скачать книгу бесплатно
– Не нужно было затевать этого знакомства. Совсем не нужно. Нужно было взять свой халат и тапочки и переехать к тебе…
Так она и поступила. Ничего не взяла из дома матери, кроме нижнего белья, любимого длинного халата и милых сердцу мохнатых теплых тапочек.
И стали бы они жить-поживать да добра наживать, как бы не мать да не злополучный сахар.
Сказки со счастливым концом не получилось. Их счастье было изначально обречено. Так ей Санечка и заявил, в очередной раз рассыпав сахар по полу на их небольшой кухне. Татьяна тогда только успела выйти из душа и, опаздывая на работу, металась по квартире в поисках массажной расчески.
Она вбежала на кухню, подскочила к подоконнику, намереваясь найти расческу, может быть, под шторкой, и тут этот омерзительный скрип.
– Опять!!! – взвизгнула она; не хотела, конечно, верещать, да так получилось. – Ты опять это сделал?!
– Что? – Санечка, не поднимая головы, неторопливо помешивал чай в высоком тонкостенном стакане.
Он постоянно пил чай из таких стаканов. Тонкое стекло, не выдерживая кипятка, зачастую лопалось, но мужу было на это наплевать. Он со странным постоянством снова и снова доставал с полок очередной стакан, точную копию предыдущего, и пил из него чай.
– Ты опять рассыпал сахар, Саша! – взвыла Танечка, сраженная его меланхоличной неторопливостью даже больше, чем самим фактом того, что под ногами опять скрипит сахар. – Неужели так тяжело: взять эту чертову банку и, придерживая ее за самый край двумя руками, осторожненько всыпать сахар в сахарницу?! Это так сложно?!
– Нет. – Он как-то неуверенно пожал плечами. – Нет… наверное. Но у меня почему-то не получается. Это такая проблема, Танюша, из-за которой стоит так кричать?
– Это не проблема, если подразумевать просыпанный тобой сахар, но это проблема, если подразумевать твое ко мне отношение! – Она со злостью сдула прядь волос, упавшую ей на лицо, и с силой дернула на себя шторку кухонного окна; массажки там не было. – Ты знаешь, как меня это раздражает, и тем не менее каждое утро делаешь это! Раз за разом!!! Утро за утром!!! Год за годом! Как мне это расценивать, Саша?!
– Да как хочешь! – Он поднял на нее умные голубые глаза и невесело хмыкнул. – Тебе тяжело со мной, я знаю. С самого начала было тяжело, но…
– Но?! – выдохнула она угрожающе и вызывающе высоко задрала подбородок.
– Но ведь и мне с тобой не просто, Таня! С самого первого дня, с той самой первой минуты, как я стал твоим мужем, я живу с ощущением того, что меня облагодетельствовали. Это же надо – какое счастье!!! Это же надо, как тебе, Саня, повезло! Такая умница, красавица, обеспеченная опять же! А кто-нибудь спросил меня: мне оно надо?!
– Чего тебе не надо? – подобных разговоров прежде не было.
Было угрюмое молчание на неделю, робкие попытки с обеих сторон наладить как-то что-то и постоянное делание вида, что ничего не произошло, но вот чтобы так…
Татьяна растерялась. Взгляд ее заметался по кухне, перепрыгивая с предмета на предмет: стол, холодильник, пара навесных шкафов, мойка, рабочий стол – вполне стандартный набор на их стандартной тесной кухне, ах да, еще три табуретки. Она снова прошлась рассеянным взглядом по мебели. Тут массажка и нашлась. Кто-то додумался положить ее на холодильник. Холодильник был двухкамерным и почти упирался в потолок, и вот там-то и лежала эта дурацкая расческа, с которой все и началось. Или все же с просыпанного мужем сахара?.. Ну да неважно это было уже сейчас. Важно было дотянуться до массажки, попытаться потом хоть как-то уложить волосы и как можно быстрее ускользнуть на работу. К черту эти бессмысленные разговоры! К черту утреннее недовольство друг другом! Да и сахар, скрипевший под ногами, тоже к черту. Тот, что просыпали, подметется потом. Нужно было убежать сейчас, а вечером просто сделать вид, что ничего этого не было утром. Так было не раз, и так будет еще, но…
– Нам нужно расстаться, Таня, – совершенно обыденным голосом, будто речь шла о покупке макарон в супермаркете за углом их дома, проговорил ее Санечка. – Сказки не получилось. Наше счастье было обречено с самого начала. Я предупреждал тебя, а ты…
– А я?.. – у нее тут же сел голос. Он всегда у нее садился, если она волновалась или плакала.
