед. Потом переводили взгляд на Степана и тут же непонимающе хмыкали. По их понятиям, упускать такую шикарную женщину было большой ошибкой. Они даже не подозревали, глупцы, что попытаться ее удерживать было ошибкой куда более серьезной.
Пускай катится, решил он тогда для себя. Быстро расплатился по счету, взял с соседнего стула барсетку и через пару минут уже усаживался в свой любимый, выхоленный «Фольксваген».
Когда же он снова наткнулся на нее взглядом? Так, так, так… Дал бы бог памяти…
Нет, когда выезжал со стоянки, он ее еще не видел. Как оказалось впоследствии, она копалась с замком багажника своей пижонистой «Мазды» и не смотрела по сторонам.
А вот когда?.. Точно! Вспомнил! Она попросила помощи у какого-то хмыря, что отирался неподалеку, и начала смотреть на него так же, как только что смотрела на него: оценивающе и примеряя на себя. Вот тогда-то она и попала в обзор зеркала его машины.
Степан тогда, помнится, притормозил и понаблюдал.
Кажется, Татьяна Верещагина и не думала отказываться от своей глупой затеи. Интересно, что это за парень? Очередная жертва? По всей видимости, так оно и было. Верещагина глядела на собеседника холодно, с плохо скрываемым расчетом и что-то говорила и говорила ему, едва шевеля губами. А парень… Парень, кажется, оказался более сговорчивым. Он то и дело согласно кивал, призывно улыбался и косился на ее машину.
Вот ведь дура! Степан разозлился на нее тогда смертельно. Просто сам не знал, как удержался и не вылез из машины и не начал трясти эту холодную, белобрысую куклу. Сдержался, наверное, потому что был трезвый. Вот если бы чуть принял в кафе, то построил бы ее непременно. А вместо этого…
Вместо этого Степан опустил стекло своей машины. Посигналил пару раз и, не дождавшись внимания с ее стороны, гаркнул на всю стоянку:
– Танька! Верещагина! А ну иди сюда!
Ее собеседник от его рева вздрогнул, как от пушечного выстрела. Вжал голову в плечи и бочком, бочком растворился за пузатыми иномарками. Верещагина оторопело вертела головой по сторонам и не знала, что ей предпринять. Бежать, догонять несостоявшегося кавалера было глупо. Идти на зов, прозвучавший в столь грубой форме… Она пошла. Быстренько так, виновато.
– Вы мне? – проговорила она с достоинством, когда подошла к его «фольцу».
– А здесь есть еще Верещагина Татьяна? Или то, что от тебя сейчас с такой прытью упрыгало, она и есть? – Он просто сочился сарказмом и не думал этого скрывать.
Глупая несчастная баба раздражала его своей наивностью и неподготовленностью ко всякого рода подлостям. Сначала одного снимает в кафе. Потом ко второму пристраивается. Чего ищет? Приключений на свою аккуратную попку? Так найдет, сомневаться не стоит. Желающих избавить ее от одиночества, а также от содержимого кошелька, а то и квартиры, пруд пруди. Только что она вынесет из всего этого, кроме глупого пустого удовлетворения, что вот, мол: мы квиты, как там его – Васенька или Сашенька…
– Как вы можете?! – ахнула Верещагина, когда он, не церемонясь особо в выражениях, обрисовал ей возможный стопроцентный финал ее авантюрной затеи. – Как вы можете разговаривать со мной в таком тоне?!
– Я, дорогая Татьяна Верещагина, еще и не то могу! – ухмыльнулся Степан и сердито от нее отвернулся.
Он почему-то был уверен, что она не уйдет, а останется стоять возле его машины и будет ждать, что он ей скажет дальше. Грубым ей это покажется или не очень, но она обязана выслушать, раз он ее окликнул и попросил подойти. Ну, может, не попросил, а потребовал. Скорее, даже приказал, ну да это не важно. Ждать она все равно будет.