– А ты поспешила с переездом. – Он как-то совсем уж безразлично пожал плечами и снова посмотрел на нее долго и внимательно – ее неподражаемо голубоглазый муж, до одури похожий на все портреты Есенина, которые она когда-либо видела. – Не нужно было торопиться, Таня. Мы же с тобой очень разные люди. Очень! И я… опять же сахар все время просыпаю, хотя и привык на всем экономить.
Его последний язвительный упрек был несправедливым. Санечке было это известно не хуже, чем ей. Но он для чего-то все равно его ей выдал.
– И что же дальше? – Татьяна осторожно протиснулась между рабочим столом и его коленками к холодильнику и, встав на табурет, потянулась к массажной расческе. – Мы прожили с тобой пятнадцать лет вместе. И что теперь? Расставаться? Из-за чего, господи?! Санечка! Из-за чего? Из-за сахара?
– И из-за сахара тоже. – Он интенсивнее заболтал ложечкой в стакане, свесив кудри почти до стола. – Я его постоянно просыпаю, ты постоянно из-за этого бесишься. А могла бы и промолчать. Но ты бесишься и бесишься, орешь и орешь, почти каждое утро. А могла бы…
– Могла бы что? – Она сунула расческу в карман халата, вернула табуретку на место и снова, старательно обходя его угловатые коленки, пробралась к выходу из кухни.
Бежать нужно было, как можно быстрее бежать, иначе они до такого договорятся, до чего никогда прежде не договаривались.
– Могла бы мне просто чай наводить с утра, и все! – воскликнул он вдруг с чувством и незнакомо громыхнул табуреткой. – Просто наводить мне чай с утра и еще готовить мне завтрак!
– Завтрак? Тебе? Но… Но я и сама никогда не завтракаю. – И вот тут Татьяна растерялась во второй раз.
В голову тут же полезли страшные мысли о другой женщине или об очередной, пропущенной ею, материнской подлости.
Нет, нет, Татьяна тут же поспешно отогнала их прочь. Материнские вылазки в стан врага – то есть в их дом – Санечка всегда озвучивал, подробно комментируя каждую маменькину реплику.
Женщина… Вряд ли. Он был по натуре однолюбом, и потом… Потом, Татьяна считала себя привлекательной, а таким женщинам, по ее мнению, не изменяют мужчины.
Она тогда еще просто не догадывалась, что изменяют всяким.
Оделась она в рекордно короткое время, чего раньше не делала бы никогда. Женщина должна, нет, она просто обязана безукоризненно выглядеть. Но в это утро все с самого начала пошло не так, потому и одевалась второпях. Металась, будто сумасшедшая, между шкафом с одеждой и зеркалом и совсем упустила из виду тот факт, что на полках сильно поредели стопки с одеждой. Совсем не разглядела, дурочка! А оказалось…
Оказалось, что он уже собрал свои вещи и уложил их в большую дорожную сумку. И сумку Татьяна проглядела тоже, а та ведь стояла в шкафу, притулившись у задней стенки и задевая собой край ее белого плаща. Спешила, вот и не разглядела. А вечером… Вечером он не вернулся. Не вернулся, а просто позвонил.
– Ты где, милый? – вяло поинтересовалась Татьяна и с силой подавила зевок, так хотелось спать, просто ужас, но Санечка не терпел, когда она зевала в трубку, пришлось сделать над собой усилие. – Уже поздно, заканчивай свою экономическую бодягу и дуй домой. Я ребрышки зажарила.
Ребрышки она еще не успела зажарить, а только собиралась. Но не говорить же ему об этом, когда так поздно и голос у него такой усталый и печальный. Татьяна надеялась на то, что, пока муж будет добираться домой с другого конца города, все успеет изжариться, подогреться и вскипеть. Но…
Но Санечка вдруг сказал:
– Не нужно ничего, Татьяна. – Он крайне редко называл ее так, раза три-четыре за всю их совместную жизнь.
– Чего не нужно? – Она все же зевнула украдкой, прикрыв трубку ладошкой.
– Ни ребрышек не нужно, ничего. – Санечка тяжело и протяжно вздохнул и зашуршал чем-то оглушительно, а потом… – Я ушел, Татьяна.