Степан зло барабанил пальцами по баранке руля, с неудовольствием отмечая, что ногти чудодейственным разрекламированным средством и в самом деле не отмылись. Хотя и щеткой их шкрябал, и намыливал с десяток раз. Потом, проклиная себя за глупую мягкость, вызванную наверняка вчерашними слезами неудовлетворенной барышни, он достал из внутреннего кармана куртки свою визитку. Сунул ее в тонкие пальцы Верещагиной и буркнул:
– Звони.
Она среагировала молниеносно. Ахнула. Вздохнула. Взметнула своей бесцветной блестящей гривой и кротко поинтересовалась:
– А когда? Когда звонить, Степан?
Он с силой выдохнул воздух, следом с силой его хватанул, чтобы не дай бог снова не выругаться. И почти… почти вежливо проскрипел:
– А как на работу нужно будет выходить, так и звони, работодательница, елки!
И все. Он уехал. Сорвался потом к Кирюхе на дачу. Они там гудели два дня. Жрали пиво ведрами, заедали рыбой, жареным мясом и ржали над глупой затеей глупой несчастной бабы.
С понедельника нахлынула масса заказов, все нужные, ни от одного не отвертеться. Они с Кирюхой метались, как ужи под вилами. Орали, потели, матерились, напрягались из последних сил, но что-то как-то выравнивали. Вечерами отрывались в любимом баре на набережной. Ночами… Ночами ему было хорошо и совсем не хлопотно. Короче, про Верещагину Степан забыл, и когда она позвонила, очень долго вспоминал, почему он должен был ехать куда-то вечером, причем в самом лучшем своем костюме да еще при галстуке. Вспомнив, поскучнел и тут же принялся названивать Кирюхе.
– Ладно тебе, Степаша! – заржал друган во все горло. – Съезди, оторвись, поприкалывайся. Потом расскажешь. А то глядишь, удастся и под корсаж принцессе проникнуть.
Не удалось. Да он и не пытался. Сидел на каком-то непонятном ему концерте прославленного пианиста или виолончелиста, точно даже не запомнил. Проклинал свою гребаную мягкотелость, сыгравшую с ним такую злую шутку, и почти не смотрел в сторону Верещагиной. А все больше таращился на спутницу этого, как его там… Ванечки или Санечки.
Спутница была то, что надо. Из этих самых – задурелых телок, так обожаемых им и его другом Кирюхой. Это Степан вычислил мгновенно, по тому как она взглянула на него сквозь ресницы, как затрепетала ноздрями и как тут же принялась поправлять длинные волосы, рассыпанные по плечам.
– Вероника, – пропела она томно, знакомясь с Татьяной и Степаном, дождалась ответного приветствия и продолжила солировать: – Мне очень приятно, знаете! Шурик мне так много о вас рассказывал.
О ком конкретно рассказывал ей Шурик, она не уточнила, но косила в сторону Степана со знанием дела. Шурик, или по версии Верещагиной – Санечка, игривость ее взглядов молниеносно уловил, занервничал, задергался, скупо поговорил с супругой о дочери и поспешил смыться. В их сторону он больше даже и не взглянул, зато Татьяна с него глаз не сводила. Вздыхала тяжело и протяжно каждые три минуты и, кажется, совсем забыла, зачем и с кем она здесь.
Степан еле дожил до последнего аккорда, тут же заторопился убраться в туалет, а когда вернулся, застал в фойе душещипательную сцену.
Верещагина говорила со своим бывшим мужем и даже немного позволила себе поплакать.
– Как ты мог?! – громким шепотом восклицала она, хватая его за рукав дешевого пиджака. – Как ты мог променять меня на эту шлюху?! Посмотри, на кого ты стал похож!!!
– Я, Танюша, наконец-то стал самим собой! – воскликнул ее бывший супруг без тени сожаления. – И кофе мне по утрам в постель подают, так что сахар мне рассыпать не приходится. А что касается твоей характеристики моей женщины, то…
Степану пришлось вывернуть из-за угла, дабы не быть уличенным в том, что он подслушивает. Он вышел и вальяжной походкой пошел в их сторону. При этом он излишне плотоядно косил на декольте своей спутницы и даже несколько раз позволил себе облизнуться. Может, и лишним это было, но что-то понесло его в тот момент.