– Куда ушел? – Очередной зевок был не за горами, и она с силой стиснула зубы, пропустив весь трагизм момента мимо ушей. – Саня, хватит уже, собирайся домой. Ирка где-то мотается, не звонит, одиннадцатый час уже! Сил мне с вами нет никаких…
– За Иришку не беспокойся, она у меня, – проговорил ее муж сдавленным, не похожим на свой собственный, голосом.
– У тебя где?! На работе?! – Татьяна мгновенно всполошилась.
Контора мужа располагалась на самой окраине. Подступом к ней служил огромный пустырь, засаженный чахлой растительностью. Там и днем-то было жутковато, а уж ночью…
– Нет, она у меня… дома, – совсем грустно закончил Санечка.
– Что-то я не пойму! – Татьяна вдруг разозлилась и с силой пнула крохотную мягкую табуреточку, на которой в детстве сиживала дочь перед телевизором. – Дома где?! У кого?! Что ты лопочешь, муж мой!!!
Последовал очередной вздох, шелест, и Санечка в три приема, без долгих пауз, отпущенных на переживания, обрисовал жене ее теперешнее положение.
– Ты теперь холостая женщина, Татьяна, – пояснил он для начала. – Я с тобой развожусь, – проговорил он потом. – Мы ушли из дома вместе с Иришкой. Она будет жить со мной. Мы так решили. Прости… – Это он произнес в финале и тут же бросил трубку.
Какое-то время Татьяна ошарашенно разглядывала телефонный аппарат, потом аккуратненько пристроила трубку на место, а потом с ней случилась истерика.
Она орала так страшно и так долго, что соседи вызвали милицию. Милиция приехала и вызвала «Скорую», а медики уже взяли на себя обязательство вызвать Светку.
Светка примчалась быстро, благо жила через дом от нее. Примчалась почти голышом, успев только накинуть кожаную куртку очередного своего ухажера прямо на пижаму. Примчалась, обнялась с несчастной подругой и проплакала вместе с ней до утра, а потом возилась с ней еще полгода. То психологов подсовывала знакомых, то гомеопатов, то гадалок. То просто вытаскивала куда-нибудь на отдых, обвешивая подругу холостяками, будто рождественскую елку игрушками.
Ничего не помогало.
Татьяна продолжала страдать, плакать и каяться.
– Я была плохой женой и матерью, – сипела она, сидя в слезах в углу дивана в Светкиной гостиной. – Я ничего не сделала, чтобы сделать их счастливыми… Я вон даже завтрак им не готовила… И сахар… Светка, я не насыпала ему сахар в сахарницу по утрам, представляешь!!!
От жалости к ней Светка слегла с сердечным приступом в больницу, и Татьяне пришлось на какое-то время приглушить свою боль и заняться подругой. Потом ей вдруг предложили место заместителя генерального в их строительной компании, и пошло-поехало. Татьяна понеслась по жизни галопом, не замечая прожитых дней, одиноких выходных и почти не замечая пустого дома. И если бы не эти фотографии на стене, то все было бы ничего.
Только эти картины их прежнего семейного счастья жутко все портили. Да еще нечаянная встреча двухмесячной давности, после которой ее жизнь снова резко дала по тормозам, и Татьяна опять принялась жутко переживать. Дни вдруг стали длинными-предлинными, пустыми-препустыми и такими промозгло-холодными, что изо всех сил хотелось, чтобы поскорее наступил вечер и можно было залезть под теплое одеяло и уснуть, и забыться…
«Забудешься тут, – со злостью подумала Татьяна, запахивая халат. – Забудешься, как же, когда эта до невозможности неблагополучная женщина орет, не унимаясь».
Отдернув штору, Татьяна щелкнула дверным шпингалетом и, зябко съежившись, вышла на балкон.
Ночное сентябрьское небо распласталось над миром огромным решетом, просеивая неясно мигающий звездный свет. Татьяна снова воровато опустила взгляд на балконные перила и в который раз за сегодняшний вечер тяжело и протяжно вздохнула.
Со звездами тоже была просто беда. С ними, этими сентябрьскими звездами, было связано рождение Иришки, и ночные прогулки с ней, ревущей, по городу, и жадные поцелуи под тополем во дворе, когда дочка наконец-то засыпала, и мечты, мечты, мечты…
– Сволочи!!! Наглые, бесстыжие сволочи!!! – заходилась внизу под балконами Надежда Ивановна. – Награбили денег-то, накупили машин и ставят их где попало, чтобы вы сдохли, скоты!!!