– О твоем спутнике тогда и вообще говорить нечего, – закончил Санечка с кислой улыбкой.
Верещагина промолчала. Взгляды Степана, шарившие у нее за пазухой, она уловила и стояла теперь, одеревенело сведя руки на груди. Видимо, стеснялась.
Это не могло его не взбесить. Сама же навязалась, платит ему, причем вперед. Чего же теперь стесняться?
И вот тогда он решил отработать свои деньги сполна.
– Воркуете, голубки? – Он глупо хихикнул, подойдя к Татьяне со спины. – Ну что, мы идем, киска?
У Санечки вытянулось лицо до размеров лошадиного профиля. У Татьяны покрылись мурашками и плечи, и руки.
– Д-да-а, наверное, нам пора, – с трудом выдавила она из себя и сделала робкий шажок вперед, так как Степан слишком близко подошел к ней и дышал ей в шею горячо и шумно. – Всего доброго, Санечка. Звони. Скажи Иришке, чтобы не забывала мать и…
Закончить она не успела, вернее, не смогла, мгновенно лишившись дара речи. Степан, которому эта хрень, начиная с концерта и заканчивая прощальными соплями разбежавшихся супругов, изрядно надоела, сделал следующее. Он вдруг обнял ее крепко и с силой привлек к себе. При этом руки свои он хозяйски расположил прямо у нее на груди, а губам нашел другое применение. Он начал осторожненько и вдохновенно водить своими губами прямо по ее тоненькой шейке в крупных мурашках.
– Ум-м, сладенькая… – промычал он, хотя совсем не чувствовал ее вкуса и запаха, дикое бешенство затопило все. – А кто у нас Иришка, уу-мм? Это кто у нас такой еще?
– Это, молодой человек, наша с Таней дочь! – вдруг взвизгнул бывший, а Верещагина лишь кивнула. – И попрошу!.. Попрошу вести себя!..
Его изрядно поредевшие кудряшки липли к потному лбу и щекам. Он пытался их смахнуть подрагивающими пальцами и делал это неловко и нелепо. Он чувствовал это и злился еще больше. Кончилось тем, что Санечка сунул крепко сжатые кулаки в карманы пиджака и, презрительно скривив все еще по-юношески пухлый рот, обронил:
– Вот уж никогда не подумал бы, что ты, Танюша, сможешь клюнуть на такого плохого парня!
Верещагина звучно сглотнула и с отчетливой хрипотцой в голосе обронила:
– Один-один, Санечка.
– Что?! – Ее бывший муж запрокинул голову и рассмеялся зло и неприятно. – Хочешь сказать, что это можно сравнить с моей Вероникой?! Если твой выбор обусловлен исключительно такими мотивами, то ты проиграла.
Еще минута-другая – и Степан дал бы ему в морду. Точно дал бы. Ситуацию, как ни странно, спасла Вероника.
– Че за базар? – пропела она откуда-то со спины и тут же затянула капризно: – Шу-урик! Какого черта я жду тебя в такси уже миллион лет?! Мы едем домой или нет?!
Они, конечно же, уехали. Шумно уезжали, с сюсюканьем, похлопыванием по попке и непременными поцелуйчиками. Все это Степан с Верещагиной наблюдали, усаживаясь в ее «Мазду».
– Клоунесса! – фыркала Татьяна, злилась и никак не могла вырулить со стоянки. – Шлюха и клоунесса! Как он может водить ее в свой дом?! Там же Иришка!
Степан молчал. Он так вымотался за этот вечер, что уже сотню раз пожалел, что согласился на эту дурацкую «работу». Думал, развлечется, а выходило как раз наоборот. Психовал, раздражался и отчаянно хотел домой.
– Вот ваши деньги, – затеребила сумочку Верещагина, подвозя его к его дому.
– Так вы же мне уже заплатили, – сонно отозвался Степан, езды было двадцать минут, и его успело укачать.