Татьяна струхнула. Точно, ее «Мазда» в неположенном месте стоит. Вот ведь беда…
Она подошла к перилам и, ухватившись за них обеими руками, свесилась вниз. С четвертого этажа ей было отлично видно, что происходило там, внизу. Многие годы жильцы бились за то, чтобы их двор был уютным и ухоженным, что подразумевало под собой и асфальт вместо крупной щебенки, и чернозем для газонов, и качели, и освещение в ночное время суток. Приходилось обивать пороги, писать жалобы, создавать рабочие комиссии. Но оно того стоило. И тротуары у них имелись, и бордюрный камень каждую весну белился, и парковочная стоянка подметалась, и все четыре фонарных столба дружно освещали бетонный колодец их двора.
Горел свет и сейчас. И в этом свете металась тучная Надежда Ивановна, пытаясь изгнать из-под своих окон легковую машину. Металась и сквернословила. Любимый байковый халат Надежды Ивановны, который Татьяна помнила столько, сколько жила здесь, и который был таким же неотъемлемым атрибутом их двора, как и четыре фонарных столба, вопреки обыкновению, не был застегнут. Его полы развевались, подобно флагу флибустьерского корабля, выставляя на всеобщее обозрение белую ночную рубашку. Конфуз…
– Убирайтесь, мрази!!! – заходилась бедная женщина и снова и снова наскакивала на автомобиль. – Убирайтесь, или я милицию вызову!!!
Тут водительская дверь открылась, и оттуда наружу выбрался мужчина. Был он высоким, абсолютно лысым и одет во все черное. Черный свитер, черные штаны, черные ботинки, а носки белые. Эти носки почему-то бросились Татьяне в глаза. То ли они резко контрастировали с черным туалетом своего обладателя, то ли отлично сочетались по цвету с ночной сорочкой Надежды Ивановны, но их Татьяна запомнила отчетливо.
– Заткнись, мамаша, достала уже! – достаточно громко проговорил мужчина и подошел к Надежде Ивановне почти вплотную. – Чего тебе надо, я не понял?!
– Убирайтесь! – взвизгнула Надежда Ивановна и попятилась, ухватившись за сердце. – Я сейчас милицию вызову!
– Я сам себе милиция, дура! – слегка повысив голос, ответил он ей и достал что-то из заднего кармана брюк. – На, гляди! Нет, ну надо, а?! Кто бы мог подумать, что мне придется это делать!..
Надежда Ивановна выдернула у мужчины из рук не видимый Татьяне предмет и начала его внимательно рассматривать.
Наверное, это было удостоверение соответствующих служб, потому как Надежда Ивановна заметно сникла. Она вернула документ владельцу, обошла несколько раз вокруг машины и, повернувшись к малому в черной одежде и белых носках, снова взвилась:
– А где это видано, чтобы милиция на таких машинах ездила, да еще без формы, да в такое то время… Врешь ты, аферист!!!
И вот тут этот аферист ухватил Надежду Ивановну под пухлую руку и достаточно грубо потащил в подъезд.
– Чтоб ты сдох, гадина!!! – снова завизжала Надежда Ивановна, но вскоре ее голос стих за подъездной дверью, бешеный стук которой гулким эхом проскакал от первого до восьмого этажа.
За балконной перегородкой соседней квартиры тихо охнули. И следом голос Софьи Андреевны, генеральской вдовы, доживающей свой век в квартире добрых племянников, проговорил:
– Беда будет, ой беда будет, Танюша…
– Почему? – без интереса отозвалась Татьяна.
Скрывать свое присутствие она не стала, Софья Андреевна обладала уникальными для ее лет слухом и наблюдательностью. Раз обратилась к ней по имени, значит, слышала, как она выходила на балкон и вздыхала тяжело, глядя на звезды.
– Нельзя никому смерти желать, на себя накличешь, – скороговоркой пробормотала Софья Андреевна.
– Да она, Надька-то эта оглашенная, всю жизнь была бусорь бусорью! – громко фыркнула сверху тетя Галя.
Шум во дворе, оказывается, привлек внимание многих. Татьяна быстро пробежалась взглядом по балконам. Да, в самом деле. В двух домах напротив свешивались через перила любопытные. В их доме этажом ниже тоже еще кто-то маячил.
– Устроила представление, дура! – снова возмутилась тетя Галя с пятого этажа. – Ну, стоит себе машина и пускай себе стоит. Ей-то что?! До всего бабе дело есть. Ну, все и всегда! Даже к моей кошке привязалась недавно. Злая и противная она баба, тьфу…
Тетя Галя умолкла, и через мгновение наверху громыхнула балконная дверь.