– Это за то… что вам пришлось импровизировать, – выдавила она из себя через силу. – Только больше никогда этого не делайте. Пожалуйста!
– Да ладно, без проблем. – Он потянулся с хрустом и без лишних угрызений совести взял у нее еще тысячу. – Не очень-то и хотелось.
– Ага! Вот и ладно! – Кажется, она этому обрадовалась. – Ну, до следующей встречи…
Потом были еще концерты. Пара выставок. Три ужина в ресторане и еще какая-то вечеринка, на которой Степан напился и добросовестно проспал весь вечер в углу дивана.
– Зачем мне это, Кирюха?! – восклицал он всякий раз, когда его настигал очередной звонок Верещагиной.
– Это тебе, Степаша, в наказание за все твои грехи, – издевательски хихикал Кирюха. – Искупление!
Может, и так, но никто не договаривался, чтобы это самое искупление настигало его в субботу в восемь часов утра. Удумала тоже…
Степан поднялся и с кряхтением потянулся. Затем замотал головой из стороны в сторону. Болевых симптомов не было, и слава богу! Аспирин, как всегда, помог.
Больше никаких пьянок, решил он, разглядывая свое отражение в зеркале, перед тем как залезть в душ. Никаких пьянок и случайных половых связей. Нужно как-то подпортить свою незапятнанную браком репутацию, наверное. Вон и Ираида Васильевна настаивает. Найти себе какую-нибудь разведенку лет двадцати пяти, можно и с ребенком. И шастать к ней вечерами, и в ожидании, пока малыш уснет, сидеть на кухне, шуршать газетой, попивать душистый черный чай, можно кофе – не принципиально. А потом…
Не катит ни черта!
Степан пустил мощную струю прохладной воды. Думаться сразу стало проще и позитивнее.
Никаких разведенок! Никаких детей! Ему своих-то не хочется, а тут чужой. И чего ради?! Ради секса, который он и так может иметь в любой подворотне.
Вот до чего похмелье может довести. Похмелье да еще эта Верещагина.
Степан намылил голову и полез на полочку за зубной щеткой.
Чего-то у нее наверняка случилось, раз позвонила так рано и при этом хлюпала носом. Может, ночь не спала и, едва дождавшись утра, принялась ему названивать. С чего бы это? «Мне, – говорит, – надо с тобой встретиться», – и заревела. Вот ведь выдалось утречко…
Он фыркал и плескался. Чистил зубы, брился, потом споласкивал с себя пену и снова фыркал. В желудке перестало все трепетать и переворачиваться, пропала горечь, и голова прояснилась. Только вот мысли о Верещагиной не хотели покидать. Связался же на свою голову!
И чего она так рано?! Обычно все происходило совсем не так. Она звонила дня за два. Оговаривала час, место и то, как он должен быть одет. Оговаривала все сухим и казенным, как скрип снега под ногами, голосом. А сегодня… А сегодня сразу же потребовала встречи, и опять же эти слезы.
А может, она влюбилась?! Степан едва не присел от подобных мыслей, посетивших его так некстати. А что?! Разве такое невозможно? Вполне. Тем более что в последний раз он снова целовал ее, но теперь уже по заказу.
Вероника с Санечкой окончательно распоясались и принялись лапать друг друга прямо в музее. Тогда и Татьяна потребовала ее поцеловать. Он и поцеловал. Что ему? Убудет, что ли? Поцеловал и посмотрел потом ей прямо в глаза с усмешкой. Он знал, что это срабатывает беспроигрышно. Надо же, не сработало. Татьяна не зарделась от смущения, не попыталась отвести взгляд и не понесла вздор, какой обычно несут его девчонки без принципов. Она вытаращилась на него изумленно и вдруг спросила:
– А что это такое ты сейчас делал своим языком?!
– ??? – Он даже не нашелся, что ответить.
– Вот так? – И она вытащила кончик своего розового, будто зефир, язычка и поводила им из стороны в сторону. – Это так принято, что ли? Это какой-то не такой поцелуй, который я знаю!