Ушла.
С балконов из дома напротив тоже постепенно рассосалась любопытствующая публика. Потом кто-то вышел из дома напротив, громыхнув дверью. Сел в машину и уехал. И минуты через две-три остались лишь Татьяна и Софья Андреевна.
– Не выходит чего-то, – произнесла Софья Андреевна из-за перегородки. – Не обидел бы ее, Танюша!
– Да ну… – пробормотала та в ответ и еще раз обежала глазами все окна и балконы близлежащих многоэтажек, зевнула и собралась уже было уходить, когда дверь их подъезда снова громко хлопнула.
– Смотри, Танюша, выходит, выходит! – азартно зашептала Софья Андреевна. – Чего-то руки вытирает платком, Танюша! Ой, чует мое сердце беду! Ох, чует…
И вот надо было ей снова подойти к перилам и перевеситься через них, пойдя на поводу у собственного алчного любопытства и неугомонной вдовствующей генеральши. Надо же было…
Малый и в самом деле вытирал пальцы платком. В самом деле вытирал и при этом оглядывался. Не по-хорошему оглядывался, опасливо. А потом вдруг вскинул голову кверху и увидел ее. Ей бы отпрянуть, спрятаться в темноте балконной ниши и дело с концом. А она нет! Стоит себе, свесившись с перил, и смотрит на незнакомца. Она на него, а он на нее. На какой-то момент Татьяне даже показалось, что глаза у него такие же черные, как и его одежда, и еще, может, душа такая же черная. Но это все глупости были, мимолетное заблуждение. С высоты четвертого этажа она, конечно же, не могла ничего такого рассмотреть. Вот машину рассмотрела хорошо: светло-бежевая «четверка» с тонированными стеклами, длиннющей антенной на багажнике и номером из трех восьмерок.
И еще незнакомца рассмотрела довольно неплохо. Высокий, широкоплечий. С гладко выбритым черепом и широченными, как штык лопаты, ладонями. А глаза… Глаза, конечно же, не разглядела, но от пристального взгляда невольно поежилась и поспешила убраться с балкона. Следом за ней ушла с балкона и Софья Андреевна.
Татьяна заперла дверь на шпингалет, задернула шторы и, затаив дыхание, немного послушала. Мотор взревел через минуту. Уехали. А чего приезжали-то? Просто постоять под окнами Надежды Ивановны? Хотя ей-то какая разница! Может, у ребят стрелка здесь была. Или он в машине был с любовницей – этот высокий, бритый наголо парень – и пристроился под окнами просто ради тайного удовольствия. Он же не знал, что женщина эта мало сказать криклива. Она склочна и неугомонна. Но, видимо, парень мог быть убедительным, раз Надежда Ивановна все же угомонилась. Хотя угомонилась ли? Может, сидит сейчас в тиши своей однокомнатной хрущобы и накручивает диск древнего телефонного аппарата, пытаясь выяснить: действительно ли числится в личном составе Управления внутренних дел такой-то вот Иванов Иван Иванович. Кто же знает…
Хватит, решила для себя Татьяна, укрываясь по самый нос пуховым одеялом.
На сегодня хватит. Завтра вставать рано. Потом долго и тщательно приводить себя в порядок. Завтра встреча с потенциальным заказчиком, которого рвут на части конкуренты. Ей нужно хорошо выглядеть, она лицо фирмы. А чтобы так выглядеть, нужно выспаться. Спать. Немедленно спать…
Глава 3
– Алло… – Язык совершенно не ворочался, плотно прилегая к небу, будто приклеенный, в голове вообще творилось что-то невообразимое. – Алло, слушаю вас, черт возьми!..
В трубке посопели с минуту, затем отчетливо шмыгнули носом, а затем раздалось робкое:
– Здрасте, это я, Татьяна… Верещагина Татьяна.
– А-аа, это ты! Привет!.. – чуть приоткрыв глаза, ровно настолько, чтобы отыскать поставленный с вечера на тумбочку стакан с разведенным в воде аспирином, Степан с шумом выдохнул. – Который час?
– Восемь, – прошелестела в ответ Верещагина (черти бы ее побрали!) и тут же поспешила уточнить: – Восемь утра… Суббота… – И уж совсем не к месту добавила: – Семнадцатое сентября.
Дура, оскорбился до глубины души Степан.
